* * *
– Мне ж тебя, дурака, жалко, – проникновенно втолковывал Василий. Язык у него, правда, не заплетался, но слова теперь выговаривались куда медленней обычного. – Ну ты сам оглянись, посмотри: кто здесь собрался… Старичье всякое, алкаши, вон даже с зоны один… Ровесников твоих тут нет, девчонок – тоже…
– Ну, насчет девчонок ты, Вась, не прав… – с ухмылкой заметил Пузырек. – Он тут уже одну присушить успел…
Василий запнулся и взглянул на невольно приосанившегося Ромку.
– Правда, что ли?
Ответом было победоносное молчание.
– А лет ей сколько? – недоверчиво обратился Василий к Пузырьку.
– Не знаю, документы не проверял… С виду – двадцать два… Двадцать три…
– Двадцать! – Ромка немедленно ощетинился.
– Ну да… – Пузырек глубокомысленно покивал, – В прошлом году – двадцать, в позапрошлом – двадцать.
– Даже если двадцать – все равно старовата… – задумчиво молвил Василий, прекрасно сознавая, подлец, какое жало он запускает в нежное Ромкино сердчишко. – Дома ровесниц полно…
Ромка вдруг сильно побледнел. У него даже тихонько застучали зубы – как у кота, когда тот подкрадывается к воробью.
– Для кого полно? – вскрикнул он, сорвавшись при этом на фальцет. – Для меня, что ли? Ровесницы… Ровесницам двадцатипятилетних подавай – чтобы бицепсы у него, прикид, машина своя, ствол под мышкой!
– Что ж они, только на рэкетню бросаются? – усомнился Василий. – Не все ж такие…
– Все! А если не такие – то уродины! – Глаза у пьяненького Ромки были светлые, раскосые и очень несчастные.
– Нет, ты погоди, – возмутившись, прервал его Василий. – А которые чуть помладше?
– Да то же самое! А если совсем соплячки – так им это еще не интересно…
– Вот так, Вась, – мудро подытожил Пузырек, сжамкав морщинистое личико в кулачок. – Мы-то считаем молодежь припеваючи живет, а у них, видишь, чего…
Василий призадумался. Кажется, Ромка и впрямь уже отрезанный ломоть. Здесь он кум королю, а дома… Ах, как неладно все складывается! Загнал пацана в тарелку, завез Бог знает куда – и бросил… Родители запросто в суд подать могут. Если, конечно, повезет вернуться…
– Н-ну… к двадцати пяти будут и у тебя бицепсы, – без особой уверенности в голосе обнадежил Василий. – Машина, прикид…
– Ствол под мышкой… – ворчливо добавил Пузырек.
Ромка злобно фыркнул.
– Скажи еще – к тридцати! А я сейчас жить хочу! Сейчас, понял?..
Что-то шевельнулось возле световодов, и все повернули головы – посмотреть, кто там еще пришел.
– А-а! Дорогая гостьюшка заявилась! – возликовал напевно Пузырек. – Никак доругиваться пожаловала?
Стриженая Клавка насупилась и твердым шагом подошла к честной компании. Спесиво отвернула нос.
– Ну, в общем, – сердито сказала она, так ни на кого и не взглянув, – я – то думала, там только одна стенка снаружи сломана, а там, оказывается, еще две внутренние.
– И чего? – с интересом спросил Пузырек.
– Пусть полностью ущерб возмещает! А то – ишь, деловой! Одну стенку оплатил, а другие две?
– Облезешь! – внятно выговорил Ромка. Вознегодовав, Клавка раздула грудную клетку.
– Ты поговори, поговори так со мной! – закричала она, углядев в сказанном намек на свою прическу. – Да я тебе в матери гожусь!
– Во блин! – подивился Ромка. – Еще одна в матери лезет! Сама сказала: в расчете. Все слышали. Вот Пузырек слышал… Ну и все!
– Так откуда же я знала, что внутри еще две стенки сломаны?!
– А меня это не колебает, – вконец распоясавшись, заявил Ромка. – Смотреть надо лучше!
