Проверка дала неоднозначный результат. Назвать ее провальной было никак нельзя, но и особенно успешной тоже. Выяснилось, что найти Ухокусая для Нышка совсем не проблема. Проблема заключалась в том, что делать дальше.
Особенно неприятным сюрпризом стал этот вопрос для самого зверька. Тягаться силами с коварным призраком он не мог, но узнал об этом слишком поздно.
Девушка и домовой не успели ему помочь. Они даже ничего толком не увидели - лишь то, как Нышк серой молнией влетел в лабораторию, почти тут же вылетел кубарем, пища и прижимая уши к голове, и помчался в приемную, к родной коробке. Собственно, даже будь они расторопнее, все равно не смогли бы ничего предпринять, ведь к самой ловле призрака не приготовились и не припасли даже обычно используемых для этого чар. Хотя обычные чары в данном случае скорее всего и не помогли бы.
- Это я во всем виноват, - сокрушенно покачал головой Переплет. - Завидно стало, как это я, потомственный домовик, в собственном доме увидеть призрака не могу, а зверушка, волшебством созданная, может? Вот и заспорил, а там, в пылу, думать-то некогда было.
- Не кори себя, - возразила Вереда. - Я должна была подумать об этом с самого начала. Виновата я…
- Будет вам, будет, - успокоил Сударый подавленных товарищей. - Все кончилось не так уж плохо. И потом, если разобраться, так и моя вина есть: надо было выслушать тебя, Вереда, никуда бы я не опоздал. И хватит об этом, а то Персефонию будет неловко, если он узнает, что единственный ничем не провинился перед Нышком. Кстати, откуда такое необычное имя?
Вереда пожала плечами:
- Само придумалось, как только я его создала. Он весь такой…
Она попыталась жестом представить обличье своего любимца, его, если угодно, нышкообразность, но успеха не добилась. Единственное - у Сударого возникло впечатление, что Нышк весьма упитан, а может, у него просто круглые уши. Переплет мудро заметил:
- Не пора ли их друг другу представить?
- В самом деле, что же я, - всплеснула руками Вереда и вынула из стола коробочку. Приоткрыла, улыбнулась, заглядывая внутрь, и позвала: - Выходи. Познакомься с Непеняем Зазеркальевичем.
Сударый на миг забыл о "призрачной угрозе". Обитатель коробочки давно уже стал своего рода традицией ателье, его тайна была неотъемлемой частью жизни, и расставаться с ней было даже немного жаль…
Впрочем, жалеть пришлось недолго.
- Ну что такое? - спросила Вереда, обращаясь в глубь коробочки, и покачала головой: - Извините, Непеняй Зазеркальевич. Нышк очень стеснительный, к тому же так переживает свою неудачу…
- Познакомимся, когда наш герой будет готов, - сказал Сударый.
Как бур геолога вонзается в грунт, извлекая фрагменты породы, так голос Переплета ввинчивался в сон и вытягивал фрагменты мыслей:
- Вставать пора, Непеняй Зазеркальевич… Непеняй Зазеркальевич, вы пораньше встать хотели… Непеняй Зазеркальевич, уже шестой час…
- Ага. Угу, - бормотал Сударый, искренне силясь подняться, но получалось у него только натянуть одеяло на голову.
Внезапно правая рука его оказалась вывернута, так что Сударому пришлось сесть на постели. Глаза еще толком не раскрылись, а левая уже метнулась, заставляя соперника снять захват. Непроизвольно всхрапнув напоследок, оптограф тут же перешел в наступление - правда, ничьей шеи там, куда потянулась рука, не оказалось. Приподняв правое веко, Сударый понял, что перед ним не Персефоний, а Переплет, выдвинул ногу из-под одеяла, сделал подсечку и встал.
Только тут он более-менее проснулся и сообразил, что происходит.
