– Обычным мирным гражданином. Старался держаться подальше от ваших разборок – они меня не интересовали. Но вам было наплевать, кто я – мирный беженец или мародер. Для вас, "восточных", я был врагом лишь потому, что не хотел сражаться за вашу чертову независимость! А зачем она мне сдалась? Я уже был независимый! Причем и от вас, и от "западных", чьи руки также были по локоть в крови и чьи лозунги звучали столь же мерзко.
– То есть прикидываешься мирным беженцем, да? – переспросил комвзвод. – Ну-ну, заливай больше! Думаешь, я не в курсе, что во время войны ты состоял в банде некоего Мотыги? Того, которого грохнули потом братья Дерюжные.
– Знать не знаю ни про какого Мотыгу, ни про здешние банды, – отрезал Чернобаев. – Это кто вам про меня такое наплел? Случайно, не Колька Чулым?
– Нет, не Колька, – соврал Мизгирь. Пленник не узнал его, а иначе бы уже припомнил, что виделся с ним на заднем дворе "Козырного короля". – Но есть в округе люди, которые не забыли, кто такой Пахом Чернобаев. И на кого он работал, прежде чем загремел в Острог…
На самом деле Мизгирь не наводил о Папе Карло справки в дорожной службе, так как это выглядело бы подозрительно. Вместо этого он наказал своим людям подслушивать в барах разговоры дорожников. И вот вчера выяснилось, что один из их коллег уже третий день не выходит на службу. И что в бараке, где он жил, его тоже не видели с самого воскресенья. Разумеется, пропавшего без вести бывшего зэка знали на работе под настоящим именем. И знали, за что он отсидел, поскольку его устроил туда сам начальник Острога.
С этими сведениями и пришел Мизгирь к кладовщику "Гордой", о котором заикнулся тогда в беседе с Чулымом. Однако старенький дядя Вася мало чем помог комвзвода.
"Ты думаешь, я тутошних окаянных бандюков по именам знал? – усмехнулся кладовщик в ответ на вопрос, знаком ли ему некий Пахом Чернобаев. – Они же друг друга только по кликухам называли, да и те поди все упомни. Кто из них мог убить пятерых и загреметь на долгий срок? Ну ты и вопросы задаешь! Да кто угодно! За каждым такой список грехов числился, что его на суде три дня кряду зачитывали бы. Хотя после гибели Мотыги большинство его подручных разбежалось, а прочие в могилы слегли. Так что в Остроге, сдается мне, чалилась мелкая сошка. Одна из шестерок, которую скормили тогдашнему правосудию так же, как Чулым "скормил" выживших дерюженцев "святым"…
– Даже так? И почему вы не устроили мне очную ставку с тем свидетелем? – поинтересовался Папа Карло в ответ на последнее заявление Мизгиря.
"Потому что дядя Вася не входит в охотничий клуб", – должен был сказать на это капитан, но, разумеется, не сказал.
– Я почти три месяца на воле, но до сих пор не встретил ни одного старого знакомого, – продолжал Пахом. – А вы вот так запросто его нашли? По-моему, вы мне лжете.
– Единственный лжец здесь – это ты, – возразил комвзвода. – Только зачем нам предъявлять тебе какие-либо доказательства? Ты не на суде, а я не твой прокурор. Мы достаточно о тебе разузнали, осталось лишь, чтобы ты сам признался во всех своих злодеяниях. Полная искренность – твой единственный ключ к свободе.
– И какой вам прок от моей исповеди? На хлеб ее не намажешь, денег от этого у вас не прибавится и мир не станет чище. Вы просто любите издеваться над беспомощными людьми, вот что я вам скажу. А сознаваться в грехах их заставляете, чтобы не выглядеть в глазах друг друга кончеными садистами и чтобы придать вашим пыткам хоть какой-то смысл. Только со мной вы ошиблись. Мне не в чем раскаиваться. Ни перед вами, ни перед кем бы то ни было. Я искупил свои грехи на пять жизней вперед, отсидев огромный срок за то, за что другого наверняка бы оправдали.
– Ну это мы еще поглядим, – пообещал Мизгирь, вставая с корточек. – Не желаешь каяться сегодня – пожелаешь завтра. Времени у нас в запасе хоть отбавляй.
