- Нет, зала нет. Кухня и прочее. Я хочу, чтобы Федор Михайлович наконец получил возможность работать нормально. Может, ему и подарят настоящую квартиру, да только когда это будет, а ему уже сорок два года. Быстро время бежит.
- И вы хотите убедить меня, что это не бред? - спросил "академик".
- Это не бред, - ответил я за Афиногена. Я ничего не знал про нуль-прорисовку да этого момента, но я верил Афиногену. - Это не бред. Это фантазия. Я и сам не понимаю, в чем здесь дело, но это есть, есть!
- Есть, Федор Михайлович, - подтвердил Афиноген.
А я вспомнил весь тот ад, который представляла моя теперешняя квартира, тихий, без ссор и ругани, тесный, тоскливый, невыносимый. Себя, живущего уже на пределе; жену, махнувшую на все рукой и не верящую ни в какие изменения к лучшему; дочь, которой молодость и свои особые заботы позволяли еще радоваться жизни и не замечать тесноту; тещу, семидесятилетнюю старуху, больную, уставшую, которая даже не представляла, что можно жить в отдельной, тихой, не проходной комнате. Вспомнил я и все эпопеи получения квартир, последний разговор с Главным распорядителем абсолютными фондами... И мне так захотелось уйти в другой мир, благожелательный, уютный, красивый, просторный... так захотелось, что я, сам того не замечая, протянул вперед руку, ощутил твердость железной ручки, потянул ее на себя. Дверь заскрипела, но не очень, чуть-чуть, самую малость, и я перешагнул порог.
Большая квадратная прихожая. Направо - кухня. Я открыл уже настоящую дверь. Кухня была раза в два больше, чем в моей квартире. Здесь стояла электрическая плита, в углу от пола до самого потолка - встроенный шкаф для посуды. Я покачал головой и вышел в прихожую. Прямо вела стеклянная дверь в большую комнату площадью метров двадцать с большим окном и лоджией. Налево из прихожей и чуть назад - комната метров шестнадцать, рядом еще одна метров десять квадратных. Дальше из прихожей шел коридорчик с тремя встроенными шкафами и антресолью. Санузел и рядом маленькая комнатка метров в шесть квадратных. Это и был мой кабинет. Здесь уже стоял полуразвалившийся секретер с рукописями и книгами, надстроенный до самого потолка. Тяжелый стул. И больше ничего. Я сел на стул и ласково начал трогать свои папки, не развязывая их. Я и так очень хорошо знал, что в них было.
Я чувствовал, что какая-то бессмысленная улыбка появилась на моем лице. Так я просидел минут двадцать. Потом я встал и направился к выходу. Квартирка была та. Та самая.
- Есть! - услышал я, выходя из нарисованной двери.
- Ну? - нетерпеливо спросил Мальцев.
Афиноген смотрел куда-то в бок.
- Спасибо, Афиноген Каранатович, - тихо поблагодарил я. - Спасибо.
- Да что там... Пиши на здоровье.
- Рассказывайте! - навалились на меня со всех сторон.
- Да что рассказывать? Квартира там, четырехкомнатная, с улучшенной планировкой, серии "восемьдесят пять".
- План, планчик, пожалуйста.
- Что видно из окон?
- Время года? Время года - тоже зима?
- А водопровод? Вода есть? Как с электричеством? Откуда там могут взяться вода и электричество?
- Геннадий Федорович, помните, у меня был случай с квартирой? спросил Мальцев.
- Что за случай? - поинтересовался "академик".
- Товарищи! Там все было ясно, - сказал Геннадии Федорович. - Ошибочка в официальном документе, в ордере, то есть. Квартира площадью тридцать семь кубических метров. А в объеме, как известно, бесконечное число плоскостей. Вот Артемий н получил квартиру с бесконечным числом комнат и кухонь. Хорошо, хоть балкон не входил в указанную площадь. Через него семью Мальцевых и спасли. Ошибку в ордере, естественно, исправили... Но мы-то сейчас исследуем феномен нуль-упаковки!
- Нуль-прорисовки, - поправил его Афиноген.
Так... Рассказ мой про квартиру скончался, не успев родиться... Но это не беда... Напишу другой.
- Товарищи! Вернемся к нуль-прорисовке. Федор Михайлович...
Я долго чертил план квартиры, рассказывал, что там видно из окон, из чего сделан пол, вспоминал цвет обоев и еще многое другое.
Комиссия работала. Кое-что я не запомнил. На что-то не обратил внимания. И меня попросили повторить вхождение в нарисованную дверь.
