Увы, вся грязная работа оказалась насмарку. Как ни старался Морок довести ее до победного конца, он не смог разжевать и проглотить даже первый кусок. Вкус у вражеского сердца был куда отвратительнее, чем у обычного сырого мяса, которое бывшему острожнику доводилось в жизни пробовать. Возможно, для африканского дикаря это было в порядке вещей, но для Морока устроенное самому себе испытание оказалось непосильным.
Он терпел сколько мог. Но когда ощутил позывы к рвоте, не стал больше над собой издеваться и выплюнул недожеванное мясо. А потом долго полоскал рот водой, зачерпнутой ковшом из бака в углу.
– Тьфу, ну и гадость! – Он в последний раз промыл рот и сплюнул воду на пол. – Эти "святые" и как люди дерьмо, и на вкус такие же. Верно я толкую, Елизар? Не желаешь отведать кусочек брата – тут еще много осталось… Елизар?
Вестник Смерти обернулся и посмотрел на второго пленника. Но тот уже ничего не мог ответить, поскольку был мертв. Синюшное лицо и вываленный изо рта язык давали понять, что он задохнулся, а Морок был так увлечен сбывшейся мечтой, что не заметил этого. Видел лишь краем глаза, что второй "святой" лежит на месте, а что он при этом умирает, Мороку в голову не пришло.
– Еще один легко отделался, – буркнул потрошитель. – Счастливчик! Ну да плевать на тебя хотел. Так же, как ты плевал через губу на зэков, поганый святоша.
Видимо, при взгляде на кровавую вакханалию у Елизара от страха участилось дыхание, и он скончался от недостатка воздуха. Или у него остановилось сердце – поди теперь, определи наверняка. Да и надо ли это вестнику Смерти? Трупы пускай вскрывают патологоанатомы. А он разочаровался в своей давней мечте, и больше его на такие гастрономические подвиги не потянет.
– А ничего у вас конторка. Уютная, – обратился к покойникам Морок, устроившись в мягком кресле начальника. – Вода, еда, теплый сортир, печка… Да еще и нападать на вас, гляжу, все боятся. Ладно, уговорили: погощу здесь денек-другой. Только сначала немного приберусь.
Подняв с пола надкусанное сердце, Морок подбросил его в руке, словно мячик. А затем послал точным броском в дырявую грудную клетку мертвеца – вернул, так сказать, то, что у него забрал.
Вестник Смерти еще раздумывал над тем, стоит ли ему и дальше мстить стрельбанам "Гордой" или нет. Но насчет одного был уверен: они могли не переживать за свои сердца – есть их Морок уже точно не станет…
Глава 20
Еще совсем недавно работники "Горюев-Севера" ездили в Погорельск на машинах, с гордо поднятыми головами, как одни из хозяев здешних мест. А сегодня они шли туда потрепанные и угрюмые, словно толпа беженцев.
Хотя почему "словно"? Они и были беженцами, потерявшими близких, друзей, свой кров, работу… На месте их поселка остались руины да свежие могилы, но вряд ли кто-то из его выживших обитателей вернется туда, чтобы проведать мертвых родственников. Беженцам с "Гордой" отныне некуда было идти, кроме как в Погорельск. Где их тоже не ожидало ничего хорошего, о чем они, естественно, знали…
…И все равно надеялись на лучшее. А на что еще нужно было надеяться?
Раненых, которые не могли идти, везли на двух внедорожниках – тех, что выкопали из развалившихся гаражей. Бензина до Погорельска должно было хватить. Главными угрозами для машин оставались провалы и зыбучие участки почвы. А тут еще так некстати полил дождь, и беженцы были вынуждены спешно подниматься на возвышенность, чтобы его переждать.
Дождь сделал путь до города и вовсе непроходимым. Изломанная вдоль и поперек земля раскисла, и по ней потекли не только ручьи, но и маленькие реки. Сотни водопадов размывали склоны трещин, делая те еще шире и коварнее. А там, где прежде было сухо, теперь хлюпала грязь по колено.
В общем, добраться до Погорельска за день не вышло. Похоже, дождь зарядил до вечера, а то и на всю ночь. И Мизгирь велел разбивать лагерь здесь, благо скитальцы захватили палатки с собой.