И он, плюнув на прощание в яму, снова оставил пленника в одиночестве.
На самом деле времени у охотников было не слишком много. До прилета Горюева оставалась всего неделя. И когда он появится, будет уже неважно, сознается Папа Карло в грехах молодости или нет. Но даже если сознается, досрочно его из Гламурной ямы все равно не выпустят.
Никто Пахома в городе не искал, что тоже играло охотникам на руку. Вдобавок Кайзер пустил среди его бывших коллег слух, что тот задолжал чулымцам приличную сумму. Поэтому дорожники единодушно решили, что Чернобаев отказался платить по счету и задал деру, и больше про него не вспоминали.
Мизгирь тоже мог бы забыть о нем на всю оставшуюся неделю – иных забот хватало, – да только не получилось. Теперь пленника кормили раз в день, и за ним приглядывали по очереди члены клуба. Но за три дня до визита Горюева Мизгирю неожиданно позвонил дежурящий на форпосте Кельдым. И сообщил, что "зверь" ведет себя странно – не иначе, у него помутился рассудок.
Чертыхнувшись, капитан был вынужден оставить дела и поехал выяснять, что там стряслось.
– И вот так – с самого утра, – пояснил Кельдым, когда они с капитаном подошли к яме. – Бодает стену, мычит и не отзывается.
Действительно, Папа Карло слез с покрышки и теперь стоял у стены по колено в нечистотах, упершись лбом в шершавый бетон. Но не молчал, как обычно, а что-то бубнил себе под нос. Что именно, было не разобрать. До стрельбанов долетало одно лишь мычание.
– Эй, Чернобаев! – окликнул его Мизгирь. – Ты меня слышишь, Чернобаев? Хватит валять дурака, пора обедать! Держи свой хлеб! Держи, кому говорю!
Но пленник не реагировал, хотя явно проголодался – со вчерашнего дня у него во рту не было ни крошки хлеба.
– Наверняка придуривается. Голодный псих от еды бы не отказался, – рассудил комвзвода, отведя Кельдыма от ямы.
– Если только псих не чокнулся именно на голодовке, – усомнился тот. – Сколько он так еще простоит? Рано или поздно уснет, ноги подкосятся, он упадет и захлебнется.
– Ладно, подожди до темноты, а потом свяжись со мной и доложи обстановку, – заключил Мизгирь. – Если ничего не изменится, привезу ребят, будем принимать меры.
Охотники допускали, что от долгого сидения в Гламурной яме у какого-нибудь "зверя" может поехать крыша, но пока с этим не сталкивались. Их обычные пленники через неделю заточения либо еще сильнее озлоблялись и дичали, либо становились покладистыми, но с ума не сходили. Все они были бандитами – людьми беспринципными, умеющими приспосабливаться к любым условиям и живучими, как тараканы.
И Пахом до сей поры мало чем от них отличался. По крайней мере, когда Мизгирь разговаривал с ним в последний раз, то не заподозрил у него никаких психических сдвигов. Поэтому имел основания считать, что Чернобаев лишь прикидывается сумасшедшим. И прекратит это, когда устанет.
Но вечерние новости от Кельдыма не обнадеживали. Папа Карло продолжал бодать стену и мычать. Удивительно, как ему вообще удалось простоять в этой позе так долго. Рассчитывать на то, что он продержится еще и ночь, уже не приходилось.
Захватив с собой Боржоми, Горыныча, Заику и Ярило, Мизгирь вернулся на форпост, дабы помочь Кельдыму разобраться с этой внезапной проблемой.
Чернобаев не изменил позы, но теперь его плечи дрожали, а мычание стало прерывистым и тихим. Было видно, что он едва не падает с ног от голода и усталости. Вот только возвращаться на островок-покрышку он упрямо не желал.
– Кажется, и правда не симулирует, – заметил капитан, почесав макушку. – Надо вытащить его и дать отлежаться в сарае. А то, боюсь, к прилету босса Папа Карло или ноги протянет, или будет еле-еле ими передвигать, за что нас тоже по головке не погладят.
– А если он откажется вылезать из Гламурной ямы, что тогда? – спросил Ярило. – "Пушкой" ему теперь не пригрозишь – он же невменяемый.
