Что сказать на это? Мол, я не хочу окунаться в твои эмоции, видеть твои переживания, твою душу, потому что потом у меня не поднимется рука прервать твою жизнь? Что своей искренностью ты делаешь меня слабым? И чем больше я говорю с тобой, тем больше увязаю в своих сомнениях? Ведь если быть честным, мне хочется защитить тебя от всего мира, дать тебе ощущение безопасности, но вместо этого приходится прикидывать, каким способом убить тебя будет милосердней.
- Прости, если обидел тебя таким поворотом. Мне показалось, ты сказала все, что хотела, - выкручиваюсь я. Она верит.
- В тот день бабушка была особенно нервной, - помедлив, говорит она, теребя пояс халата. - Она суетилась, бегала по кухне, старалась, чтобы еда была вкусной. Напекла мне моих любимых пирожков. После обеда мы собирались пойти ко врачу. Я долго упрашивала ее об этом, но она, не соглашалась, считая это блажью, а тут сказала: пойдем…
- Что за врач?
- Пластический хирург. Год назад я сломала нос и мне нужна была ринопластика, потому что начались проблемы с дыханием.
- Как ты умудрилась? - удивляюсь я.
- Ударилась о парту, - коротко поясняет она, и я догадываюсь, что дальше задавать вопросы на эту тему бесполезно.
- Как думаешь, с чем были связаны такие перемены в поведении бабушки?
- Не знаю… Она словно пыталась загладить свою вину передо мной. У меня сложилось такое впечатление. А когда на пороге обняла и поцеловала меня, то я всю дорогу до школы плакала… Такого никогда не было.
- Возможно, она знала о своей смерти и хотела, чтобы ты ее запомнила хорошей, любящей, - выдвигаю предположение я, хотя в голове у меня крутится совсем другая мысль. Что если не дождавшись моего ответа, и решив, что я не приеду, она нашла другого исполнителя для своего драматичного плана?
- Сложно сказать, - вздыхает Айлин, подносит чашку к губам, делает пару глотков и ставит ее на столик.
- Расскажи, как ты нашла ее. Что тебе бросилось в глаза? Или послышались какие-то звуки? - продолжаю закидывать ее вопросами я.
- Позвонила в дверь, раз, два, три… Подумала, что бабушка ушла к соседке и не успела вернуться, ведь я пришла раньше. Шел дождь, одежда промокла, хотелось скорее в тепло. Достала ключи, открыла дверь, а она лежит в прихожей, в луже крови… - Айлин с трудом дается каждое слово, она изо всех сил старается не заплакать. Сажусь рядом с ней, обнимаю ее за плечи. Ее напряжение немного спадает.
- У меня было чувство, словно меня выключили, - тяжело дыша, продолжает она. - Не могла ни кричать, ни звать на помощь. Хватило сил выйти, закрыть за собой дверь и пойти к соседке. Мне кажется, что я шла целую вечность. Смогла сказать ей только, что бабушка умерла, и провалилась в темноту. А потом приехала полиция…
- Ее вызвала соседка?
- Нет, они приехали до того, как она успела понять, что произошло. Не знаю, кто им сообщил.
- После смерти бабушки из дома ничего не пропало?
- Полицейские меня тоже об этом спрашивали… Я сперва сказала, что ничего, а потом поняла, что исчез ее мобильник. Хотя, может быть, она сама его потеряла… Последнее время ее рассеянность переходила все границы… - задумчиво говорит Айлин. - Думаешь, это имеет значение?
- Возможно. Насколько ты пришла раньше?
- На два урока. На физкультуре мне стало плохо, пошла кровь из носа, поднялась температура, и я сбежала.
- Каким должен был быть следующий предмет?
- Труд. Два урока труда. Не самые важные, согласись, - словно оправдываясь, говорит Айлин.
- Пожалуй.
- Знаешь, что меня удивило? Когда я уходила, то точно помнила, что закрывала дверь, а они утверждают, что она была открыта, - отстраняясь от меня, говорит Айлин, - а это значит, что тот, кто убил бабулю, был еще там… О, Господи.
- Обещаю, что найду того, кто это сделал.