На несколько мгновений стриженная под ноль правдоискательница утратила дар речи. Привыкши терроризировать своей наглостью население маленькой мирной колонии, она, должно быть, не допускала и мысли, что в один прекрасный день летающая тарелка может доставить сюда еще большего наглеца.
Наконец, опомнившись, Клавка раскрыла рот, но накинулась почему-то не на Ромку, а на Пузырька с Василием.
– Мужчины, называется! – орала она. – Вместо того чтобы осадить, одернуть! Милиция, называется! На его глазах малолеток спаивают, а он сидит смотрит! Сколько он тебе налил, что ты сидишь смотришь?
– Я не при исполнении, – угрюмо огрызнулся Василий.
– Да вы всегда не при исполнении! Вы при исполнении, только когда человек ночью из гостей идет, никого не трогает… Вот тогда вы при исполнении! Пистолетом он здесь еще махать будет, людей пугать!
– Я им по долгу службы махал, – буркнул Василий, не желая ссориться. Чем черт не шутит, вдруг Клавке и впрямь со временем посчастливится найти скок, ведущий куда-нибудь наружу!
– Ишь, заюлил, заюлил! По долгу службы! Ты ж не при исполнении!
– А у него тогда дежурство еще не кончилось, – пояснил Пузырек. – Так что, Клавка, учти: он ведь имел право и огонь открыть…
Клавка смерила самогонщика уничтожающим взглядом и снова повернулась к Ромке.
– Пошли! – скомандовала она.
– Ага, – отозвался тот. – Шнурки только поглажу от ботинок – и пойду.
– Да разговаривать еще с тобой! – процедила Клавка и, решительно подступив к Ромке, протянула руку.
Тот испуганно округлил глаза.
– Надзорка пасет, – шепнул он одними губами, и Клав*ка тут же отпрыгнула.
Пузырек и Ромка покатились со смеху. Даже Василий – и тот скривил рот в улыбке, хоть и было ему совсем не до шуток.
Правдоискательница Клавка стояла бледная от бешенства.
Ромка поднялся не спеша и, все еще посмеиваясь, направился к карликовой глыбе. С удовольствием взвесил поочередно на ладони оба своих бурдючка.
– Ты мне еще за это ответишь, – клокоча от гнева, пообещала Клавка.
– Да пошла ты – знаешь куда? – лениво отозвался Ромка и, приблизившись вразвалочку к светлому овалу скока, как-то совершенно обыденно сгинул с глаз.
– Куда я пошла? – Клавка подхватилась и кинулась вслед. – Нет, ты скажи: куда я пошла?..
Тоже сгинула. Внутри опоры сразу стало тихо. Чуть слышно журчали и побулькивали трубки и емкости.
– И ведь скажет, – удрученно заметил Пузырек. – Вот так, Вась. Я в людях не ошибаюсь…
– Вот дура-то, прости Господи… – проворчал Василий.
– Ну не скажи, – мудро заметил Пузырек. – Дура не дура, а выгоду свою знает… Что угодно иной раз отдашь, лишь бы отвязалась.
Василий вздохнул. Пить больше не хотелось.
– Такие вот дела… – безрадостно молвил он. – Значит, придется одному… А жалко… На пару бы оно веселее было, как считаешь?
Последние два слова прозвучали просительно, с надеждой.
– Вась, – ласково отвечал проницательный Пузырек. – Если ты еще и меня решил агитировать – брось, Вася… Мне и здесь хорошо. Живу – не скучаю. А заскучаю – надзорки развеселят…
Василий смутился.
– Да не агитирую я… Просто подумал: ну не может же быть, чтобы у вас тут никто домой не хотел…
Пузырек с сочувствием глянул на него искоса, потом поскреб за ухом и возвел глаза к мерцающей паутине, в которой терялись устремленные ввысь наполненные светом трубы. Озадачился. Огорчать Василия ему не хотелось, а порадовать, судя по всему, было нечем.
Впрочем, разговор все равно пришлось прервать, поскольку в неспешно перекатывающихся волнах приглушенного света бесшумно возник хмурый сосредоточенный Крест. Плетеные на манер корзины штаны были приведены в порядок, проводки нигде не торчали. В упор не видя Василия, он подошел к обложенному недавно матом хозяину опоры и начал, как ни странно, с извинений.