– В кладовке валяются болотные сапоги и монтажный пояс. – сказал Мизгирь. – Обвяжем им "зверя" и вытянем наверх краном.
– И кто спустится в яму? – нахмурился Горыныч. – Кидаем жребий или как?
– Отставить жеребьевку. Я спущусь. – Комвзвода не стал перекладывать грязную работу на товарищей. – Я нашел этого "зверя", а значит, мне за ним и нырять.
Так и случилось. Чернобаев не желал хвататься за спущенную ему крановую цепь, и пришлось Мизгирю напяливать болотные сапоги, которые по закону подлости оказались дырявыми. Хорошо еще, что в машине нашелся скотч, и комвзвода худо-бедно заклеил им на сапогах прорехи, какие сумел обнаружить.
Ощутить себя в шкуре узника Гламурной ямы было не только неприятным, но и бесполезным опытом. Чтобы узнать, насколько там отвратительно, необязательно было самому туда лезть. Увы, иного способа вытащить Чернобаева не существовало.
Разумеется, в одном из сапог тут же нашлась незаклеенная дыра, которая не добавила Мизгирю удовольствия от этой "экскурсии". Кривясь от отвращения и держа ладонь на рукояти пистолета, комвзвода приблизился к Пахому и ткнул его кулаком в спину. Тот даже не оглянулся. Тогда Мизгирь надел на пленника захваченный с собой широкий монтажный пояс и прикрепил к нему крановую цепь.
"Что он там бормочет? – подумал капитан перед тем, как отдал команду "Вира!". – Что-то про морковь? Или про морг? "Морк, морк"… Хотя нет, кажется, речь о мороке. Морока или морок. Морок, который… ни черта не разберу. А впрочем, оно мне надо? Не иначе, старик просто заговаривается".
Очутившись в воздухе, Папа Карло вышел из прострации и задергался. Потеряв равновесие, он перевернулся на крюке и был вытащен из ямы вверх ногами. После чего его продержали подвешенным над ямой еще минуты три. До тех пор, пока не смыли с него из шланга все нечистоты.
Когда Мизгиря тоже наконец-то извлекли из клоаки и он скинул сапоги, промокший насквозь Чернобаев сидел на земле и дрожал. Однако купание не только отмыло его от грязи, но и, кажется, привело в чувство. Это стало понятно по его взгляду и по тому, что он больше не бредил. Хотя насчет последнего комвзвода не был уверен. Молчание Пахома могло объясняться и тем, что у него от холода зуб на зуб не попадал.
– Что с сараем? – осведомился капитан у Заики и Боржоми, которым было поручено обустроить для пленника новую тюрьму.
– Все готово. Выкинули оттуда хлам и вбили в стену скобу для цепи, – доложил Боржоми. – Разве только спать Папе Карло придется на полу, но, думаю, он будет не в обиде.
– Сухую одежду нашли?
– Да. И обувь тоже. Размер ботинок, правда, великоват, но других нет.
– Ничего, главное, что дерьмом не воняют, – подытожил Мизгирь. И обратился к Пахому: – Ты сможешь сам переодеться, Чернобаев?
Пленник не ответил, а, продолжая стучать зубами, несколько раз судорожно кивнул.
– Ну слава богу – ты снова нас понимаешь! – воскликнул капитан. – А как насчет покаяния? Ты созрел для него или все еще нет?
– Морок, – пробормотал Чернобаев, вжав голову в плечи, словно ожидая удара. – Это все он. Не я. Морок попутал. Извините.
– И это все? – Мизгирь покачал головой. – В жизни не слышал хреновее исповеди. Придется тебе, Папа Карло, еще денек-другой над ней поработать, потому что в твоем случае краткость – не сестра таланта… Заика, Боржоми! Уведите его в сарай, дайте ему переодеться и посадите на цепь. Отныне будем стеречь его попарно, на случай, если его опять придется усмирять и приводить в чувство. И держите наготове шланг с водой. Похоже, это единственное лекарство, которое Чернобаеву помогает…
Глава 13
– Какое замечательное утро! Надеюсь, вечером скажу то же самое про сегодняшний день, – изрек Горюев, выйдя во двор форпоста в полном охотничьем снаряжении. Несмотря на то что половину ночи они с Мизгирем и Кайзером отмечали встречу, выспался босс, судя по его бодрому виду, хорошо. Чего нельзя было сказать о комвзвода. Пускай Мурат Антонович угощал его вчера первоклассным виски, голова у Мизгиря все равно побаливала.