- Пожалуйста, сделай это. Убийца должен быть наказан! - поднимаясь на ноги, просит Айлин. Бросает взгляд на часы. - Мне пора собираться в школу. Пока.
Медленно поднимается по лестнице, провожаю ее взглядом. Возможно, это мое последнее расследование в этой жизни. Я должен его закончить. От Арсена приходит сообщение, что он благополучно добрался до Москвы. Ну, вот и первая хорошая новость в это утро.
Во время душа у меня открывается кровотечение. Кровь льет из носа, красными слезами течет по щекам из глаз, тонкими струйками стекает по мочкам ушей, капает на плечи. Голова кружится, словно я человек и катаюсь на американских горках.
- Чори, Чори… - звенит в каждой клетке моего тела. Звук нарастает, словно желает поглотить меня. Виски сжимает тисками. Кажется, башка вот-вот взорвётся. Обхватываю ее руками, опускаясь на колени.
- Чори, Чори… - продолжает вибрировать во мне. Что за бред? Мне хочется разодрать кожу под волосами, сломать кость, добраться до мозга, только бы это прекратилось. Неужели я, как и Тео, схожу с ума? Америго ничего не говорил о подобных последствиях. Хотя с чего бы ему предупреждать меня?
Приступ длится час. Он делает меня слабым, но потом дарит эйфорию облегчения. С трудом встаю на ноги. Мне срочно нужно восполнить потери и найти жертву. Только справлюсь ли я с ней сейчас? Умываюсь холодной водой. Смываю с кожи красные подтеки. Шрамы, после пыток на складе, поблекли и стали почти незаметными. Насухо вытираю волосы, обматываюсь полотенцем. Иду к себе в комнату, чтобы переодеться. Взгляд падает на раскрытую дорожную сумку. Там, на дне, лежит та самая книга Чори, что я нашел в доме Конрада. Запускаю туда руку и достаю увесистое сочинение. Открываю на случайной странице, пялюсь на древний текст, в надежде на спонтанное озарение. Но оно не приходит. Что ж, вот видимо, и пришел момент нанести визит к профессору Рогожкину. Поговорить о загадочной книжке и узнать, что за сволочь травит Айлин. Ищу список, который дал мне Саид, но поиски не дают результата. Быстро одеваюсь, кладу книгу в сумку, спускаюсь вниз. Там, примеряя смешную шапочку с кошачьими ушками, стоит Айлин. Выглядит она в ней забавно, но в то же время трогательно.
- Тебе нравится? - заметив, что я смотрю на нее, спрашивает она.
- Ничего так, - откликаюсь я. - Ты в школу сейчас?
- Да, но если у тебя есть другие варианты, предлагай быстрее, - с надеждой глядя мне в глаза, торопливо говорит она.
- Вариант только один - мы можем пойти вместе, - подходя к двери, говорю я.
- Нет! - ответ Айлин звучит резко и испуганно. - Зачем тебе туда идти?
- Дела, - уклончиво поясняю я. - Почему ты нервничаешь?
- Ты ведь попадешь в мой мир. Вдруг тебе там не понравится? - отвечает она, стаскивая с себя шапку.
- То есть мне готовиться к худшему?
- Может, тебе просто туда не ходить? - робко предлагает она.
- Назови мне три причины, почему мне лучше этого не делать.
Айлин молчит, долго хмурится, потом наконец произносит.
- Ты можешь узнать кое-что обо мне. А я бы этого не хотела.
- Ты ешь людей?
- Нет. Но я все равно не хочу, чтобы ты знал, - упрямо говорит она.
- Теперь я непременно должен об этом узнать, - говорю я, выходя на крыльцо.
Айлин рассержено топает ногой, ее руки упираются в бока. Улыбаюсь. Меня забавляет ее сердитость.
Оказавшись в школе, не могу справиться с искушением, заглядываю в класс, где преподает Ада. Она сидит за столом, склонившись над журналом. Лицо уставшее, озабоченное. Золотистый локон выбился из прически, и мягко касается ее шеи. Она замечет мой взгляд, оборачивается, робкая улыбка трогает ее губы, но подошедший ученик тут же отвлекает ее. Не хочу лишний раз смущать ее, иду дальше по коридору.