Я исполнил просьбу, но без всякого желания, предварительно собрав все заявки, чтобы не входить в третий раз. Я даже взял с собой фотоаппарат и сделал несколько снимков, которые могли пригодиться комиссии.
- Ну что ж, - заключил работу комиссии Геннадий Федорович, - феномен нуль-прорисовки, кажется, действительно имеет место. Хотя работы здесь еще очень и очень много.
- Поздравляю тебя с новой квартирой, Федя, - сказал Мальцев. - От души рад!
Я не ответил.
Комиссия собрала много материалов и теперь нужно было хоть немного привести их в систему. Афиноген пригласил всех к себе домой пить чай. Но многоопытные члены комиссии хорошо представляли себе последствия таких чаепитий и отказались. В барак к Афиногену пошли только я и Мальцев. Мальцев был радостно возбужден встречей. Хозяин достал к чаю законную бутылку водки. Сидели вспоминали и сам фирменный поезд и его пассажиров. Даже пытались строить предположения, почему в нем все так произошло... Ведь тайна фирменного поезда до сих пор не была разгадана. Напротив, объяснений становилось все больше и больше. Афиноген был настроен как-то чинно, благородно, пил мало, так что в конце концов жена его даже забеспокоилась.
По моей просьбе квартирного вопроса в этот вечер не касались.
Но вот настало время расходиться. Афиноген и я проводили Артемия до остановки и усадили в автобус. Уехал Мальцев.
- Ну? - сказал Афиноген.
- Что, ну?
- Я ведь тебе дарю ту дверь, Федор Михайлович.
- Спасибо, Афиноген Каранатович. Спасибо за доброту.
- Да что там! Нарисовать недолго. В тебе все дело. Тебе спасибо, что помог старику.
Афиноген вынес из сарая полотно, натянутое на деревянную раму.
- Помочь? Или сам донесешь?
- Да в ней и весу-то никакого. Конечно, донесу сам.
- Ну, живи себе на здоровье, Федор Михайлович. Твори. Пиши. Читать будем.
- А сам-то ты? Почему себе не нарисовал дверцу? Тоже ведь не хоромы.
- Да зачем нам со старухой? Колька вон подрос. Доктор наук. В Старотайгинске окопался. Средний школу кончает. В Морфлот собрался. А младшенькая с нами проживет. Сарай же у меня, сам знаешь, какой!
- Картину я возьму, Афиноген Каранатович. А вот жить там не стану.
- Это почему же?
- Хоть я и фантаст, а от реального мира не отрываюсь. И в вымышленном, созданном своим воображением мире жить не хочу.
- Тогда хоть писать уединяйся.
- А вдруг воображение больное? Афиноген Каранатович, мне ведь и так хорошо. Жена у меня, дочь, ты вот, Артемий... Друзей у меня много. А ты не расстраивайся. Я тебе, Афиноген Каранатович, очень благодарен. Ты для меня больше, чем эту квартиру сделал.
- Эх, Федя... - Афиноген сгреб меня в охапку. - Упрямец ты. А нравишься. Ну, упрямец! Таким и оставайся.
14
Я приволок картину домой.
Пелагея Матвеевна смотрела телевизор и иногда оглушительно всхрапывала, вздрагивала и тут же задавала вопрос:
- Это ведь, который женился, Оля?
- Да нет, бабушка! Тот уже в городе живет. А этот только что сюда приехал.
- Ну... Я же вижу, что тот.
Ольга дергала плечами.
Валентина сидела в ногах у матери и тоже смотрела отсутствующим взглядом в экран.
- И куда ты этот шедевр ставить будешь? - спросила она.
- А к стене за свою кровать.
- Ты, папаня, сначала посмотри, что возле твоей кровати делается...
- Что там может делаться?
- Секретер твой исчез... А в нем ведь твои рукописи.
- Да вы что?! - мгновенно озверел я и бросился в маленькую комнату. Секретера в ней действительно не было. - Фу! - Так же внезапно успокоился я. - Фу! Это же все Афиноген Каранатович. Это он для комиссии. Сейчас внесем.
- А что комиссия-то? - спросила Валентина.
- А комиссия признала, что что-то такое Афиноген Каранатович все же открыл, изобрел.
- Фенька изобрел?! - не поверила Пелагея Матвеевна. - Смотри-ка ты...
Я оттащил кровать в сторону и поставил ее торчком.
