- Глупости, - почему-то рассердился библиотекарь и, вручая книгу Сударому, заявил: - Если хотите знать мое мнение, милостивый государь, так этого ночного ухокусателя следует искать среди иноземцев. Это нашего призрака сравнительно просто можно углядеть и уловить, за века приемы отработаны. А вот, скажем, духи страны Рассветной или Древнего Барберона…
- Эка ты хватил, душа деревянная! - рассмеялся Бульбараш. - Где Спросонск, а где Древний Барберон! Нынче в обед три тысячи лет, как его нет, - вот и весь ответ, - щегольнул он рифмой.
- Барберона нет, а артефакты есть. И куда их записать прикажешь? В классификации Кофегущина для них даже места не нашлось.
- Разумеется, не нашлось, ведь Кофегущин был человеком вменяемым. Если нечто на три четверти описывается как голем и лишь на четверть как призрак, то разумнее отнести это к големам, а не к призракам, независимо от филологической традиции.
- Ну пусть голем или болван языческий, - согласился вдруг Скорень и предложил: - А вот спорим, что этот ухогрыз из них, а никакой не преобразовавшийся?
Сударый взял книгу, упрятал ее под зимнее пальто и попрощался.
- До свидания, сударь, заходите еще, - отозвался Бульбараш и сказал лешему: - Нет, дружище, спорить с тобой невозможно, ты сверхъестественно удачлив.
- А на шоколадку? - коварно спросил библиотекарь. - Доброго здоровьичка вам, сударь…
Уходя, Сударый слышал за спиной:
- На шоколадку - спорим. Как проверять будем?
- Да как все, что мы, не спросончане, что ли? Пойдем по улицам гулять, глядишь и отловим ухогрыза.
- Э… в смысле - кто вернется без ушей, тот и пари проиграл?..
ГЛАВА 3,
в которой мы узнаем кое-что о настроениях в Спросонске
Перед уходом Вереда, как и собиралась, приготовила ужин. Готовить она, похоже, умела, но, поскольку не слишком хорошо ориентировалась на кухне у Сударого, деятельность ее свелась к раздаче указаний, а мыть крупу, резать тыкву, ставить котелок и проч., и проч. пришлось Персефонию с Переплетом. Впрочем, упырь не забыл упомянуть, что солила кашу Вереда собственноручно.
Сам он тоже поесть не отказался. Чтобы не терять время, оптограф с помощником поужинали по-простому тут же, на кухне, черпая кашу из котелка. Сударый рассказал о посещении библиотеки.
- Вы мне на ночь эту книгу оставьте, пока спать будете, я поищу нашего проказника, - сказал Персефоний.
- Если хочешь. Только, боюсь, подобного существа может не оказаться у Кофегущина.
- Это как же так?
- Видишь ли, заслуга Кофегущина прежде всего в том, что он предложил базовые методы классификации. Круг призраков у него оказался весьма узок, промежуточные или, как еще говорят, смешанные формы из него решительно исключены.
- Тогда зачем же вы эту книгу взяли? И так понятно: тот, кого мы ищем, не из обычных фантомов.
- Ну, во-первых, вдруг да повезет. Во-вторых, мне не мешает освежить в памяти эту классификацию, я ведь давно уже не имел с ней дела, начал забывать. А в-третьих, у Кофегущина приводятся также классы взаимодействия между слоями реальности - вот это уже может оказаться полезным.
Персефоний со вздохом развел руками:
- К сожалению, для меня все это лес густой. Разъясните доступно: можно ли поймать невидимого призрака с помощью новейшей оптографии?
- Теоретически, конечно, можно. А вот практически…
Сделав знак молчать, Сударый торопливо похлопал себя по карманам. Записная книжка была на месте, а вот карандаш он, видимо, забыл где-то в лаборатории.
- Практически это почти невыполнимо… - медленно произнес он.