Кабинет, где сидит Рогожкин, открыт настежь. В распахнутые окна врывается холодный воздух и нещадно треплет невзрачные занавески бежевого цвета с выцветшим от солнца рисунком. Сам профессор сидит за столом, перед ним стоит огромная чашка с чаем. Он одет в синий костюм, верхняя пуговица рубашки расстегнута. Седые волосы гладко зачесаны назад. Заметив меня, он поворачивает голову в мою сторону. Несколько секунд уделяет изучению моей персоны, потом поднимается из-за стола.
- Доброе утро, - спохватившись, здороваюсь я.
- Доброе, бесспорно, - голос у него глубокий, ровный. Он обволакивает мое сознание, словно гипнотизирует, вводит в транс. Мощь, которая исходит от него, заставляет меня испытывать трепет. - Вы, видимо, родственник кого-то из моих учеников?
Рогожкину на вид около шестидесяти лет. У него большая голова, добрые голубые глаза, даже чересчур голубые для его возраста. Он в меру упитан, но в его манерах есть что-то медвежье.
- Я опекун Айлин Савро.
- А, у этой бедной девочки наконец появился защитник? - искреннее оживляется Рогожкин. - Надеюсь, теперь ее жизнь изменится. Вы, правда, очень молоды, но иногда юность бывает мудрее зрелости.
- Она рассказала, что вы спасли ей жизнь. Благодарю вас за это.
- Любой человек на моем месте поступил бы так же! - Рогожкин взволнован. - Жаль, что не удалось найти того, кто это сделал. Эта атмосфера ненависти, которая царит вокруг нее, ужасна. Если у вас есть возможность, увезите ее из города. Вижу, что вы можете дать ей новую жизнь. Так не медлите.
Замечаю у него акцент. Он странный и не похож ни на один, что я когда-либо слышал.
- Расскажите мне о том, что здесь происходит. Кто стоит за этой травлей? - прошу я. Он оборачивается и долго смотрит на меня. Молчание тяготит меня, но не осмеливаюсь его прервать. Машинально вслушиваюсь в удары его сердца. Двадцать семь. Всего двадцать семь. Для вампира это слишком много, для человека слишком мало.
- Знаете, сам этого не могу понять. Айлин чудесная, талантливая девушка, но этого никто не замечает. Видят лишь ее недостатки, скверный характер, ужасные манеры, задиристость. Когда она входит в класс, других детей словно переклинивает от отвращения. Они даже забывают, где они находятся, начинают шипеть, швырять в нее бумажками. Я все понимаю, везде есть свои изгои и свои короли. Но то, что творится вокруг Савро, не похоже ни на что. Она словно… Проклятая.
Что ж, профессор недалек от истины. Все так и есть. Только от знания этого никому не легче.
- Если брать проклятие за истинную причину травли, то переезд ничего не изменит, - возражаю я. - В другой стране тоже будут над ней издеваться.
- Вот вы - особенный. У вас нет к ней ненависти. Так, небольшое недовольство. И оно, скорее всего, ваше личное, а не по отношению к девушке.
- Получается, вы тоже не из обычных людей, - парирую я.
Рогожкин улыбается. У него белые, крепкие зубы, которым может позавидовать любой. Улавливаю легкий запах эфирных масел, что исходит от его тела.
- Дайте ей почувствовать свою любовь. Ведь когда мы по-настоящему любимы, все проклятия обращаются в прах, - мудро говорит он. Его взгляд становится тяжелее и тоскливей. - А ваше сердце переполнено ею. Позвольте ей следовать своему назначению.
- Не совсем понимаю вас, - смущенно произношу я. Жду, что Рогожкин посмотрит на меня, как на идиота.
- Молодой человек, нет ничего вечного. Все рано или поздно заканчивается. И даже если вы знаете, когда будет поставлена точка, вы не должны прятать себя. Выключать свои чувства, бояться боли. Она все равно будет, как бы вы ни старались ее избежать. Но когда вы проживете свою жизнь полностью, проявляя то, что в вас есть, веря своему сердцу, боль продлится недолго. Потому что любые страдания - это наши непроявленные чувства, невысказанные мысли, незаданные вопросы.
