– Прежде, чем вы откроете рот, я бы хотел, чтобы вы знали, что если с машиной, которую я беру напрокат, будут какие-то проблемы, то мы с вами увидимся уже втроем. Вы я и мой любимый винчестер. Или же в несколько иной вариации: Вы, мой сын и его любимый винчестер. Понимаете о чем я? Есть, конечно, и другая, более печальная для вас вероятность. Можете встретиться вы и мой адвокат.
Араб за столом как-то даже сразу сдулся и визуально уменьшился в размерах. Дабы скрыть заминку он покопался в ящике своего письменного стола и вынул оттуда ключи.
– Пойдемте, – коротко сказал он.
Через полчаса профессор Алекс Енски стал временным пользователем новой модели "Форд Фокус" с кондиционером и форсированным двигателем, о чем гордо заявляла соответствующая эмблемка на серебристом кузове.
Енски-старший, с удовольствием напевая какой-то кельтский мотивчик, крутил баранку. Сейчас Алекс направлялся на раскоп. В общем-то, на первых порах его личное присутствие не требовалось, что тоже было своеобразным плюсом, но неугомонный профессор следовал одному очень хорошему правилу: хочешь, что-то сделать хорошо – сделай сам или уж на худой конец проконтролируй.
Единственное обстоятельство, которое его огорчало, заключалось в отсутствии в Египте мисс Элизабет МакДугал. Алекс повторно отослал ей приглашение, однако строптивая девчонка даже не ответила на него. Впрочем, он не обиделся. На это было несколько причин.
Первая – это то, что нужно быть снисходительным к молодой леди, которая потерпела неудачу при первом посещении Египта. В конце концов, Алекс был старым, умудренным опытом монстром от археологии, чтобы дуться по таким пустякам. Наоборот, даже немного порадовался. Он дал своей любимой ученице шанс отыграться, и профессор был уверен, что Бетси воспользуется им на все сто процентов.
И была еще вторая причина. Более деликатная.
После того как Гор сообщил, что вскоре он станет папой, Алекс потерял сон и аппетит, совсем как будущая мама. Мысль о том, что у него родится внук, заставила его пересмотреть весь свой жизненный путь. Профессор с ужасом обнаружил, что внуку нечем гордиться за своего деда. Дед прославился только непримиримой войной с "черными археологами", главным образом, с мисс МакДугал, и небольшими открытиями в области египтологии в начале своей карьеры. И если уж быть до конца откровенным и честным, Енски-старший затеял все это предприятие, чтобы помириться с Бетси. И, может быть, при чудесном стечении обстоятельств, он обнаружит какой-нибудь новый артефакт, проливающий свет на темные пятна в египетской истории. Но это уже не так важно. Программой минимум было протянуть хрупкий мостик доверия и дружбы между профессором и его последовательницей. Пусть не самой способной, пусть нагловатой и самоуверенной…
Но все-таки.
На раскопе его встретил Ральф, студент последнего курса.
– Профессор, вы не поверите, – начал он говорить, заметно волнуясь.
Его черные волосы слиплись от жары, лицо было бурым от пыли и песка, а одежда слегка помятой и в некоторых местах даже грязной, но в глазах горел пожар первооткрывателя.
– Мы уже сняли первый слой.
Алекс улыбнулся и, пожав ему руку в приветствии, ответил:
– Молодцы, вы у меня молодцы, есть чем гордиться.
От этих слов юноша просиял как медный тазик.
– Профессор, вы бы не хотели осмотреть нашу работу? – спросил он.
– С удовольствием.
Они не торопясь двинулись к раскопу. Было сухо, и пыль стояла в воздухе такой плотной завесой, что впору было подумать о противогазе или респираторе.
Енски поинтересовался:
– Как вам работается? Все-таки чужая страна, другие люди, специфический климат, новая культура, ну и так далее, – неопределенно завернул он.
Ральф на мгновение задумался, Из-под черной челки сверкнули серые глаза, в которых ясно читался вопрос, а не проверяет ли преподаватель его на прочность.