Оставшиеся девять членов охотничьего клуба собрались под одним брезентовым навесом. И, попивая чай, обсуждали вполголоса текущие дела. А также вероятные планы на завтра. То и дело заходила речь о Чернобаеве. В последний раз он напомнил о себе четыре дня назад, но за это время так и не дерзнул покуситься на лагерь. В связи с чем многие охотники, включая Мизгиря, предположили, что "зверь" от них отвязался. Попугал напоследок и скрылся, радуясь тому, что выжил и успел поквитаться с некоторыми обидчиками.
Короче говоря, Чернобаев победил. Мизгирь смирился с неизбежным и не собирался это оспаривать. Само собой, при условии, что их пути со "зверем" больше не пересекутся.
Будущее по-прежнему виделось туманным. Новостей с Юга не поступало, и потому любое известие, которое не ввергало в уныние, могло считаться хорошим. Например – связь, установленная со "Щедрой" и "Могучей" через служебные рации, чьи батареи удалось зарядить от автомобильных генераторов.
Обе эти станции тоже серьезно потрепало, и кладбища возле их поселков за минувшие дни стали шире. Зато на "Могучей" уцелела водяная скважина, а также выжил фельдшер. И Салаир с Турком не хотели почем зря рисковать, переселяя в город тридцать пять человек, пока у них имелось в достатке воды и пищи. Тем более что идти от "Могучей" до Погорельска было в три раза дальше, чем от "Гордой".
Мизгирь согласился: на месте Салаира и Турка он поступил бы так же.
А вот у Кельдыма со "Щедрой" выбора "идти – не идти" уже не было. Вдобавок его поселок опустошил страшный пожар, и запасов еды там почти не осталось. На этой станции уцелело всего двадцать шесть человек вместе с ранеными. И Кельдым намеревался последовать примеру Мизгиря сразу, как только прекратится дождь. Обе группы договорились встретиться в городе где-то через неделю, поскольку добираться туда от "Щедрой" тоже было далековато.
Охотники решали, кому завтра идти в дозор, потому что соваться в Погорельск без разведки было опрометчиво, когда к их костру подсел бывший кладовщик дядя Вася, он же Михеич.
Во время катаклизма дядя Вася сломал правую руку и теперь держал ее на перевязи. Но ему повезло – обошлось без заражения крови, и Михеич был в силах дойти до городского доктора. Если, конечно, последний не повторил трагическую судьбу своего коллеги с "Гордой".
– Не помешал, парни? – осведомился Михеич, усаживаясь на свернутое в рулон одеяло.
– Ну что ты, дядя Вася! Конечно, нет! – ответил Мизгирь. Хотя, говоря начистоту, присутствие на совете клуба посторонних никому не нравилось. – Чаю хочешь?
– Это можно, – согласился бывший кладовщик.
Горыныч зачерпнул из котла кружку чаю и, бросив туда кусок сахара, протянул ее гостю. Все знали, что Михеич любит сладости. Прежде у него в кармане всегда была гость леденцов, которыми он угощал поселковую ребятню.
– Рассказывай, дядя Вася, – попросил Мизгирь после того, как старик, швыркая, отпил из кружки несколько глотков. – Так понимаю, у тебя есть к нам какое-то дело.
– Да как сказать. – Гость поморщился. – Рука, зараза, болит, спать не могу. Лежу, обо всем на свете думаю, и вот ненароком кое-что всплыло в памяти. Помнишь, на прошлой неделе ты выпытывал у меня, не знаком ли мне бандит, который еще при Мотыге в тутошних краях беспределил. Черноухов, Черноглазов или как там его…
– Чернобаев. Его звали Пахом Чернобаев, – уточнил комвзвода.
– Пусть так. Не суть важно, – отмахнулся Михеич. – А я тебе ответил, что эта шваль нам тогда по именам не представлялась. А кабы и представлялась, на кой мне тридцать лет держать в голове ее имена?
– Ага. В точности так ты и сказал, – подтвердил капитан. – Однако, похоже, чье-то имя ты все-таки припомнил, я прав?