Персефоний, поняв, быстро огляделся и, приметив огрызок карандаша, невесть как очутившийся на подоконнике, протянул его Непеняю Зазеркальевичу, и тот принялся писать, объясняя в промежутке между фразами:
- Ведь для того чтобы… зафиксировать призрака… придется по всему дому таскать камеры… Ему достаточно будет выплыть из кадра…
Закончив писать, он протянул блокнот Персефонию и подождал, почесывая карандашом ухо, - тоже по студенческой привычке.
"Сложность, главным образом, в том, что ему ничего не стоит нас подслушать. Поэтому постараюсь говорить обтекаемо, пока слушай, а потом что-нибудь придумаем", - прочитал упырь и поднял глаза на Сударого.
- Невозможно представить себе существо, которое не оставляло бы в реальности никаких следов, - тут же заговорил оптограф. - Однако реальность, как известно, разделяется на три основных плана: физионис, он же материально-физический, он же предметный или вещный; психономис, он же индивидуально-психологический; аврономис, он же духовно-сущностный, или ауральный.
- А я слышал, их больше, - вставил Персефоний. - План сновидений, например…
- Да, я назвал только три базовых, с которыми, кстати, и имеет дело оптография. Но с остальными планами уже не все так просто. К примеру, этологический план умозрителен и непостижим. Иногда его соотносят с Божественным планом, но для нас это ничего не меняет, потому что в любом случае он остается умозрительным и непостижимым. Что касается плана сновидений, то до сих пор не решено, считать его самостоятельным или только инвариантом психономиса. Кроме того, каждый план разделяется на уровни и подуровни, что еще более усложняет картину…
Еще минуту или две Сударый пересказывал первую главу "Философии магии", как сам ее помнил. Между делом написал в блокноте: "Надеюсь, призрак уже соскучился слушать", - показал Персефонию и продолжил:
- Взаимодействие уровней и подуровней применительно к оптографии представляет особую сложность: с увеличением диапазона съемки мы получаем пропорциональное снижение качества ввиду наложения многоярусных образов реальности… - Упырь уже явно потерял нить лекции, но честно слушал. - Совершенствование светочувствительных эмалей, углубление временного потенциала несущих пластин и расширение зоны действия заклинаний нередко вызывают необходимость нарочно ограничить диапазон съемки, поскольку впоследствии бывает невозможно разделить сложившиеся планы и различить причинно-следственные связи в смешанном изображении…
"Внимание!" - написал он, показал помощнику и в том же тоне заключил:
- Иными словами, нам важно понять природу искомого объекта, тогда составить необходимую комбинацию эмали и чар будет делом техники.
- А как же?.. - начал было спрашивать Персефоний, но осекся.
- Трудно, - кивнул Сударый. - Но необходимо. Будем думать…
Спалось Сударому в ту ночь неспокойно. Он остался в доме единственным некусаным и понимал, что долго так продолжаться не может. Ожидание нервировало, особенно вкупе с предположением, что злокозненный призрак может перейти от простых укусов к своей ужасной прижизненной мании.
Утро было воскресное, но началось традиционно с борьбы. Персефоний, взяв Сударого в хитрый "замок", спросил шепотом:
- Вы что-нибудь надумали?
- Не сейчас… - пропыхтел тот.
У домового, доложившего, что все в порядке, вид был смурной.
- Я теперь, Непеняй Зазеркальевич, с вашего позволения, снотворного приму. Так что, если вдруг понадоблюсь, это только вечером.
- Конечно, Переплет, - кивнул Сударый и спустился вниз. - Доброе утро, Вереда, - поприветствовал он девушку, уже покормившую своего таинственного питомца и обложившуюся учебниками.
В последнее время она с разрешения Сударого приходила и по выходным, чтобы в тишине готовиться к экзаменам. Впрочем, сегодня она едва ли прочитала хоть страницу, судя по тому что встретила Сударого словами:
- Непеняй Зазеркальевич! Знаете, я всю ночь думала и, кажется, кое-что надумала…
Сударый поспешно положил перед ней блокнот, открытый на странице с предупреждением. Вереда понимающе кивнула и перевела разговор в другое русло:
- Я подыскала поденщицу, чтобы готовила для вас несколько дней.