- О, Переплет… извини. Я думал…
- Знаю, знаю, я так и понял, что по-другому разбудить вас не получится, - проворчал домовой, поднимаясь с пола и потирая поясницу. - Привычка, понимаю. Однако уже десять минут шестого, а вы в пять встать хотели.
- Да. Большое спа-а-а… - Сударый усилием воли подавил зевок. - Спасибо, что разбудил. А где Персефоний?
- Не знаю. Нет его.
- Странно. Видно, задержался в подотделе. Вот досада…
Хотя Сударый работал по поздней ночи и совершенно не выспался, в себя он пришел довольно быстро. Сказывались ежеутренние тренировки - тело само просило движения, и он позволил себе пять минут позаниматься с рапирой, окончательно взбодрившись. Потом умылся, накинул халат и отправился в лабораторию, попросив Переплета принести туда крепкого чаю и кусок хлеба с маслом.
- Что, Персефония все нет? - спросил он, когда домовой поставил рядом с ретортами дымящуюся кружку и блюдце.
- Нет.
Периодически откусывая от бутерброда, Сударый взялся за составление эмали. Все расчеты, реактивы и чары были заготовлены вчера, так что дело спорилось, к началу восьмого Непеняй Зазеркальевич управился и в одиночку. Однако отсутствие упыря тревожило все больше.
- Вереда пришла, - сообщил, заглянув в лабораторию, Переплет.
- А Персефоний?
- Нет. А Вереда говорит, там что-то важное у нее, просит выйти.
- Две минуты, - ответил Сударый.
Выждав необходимое время, он вынул пластины из раствора и поместил на сушилку. Через четверть часа их можно будет укладывать в кофр. Теперь нужно подготовить оптокамеру… Ах, Персефоний, где тебя носит?
Он вышел в приемную:
- Доброе утро, Вереда… Что случилось?
Девушка была явно взволнованна.
- Непеняй Зазеркальевич! Я тут столкнулась на пороге с курьером…
Она протянула Сударому конверт, который мяла в руках. На печати красовались щит и меч - символика полиции. Неприятное предчувствие кольнуло оптографа. Он вскрыл конверт и пробежал глазами по строчкам. Это было извещение из полицейского участка о том, что отпущенный на поруки упырь Персефоний, за которого Сударый взял на себя гражданскую ответственность, арестован за нарушение общественного порядка.
- О господи… Я в полицию!
Сударому повезло перехватить на углу извозчика, и уже через десять минут он взбегал на крыльцо массивного здания из красного кирпича, нервно сжимая правую руку, которой не хватало забытой второпях трости.
В кабинете, устланном затоптанным зеленым ковром, находились двое полицейских надзирателей. Один сидел за дубовым столом, другой стоял рядом и что-то говорил. Когда он обернулся навстречу вошедшему, Сударый узнал Неваляева.
- Хорошо, что вы не промедлили, Непеняй Зазеркальевич, - сказал он. - А то я уже сдал дежурство и домой собирался.
- Могу я узнать, что произошло?
- Конечно, для этого мы вас и позвали. Нынче ночью случился еще один акт… хулиганства. Ваш подопечный был задержан в пятом часу утра за участие в уличных беспорядках, а именно за драку со студентами Спросонского агромагического училища.
- Ничего не понимаю. Говоря об акте хулиганства и драке, вы, кажется, подразумеваете разные вещи - так какая между ними связь? И в чем именно виновен Персефоний?
- Подробностей мы пока и сами не знаем, будем разбираться. Вот, взгляните, тут требуются ваши подписи.
Он выложил на стол две бумаги и пододвинул Сударому перо с чернильницей.
- Что это?
- Как лицо, несущее гражданскую ответственность, вы должны засвидетельствовать, во-первых, что задержание вашего подопечного совершено на законных основаниях и, во-вторых, что условия содержания под стражей соответствуют установленным нормам.
- Могу я сначала повидаться с Персефонием? - спросил Сударый, отдернув руку от пера.
Мытий Катаевич невесело усмехнулся.
- А вы, никак, обман подозреваете? - сухо поинтересовался второй полицейский.