– Не имя. Кличку. – Михеич отхлебнул из кружки и нахмурился. Так, словно не был уверен, нужно ли посвящать комвзвода и остальных в свои воспоминания. – Был у Мотыги один подручный. Змеюка, которую даже человеком сложно назвать. Мокрушник из числа тех, кто отродясь не ведал ни совести, ни жалости. Таким даже бабы, считай, не нужны – у них стояк бывает лишь при виде крови и распотрошенных трупов. Ух и злючий был гад! И скользкий. Большинство закопанных в округе мертвяков наверняка его рук дело, вот только доказательства нынче ищи-свищи.
– Ясно. А что там насчет клички? – напомнил Мизгирь. – Ты говоришь, что знаешь его кличку.
– Морок, – ответил Михеич. – Такое погоняло ему дали свои. Хотя он с мотыгинской братвой не особо якшался и в ее кутежах не участвовал. Нелюдимый был тип, все время в тени держался. По-настоящему корешился лишь с паханом, и только пахан мог его в узде держать. Отсюда и в лицо Морока мало кто знал. Зато его дела были у всех на слуху. И если вдруг Мотыга кого-то крепко невзлюбил, пиши пропало. Либо бедолагу потом вовек не отыщут, либо найдут мертвым, изувеченным и с автографом Морока на теле. Обычно – на роже, но он, бывало, и в других местах свой знак вырезал.
Стрельбаны переглянулись, но промолчали. Хотя каждый сразу догадался, как выглядел тот самый автограф и о ком вообще толкует дядя Вася. "Морок попутал" – эту фразу твердил Чернобаев перед тем, как его отпустили на свободу. Тогда она показалась бессмысленной, но теперь все становилось на свои места.
– Любил он клеймить свою мертвую клиентуру буквой "М", – подтвердил догадки охотников Михеич. – И не только покойников. Вообще, где хотел, там ее и рисовал. И ежели ты вдруг видел этот знак на своих дверях, тебе оставалось лишь заказать самому по себе панихиду и самому в гроб лечь. Так вот, парни, к чему я веду…
– Кажется, мы тебя поняли, дядя Вася, – перебил его Мизгирь. – Буква "М", которую нарисовал на водокачке Хан перед тем, как застрелился… Ты думаешь, что это сделал не он, а Морок?
– Кабы и впрямь думал, то сказал бы без обиняков, – ответил старик. – Но тут есть одна закавыка – эта тварь давным-давно мертва.
– А ты уверен?
– Хм… – Михеич задумчиво пригладил бороду. – Ну своими глазами я его труп не видел, если ты об этом. Только когда Морок отбросил копыта, о его смерти шептались на каждом углу. Ходили пересуды, что у него нашлись серьезные враги, которые поймали его и разрубили на части. А эти окровавленные куски выложили затем под окном Мотыги буквой "М". Вроде намекнули, что и он вскорости отправится следом за своей дохлой гадюкой. Но тут они просчитались. Семен после этого верховодил своей шоблой еще года четыре. И лишь Дерюжные в конце концов взяли его за жабры.
– А что с убийствами? После смерти Морока их стало меньше?
– Может, и не стало. Но его клеймо с тех пор вроде бы нигде не появлялось. А этот сучий потрох был ну очень самолюбив, чтобы оставлять за собой неподписанные трупы. Вот все и решили, что слухи о его смерти были правдой.
– Ты кому-нибудь еще рассказывал об этом, дядя Вася? – поинтересовался комвзвода.
– Слушай, Мизгирь, за кого ты меня принимаешь? – Старик отставил пустую кружку и поглядел на капитана с укоризной. – У меня хоть и песок из задницы сыплется, но я пока из ума не выжил. И не стал бы пугать без того напуганных людей такими историями. А еще я скумекал, что когда мне задают вопросы про бандитскую шоблу, что лютовала здесь аж во времена Уральских войн, это неспроста. Не иначе, какая-то отрыжка тех скверных лет вернулась в наши края и снова отравляет жизнь честным людям. Сначала ты спрашиваешь про Чернобаева, а потом я вижу другой привет из прошлого – знак Морока. Может ли Чернобаев оказаться им? Почему нет, если эта дрянь все-таки уцелела и дожила до седых волос. Может ли Чернобаев выдавать себя за давно издохшего кореша? Опять же как знать. Но так или иначе, хорошего здесь ничего нет. И всем нам теперь надо спать вполглаза.