Часы показывали почти десять, и почти все члены клуба были в сборе. Осталось дождаться Барсука, Салаира и Турка. Первый, чье бедро было прострелено в "Козырном короле", заехал в медпункт на перевязку. Двух других, видимо, что-то задержало в пути – им предстояло добираться до форпоста дальше всех, с буровой "Могучая".
Но раньше других проснулся сегодня Илюха. Не потому, что он рано улегся вчера спать. Просто Горюев сдержал слово и привез ему ко дню рождения подарок. Пускай не "блэйзер", как у дяди Горыныча, но тоже неплохую огнестрельную игрушку – полуавтоматический "Хеклер-Кох". Такой, как у дяди Хана, разве что на Илюхином был установлен более сильный оптический прицел.
И вот теперь парень носился по форпосту с горюевским подарком, изнывая от желания опробовать его в деле. Но до начала охоты тренировочная стрельба была запрещена. Как Илюхе, так и всем остальным – дабы не пугать раньше времени "зверье" выстрелами. Покамест они звучали лишь у мальчишки в воображении, когда он, глядя в оптический прицел, наводил оружие на деревья, представляя вместо них "зверье" или своих злейших врагов.
– Ну охренеть теперь! – беззлобно проворчал Мизгирь, повертев в руках новую винтовку сына. – Да где это видано, чтобы детей одаривали такими крутыми пушками? И куда я супротив нее со своим стареньким карабином?
– Стареньким, да удаленьким, – утешил его присутствующий при этом Кайзер. – Хотя пацан, гляжу, совсем взрослый стал. Еще немного, и в карты тебя обыгрывать начнет. Сразу после того, как курить и пить научится.
– Не раньше, чем заработает свои первые деньги, – отрезал комвзвода. – Вот тогда пусть покупает все, что ему заблагорассудится. Само собой, кроме наркотиков. За них буду лупить как сидорову козу, неважно, вырастут у него к тому времени усы или нет.
Турок и Салаир опоздали на двадцать минут, так как прокололи в дороге колесо. Барсук приехал минутой позже и сразу заявил, что в этой охоте он, к сожалению, не участвует. Впрочем, это и так было ясно при взгляде на его хромоту. Рана у Барсука заживала плохо, продолжая гноиться и нарывать. С такой и ходить было трудно, а не то что гнаться за "зверьем".
Зато приободрились остальные. В кои-то веки им не придется тянуть жребий, кому сидеть на форпосте, топить баню и жарить шашлык. Осталось лишь выяснить, кто станет загонщиком. Сегодня было достаточно и одного. В отличие от прошлого раза, ему предстояло гнать "зверя"-одиночку, да и то не особо шустрого.
Загонщики прошлой охоты – Хан и Горыныч, а также Илюха и Горюев в розыгрыше жребия не участвовали. И когда он был брошен, оседлать квадроцикл судьба доверила Заике. А Мизгирь, убедившись, что все готовы выступать, попросил охотников отойти от сарая, чтобы опять-таки не пугать раньше срока выпущенного на свободу "зверя".
За те двое суток, что Чернобаев провел под крышей и в сухости, на него больше не находило умопомрачение. Держали его на цепи, но у него была возможность лечь. И всякий раз, когда стрельбаны заглядывали в сарай, они заставали Пахома отвернувшимся лицом к стене. При этом было непонятно, спит он или нет, но такие подробности охрану не волновали. Главное, пленник не бился головой о стену, пил воду и съедал бросаемый ему хлеб.
– А ты редкостный упрямец, – заметил Мизгирь, выводя Папу Карло на свет. – Упертый, как бык, и готов скорее издохнуть, чем сознаться в своих преступлениях. Даже тех, которые совершил в далеком прошлом. Старая тюремная школа, да?
Чернобаев не отвечал. Сощурившись, он подставлял лицо бледному, едва видимому за тучами солнцу. За десять дней он оброс густой и такой же седой, как его волосы, щетиной. Которая, однако, не скрывала то, как сильно впали его щеки.