- Ты просто чудо, Вереда! Персефоний! - одеваясь, сказал Сударый появившемуся упырю. - Ты днем спать собираешься?
- Если нужно, могу и не спать, ничего страшного.
- Тогда сходи, пожалуйста, в алхимическую лавку, нужно купить кое-какие реактивы…
Они вышли вместе. Теперь можно было без опаски говорить вслух.
- Мне представляется, - начал Сударый, когда они спустились с крыльца, - что есть только одна возможность зафиксировать ухокусательного призрака методами новейшей оптографии. Нужно сделать несколько снимков на могиле Свинтудоева.
Упырь удивленно воззрился на оптографа:
- Ближний свет… И что нам это даст?
- Возможность взять след. Законы магической науки гласят, что ни одна сущность не может в каждый момент времени контактировать менее чем с двумя уровнями реальности. Значит, довольно будет пяти снимков, чтобы перекрыть весь диапазон, и хотя бы на одном обязательно появится след, оставленный нашим… Ухокусаем.
- А мы его узнаем, этот след?
- Понятно, что на обычные духовные отпечатки, которые описывает Кофегущин, надеяться нечего. Но, думаю, мы сумеем понять, если увидим что-то необычное.
- И будем знать, на каком плане обитает Ухокусай? - уточнил упырь, безоговорочно приняв случайно предложенное наименование загадочного призрака.
- Совершенно верно. У нас появится надежда сделать и портрет сего фантазмического господина. Или, по крайней мере, сообщим Добролюбу Неслуховичу, что именно ему следует искать.
- А может, имеет смысл обратиться в Дом-с-привидениями? - спросил Персефоний.
- Приют для призраков власти наверняка проверили в первую очередь, - возразил Сударый. - Нет, если мы хотим чего-то добиться, нужно искать опору в научной магии. Сделаем так. Вот список реактивов, иди в алхимическую лавку, а оттуда заверни на ковролетку и закажи самолет на семь часов утра.
- Дороговато выйдет…
- Зато быстро. Мы ведь не можем везти всю лабораторию, а пластины, как ты знаешь, надо использовать в течение нескольких часов, иначе эмаль потеряет свои свойства. Потому хорошенько выспись. Постарайся поплотнее поесть, чтобы днем были силы. Когда ты обычно возвращаешься с дежурства?
- Около пяти утра.
- Отлично. Тогда же и меня разбудишь. Двух часов нам хватит, чтобы подготовить пластины, дождемся Вереду и сразу отправимся в путь.
- У нас останется мало времени для проявки снимков. Надо попросить Вереду, чтобы за день подготовила раствор.
- Ценное замечание.
После церкви Сударый отправился завтракать. В "Обливионе" было куда более шумно, чем обычно. Развернув утреннюю газету, Сударый сразу понял, в чем дело: Ухокусай таки добился "признания в печати". В статье, озаглавленной "Слухи и факты о призраке-хулигане", фактов, по правде говоря, кот наплакал, однако заместитель редактора "Вестей Спросонья" Благодум Вдохновеньевич Беломазов во вступительной части поставил перед собой цель не столько информировать, сколько успокоить читателей:
"Желая в корне пресечь опасные слухи, распространившиеся из-за череды весьма таинственных - или, лучше сказать, туманных - происшествий и могущие привести к напряженности в обществе, наша газета предприняла собственное расследование.
Сразу успокоим читателей: ровно ничего страшного в нашем любимом городе не происходит…"
В доказательство этого утверждения Беломазов приводил ряд мнений, одно авторитетнее другого. Господин губернатор, к примеру, высказал озабоченность лишь тем, что вокруг неопасного мелкого хулиганства раскидывается "сеть нелепых сплетен, уловляющая нетвердые умы". Господин полицмейстер пообещал поймать хулигана буквально на днях и намекнул, что "попытки представить рядовое дело как нечто из ряда вон выходящее могут расцениваться как нарушение общественного спокойствия, за каковое (нарушение, а не спокойствие, конечно) можно и штраф схлопотать".
