- Да, Кром знает, когда нам ещё придётся немного поспать.
Киммериец зевал и потягивался, приветствуя шанс отдохнуть умом и телом.
Он задержался в прихожей, чтобы восхититься набором драгоценного камня в декоративной двери там. Импульсивно, он решил подвергнуть женщину небольшому тесту.
- Прежде, чем мы удалимся, я просил бы один символ твоей веры - тот аметист. Этот символ я сохраню до того, пока благополучно не перенесу своё золото через ворота Сардиса.
- Возьми это, если ты хочешь, - она кивнула, не моргнув глазом без колебания.
Держите это, сохраняя, тем не менее, или другой должен будет изготовлен, чтобы сработала дверь. И бережно храните эту деталь от металлической настройки позади, так, чтобы мы могли использовать это позже без задержки. - Она вручила свою шпильку киммерийцу.
Конан ослабил драгоценный камень из его мастерски сформовавшего гнезда и вытянул его. Он поглядел на это прежде, чем подвернуть в его жилет, удивляясь, что такой красиво полированный камень служил простым вводным устройством.
Как будто прочитав его мысли, Сивитри улыбнулась.
- Балвадек не жалел расходов. Жди, пока ты не увидел Сапфировую Комнату.
Они шли по толстому рубиновому ковру, заглушавшему шаги, приведшие к большому залу ниже. Приглушенное эхо пения стихло, когда они достигли конца коридора. Там другая усыпанная драгоценным камнем дверь встала перед ними.
Между подсвечниками, державшими мерцающие факелы, дверь выделялась вырезанным гербом герцога, обрамленном мерцающими драгоценностями столь же синими как Западный Океан в летний полдень.
Сивитри, казалось, не впечатлилась, как будто она была приучена к богато украшенной среде. Ее особенности, фактически, действительно казалось, соответствовали таковым для того, кто вырос во дворце. Со своей стороны, Конан чувствовал более непринужденно в лесах или на морях. Он выиграл или захватил драгоценности за его годы борьбы, но они, казались, убегали прежде, чем он когда- либо думал об успокоении и построении собственного замка. Киммериец полагал, что однажды он мог бы достичь такой роскоши, после накопления большего количества драгоценностей, чем он мог просто отдать распутной девке или проиграть в кости. Все же он сомневался, что его тщеславие уподобиться Балвадеку, украсившему те самые двери драгоценностями достаточными, чтобы прокормить дюжины семей в течение многих лет.
- Белл, никогда я не стремилась к горячей ванне, как это делаю теперь, - сказала Сивитри низким голосом, когда она открыла дверь и вошла в палату с высоким потолком за ней. Богато меблированный вестибюль имел семь выходов.
Сивитри вошла в самый правый из них, арочный коридор уводил немного вверх.
Позолоченные светильники вдоль его стен держали лампы душистой нефти, и шикарные вендийские ковры лежали на гладком камне его пола. - Слугам сказали доставить достаточно горячей воды для двоих, так как купание - обычай, соблюдаемый мужчинами Киммерии.
Восхищаясь ее красиво сложенной фигурой должно быть двадцатый раз в тот день, Конан усмехался. Он не был столь изнурен или озабочен, чтобы не заметить, как полосатый бархат выделял её изгибы, или как ее бедра колебались в плотно прилегающих кожаных брюках. И он знал, что достаточно многие из женщин задались вопросом, могла ли она иметь в виду больше, чем простое купание…, хотя, если бы ее слова скрыли такое предложение, он был бы удивлен. Сивитри, казалось, рассматривала его с беспорядочным презрением, и ее явные привязанности к Нефриту заставили его задаваться вопросом, могла ли бы она предпочесть компанию женщин любому из мужчин.
- Многие киммерийцы редко купаются, это верно, - Конан согласился. - Но я ничего не имею против пользы, долго впитываюсь. Фактически, в моих путешествиях по разнообразным землям, я изучил много различных обычаев купания.