- Нет, нисколько. Просто я пришел не ради подписей, а ради Персефония и хотел бы сначала повидаться с ним. Вы проводите меня?
- Что ж, разумное требование, - согласился Неваляев и вынул из стола ключи. - Идемте.
В конце глухого коридора имелись три окованные сталью двери с зарешеченными окошками, обрамленными литыми серебряными полосками, с щедрой россыпью магических печатей вокруг замков. За одной из них слышались голоса, но Неваляев шагнул к дальней.
- Камера занята, - пояснил он. - Содержать господина упыря вместе со студентами, разумеется, невозможно, поэтому пришлось разместить его в карцере.
Загремели ключи, тяжелая дверь открылась, и Сударый шагнул в тесную каморку с голыми стенами, где единственным предметом мебели был топчан. Остро пахло дезинфекцией.
Увидев Сударого, Персефоний резко сел на топчане и почему-то потупился.
- Здравствуйте, Непеняй Зазеркальевич, - сказал он, медленно поднимаясь.
- Персефоний, что случилось?
- То, чего и следовало ожидать, - проворчал упырь, искоса глянув на Неваляева. - Извините, что так подвел вас, да, видно, не судьба от бродяжьей жизни избавиться…
- Ты мне это брось, - посуровел Сударый. - Лучше расскажи все по порядку.
- Я уже пять раз рассказывал, - вскипая, махнул рукой Персефоний. - Ну что, иду из подотдела, слышу крик: "Люди-нелюди, помогите!" Бегу. Там в подворотне кикимора какая-то бьется, ах, мол, загрызли, а сама за ухо держится. Я ее успокаиваю, и тут появляется толпа юнцов и давай меня мутузить! Ну что мне, столбом было стоять? Еще ухогрызом обозвали… Понятно, и я пару носов расквасил.
- Так за что именно арестован мой подопечный? - спросил Сударый у Неваляева.
- Я уже говорил, что господин Персефоний задержан за участие в беспорядках, - терпеливо объяснил тот. - Никаких обвинений ему пока что не предъявлено и, насколько я могу судить, предъявлено не будет.
- Тогда зачем ему находиться здесь?
- Таковы правила. Существует определенная процедура дознания, мы обязаны ее придерживаться. Если все действительно происходило так, как свидетельствуют ваш упырь и господа студиозусы, а также пострадавшая кикимора, завтра-послезавтра мы всех отпустим.
- Буква закона? - хмуро осведомился Персефоний.
- Именно. А как же вы думали? - не без вызова ответил Мытий Катаевич и скрестил руки на груди. - Дух и буква закона важны в равной мере. Если бы мы руководствовались только духом, вообразите, к чему бы это привело?
- К тому, что всем пришлось бы тратить меньше времени, - сказал Персефоний, однако глаза отвел, и Сударый понял, что упырь сам не верит в свои слова, а спорит единственно из упрямства.
Понял это, кажется, и Неваляев.
- Это приведет к тому, что закон будет толковаться каждым его служителем в соответствии с личными вкусами. И что бы стало тогда с законом? Если мы, полицейские, не будем строго его соблюдать, нас перестанут уважать, а можете вы себе представить общество, в котором слуги закона не пользуются уважением? По-моему, такое возможно только в фантастической литературе.
- Тут нечего возразить, - сказал Сударый. - Что ж, неприятно, но, кажется, ничего страшного. Ведь это не скажется на дальнейшей судьбе Персефония?
- Повторяю, если все действительно происходило именно так, тогда, естественно, никаких последствий для отпущенного на поруки не будет.
- Значит, ничего страшного не случилось. Что ж, мне нужно возвращаться в ателье, а ты наберись терпения, Персефоний.
Когда они с Неваляевым возвращались, из-за дверей общей камеры грянуло: "Вот стою, держу весло". Студенты пели кто в лес, кто по дрова, но весело и с чувством. Надзиратель покачал головой.