А Рогожкин не так прост, как может показаться на первый взгляд. Не могу избавиться от ощущения, что едва я переступил порог его класса, он уже знал обо мне все.
- Кто вы на самом деле? - не справляюсь со своим любопытством я.
Профессор лишь усмехается.
- Тот, кто старше вас на две жизни. И видит, чуть больше, чем вам бы хотелось. Вы ведь пришли ко мне с двумя вопросами. Задавайте второй, - говорит Рогожкин. Берет лейку, подходит к подоконнику, уставленному цветами. Начинает поливать их.
- Да, все так. Обратиться к вам мне посоветовал Джозеф Бронштейн.
- О, да, помню этого любопытного малого, - оживленно говорит профессор. Он оборачивается ко мне, на его губах сияет улыбка. Но тут же меркнет, уступая место грусти. - Жаль, что его больше с нами нет. Не знаю в курсе ли вы, что он скончался.
- Нет, я об этом ничего не знаю, - новость удивляет меня. - Как это произошло?
- Не могу сказать вам деталей. Его нашли в своей лавке повешенным. Сам он на это решился или ему помогли - вряд ли мы узнаем правду. Записки он не оставил.
Сомневаюсь, что старик сам полез в петлю. Хотя, если внушение подействовало, и он осознал, что никогда не станет обладателем этой книги, то вполне мог удавиться с горя.
- Вам знакома эта книга? - вынимая из сумки свое сокровище, спрашиваю я. Рогожкин несколько секунд изучает книгу на расстоянии, потом берет ее в руки. На его лице брезгливо-удивленное выражение.
- Да, более чем, - после долгого молчания отвечает он. - Откуда она у вас?
- Погибший друг оставил в наследство.
- Что вы хотите от меня? - устало спрашивает Рогожкин. Садится на стол, кладет ее перед собой. Бегло пролистывает страницы. Для историка он относится к ней слишком небрежно.
- Я слышал, что есть три тома, написанных пророком Чори. О людях, мироустройстве и мистических существах. О чем повествует этот?
- У вас тот, за который любой смертный готов продать душу, - отодвигая от себя книгу, говорит Рогожкин. - О том, как исцелить любую болезнь, сделать человека бессмертным, подчинить его своей воле. С ней вы можете стать богом. Если, конечно, сможете ее расшифровать.
- Я рассчитывал на вашу помощь. Мне неизвестен язык, на котором она написана.
- Мне жаль, но я вам в этом деле не помощник, - голос Рогожкина звучит резко, очарование его могущества становится тусклее. - Обнародование этого текста погубит человечество. Мне такая перспектива не по душе.
- В каком смысле - погубит?
- Духовно. Люди перестанут понимать суть вещей. Видеть свой путь. Они поймут, кто они, зачем здесь, и тогда жизнь потеряет смысл, - голос профессора звучит безучастно, как у свидетеля, которого в сотый раз допрашивают неугомонные следователи.
- Если вы не хотите принимать в этом участие, быть может, посоветуете мне хорошего шумеролога?
- Он вам не поможет. Текст книги написан на аквидонском языке.
- Никогда о таком не слышал. Что это за язык такой?
- Тот, на котором говорили те, кто создал человечество, - по глазам Рогожкина понимаю, что он жалеет о сказанном.
- Откуда же вы его знаете? - настораживаюсь я.
- Это имеет какое-то значение? - вскидывает брови Рогожкин.
- По сути - нет. Но подкидывает довольно-таки фантастичные предположения.
- У юных часто бывает богатое воображение, - улыбается Рогожкин, и его взгляд теплеет.
- В таком случае вас не удивит мой следующий вопрос… - собираюсь с духом. - Знал ли Чори о том, как сделать вампира смертным, убить его посредством лекарства?
Рогожкин смеется так, что на его глазах выступают слезы. Щеки розовеют. Ощущая неловкость, переминаюсь с ноги на ногу.
- Вы сделали мой день, молодой человек, - сквозь смех говорит он. - Спасибо вам. Я надолго запомню это утро, знайте.
- Ну вы же все понимаете, - склоняясь над столом, за котором сидит профессор, говорю я. - И я все понимаю. Давайте не будем лгать друг другу.