- Без сомнения ты полон неожиданностей, варвар.
Они миновали изгиб в коридоре, который закончился в простом занавешенном дверном проеме. Конан следовал за нею к тяжелому драпу, который она отвела в сторону и ушла в палату в его пределах. Влажный воздух, впитанный в поры Конана, и приглушенный аромат масла, казалось, очистил его ум. Ванна была большой, расположенная овалом. Слуги Нарсара очевидно кипятили воду прежде, чем заполнить бассейн, гладкая поверхность которого все еще слабо парила.
Полотенца были сложены поблизости, на каменные плитки.
Сивитри глубоко вдохнула и выдохнула, закрывая занавес за ними. Из притворной скромности она встала, повернувшись спиной к Конану, небрежно снимая, опуская вниз свою тунику, и пожимая при этом плечами. Она посматривала через своё плечо, когда расшнуровывала свои штаны, улыбаясь, как будто шутя, раскрывая некоторую тайну.
- Слишком долго я обходилась без надлежащей ванны, - сказала она, выступая из своих низких сапог, сдвигая кожаные штаны вниз к своим красивым ногам и становясь на колени, чтобы отложить их. Она грациозно опускалась в воду, пока ее полные груди не были погружены.
Конан быстро отшвырнул свои сандалии ногой и снял свои пыльные тряпки.
Смеясь громко и с вожделением, он вскочил в бассейн со всплеском прежде, чем Сивитри охотно пришла в его руки.
13. Разговоры мертвых
Teвек Тул покинул Kaетта, когда сумерки распространяли свою черную окраску через голубое небо. Он забрал свою темную энергию из трупных легионов в катакомбах, и тишина теперь устраивалась в селении. Бриз колыхал темные одежды Teвека и доносил зрелую сладость смерти в ноздри некроманта. Острые ощущения гибели, которую он вызвал здесь, все еще наполняло его сущность, как змея, скользящей медленно среди наиболее опасных поверженных врагов.
Жители Kaетта лежали беспорядочно, нагроможденные главным образом около входа храма и образовав высокий завал у узкой щели, бывшей единственным выходом из селения. Ни одно сердце не билось в пределах груди, не осталось ни кого в живых, действительно, многие испытывали недостаток в сердцах. У некоторых из жутких воинов Teвека были вредные аппетиты, и они напали на убитых в безумии ужасного голода. Загрязненный оскверненный храм Ибиса стал забрызганным кровью склепом.
Служанка, имя которой он больше не мог вспомнить, лежала на оскверненном алтаре, где он оставил ее. Она была столь же безжизненной и недвижущейся, как остальная часть ее семьи, хотя Teвек быстро обдумывал сохранение ее как любовницы. Но она была непригодна для целей перемещающегося Teвека, и когда он будет нуждаться в более холодной плоти, чтобы удовлетворить его аппетиты, он найдет это в другом месте. Нет, эти глупые овцы не были пригодны ни для чего, кроме поддержки стервятников и червей, которые будут пировать здесь достаточно скоро.
Teвек не использовал передачу убитым мысленных приказов, когда удалялся от храма. Он протер свои сухие губы вместе и сделал паузу перед горой трупов, забивших щель. Испуганные сельские жители зажали узкий проход, толпясь и давя друг друга, торопясь сбежать от направляемой Teвеком, волочащей ноги орды.
Расходуя немного некромантической сущности, он оживил неповрежденные тела и приказал, чтобы они очистили путь.
В то время как его тихие фавориты закончили развязывать узел мертвой плоти, блокирующей его путь, Teвек, остановился для последнего взгляда на опустошение, вызванное его некромантией. Власть Черного Кольца очаровывала его, и он стремился вызывать ее снова. Но он понял, что его темное шептание соблазнило его пить слишком глубоко из его источника власти. Как наемник, тратящий плату в одном колоссальном дебоше, Teвек направил слишком много своей энергии в кольцо. Бронзовая дощечка не предупредила его, что кольцо жаждало совершать зло. Это вновь проявит себя, но теперь казалось вялым, как насыщенная змея, переваривающая еду чрезмерных пропорций.