Градоначальник даже несколько переборщил, сказав, что вообще не понимает разносчиков слухов: ну укусили кого-то, дело житейское, от веку полюбовно решалось…
Очень активно откликнулись представители видовых общин. Первым, словно подтверждая догадку Сударого, пламенно выступил председатель Дома-с-привидениями призрак Мавзоликус:
"Фантомы всегда были самой бесправной частью общества! Конечно, легче всего обвинять в неурядицах бесплотных и безответных граждан, которых сама их природа позволяет попрекать ошибками прошлого. Однако социальная несправедливость - лишь горнило, в котором куется наш характер. Не за горами время, когда он проявит себя во всей полноте и силе. И, поверьте, о призраках заговорят с уважением.
Мыслимо ли допустить, что мы, одержимые высокими стремлениями, стали бы укрывать мелкого хулигана, позорящего честное имя фантома? Особенно сегодня, когда перед нашей диаспорой стоят такие приоритетные задачи, как расширение и укрепление правового поля, повышение образования и создание конкурентоспособного профессионального цеха, а также…"
Сударый не знал, кем был Мавзоликус при жизни, но слышал, будто уже после смерти его выгнали из столицы, запретив появляться ближе, чем в тридцати трех верстах от нее. Призрак отправился бродяжничать, нигде надолго не задерживаясь. Так получилось, что в Спросонске он очутился как раз в тот момент, когда открылась вакансия председателя Дома-с-привидениями, и Мавзоликус молниеносно ее занял. И тут развернулся не на шутку.
Менее политизированно, но не менее бойко выступили и другие лидеры, отстаивая непричастность своих видов и рас. Особенно красноречив был статс-секретарь конгрегации оборотней. В своем развернутом отзыве он глубоко зарылся в историю, приводя примеры толерантности и взаимовыгодного сотрудничества "даже в те варварские времена, когда человек и оборотень скалились и хватались за копья, только прослышав, что сошлись на одном гектаре земли".
Специальных выступлений не было лишь со стороны человечества, и то предводитель дворянства на всякий случай отметил, что, "нисколько не желая бросить тень на некоторых наших сограждан, все же стоит вспомнить, как мало сама людская природа располагает к проявлению видовой сущности в акте покусательства".
- Нет, господа, я к брадобреям больше ни ногой! - послышалось от столика по соседству, где четверо горожан несколько потертого вида особенно бурно обсуждали выпуск "Вестей".
- А я - к дантистам, - невесть с чего заявил другой.
Тайна его неожиданного на первый взгляд решения открылась на пятой полосе, где приводилась история некоего сумасшедшего дантиста. Сударый покачал головой: похоже, "маниачная мода" таки настигла Спросонск.
Потеряв интерес к чтению, Непеняй Зазеркальевич закончил завтрак и поспешил домой.
Едва переступив порог, он понял: что-то случилось. Почувствовал, едва заметив, как Вереда делает вид, будто смотрит на него, а на самом деле глядит как-то вскользь, чтобы, не дай бог, он не поймал ее взгляд. Да и Переплет не спал, сидел понурый на одном из стульев для посетителей.
- Что случилось?
- Ничего… - попыталась отмахнуться девушка.
- Ухокусай? Он снова тебя укусил?
- Не меня… Нышка, - напряженным голосом ответила Вереда.
- Кого? - переспросил Сударый, но вдруг сообразил: - А, это твоего любимца так зовут?
Все они в ателье так старательно не замечали его, что даже в мыслях не давали загадочному существу никакого прозвища.