– Тебе несказанно повезло, – продолжал комвзвода. – Жаль, у нас возникли срочные дела и нам больше некогда добиваться от тебя правды. Поэтому считай, что ты победил. Сейчас я сниму с тебя цепь, и ты можешь возвращаться в город.
В этот момент "звери" обычно спрашивали о том, неужели их и правда оставляют в живых. А Мизгирь отвечал им, что да, поскольку он солдат, а не убийца. И что пережитые "зверьми" муки и унижение – достаточное наказание для них… В общем, врал напропалую, но делал это с честным лицом, и ему всегда верили.
Но Пахом ничего такого не спросил, а продолжал щуриться на тусклое октябрьское солнце. Кажется, его совершенно не волновало, переживет он этот день или нет.
Мизгиря это слегка озадачило, но он уже привык к странностям последнего "зверя". И, пожав плечами, повел Чернобаева к воротам форпоста.
– Может, скажешь что-нибудь на прощание? – не выдержал капитан, когда разомкнул замок, удерживавший цепь на шее пленника. – Или вот так молча и уйдешь?
Мизгиря бы не удивило, если бы Чернобаев продолжил играть в молчанку. Но тот неожиданно посмотрел ему в глаза и ответил. Или, вернее, слово в слово повторил то, что говорил два дня назад на краю Гламурной ямы:
– Морок. Это все он. Не я. Морок попутал. Извините.
И потупил взор, как будто и впрямь ощущая вину перед похитителями.
– Морок, значит? Ну отлично, – фыркнул Мизгирь, уже представляя, как он целится в чокнутого бывшего бандита и спускает курок. – Ладно, проваливай, ты свободен. И поспеши! Не заставляй нас пожалеть о нашей доброте.
Однако Папа Карло продолжал топтаться на месте и таращиться в землю. Так, словно прочел мысли комвзвода и боялся поворачиваться к нему спиной.
"Вот же дрянь! – подумал тот. – Мне что, придется развернуть его мордой к шоссе и наподдать ему ботинком под зад, как Культяпый тогда в баре?"
Чернобаев как будто опять прочитал его мысли. И, встрепенувшись, припустил неуклюжей стариковской трусцой прочь, не оглядываясь и не издавая ни звука.
– "Зверь" бежит, – сообщил Мизгирь охотникам после того, как выдворил Пахома и у тех отпала нужда прятаться. – С учетом скорости его бега дадим ему фору ну, скажем… в четверть часа. Заика!
– Д-да, командир! – откликнулся загонщик.
– Похоже, этот идиот драпает прямиком по дороге. Постарайся обогнать его по лесу так, чтобы не вспугнуть. Если "зверь" испугается и свернет восточнее, боюсь, он выдохнется еще в логу. И тогда мы слишком быстро его нагоним, а убивать его в упор какой интерес? Пускай чешет вперед и только вперед. Позаботься об этом, ты понял?
– Т-так точно, командир. – Заика показал большой палец. – Ник-каких проблем!
– Отлично. Мы рассчитываем на тебя…
– Не повезло нам нынче со "зверьем", да, капитан? – подал голос полковник, закуривая сигарету. – Мало того, что цель одна, так еще и не слишком резвая.
– Да, не подфартило, Мурат Антонович, – развел руками Мизгирь. – Из-за недавнего передела бандитской власти "звериное" поголовье в городе сильно уменьшилось. А победители все еще боятся реванша и держатся стаями, так что похищать их пока слишком опасно. Пришлось рекрутировать в "звери" убийцу из старой преступной гвардии, не связанного с новой погорельской бандой.
– Как по мне, это даже лучше, – поддержал Мизгиря Кайзер. – Это тип бедокурил во времена, когда в здешних краях творилась полная анархия. Поэтому и крови на нем куда больше, чем на сопляках, которые нынче держат масть в городе. Папа Карло даже не скрывает, что мародерствовал в тылу, пока мы с вами сражались на Уральском фронте. Вот почему, Мурат Антонович, я считаю эту охоту не охотой, а справедливым возмездием. Божьей карой, настигшей мерзавца, когда он уверовал, что творимое им в прошлом зло сошло ему с рук.