– Нет, – после короткой паузы ответил он, – все хорошо.
И добавил с заботой:
– Осторожнее, здесь низкий потолок.
Археологи вошли в небольшое помещение, имевшее и другой выход, из которого, воровато озираясь, как кошка выпрыгнул очередной араб. Впрочем, по скромному мнению профессора, все арабы имели вид прожженных проныр. Ральф даже не заметил его и Енски автоматически причислил египтянина к наемным рабочим.
Гробница фараона Сети Первого была открыта в 1817 году итальянцем Джованни Баттистой Бельцони. Расчистив на некотором расстоянии от входа в гробницу Рамсеса Первого каменные завалы, он получил зримые доказательства целесообразности проведения дальнейших раскопок. Бельцони велел своим рабочим копать именно в этом месте. На глубине шести метров они наткнулись на замурованный вход в усыпальницу одного из самых славных владык Девятнадцатой династии.
Спустившись в гробницу, вырубленную в скале на глубине сто метров, Бельцони к своему великому разочарованию не обнаружил "ничего интересного". Мерцавший золотом алебастровый саркофаг был пуст, равно как и вся усыпальница в целом. Все разграбили еще в древности. Мумию фараона Сети I обнаружили лишь в 1881 г. в усыпальнице Инхапи. Вместе с останками Рамсеса III, Яхмоса, Аменхотепа I и других владык Та-Кемета.
Бельцони предпринял отчаянную попытку разобрать замыкающую стену погребальной камеры, чтобы пробиться дальше. Однако тогдашний шейх Эль-Курны отговорил его от "бессмысленной" траты времени и сил. Перед самой своей кончиной старик Абд эр-Махмуд поведал своему старшему сыну: "Там, именно там клад Сети. Я знаю точно. Я умышленно обманул Бельцони, чтобы он не копал дальше".
Четыре поколения эр-Махмуды хранили эти сведения, пока, наконец, в 1960 г. Хусейн Абд эр-Махмуд не обратился в Каир с предложением Службе древностей начать поиски в погребальной камере Сети I. В дело был вложен значительный капитал. Сам Хусейн пожертвовал на раскопки целых шестьсот египетских фунтов – по тем временам достаточно внушительная сумма. В дальнейшем шейх не раз дополнял ее.
Под опытным руководством тогдашнего главного инспектора Службы древностей Али Махфуза почти сотня человек с западного берега, специально подобранная Абд эр-Махмудом, начала работы по осуществлению плана раскопок. При шестидесяти пяти градусах жары люди трудились на двухсотметровой глубине. Через полгода, к средине марта 1961 г. эта бригада проложила на сто сорок один метр от гробницы наклонную штольню всего в восемьдесят сантиметров высотой и полтора метра шириной. Туннель проходил ниже того места, где некогда стоял алебастровый саркофаг и где проводил раскопки Бельцони, и шел далее в глубь скалы.
Вырубленную породу рабочие по цепочке передавали друг другу и выносили в больших плетеных корзинах на поверхность. Высокая температура и недостаток свежего воздуха вызывали неимоверное утомление. Работы то и дело приостанавливались, пока Али Махфуз не раздобыл где-то компрессор. Кислорода стало больше, но все равно люди смертельно уставали.
К началу 1961 г. длина хода превысила двести метров. Рабочие расчистили сорок ступеней, вырубленных в скале несколько тысячелетий назад, и внезапно наткнулись на вделанный в стену каменный блок, который подпирали три другие квадратные глыбы, вбитые в землю.
На этом поиски сокровищ Сети Первого закончились.
Что послужило причиной – так и осталось тайной. Официальная версия гласила, что средства, выделенные на раскопки правительством и частными лицами, были исчерпаны, а новых взять было негде.
Али Махфуз впоследствии с недоумением признавался Алексу Енски: "Что и как произошло, я уже не помню в точности, но все это странно, в высшей степени странно".
В 1991 г. гробницу фараона Сети I все по тем же таинственным и необъяснимым причинам и вовсе закрыли для посещения туристов. Объявили, что "для реставрационных работ".