В тусклом свете пригашенных кристаллов, освещающих коридор, Сударый заметил, что один глаз у надзирателя поблескивает сильнее, и догадался, что это эффект небольшого косметического заклинания.
- По крайней мере, вы верите, что Персефоний ни в чем не виновен? - спросил он.
- Разве вы еще не поняли, что мое личное мнение на этот счет не имеет никакого значения? Эмоциям нет места в полицейской работе. Только факты и улики. Остальное - удел детективных рассказов.
- А интуиция разве не играет никакой роли?
- Почему же, играет, - усмехнулся Неваляев. - Только ее к делу не пришьешь и в суде не представишь. Интуиция указывает только направление поисков, а существо дела составляют факты.
- А что подсказывает ваша интуиция в деле Ухокусая?
- Как-как вы его назвали? Ухокусай? Забавное словечко. Интуиция подсказывает мне, что, пока не будут обнаружены достоверные факты, дело с мертвой точки не сдвинется.
- А что вы думаете о причастности призрака Свинтудоева?
- Боже мой, ну зачем вам это нужно, Непеняй Зазеркальевич? Вы ведь ученый, чародей с дипломом, что вас-то могло заинтересовать в этих досужих сплетнях? Неужели так сладок запашок скандала?
Сударый не стал отвечать. Говорить о том, что призрак обосновался в его доме, не имело смысла, по крайней мере, до тех пор, пока не найден способ убедительно доказать его присутствие. Прав полицейский, нужны факты и улики! А пока интерес оптографа и правда очень похож на обывательское любопытство.
Впрочем, Свинтудоев занимал его теперь гораздо меньше Персефония, так что Сударый даже удивился в первое мгновение, когда, дойдя до дома, увидел перед крыльцом сани. Потом чуть не хлопнул себя по лбу: ну конечно, упырь вчера заказал извозчика, чтобы ехать на ковролетку! Он подошел к недовольному вознице, кутавшемуся в овчинный тулуп до пят.
- Надеюсь, вы не очень долго ждете?
- Да так, того… - последовал ответ, несмотря на видимую неопределенность, вполне определенный.
- Уж извините за простой, возникли непредвиденные обстоятельства. Обождите еще пару минут, - попросил Сударый.
- Отчего ж… - проговорил извозчик тоном, полным самого фальшивого смирения.
Вереда и Переплет встретили Сударого встревоженными расспросами.
- Бояться нечего, - успокоил он и, не раздеваясь, только поставив трость на подставку, коротко пересказал случившееся. - Жаль, конечно, но поездку придется отложить. Я сейчас съезжу на ковролетку, скажу, что заказ отменяется…
- То есть как так - отменяется? - спросил домовой.
- Один я не справлюсь. Можно, конечно, нанять носильщика, но мне бы очень не хотелось доверять оборудование постороннему разумному. Опять же съемку следует производить как можно быстрее, а значит, мой ассистент должен знать, что делает…
- Да как же… Это ведь нельзя отменять! - воскликнул Переплет. - С этим Ухокусаем нужно кончать как можно скорее! Да вы понимаете ли, что это такое, если мне, домовому, в своем собственном доме страшно находиться? Нет, говорите что угодно, а так нельзя…
Сударый в задумчивости потер подбородок. Случай с Персефонием он принял гораздо ближе к сердцу, чем проделки Ухокусая. С одной стороны, потому что успел привязаться к упырю, а привод в полицию мог обернуться для отпущенного на поруки серьезными последствиями. Но была, наверное, и вторая причина: призрак пока что не дотянулся до ушей Сударого и в какой-то мере оставался для него понятием отвлеченным. Остальные уже пережили ужас встречи со сверхъестественным.
С испугом Переплета нельзя не считаться. Действительно - каково это для домового? Должно быть, то же самое, что для человека обнаружить, что он боится собственного тела…
- Нечего думать, я поеду с вами, - сказала Вереда и принялась наматывать шарф. - Переплет, ты ведь присмотришь за ателье?