Независимо от того Teвек не достиг бы Медного Города до сумерек завтра, и у него не будет потребности в кольце до тех пор. Накапливающееся раздражение задерживалось в его мыслях, когда он понял, что его дела здесь отвлекли от главной цели. Он будет более осторожным, когда он использует кольцо снова, он подчинит его, заставит исполнять приказы, и не поддастся ни на одно из его обольщений.
Позволяя телам по его командам опадать на землю, Teвек шагал через испачканный каменный проход и спускался по наклону, который окружал мертвое селение. Парение над песком взяло бы слишком много волшебной энергии, таким образом, он обратился к ходьбе. Он расслабил свой ум и погрузился в блуждающий поток мыслей: что ждало его в Медном Городе, какую судьбу запланировал ему Toт-Амон, и как более стремительно достигнуть его целой жизни, жаждущей мести.
Таким образом, случилось так, что он едва заметил течение времени, пока тусклая морщина рассвета не появилась на темном лице неба.
Закрывая глаза на это неприятное вторжение света, Teвек остановился рассмотреть окрестность… Он стоял на гребне высокой дюны, которая выходила на открытое место в обширную пустоту, как будто бог выкопал огромную горстку песка от пустыни. Он смотрел искоса в этот незащищённый от ветра круг и сжал закрытые еще раз глаза, когда отблеск, отражаясь, ударил по ним, это иссушающие первые лучи солнца нашли что-то другое, чем песок.
Так или иначе, его разум направлял его ноги к не слишком отдаленному ориентиру, который он искал. Его медный купол блестел во вторгающемся солнечном свете, и хотя его яркость причиняла боль ему, Teвек позволил пристальному взгляду задерживаться в течение нескольких мгновений. Здесь была пустыня Нифии, скрывающая Медный Город многие истекшие эры под толщею завес песка. Он ощущал странное веяние смерти в воздухе здесь, мор, который, казалось, колебался незримо выше песка. Иссушающая болезнь, о которой говорили в слухах о Нифии, была реальна. Teвек не интересовался этим, поскольку его силы защищали его от даже от худших заклятий и эпидемий.
Путешествие под горящим ярким светом солнца было невероятно, но Teвек не мог ждать прихода ночи. Он оторвал темную полосу от пыльного низа его одежды и связывал его узлом по своим глазам, оставив подобный тонкому пергаменту, разрезы для осмотра. Тогда он натянул свой капюшон сильнее на лицо и запустил своё некромантическое зрение так глубоко, как позволял песок впереди.
Позже, когда ненавистное солнце, палящее высоко над ним, подземный поиск Teвек столкнулся с первым из давно-мертвых жителей Медного Города.
Излучаемые им эманации подсказали ему, что нифиец умер яростно и внезапно.
Даже в этом случае, кости были почти лишены духовного эха, отзвука, задерживающегося после того, как душа вывернута, крик от его тела. Интенсивно сконцентрировавшись, он вслушивался в то эхо. Все, что он мог расслышать, был испуганный шепот, содержащий упоминание "Шакала".
Поскольку он подступил ближе в древний медный шпиль, он предугадывал глубину песка, в котором лежат кости. И он услышал тысячи призрачного эха изнутри той глубины. Они все были убитыми. Как их древние предки из Атлантиды, эти люди утонули, но в море крови, не воды. Кто-то забил их как рогатый скот. Как интересно.