Получить разрешение на проведение дальнейших исследований объекта было сродни какому-либо из подвигов Геркулеса.
И Алекс Енски таки совершил этот подвиг!
В усыпальнице было чуть прохладнее, чем на улице, и едва заметно веяло затхлостью. Старый археолог придержал Ральфа за плечо:
– Обратите внимание, здесь поток воздуха идет из погребальной камеры наружу. Вполне вероятно, что это естественная вентиляция. Либо же где-то внутри есть комната, которая имеет собственный выход на улицу.
Молодой человек почтительно выслушал умозаключение маститого мэтра и вежливо пропустил учителя в следующий зал.
– А где все остальные? – спросил Алекс.
– Сейчас обед, – чуть смущенно ответил ученик.
– Странно, когда я был здесь последний раз, этого знака не было, – удивился он, с интересом разглядывая стилизованный глаз, нарисованный буквально в виде наброска в несколько штрихов. Надо было отметить, что рисунок выглядел очень стильно.
– Да это же Уджат! – воскликнул Ральф, бросаясь к стене, чтобы поближе рассмотреть рисунок.
– О господи! Тр-р-рубы Иерихонские! Око Гора! Откуда? – прошептал профессор, и очень-очень медленно стал оборачиваться, внимательно осматривая комнату по периметру.
Странно. Ни по стилю, ни по логике остальных изображений, украшавших стены помещения, Уджат сюда не вписывался.
Внезапно профессор негромко охнул и схватился за сердце.
– Д-д-двен-надцать кол-лен Израилевых! Можете не с-стараться, молодой человек, его нацарапали совсем недавно…
Он ткнул пальцем куда-то в полумрак. Юноша прищурился, чтобы разглядеть то, что так напугало руководителя экспедиции.
В углу возле самого входа в неестественной позе лежал араб. На первый взгляд создавалось впечатление, что он запутался в собственных одеждах и вот-вот встанет и отряхнется.
"Сломан позвоночник", – почему-то сразу же понял Енски.
Второй мыслью была:
"Придется вызывать полицию. В худшем случае – прощай лицензия. В лучшем – масса головных болей из-за бюрократии и разбирательств. Черт! Как бы сейчас кстати здесь было присутствие Бетси! Пара улыбок, легкий флирт, и вся полиция Египта повиновалась бы движению ее пальчика. Бетси, где ты?!".
Сзади раздался шепот Ральфа:
– Профессор, вы думаете то же, что и я? – спросил он.
– Да, именно это я и думаю.
– Если вы не будете против, то прежде, чем мы вызовем полицию, я бы хотел осмотреть оставшуюся часть коридора., – вкрадчиво спросил он.
Все-таки Енски не ошибся в этом молодом, подающем надежды студенте.
– Думаете, это ваши коллеги в порыве гнева сломали ему шею? – озвучил Алекс мысль, посетившую их головы одновременно.
– Ну… – неопределенно ответил юноша, закусив губу. Лицо его сосредоточилось. – Это нужно проверить.
Он покопался в одежде и достал из кармана небольшой, но довольно-таки мощный фонарь.
Профессор прислушался. Где-то недалеко раздавались чавкающие звуки, потом слабое шуршание и снова чавканье. Он поднял руку, призывая Ральфа к тишине, и, наклонив голову, вновь прислушался. Звуки повторялись, то приближаясь, то отдаляясь. Археологи обменялись взглядами. Профессор взял из рук студента фонарь и двинулся к коридору. Ральф отправился за ним.
Первое, что увидел Енски, это желтые зрачки и черную острую собачью морду, измазанную в крови. И буквально в полуметре от собаки еще два тела. Все остальное он рассматривал уже позже, после того как привел в сознание юношу и позвонил в полицию. Слава богу, что мобильник как по заказу находился в зоне приема. Обычно он отчего-то постоянно барахлил, словно ощущая свою чуждость посреди этого оазиса древности в пустыне современности.
Алекс был слишком стар, чтобы увидеть во всем происшедшем руку Господню и чтобы из-за таких пустяков лишаться чувств, как кисейная барышня. Ну, собака, ну запах. Что делать, даже собакам надо чем-то питаться. Хотя бы мертвыми египтянами.