- Со мной - в Храпов? - поразился Сударый. - Помилуй, Вереда, мыслимо ли барышне отправляться в дальнюю дорогу с посторонним мужчиной? Как это будет выглядеть?
- Это будет выглядеть так, что барышня помогает тому, кто нуждается в помощи. А если кто-то увидит что-то неприличное, так, значит, он сам неприличный…
- Нет, погоди, Вереда, - сказал Переплет. - Тебе все равно тяжело будет таскать вещи. Лучше я сам поеду.
- Ты? Домовой?
- А чем домовой хуже барышни?
- Это что значит "хуже"? - насторожилась Вереда.
Чтобы не дать разрастись двусмысленности, Сударый быстро сказал:
- Переплет прав.
Пожалуй, даже излишне быстро сказал.
- В чем? В том, что хуже меня уже некуда?
- Боже мой, о чем ты? Просто кто-то должен подготовить растворы к тому времени, как мы вернемся. Ты отлично справишься в лаборатории, я оставил подробное описание процесса.
- Да, носильщик из Переплета лучший, нежели алхимик, - признала Вереда, кажется, все еще сердясь на домового за его "хуже барышни".
В другое время Переплет распознал бы шпильку и не упустил случая попрепираться перед тем, как принести извинения, однако предстоящее путешествие слишком захватило его.
Они с Сударым погрузили зачехленную камеру, штатив, коробку со световыми кристаллами и кофр с пластинами; домовой добавил к поклаже еще принесенные из кладовой санки. Извозчик потребовал и без разговоров получил лишний гривенник за простой. Зато и довез до ковролетки с ветерком, хотя за это, пожалуй, следовало больше благодарить соскучившуюся лошадь.
ГЛАВА 4,
в которой мы узнаем кое-что о воздухоплавании и о волшебных предметах
Летать зимой - занятие дорогостоящее, потому что сложное. Во-первых, даже на небольшой высоте не просто холодно, а зверски холодно; во-вторых, это еще и опасно: снег скрадывает очертания ландшафта и велик риск аварии, если приходится идти на снижение.
Поэтому зимой отдельными самолетами никто не пользуется, ковролетчики работают на скрепах - то есть скрепляют сразу четыре ковра, ставят просторный войлочный шатер с очагом и летают самое меньшее вдвоем.
Полеты внутри губернии считаются легкими, поэтому в рейс до Храпова собрались как раз двое: полулюд и лесин. Скреп давно уже был выведен на площадку, загружен и жарко натоплен, пар клубами валил из дымохода.
Не дожидаясь укоризненных намеков, Сударый вручил старшему по скрепу, лесину, пятиалтынный:
- За простой.
- Добро пожаловать.
Переплет, всю дорогу до ковролетки занимавшийся тем, что приматывал кофр к санкам, только сейчас по-настоящему огляделся по сторонам. Чужие разумные, которым дома не сидится, чужие строения, неказистые, сущие сараи, а главное, обилие пространства - все это давило на него. Недолгая погрузка промелькнула как в тумане. Возить санки покамест не пришлось, ковролетчики сами занесли их в шатер, на который почтенный домовик взирал со старательно, но не слишком успешно скрываемым ужасом.
Когда полулюд спросил, будет ли он утепляться, Переплет даже не сразу понял, что обращаются именно к нему. На всякий случай кивнул, и ковролетчик выдал ему какую-то разновидность тулупа, который, оказывается, следовало надевать поверх собственной одежды. Переплет надел и понял, что стал похож на колобка и не в состоянии сделать ни шагу.
К сожалению, понял слишком поздно, когда обнаружил, что уже не видит широкого двора с темными стенами сараев, зато прекрасно видит крыши. На одной как раз копошился сарайник, сметая снег; он помахал Переплету рукой. Домовой механически ответил на дружелюбный жест, хотя, пожалуй, у него получилось только слегка шевельнуться.
И подумал: "Лечу! Батюшки, лечу же…"