– Прости за недоверие, дядя Вася, – извинился Мизгирь. – Ты все понимаешь и делаешь абсолютно верно. Поэтому скажу тебе как другу: мы убеждены, что Чернобаев и Морок – одно и то же лицо. И он не умер. Последнюю четверть века он просидел в Святом Остроге и вышел на свободу этим летом. Она-то, похоже, и вскружила ему голову, после чего мерзавец взялся за старое.
– А за что его туда упекли? – спросил Михеич.
– Мутная история, – ответил капитан. – За давностью лет уже не докопаешься, кто в ней был прав, а кто виноват. Чернобаев рассказывал своим знакомым, что за ним охотились пятеро убийц, но он выследил их первым. И когда они собрались в одном баре, Пахом ворвался туда и убил их всех. Однако затем удача от него отвернулась. Он попытался скрыться, но его схватила полиция. А потом его судили и приговорили к максимальному в те годы сроку. Вот только полиция, видимо, так и не узнала, кого она на самом деле арестовала. Ведь если бы узнала, мы бы сегодня о Мороке не говорили.
– Убей он в том баре невиновных, его бы точно поставили к стенке, – рассудил дядя Вася. – Но раз не поставили, значит, те пятеро и вправду были убийцами, угрожавшими Мороку.
– Очевидно, так, – согласился комвзвода. – К тому же Чернобаев убил их кухонным ножом, а у них наверняка имелись при себе "стволы" – тоже смягчающее обстоятельство.
– Кстати, да! Еще кое-что вспомнил! – закивал Михеич. – Морок не любил "пушки". Уж не знаю почему, но был у него такой бзик. Впрочем, он мог себе это позволить – и без "пушек" хорошо справлялся с грязной работой.
Охотники снова переглянулись, вспомнив странное нежелание Папы Карло подбирать винтовки убитых им жертв. Что ж, картина складывалась четкая и ясная. А также не слишком утешительная. Нет, конечно, "зверя" для своей охоты клуб выбрал идеального. Вот только сильно его недооценил. Такого монстра надо было сразу выпускать в чистое поле и все время держать на мушках. Но он перехитрил стрельбанов. Усыпил их бдительность своим возрастом и изможденным видом, поэтому они и допустили чудовищную промашку.
"Первую и единственную промашку!" – такой зарок дал Мизгирь после того, как увидел знак Морока на водокачке. И сейчас мысленно пообещал себе то же самое.
– Ладно, дядя Вася, иди отдыхай. Впереди трудный день, а мы еще и полпути не прошли. – Комвзвода похлопал старика по плечу, ободряя его, а также давая понять, что их разговор окончен. – Завтра к вечеру мы будем в городе, и доктор позаботится о твоей руке. А насчет Морока не волнуйся. Мы и раньше были начеку, а после твоего рассказа удвоим бдительность.
– Лучше бы утроили, – тяжко вздохнул Михеич. – Если этот дьявол правда восстал из ада и прислал нам свою метку, одной бдительностью вы от него не отобьетесь. Только пуля спровадит его обратно в ад, хотя и тут бабка надвое сказала. После воскрешения из мертвых самого Морока я на этом свете больше ни в чем не уверен…
Глава 21
– Отставить дозор, – отрезал Мизгирь, когда Кайзер спросил, почему командир не отпускает его в город одного. – Ладно, найдешь ты водяную скважину, а тот, кто ее захватил, откажется с нами делиться. И что дальше? Пока ты вернешься, пока мы соберем отряд и дойдем до скважины, ее хозяева займут оборону. Так не лучше ли сразу нагрянуть к ним скопом и во всеоружии, чтобы в случае конфликта с ходу вышибить их оттуда?
– Да я не против, командир, – пожал плечами зам. – Просто у нас не так уж много боеспособного народа. Не хотелось бы дробить силы, пока не выясним, что ждет нас в Погорельске.
– Ну мы же не бросим людей в чистом поле, – возразил комвзвода. – Пусть ждут нас на старом кирпичном заводе. Он стоит на возвышенности, в его развалинах можно закрепиться и отстреливаться, если кому-то вздумается на нас напасть.
– Ты говоришь про руины на холме около шоссе?
– Они самые. А по другую сторону дороги холм, на котором похоронили Дерюгу-младшего.