– Слышь, Пузырек, бля-сука., – Заикание у него почти прошло, но лицо еще подергивалось. Хотя, помнится, нервная рябь пробегала по правой щеке Креста и раньше – до того как он получил щелчка от надзорки. – Ты уж на меня, бля-сука, не серчай. Погорячился, с-сука-бля…
– Да бывает, чего там… – с понимающей усмешкой отвечал ему Пузырек. – Ты это… Может, колпачок примешы? Ради твоей контузии даром налью…
Крест, не ломаясь, принял колпачок, после чего исподлобья взглянул на Василия.
– Слышь, начальник… Дело есть…
* * *
Их вынесло наружу неподалеку от площади с пятиэтажкой. И то ли Василию показалось, то ли в самом деле небо (оно же и пол, оно же и потолок) слегка потемнело, набухло сиреневым. Такое впечатление, что день клонился к вечеру.
– Ну? – сказал Василий.
Но Крест заговорил не сразу – долго хмурился, досадливо дергал щекой.
– Шелестят, коцы вяжешь? – спросил он наконец, вновь перейдя на родную речь.
Василий поиграл желваками и кивнул. Потом вдруг что-то, видать, сообразил и недоверчиво воззрился на собеседника
– А ты что? Никак приковаться мылишься? Последовавшее в ответ молчание было недовольным, но, вне всякого сомнения, утвердительным.
Глава 12
Вы такая эстетная, вы такая изящная…
Игорь Северянин
День и впрямь вечерел. Нежные лиловые тона разливались по нижней и по верхней тверди, гигантские золотистые опоры побледнели и словно бы задышали. Глыба, на которой расположилась честная компания, в просторечии именовалась завалинкой. От компании, впрочем, осталось всего три человека. Остальные, должно быть, решили, что ушедший за добавкой Ромка упал где-нибудь у Пузырька, и, отчаявшись ждать, разбрелись кто куда. И колпачки побросали.
– А? Завалинка! – ликующе восклицал Леша Баптист, тараща глаза и хлопая тяжкой пятерней по гладкой молочно-белой поверхности. – Как на заказ, а? И прямо перед домом, главное!
Он, видно, очень гордился этой своей собственностью и неустанно внушал Ромке, что завалинка глыба неприкосновенная, что он, Леша, сам, собственноручно, в одиночку, с помощью лома и какой-то матери прикантовал ее к своей стене вплотную.
– Да с чего ты вообще взял, что это твой дом? – сказала Лика, покачивая ладной ножкой. – Можно подумать, на нем написано, что он твой!
Вообще, как заметил Ромка, позы она принимала сплошь рискованные, но изящные, словно ежесекундно ожидала щелчка фотоаппарата.
– Привет, а чей же? – оскорбился Леша. – Вон же вход. – Он ткнул растопыренной пятерней в сторону теневого овала. – Первый раз видишь, что ли?
Сверкающий и как бы скроенный из фольги балахончик Лики тоже просиял под вечер лиловыми и бледно-золотистыми тонами. Рядом с неопрятным толстым Лешей Баптистом девушка казалась Ромке особенно красивой. Пренебрежительно повела бровью.
– Да что вход! А выход? Выход-то чуть ли не на площади…
Выяснилось, что даже не известно, кто внутри какой опоры обитает. Действительно, снаружи все титанические резные колонны были весьма похожи друг на друга, а попав внутрь, местоположения тем более не определишь – по причине отсутствия окон. Но вот насчет самой завалинки Леша был прав: удобная глыба – как на заказ. Длинная, извилистая, вся в замечательных вдавлинах, словно предназначенных Для сидения. Мечта болтунов и лентяев.
– А чего вы в пятиэтажке не живете? – спросил Ромка, услышав про площадь. – Боитесь?