Вереда кивнула, шмыгнула носом, и вдруг плечи ее дрогнули, и она заплакала, кусая губы. Сударый растерялся. До сих пор жизнь уберегала его от женских слез, и, должно быть, поэтому он сделал то, чего не позволил бы себе, если бы знал, что в таких случаях положено лишь предлагать носовые платки да деликатно отворачиваться. Оптограф обнял девушку. Она попыталась отстраниться, но тут же прижалась к нему еще крепче и дала волю слезам.
Груди Непеняя Зазеркальевича стало мокро и жарко, а душе при всех тревогах - как-то легкомысленно тепло и светло.
Вереда быстро совладала с собой. Переплет подергал Сударого за штанину, тот опустил глаза и увидел, что домовой протягивает ему чистый платок. Все еще не восстановивший равновесие после оказавшейся неожиданно волнующей сцены, Непеняй Зазеркальевич, не в упрек ему будет сказано, чуть было не принялся промокать сорочку, но под выразительным взглядом Переплета сообразил предложить платок девушке.
- Простите меня, пожалуйста, на самом деле я совсем не такая… - поспешила заверить Вереда. - Я не плакса! Я вообще никогда не плачу. Просто… Мне за Нышка обидно. И…
- Страшновато, - подсказал Переплет. - Жутковатый тип этот Ухокусай, Непеняй Зазеркальевич.
- Вы его видели? - поразился оптограф.
- Да хоть бы! - крякнул домовой. - Поди его угляди. То-то и страшно: может, он прямо сейчас тут где-нибудь притаился…
- Вот этого я как раз не боюсь! - звенящим от напряжения голосом заявила Вереда и добавила, обращаясь в пространство: - Прячется - пускай, коли ему совесть позволяет! Из-за другого горько. Это ведь была моя идея - Нышка по следу пустить.
- Он не сильно пострадал? - осторожно спросил Сударый.
Вереда мотнула головой:
- Не больше, чем все. Только он ведь маленький… Вот как ему не стыдно маленьких кусать, этому призраку?
Если призрак и находился где-то рядом, воззвания к его совести пропали втуне: он ничем не выдал своего присутствия.
- Еще раз простите мне, Непеняй Зазеркальевич, эту глупую истерику. Обещаю, такого никогда больше не повторится.
Сударый, который все еще чувствовал ее гибкую фигуру в кольце своих рук, чуть было не сказал: "Да сколько угодно" или что-нибудь в этом роде, но, по счастью, спохватился вовремя и промолвил самым официальным тоном:
- Вереда, я прекрасно знаю твой уравновешенный характер и очень его ценю. А от случайностей никто не застрахован, так что не переживай и лучше расскажи мне, как все случилось.
Девушка кивнула и, взяв себя в руки, начала.
Оказывается, в последние дни Нышк вел себя беспокойно, и Вереде пришло на ум, что он чувствует присутствие Ухокусая, а значит, способен его выследить. Нынче утром маленький зверек даже стал проявлять некоторую агрессивность, по словам Вереды, вообще-то мало ему свойственную. Он кружил по приемной, отказывался возвращаться в коробку, прислушивался к чему-то в глубине дома, скалился и даже выпускал коготки. Спрятаться согласился, только когда Сударый с Персефонием спускались вниз после утренней разминки.
Именно об этом Вереда хотела поговорить с Непеняем Зазеркальевичем, но, прочитав предупреждение в блокноте, поняла, что лучше промолчать и, записав свои мысли, показать потом оптографу.
Однако заглянувший вскоре в приемную Переплет прочитал Вередины записи и, пренебрегая конспирацией, вслух раскритиковал затею.
- Неладное, говорю, чуять и я могу, зачуялся уже, - пояснил домовой, дополняя рассказ. - Но выследить… Он же, Ухокусай этот, совсем невидимый. Даже для меня.
Возбужденно скакавший по столу Нышк на возражения домового отреагировал пренебрежительным фырканьем, однако Вереда уже заразилась сомнениями.
- И мы, прежде чем вам что-то говорить, решили проверить чутье Нышка на деле, - продолжила Вереда.