Teвек становился утомленным от их непрерывных, хотя приглушено доносящихся траурных интонаций и закрыл свой ум от них. Он был обеспокоен подобным эффектом, так как во всех ропотах он разобрал единственную выраженную эмоцию, эмоцию горя. В момент смерти никаких следов страха, ненависти, или мести не вошли в мысли убитых, даже среди самого молодого из их среды. Никогда не было такого у некроманта, посещающего склеп или могилу, где такие чувства не гноились в пределах костей, преданных там земле. Они были правоверными Ибиса, не опасаясь даже смерти, обретая покой от знания, что никакой Ад не ждал их. Их бог заботился бы о них в будущей жизни.
Глупцы. Ибис позволил им умирать. Но сильные убеждения этих болванов отличали их от овец в Kaетта, которые просто утверждали, что поклонялись Ибису.
Они изрекли молитвы, пели гимны, и получили по вере - всё поверхностно, и никакое количество позолоты не сможет когда-либо превратиться в золото. Они умерли в страхе, некоторых в гневе, другие, желая мести. Ни один с горем, даже жрецы Kaетта. Но эти нифийцы были преданными.
Teвек узнал немного из памяти разложенных обитателей Нифии и вместо этого развернул его мысли для следующей подручной задачи. Только шпиль поднялся выше песка. То, что он искал, лежало глубоко закопано. Он понял, что только немного города проявилось наружу. Здесь требовалось столько работать, что сто мужчин могли бы провести день, только очищая песок с башни ниже медного шпиля. Teвек, однако, просто насладился бы необычными ресурсами, отдавая команды. Что сто мужчин могли сделать через день, тысяча могла бы достигнуть за единственный поворот песочных часов. И тысячи скелетных чернорабочих ждали приказов Teвека. То, что они лежат далеко ниже поверхности, имело немного значения для некроманта - его вызов неотразимый и непреодолимый пробудит группы мертвецов и вынудит их прорывать свой путь из их могил. На сей раз, однако, он избежал бы некромантии Танатоса, которую использовал в Kaетта.
Обременительное заклятие пришлось бы применить, чтобы вызвать мертвых для простой, но отнимающей много времени задачи.
Продвижение через пустыню дало ему только немного времени, чтобы восстановить его энергии, но он не стремился тратить её не на его цель. Черное Кольцо снова сильно пульсировало, готовое к исполнению его команд. Вдохнув глубоко, снова собрав свою силу воли, Teвек открыл себя к наведению спектрального воззрения, исходившего от покойного нифийца. Направленные мысли натолкнулись внизу на одного и слегка очистили это, чтобы пробудить кости от прозябания длившегося столетия.
Это не шевелилось.
Бровь изогнулась от испуга, Teвек употребил всю его силу некромантии на неподдающейся сопротивляющийся труп, встряхивая его и громко обращаясь к нему.
Снова это проигнорировало его, единственным донёсшимся ответом была свистящая печаль, которую он теперь нашёл даже более невыносимой. Столь приучен был Teвек к немедленному повиновению мертвецов его приказам, что он был озадачен. Его расстройство росло, когда он попытался воспитать другого, кто проигнорировал его запрос даже с властью Черного Кольца, добавленной к его собственному. Он подозревал, что их самые верования закрывали остаток их настроения от его некромантии.
Это неожиданное развитие выявило наиболее раздражающую проблему. Даже с Черным Кольцом, Teвек не знал ни один вид заклятий, которые поднимают ветер или перемещают и формируют землю. Такое колдовство произошло из школ волшебства, чуждого его собственному. Он мог возвратиться к Kaетта и направить для своей работы павших там, но из-за ограниченности времени, он не мог себе позволить потратить столько времени. Нет, он решил, это будет последним средством. Он вместо этого просеял бы убитых ниже, и рассмотрел бы более широкую область, чем ту, что он уже просмотрел. Он полагал, быстро этого не выполнить, так как само солнце могло бы мешать его усилиям, поскольку, конечно, его сияние препятствовало его способности сконцентрироваться. Но никакой свет не достиг мест упокоения его потенциальные фаворитов, таким образом, он сомневался, что это является причиной отказа.
Он поспешил к шпилю, по предположению бывшим центром Медного Города.