Ральф сидел, прислонившись к стенке, и кивал головой на слова профессора. Вид он имел чуть помятый, но держался стойко. Тем временем профессор очень методично, ясно выговаривая слова, объяснял:
– Я понимаю, с этим очень трудно смириться. В таком месте, – Алекс имел в виду гробницу Сети, – почти одновременно узреть три трупа – это слишком. Тем более для нас, людей, которые видят такие вещи либо в кино, либо в криминальной хронике, либо же в театре, где становятся свидетелями драм и трагедий, разыгравшихся сотни лет назад.
Он старался придать голосу размеренность и спокойствие, как в лекционной аудитории, чтобы хоть как-то снять шоковое состояние парня. Алекс с сожалением вспомнил, что он оставил фляжку с коньяком "Хеннеси" в номере гостиницы. Впрочем, сейчас не помешал бы даже просто стакан сладкой воды.
Енски продолжил:
– Конечно, самое простое объяснение случившемуся можно найти в провидении. Боги не хотят, или мертвые не хотят, чтобы люди тревожили их покой. И вот вам черная собака, пьющая человеческую кровь. Я могу вас заверить, что все это полная чушь!
Алекс прекрасно понимал, что он просто заговаривает парню зубы. Самым лучшим выходом из сложившейся ситуации было вытащить его из этого душного и пыльного коридора, избавив от слишком навязчивого общества трех трупов. Но он был стар, и вытащить на себе пышущего здоровьем молодого мужчину при всем своем желании не смог бы.
Странно, куда же подевались все остальные? Словно Анубис их языком слизал.
– Никакой мистики во всем этом нет и подавно! Вам, как человеку образованному, полагаю, не нужно объяснять, что собаки имеют в своих предках шакалов? Например, наш давешний экземпляр, явный метис. Очевидно, его мамаша согрешила с каким-нибудь шакалом-гастролером из пустыни.
Ральф в знак согласия мотнул головой и добавил слабым голосом:
– Я видел эту собаку раньше. Она живет где-то здесь. Постоянно крутится возле раскопок.
– Правильно, мой мальчик. Совершенно безобидное существо. И еще. Если бы это был гнев богов, то эти люди просто свернули бы себе шеи на лестнице или случайно съели не то. А тут, – Алекс оглянулся, – тут явно дело рук человека.
Вокруг ясно просматривались следы борьбы. Перевернутые старые ведра, валяющийся инструмент, сломанная щеточка. Даже пыль еще плясала в луче фонаря.
"Наверное, если к ним прикоснуться, они еще теплые, – подумал Алекс. – Получается, это произошло совсем недавно".
Он поднялся с колен и, взяв фонарь, подошел ближе к трупам.
Профессор был полный профан в криминалистике, но, глядя на тела, складывалась стойкое убеждение, что один покойник защищал другого. Причем первый был одет довольно убого. Ткань, из которой была сшита его галабея, была дешевле, чем у второго араба.
"Защитника", как условно назвал его Алекс, убили кинжалом, нанеся три удара в грудь. И именно его кровь разлита по глиняному полу. А второму, очевидно, свернули шею, причем сделали это за максимально короткий срок, он даже не успел воспользоваться своим ножом. Нож, отметил Алекс, был тоже дорогой. Такие выписывают по каталогам из Европы или Америки.
В общем, ситуация складывалась паршивая: пришел убийца, парень явно неслабый, убил Защитника-телохранителя, потом непосредственно саму жертву, а потом и случайно подвернувшегося свидетеля.
А Око Гора?
И кто этот араб, у которого такой преданный телохранитель?
"И что он делал на моем раскопе, черт его побери?! – вдруг взбеленился профессор и тут же остыл. – Да, гм-гм, уже забрал! Трубы Иерихонские!"
Оставалась масса вопросов, на которые не было ответов.
Черт бы всех разодрал!