Повисает тягостное молчание. Мужчина поднимается из-за стола, сует руки в карманы пиджака. Медленно проходится по классу. Оборачивается, смотрит на меня.
- Вижу, что вы больны, - с сожалением говорит он. - И сочувствую вам, по-отечески искреннее. Осмыслите, для чего вам нужна эта болезнь. Тогда придет исцеление. Все остальное лишь отсрочит неизбежное. Большего я вам сказать не могу.
- Где я могу найти книгу о мистических существах?
- Мне это неизвестно, - отвечает Рогожкин. Поднимает руку, бросает взгляд на часы, закрепленные на запястье. - Вынужден попросить вас уйти: ко мне скоро придут ученики. Берегите Айлин. Она - сокровище.
Видя, что я медлю, профессор указывает мне рукой на дверь. Спохватываюсь, беру со стола причину своего визита, убираю в сумку, и быстрым шагом покидаю класс учителя истории.
Глава 18
Поохотившись и восстановив силы после утреннего кровотечения, отправляюсь в дом Елены. Слова Айлин о пропаже ее телефона засели у меня в мозгу. Если убийца забрал его с собой, значит, он мог выдать его с головой. Что же там могло быть такого? Открываю дверь ключом, прохожу внутрь. Здесь все чисто прибрано Ритой и Диной. Пыль стерта, вещи расставлены по местам. Тщательно осматриваю ее стол, личные вещи. Потом перебираюсь на кухню, заглядываю в шкафчики, на которых бодрым строем выставлены банки с крупами, лежат пакеты с засушенными травами. Шорох в прихожей заставляет меня насторожиться. В один прыжок оказываюсь там и вижу, как на пороге топчется дворник, вытягивает шею, пытаясь заглянуть внутрь. Увидев меня, пугается, делает шаг назад.
- Вы кто такой? - не растерявшись, спрашивает он.
- Новый владелец дома, - спокойно отвечаю, разглядывая нарушителя моих планов. - Вы давно здесь работаете?
- А как докажете? - не верит мне на слово дворник. - Я очень уважал Елену Андреевну и не допущу, чтобы кто-то осквернил ее память.
- Полностью с вами солидарен. У меня есть ключи, я вошел через дверь, белым днем, не боясь, что меня заметят. Услышав ваши шаги, вышел к вам и открыто с вами беседую. Это ли не доказательство моей честности? - как можно убедительней говорю я.
Дворник с сомнением смотрит на меня. Он не хочет легко сдаваться, но новых придирок не может придумать.
- Возможно. Но вы для меня человек чужой, поэтому я все равно буду смотреть на вас с подозрением, - выдает мой собеседник.
- Да ради бога, - милостиво разрешаю я. - В тот день, когда убили Елену, вы работали?
- Да. Я даже был одним из понятых, когда приехала полиция! - не без гордости сообщает он.
- А кто ее вызвал? Вы? - продолжаю задавать вопросы я.
- Нет. Никто из нас не звонил, они словно сами узнали и приехали, - задумчиво говорит дворник.
- Вы ведь целый день проводите на улице, видите, кто и куда идет, что делает… Было что-то такое в тот день, что вам показалось странным? Необычным?
- Нет. Следователь меня уже допрашивал, - хмурит лоб мужчина. - Саида вот видел, а больше никого. Ну, машина еще эта на бешеной скорости проехала. Всю работу мне испортила…
- Что за машина? - тут же вцепляюсь в услышанное я.
- "Майбах".
- Может, вы номера запомнили?
- Да что их запоминать, и так ясно, кому это авто принадлежит… - вздыхает дворник, потирая рукой щеку. - Городок-то маленький….
- Назовите имя, - прошу я.
- Распутник этот… Рудольф Вагнер, - это говорится с презрением и ненавистью.
- Что за тип? - спрашиваю я и жестом приглашаю собеседника войти в дом. Но тот отрицательно мотает головой, оглядываясь назад, словно ожидая от меня подвоха.
- Владелец клуба "У Вагнера", стольким девчонкам жизнь сломал… Богатый, беспринципный ублюдок.