Как ни странно, но триумфатор вел себя несколько скованно. Посиделки затягивались. Ясно было, что Леша Баптист, пока все не выпьет, с завалинки не – снимется. И все призрачнее становилась надежда, что Лика не прочь уединиться с молодым человеком, блистательно развалившим в ее честь несколько непомерно огромных глыб. Ромка заметно приуныл. Каждый раз, стоило ему украдкой взглянуть на Лику, накатывало острое чувство собственной неполноценности. С девушками столь высокого класса Ромка дела никогда не имел и просто не знал, как себя с ними надлежит вести. Спиртное ударило в голову, но уверенности не прибавило.
Про пятиэтажку Ромка помянул так, к случаю, однако брошенный невзначай вопрос произвел неожиданно сильное впечатление. Леша вдруг надулся, нахохлился, а губы Лики изогнулись в двусмысленной и, кажется, язвительной улыбке.
– Так… это… – хмурясь и покряхтывая, ответил Леша, с излишней торопливостью нашаривая вскрытый бурдючок. – Чего, спрашивается, в тесноте-то жить? А так у каждого вроде как свой дом…
Сосредоточенно сопя, он разлил водку по колпачкам.
– Ну… с приездом, в общем.
Лика пить отказалась. Видя такое дело, отказался и Ромка. Леша с ухмылкой оглядел обоих поверх поднятого в тосте колпачка.
– Жива-ая… – мечтательно промычал он, уставив на Лику мутные охальные глаза. – Теплая…
А вот это Ромке совсем не понравилось. В стриженой лопоухой голове немедленно закопошились нехорошие подозрения.
Леша Баптист взглянул на изменившееся лицо юного собутыльника – и развеселился окончательно.
– Нет, но как вы, говорят, с ментом из "конуры" драли! – Леша хлопнул себя свободной рукой по коленке и разразился похожим на кашель смехом. Полупрозрачная пиалушка загуляла, запрыгала вместе с ладонью. – Я, пока слушал, чуть не помер… Да ты не обижайся! – Леша подался к выпрямившемуся было Ромке и похлопал по плечу. – Традиция, Ром, ничего не попишешь. Обычай… Думаешь, меня, что ли, не пугали, когда прилетел? Еще как! Веришь, в окно выскочил – с третьего этажа!
– И чего? – несколько ошалев, спросил Ромка.
– А ничего. Окна – это ведь те же скоки. В какое ни выпрыгни – бац! – и опять стоишь у первого подъезда… Но я – то ведь, когда прыгал, еще не знал!
– Ни фига себе! – подивился Ромка. – Мы хоть по лестнице… – Он снова вспомнил жуткую куклу Машу и невольно покрутил головой. – Да-а… от такой и в окошко прыгнешь…
Леша Баптист, успевший к тому времени поднести колпачок к оттопырившимся губам, вздрогнул, расплескав около трети содержимого пиалушки, и уставился на Ромку. Несколько секунд ел его глазами, потом насупился, крякнул и с самым мрачным видом вылил остатки зелья в рот.
– Когда Леша выпрыгивал из окна, – хрустальным голоском пояснила Лика, – куклы Маши еще в природе не было.
При этих словах у Леши водка остановилась в горле. Страшным движением кадыка загнав ее в пищевод, он воззрился теперь на Лику. Та, ничуть не смутившись, ответила ему безмятежным взглядом ясных серых глаз.
Ромка моргал, силясь понять суть происходящего. Пока было ясно лишь то, что Лика нарочно дразнит Лешу Баптиста и что это каким-то образом связано с безликой куклой Машей, которая, оказывается, завелась в пятиэтажке совсем недавно… В отличие от тупого мента Василия Ромка впитывал сведения с жадностью губки и в новую жизнь вписывался прямо-таки стремительно. Хотел выспросить о кукле поподробнее – и не успел. В каком-нибудь десятке метров от завалинки прямо из воздуха один за другим возникли два пушистых зверька. Завидев людей, замерли.
– Во блин! – изумился Ромка. – Так они что, тоже так умеют?
– Чего тут уметь-то? – сердито буркнул Леша. – Скок он и есть скок. Штука нехитрая…
– А вдруг они тоже… Ну… разумные?
Леша осклабился и тряхнул головой. Бодает, дескать. Потом развязал бурдючок и снова наполнил свою посудинку. Что-то, видать, затеял. Встал и осторожно двинулся к попятившимся лупоглазым побирушкам.