- Фокусы буду показывать, - сказал я, прислонил картину к стене, взялся за ручку и... начал работу. Книги, папки, тетради, стул. С секретером пришлось, конечно, покорячиться. При каждом резком движении, при чуть заметном усилии пронзительная боль впивалась в ребра. Но через полчаса мой угол принял полагающийся ему вид. Кроватью я прижал картину к стене, чтобы не падала.
- Это твои или Афиногеновы фантазии? - пойнтересовалась жена.
- Афиногена Каранатовича.
- Тебе до такого в жизни не додуматься.
- Правда, Валентина, правда. Не додуматься.
- Только пусть он в своей квартире фокусы показывает. Пол теперь мыть надо.
- Вымоем...
Я вспотел после перетаскивания своего барахла, снял повязку со лба.
- Господи! - сказала Валентина. - Ну на кого ты похож! Весь избит, волосы торчком. Бродяга подзаборный... - И добавила уже на кухне: - Вот горе-то мое... О-хо-хо...
- Нормально, папаня, - сказала дочь. - Вид у тебя почти что геройский.
Пелагея Матвеевна спала сидя.
А я ночью снова долго не мог уснуть. Храпела теща. В голову лезли всякие мысли. Хотелось, ох как хотелось отодвинуть кровать и войти в тихую нарисованную квартиру. Но что-то удерживало меня. Будущее, что ли?
Я встал и начал писать рассказ, но уже не про квартиру и не про путешественника во времени. Этот этап в моей жизни кончился. Я и так потерял много времени. Подумать только, за четыре месяца не написать ни одной путевой строчки!
Все, все, все! Теперь все. Работать надо. Через открытую форточку слышался скрип отдираемых досок. Это предприимчивые жильцы растаскивали забор, который отделял наш дом от стройки. От стройки! Как же... Неужели все зря? Но... но ведь сломанное ребро болело, а вспухший глаз ничего не видел...
Ладно! Будем работать.
1977 г.
ЗАЩИТА
1
Смешно было надеяться, что его встретят с распростертыми объятьями и скажут: "Просим, товарищ Григорьев? Мы оставили для вас раскладушку в шикарном коридоре у окна, выходящего на южную сторону". Но и такой очереди он не ожидал.
Еще издали, увидев с десяток экскурсионных автобусов, Александр понял, что дело плохо. А ведь он так надеялся на эту гостиницу, особенно после того, как объехал с десяток других.
Солнце клонилось к закату, но неожиданная для сентября жара не спадала. Приезжие, в беспорядке расположившиеся на ступенях подъезда, изнывали от зноя. А за стеклянной стеной взмокшая толпа безуспешно атаковывала администратора. На стойке красовалась такая знакомая табличка: "Мест нет".
Александр медленно прошелся по шумному залу, потом протолкался к столу и сказал:
- Запишите. Григорьев Александр. Одно место.
- У вас будет сто восьмидесятая очередь, - сообщил ему белобрысый энтузиаст, делая запись в ученической тетради.
Сто восьмидесятая! Прекрасно! Это означало, что ждать придется два дня. Александр не спал прошлую ночь. Да и в позапрошлую удалось уснуть всего часика на три. А сегодня первый и, быть может, решающий день защиты.
"Нет, Сашка, - сам себе сказал он,- тебе должно повезти. Обязательно должно!"
Григорьев немного постоял в толпе, слушая, о чем говорят. А говорили в основном о том, что мест нет, что и в других гостиницах то же самое, даже еще хуже, что завтра из "Спутника" ожидается выезд иностранных туристов. Александр бесцельно побродил по холлу, натыкаясь на чемоданы, вышел на улицу, выкурил сигарету, вернулся назад, снова вышел...
Этого человека он увидел издалека и сразу почувствовал - вот оно, везение. Мужчина был тучный, запыхавшийся, редкие волосы прилипли к взмокшему лбу, галстук сбился набок, да и костюм на нем был так помят, словно в нем спали целую неделю.
- В суд, в суд! - бессвязно выкрикивал он.- Издевательство!
Человек шариком вкатился вверх по ступеням, и Григорьев не спеша двинулся за ним. Мужчина вбежал в холл и, продираясь сквозь толпу, бросился к стойке администратора. Вид у него был настолько странен, что люди невольно расступились.
- Опять, - испуганно сказала женщина-администратор паспортистке, сидевшей рядом.
- Я из семьсот двадцать третьей комнаты, второй корпус, - судорожно дергая кадыком, выпалил мужчина и вдруг закричал: - Дайте! Дайте мне другой номер!