– Понятно… Да, удачное место, чтобы держать оборону. Надеюсь, там сейчас никто не кукует. Не хотелось бы ни с кем ссориться раньше времени.
– На старом кирзаводе и прежде нечего было делать, а теперь и подавно, – ответил Мизгирь. – Ни воды, ни дров, ни теплых помещений там нет. Воевать в тех руинах еще можно, но жить – это вряд ли.
– Ладно, сориентируемся, – кивнул Кайзер. – Сколько человек планируешь взять с собой в город?
– Кроме тебя, еще четверых. Этого хватит, – прикинул капитан. – За главного оставлю Боржоми. Он ногу натер, так что пусть передохнет и заодно побеспокоится об охране лагеря. А Илюха пусть бегает у него на подхвате.
– Я тоже останусь, – подал голос полковник. – Вымотался я что-то вконец. Боюсь оказаться вам в городе обузой. Лучше посижу и понаблюдаю за округой – все больше пользы принесу.
– Хорошо, Мурат Антонович, как скажете, – не стал спорить Мизгирь. Горюев и впрямь выглядел неважно. Сказывалась физическая усталость, но больше, конечно, усталость моральная. Полковник изменился, и не в лучшую сторону. Раньше это был бодрый пожилой человек, казавшийся заметно моложе своих шестидесяти с гаком лет. Однако за минувшие дни он не только словно бы наверстал это отставание, но и вырвался вперед. Ненамного, но этого хватило, чтобы все, кто его знал, чувствовали жалость при взгляде на его небритое осунувшееся лицо.
Как Мизгирь и предсказывал, развалины кирпичного завода были заброшены. Последнее землетрясение, казалось, ничего здесь не изменило. А если что-то где-то и обрушило, никто этого не заметил, ибо завод превратился в руины уже очень давно. Восстанавливать его не имело смысла. Погорельск строился не на века и даже не на десятилетия, поэтому почти все постройки в нем были деревянными. А поскольку за вырубку сосен в окрестных сухоборах никого не наказывали, город не знал недостатка в древесине.
Оставив Боржоми и прочих дожидаться новостей, капитан отобрал Кайзера, Горыныча, Пенделя, Ярило и Ушатая, все они взяли с собой побольше патронов и отправились на разведку. Или на разведку боем – это как получится.
Усталая Альбина по традиции наворчала на мужа вместо прощанья, но все равно было очевидно, что она за него волнуется. Илюха тоже был недоволен тем, что его оставили стеречь женщин и детей. Но Мизгирь подсластил ему пилюлю, назначив его заместителем временного командира лагеря. Когда Илюха это услышал, он даже не нашелся что возразить, а отчеканил "Есть!", посерьезнел и побежал к дяде Боржоми за оружием.
Зато Мирка и Тарасик попрощались с отцом по-детски искренне и без обид. Дочка поцеловала его в щеку, а младший сын позволил покачать себя на руках. За что оба ребенка получили в награду по карамельке, которые случайно завалялись в кармане отцовской "разгрузки".
У семейства Мизгиревых не осталось дома, но Мизгирь был рад уже тому, что все они живы и что в их отношениях ничего не изменилось. Жена и дети по-прежнему верили в него, и он собирался в лепешку расшибиться, но не подвести их. И вытащить семью из ада, чего бы ему это ни стоило…
Стрельбаны вторглись в город, разбившись на две группы. Первые трое шли друг за другом по одной стороне улицы, вторая тройка – по противоположной. Осматривали разрушенные здания справа и слева, будучи готовыми открыть кинжальный огонь, если впереди появится враг. Им нынче мог стать кто угодно, хоть чулымец, хоть обычный горожанин. Иными словами – любой, кто направит оружие на стрельбанов и рискнет им угрожать.
Такое запросто могло случиться. Выстрелов Мизгирь пока не слышал, зато видел на улице трупы. Не свежие, а уже разлагающиеся, но стрельбанам не хотелось составить им компанию. Тот, кто их убил, почти наверняка скрывался неподалеку и мог начать убивать снова. Хотя речь шла явно не о Мороке. Все эти люди погибли от пуль, а он таким оружием брезговал.
А впрочем, что мешало ему однажды забыть о своих принципах и взять в руки винтовку?