Здесь бы он возобновил поиск снова. Передвигаясь под сильными порывами горячего, сухого воздуха, Teвек направил свои мысли вниз.
Ах! Здесь, по крайней мере, покойники не источал ту надоедливую усталость.
Фактически… здесь он обнаружил кое-что весьма интересное. Его пристальный некромантический взгляд потянулся к скелету человека, который, должно быть, был весьма внушителен в жизни. Он был высоким и огромным очищенным до костей, гигантом, убедившись, и что ещё больше заинтриговало Teвека, был неподавленный гнев, который все же кипел в пределах разложенного трупа. Тот гнев, должно быть, однажды непосредственно горел как солнце, чтобы сохранить такую энергию. Здесь был тот, кого мог использовать Teвек. Этот уступил кое-чему медленному и болезненному - не ранам сражения, но возможно удушью. Редко некромант сталкивался с такой сильной, сияющей аурой, окружающей одного такого давно умершего. И когда он позвал, кости ответили нетерпеливо и начали крайне медленный процесс самораскопок.
Другие также учли его вызов. Один за другим он пробудил их, хотя ни один не был столь силен как первый. Скоро он собрал достаточно для своих целей. Многие источали гнев, другие страх, но все были покорны к его контакту. Teвек знал по опыту, что они не будут появляться из песка до глубокой ночи. Песок был веществом достаточно неподатливым, сравнимым даже с плотно утоптанной грязью. Труп, освобождая себя от последнего, сбросил бы глыбы грязи, толкая непосредственно вверх. В песке метод более напоминал плавание вверх против течения, против упрямых потоков. Но Teвек ждал. Он отодвинулся в небольшую тень, теперь отброшенную шпилем и, проводил время, необходимое, чтобы выбрать тела ниже.
Почти все те, лежавшие непосредственно ниже увенчанной шпилем башни, умерли от той же самой причины, и он был теперь уверен, что это было удушье. Все же было несколько исключений. Он мог размышлять о том, что случилось ниже, очень много минувших веков? Еще он не понял. Пять из убитых испытывали недостаток в любой сущности вообще. Они весьма возможно умерли от казни, и они, очевидно, встретили смерть бесстрашно и в мире с собой. От них он ничего не узнал бы. Но в пределах шестого безголового он нашел вялые следы смешанных страха с сожалением. Этот нифиец мог бы показать кое-что ему, вовремя. Это был вопрос, который он попытается исследовать позже, после того, как храм очистят от песка.
В то время как его ожившие рабы пробирались вверх, Teвек воспитывал других, останавливаясь только, когда счет достиг приблизительно трехсот. Тогда он позволил себе достаточный перерыв до времени, когда солнце скоро скроется за горизонт. Его отступающая высокая температура потянула только небольшой пот из него. Нет, физический дискомфорт солнца был вторичен к его навязчивому свету. Как он ненавидел его яркий свет! Он возился с пыльной тряпкой, привязанной на его голове, и закрыл тонкий промежуток, чтобы полностью прикрыть его глаза. Поворот или два песчаных часов, он отдыхал вслепую в тени, наполовину спящий.
Громкий шелест встревожил его. Натяжение на ткань разошлось так, чтобы он мог видеть, и был удовлетворен, обнаружив, что солнце сбежало из неба и уступило более терпимой луне. В его тусклом свете он увидел гиганта, который, наконец, вырвался на свободу из своей песчаной тюрьмы. Он стоял, но несколькими шагами вдали, тихо ожидая следующей директивы Teвека. Некромант наблюдал необычный аспект внешности гиганта. Костистые пальцы его правой руки были сжаты в кулак; в его левом он держал массивный меч, его лезвие отбрасывало черную тень, бросая вызов течению времени. Оружие, должно быть, было в руке, когда он умер, поскольку кости все же сжимали рукоятку. Железные замки удержали его полированный нагрудник на месте вокруг его широкой грудной клетки.