- Мы вас предупреждали, - сказала администратор.
В толпе жаждавших попасть в гостиницу, начались вопросы: "Кто? Что? Номера освободились?.. Финны уезжают?.."
- Товарищи! Ведите себя потише,- попросила паспортистка. - Ведь работать невозможно!
- Я не могу жить в этом номере, - скороговоркой верещал мужчина. Пот лил с него градом. Но он даже не пытался вытереть лицо платком или ладонью.- Пожалуйста, другой. В этом ни один нормальный человек жить не сможет. - И вдруг опять закричал: - Я жаловаться буду!
- Да в чем дело?! - зашумели вокруг.
Григорьев протолкался к самой стойке.
- Нехорошо в номере, - шепотом сказал мужчина и вздрогнул.
- Мы же вас предупреждали, - жалобно простонала администратор.
- Что же там нехорошо? - строго спросил кто-то, а остальные притихли.
- Нехорошо, - шепотом повторил мужчина, и лицо его вдруг стало таким затравленным и испуганным, что стоявшие рядом с ним две женщины сдавленно ойкнули.
- Черт знает, что творится в этом номере! - неожиданно басом сказала паспортистка.
Кто-то догадался принести стакан газированной воды и протянул мужчине. Тот выпил, немного приободрился, но было ясно, что прямо сказать, что же все-таки в номере "нехорошо", он боится.
- Вот позади вас стоит человек, - сказал он какому-то высокому парню с толстенным портфелем в руке. Парень оглянулся и молча утвердительно кивнул. Мужчина продолжал: - Вам ведь не страшно? - Все заулыбались. Расплылся в улыбке и парень. - А когда вы сидите в совершенно пустой комнате, зная, что в ней никого нет, и вдруг чувствуете, что за вашей спиной кто-то стоит? Оборачиваетесь - действительно стоит. - Мужчина захлебнулся от возбуждения, а парень зябко поежился. - Так и в этом номере. Совершенно невозможная вещь! А так и тянет все время.
- Да что же там? Привидение?
Мужчина остолбенело уставился на спрашивающего. Он столько объяснял, а его, оказывается, вовсе и не поняли.
- Нет, - сказал он.- Там хуже. Этого не объяснить. Но только жить там невозможно. - И вдруг опять крикнул: - Я жаловаться буду!
- Тося, - сказала администратор паспортистке, - позвони по этажам во втором корпусе. Может, кто собирается срочно выезжать. Надо устроить товарища.
Тося взяла трубку, но перед этим сказала:
- А в семьсот двадцать третий больше никого не поселять. Пусть комиссия вначале разберется.
- Как это, никого не поселять? - возмутился старичок, стоявший у стойки первым. - Номер освобождается, а вы - никого не поселять!
- Из него все бегут через час, - сказала администратор.
- Не через час, но близко к этому,- поправил взмокший толстячок, сообразив, что ему, кажется, дадут другую комнату.
- Тем более, - глубокомысленно заключил чистенький старичок, и с ним все стали соглашаться.
- Вы, что ли, хотите там переночевать? - спросила администратор.
- Да нет, -замялся старичок. - Подожду. У меня первая очередь.
- Одну минутку, - сказал белобрысый энтузиаст, с ученической тетрадью в руке. - Кто тут у нас по списку? Веревкин! Два места.
- Номер одноместный, - напомнила администратор и этим как-то сразу сдала свои позиции.
- Веревкин, не хотите взять одно место?
- Нет уж, подождем.
- Сидоров? Абрамов? Авесалом?
Желающих что-то не находилось.
- Смешно, - сказал Григорьев. - Ерунда какая-то. Люди уже по Луне ходят, а тут - "нехорошо". Поселите меня.
- Все сначала говорят "смешно", а потом прибегают с дикими глазами и просят перевести их в другой номер. А где я его возьму? Нет! Не буду я никого поселять, - заявила администратор.
- Я не боюсь привидений. Честное слово! Я вам расписку напишу, что не буду просить другой номер. В двадцатом-то веке, и бояться!
- Да поселите вы его. Посмотрим, как он примчится назад. Все время веселее пройдет, - предложил энтузиаст с тетрадкой.
- Долго ждать придется, - спокойно отрезал Григорьев.
- Не завидую вам, - сказал бывший владелец номера 723.
- А я вам, - искренне ответил Григорьев.
Администратор еще раз недоверчиво посмотрела на Александра, но все же протянула ему листок для заполнения. Вот так Григорьеву и достался одноместный номер.