Где-то невдалеке послышался вой полицейской сирены или это была скорая помощь. Алекс ободряюще улыбнулся Ральфу и со словами: "Сейчас мы тебя вытащим" пошел встречать свою головную боль.
"Надо позвонить Гурфинкелю и выяснить, каких людей он нанял на раскоп", – словно мышь прошуршала последняя мысль.
– Кстати, – обратился профессор к Ральфу. – Ты не помнишь, как выглядел тот араб, что выскочил из дверей, когда мы подошли? С такой наглой вороватой физиономией…
Глава четвертая
Ненавижу Египет!
Мерное гудение мотора убаюкивало. Элизабет МакДугал в который раз за время полета попыталась вздремнуть. Тщетно. Расслабиться никак не удавалось. Мрачные мысли так и лезли в голову надоедливыми августовскими мухами.
Господи! Она все-таки делает это.
Если бы кто-нибудь еще месяц назад сказал Бетси, что вскоре она отправится в Египет, девушка бы просто язвительно рассмеялась шутнику прямо в лицо. Египет? Ха-ха! Выдумайте что-нибудь пооригинальнее.
Дело в том, что мисс Элизабет МакДугал терпеть не могла эту археологическую Мекку. И это еще мягко сказано: не могла терпеть. Она его не переваривала, ненавидела всеми фибрами своей души.
"Ненавижу Египет!" – это выражение стало чуть ли не ее жизненным девизом. Все те, кто хоть немного знал девушку и числил себя среди ее друзей, никогда, ни при каких условиях не упоминали при ней это государство, расположенное в северо-восточной Африке. Иначе последствия могли быть кошмарными…
…Бетси уже с самого детства хотела стать археологом – настоящим, профессиональным. Очень хотела.
Единственная дочь вестфальского барона Генриха фон Эссенхауза и истинно британской леди Эмили МакДугал появилась в тысяча девятьсот шестьдесят девятом, в самый разгар "сексуальной революции" и бунтов хиппи.
Ветер Эпохи ворвался даже в ее детскую, где у колыбели молодые родители вели отчаянный спор о том, как называть наследницу. Мать хотела, чтобы девочке дали "настоящее", то есть английское имя. Барон, чей отец сложил голову под Тобруком, яростно махал в воздухе тевтонскими кулаками, но, в конце концов, был вынужден смириться, рассудив, что по-немецки "Элизабет" звучит вполне пристойно – "Эльза". Так он и называл дочь, когда поблизости не было супруги.
Разочарованный Ветер Эпохи выпорхнул в окошко и помчался по своим делам дальше, а для маленькой Элизабет-Эльзы началась обычная жизнь. Обычная, конечно же, для таких, как она, чьи имена вписывают в Готский альманах и чьи родители не успели еще растратить достояние предков. Правда, ее прадед по линии отца сколотил капитал на поставках в прусскую армию, а предки по материнской линии нажились в британских колониях, главным образом в Индии, но в таких кругах "это" полагалась не вспоминать. Достаточно того, что семья живет "как должно", что отцовский замок красуется на берегу Рейна, а особняк МакДугалов украшает графство Перт. Приемы, высшее общество, скачки, "роллс-ройс" у подъезда…
Первая трещина расколола семью, когда Элизабет исполнилось семь. Тогда она думала, что все дело в школе, куда ее собирались отдать, и очень удивлялась, отчего папа впервые в жизни кричит на маму, а та не спорит, как обычно, а плачет. Не все ли равно, где учиться, в Германии или в Англии? Тем более, девочка вовсе не торопилась покидать родной дом и куда-то ехать. Почему бы не учиться прямо здесь, в соседней деревенской школе, ведь по-немецки она говорила ничуть не хуже, чем по-английски и французски!
Пришлось. Мать увезла Эльзу в Великобританию. Правда, не в Англию, как думала девочка, а в Шотландию, ибо графство Перт, как выяснилось, находится именно там. С тех пор отца она видела всего несколько раз, да и письма от него приходили исключительно к очередному Рождеству. Уже очень скоро маленькая леди МакДугал поняла, что ее мама плакала отнюдь не из-за педагогических проблем.