Поставил колпачок на пол, отступил. Зверьки, возликовав, кинулись к добыче, но вовремя учуяли сивушные масла и шарахнулись, вздыбив пушистую седую шерстку. Воздух взорвался гневным чириканьем. Леша Баптист, весьма довольный собой, назидательно воздел толстый указательный палец и оглянулся на Ромку.
– Во, – сказал он. – Понял? И сразу все ясно. А ты: разумные, разумные!
С этими словами Леша снова приблизился к пиалушке, поднял ее и торжественно осушил.
– А они кто? – спросил Ромка, указав глазами на возмущенных зверьков.
Леша закусывал – высасывал сиреневую капсулу и, стало быть, ответить не мог. Ответила Лика:
– А это, Рома, такие существа, – весьма мелодично вымолвила она, – что вот если станешь вроде Лешеньки, то с кем-нибудь из них обязательно поменяешься душами. Будешь в шерсти ходить и тюбики выпрашивать.
Леша Баптист чуть не проглотил капсулу. Вскочил и швырнул полупустую оболочку об пол.
– Ты знаешь что? – плаксиво закричал он. – Ты много-то на себя не бери! Ишь! Лучше всех она! Девочку, понимаешь, из себя строит! Ремешок этот кто тебе сплел?!
Беседа на глазах перерастала в ссору. Хмель – словно отшибло. Как здесь надлежит поступать в подобных случаях, Ромка не знал и поэтому растерянно оглянулся на Лику. Серые глаза девушки нежно сияли. Чуть ли не с любовью смотрела она на Лешу Баптиста.
– Рома, – все так же мелодично проговорила Лика и встала. – У тебя молоток твой рядом?
– Тут, – растерянно отозвался Ромка, нашаривая инструмент.
– А вот посмей только! – заорал Леша, стискивая кулаки. – Лика, стерва! Я тебе за мою завалинку не знаю что сделаю!
Ромка понял уже что к чему, тревога сгинула, и он вновь почувствовал себя пьяным и бесшабашным.
– За стерву ответишь, – сообщил он, поднимаясь и поигрывая зеркальной своей кувалдочкой. Лешу мигом прошиб цыганский пот.
– Ром! Ром, ты чего? Ты… Не надо, Ром! Ну прошу тебя…
Ромка попятился. У Леши, здорового мужика, тряслись губы, глаза жалобно выкатывались, мощные ручищи лапали мутный целлофан на выпуклой груди. Зрелище жалкое и, честно говоря, страшноватое.
"Ну я крутой, в натуре…" – выпрыгнула мысль.
– Ром, ну вот этими вот руками! – Чуть не плача, Леша растопырил пятерни и потряс. – Веришь? От самого угла ломом кантовал…
– Извинись, – надменно обронил Ромка. Леша весь скривился, как после хорошей стопки, покряхтел, потоптался и наконец повернулся к Лике.
– Ли-ик, – начал он. – Ну сорвалось, ну… Ну не буду больше…
При этом он смотрел ей не в глаза, а исключительно на хитрого плетения поясок. Уловив направление взгляда, Лика прищурилась и взялась за пряжку, словно собираясь сорвать поясок к лешему. Однако вовремя сообразила, что сверкающий ее балахончик весьма откровенно при этом распахнется, – и передумала.
Бог его знает, как бы дальше сложилась судьба завалинки, но тут на том самом месте, где недавно выпали прямо из воздуха два пушистых зверька, возникла веселая круглолицая баба лет сорока. Тоже в простынке,
– А вот и Маша Однорукая! – шумно возрадовался Леша в надежде, что драгоценная глыба теперь, может быть, и уцелеет. – Давай к нам, Маш!
Лика, весьма недовольная таким поворотом событий, вновь опустилась на завалинку, приняв одну из своих изящных и рискованных поз.
Ромка в недоумении оглядел пришелицу. До двух он вообще-то считать умел…
– А-а… – догадался он наконец. – Однорукая – это фамилия?
Лика досадливо повела бровью и промолчала.