Олег отступил на шаг, и удивлено обводящую вокруг себя глазами девушку ввезли в операционную. Когда дверь закрылась, Шелер ещё несколько секунд простоял в холодном, покрытом облупившейся плиткой коридоре, слишком пристально глядя на этого совсем молодого парня с глазами столь же старыми и столь же усталыми, как и те, что он ежедневно видел в зеркале. Странно, но с тех пор, как этот юноша, точно невесомую пушинку, держа на руках свою исхудавшую ношу, подошёл к нему в подворотне у входа в госпиталь и предложил чёртову уйму денег за сеанс неортодоксального кодирования, у старого врача ни разу не возникло желания назвать его "мальчиком" или даже "парнем". Не шли ему такие определения, и всё тут.
- Послушайте, молодой человек, ну зачем вам вся эта возня с госпиталем? Инсценируйте какой-нибудь знахарский заговор, у вас хорошо получится. Да и эффект будет...
Олег отрицательно дёрнул головой.
- Знахарство в представлении среднего человека слишком прочно связывается с шарлатанством. - И даже не соврал. Просто не сказал всей правды. - Меня больше беспокоят препараты, которые вы будете использовать. У неё такой коктейль в крови, что... Пробы на аллергию взяли?
- Да. И не беспокойтесь, мы будем использовать совершенно невинные средства: подкрашенная глюкоза, ну и фармакологический коктейль, чтобы вывести лёгкие из строя на пару минут. Настоящая клиническая смерть ведь не нужна, только имитация... А что касается проб крови, то, вы правы, такого мне ещё видеть не доводилось. Некоторые вещества, которые она использовала, кажется, даже не известны науке!
Да уж. В собственное растянутое самоубийство мадемуазель Виктория вложила немало фантазии и изобретательности. Видимо, её приобретённое под воздействием химии слабоумие отличалось некоторой избирательностью.
- Ей, вообще, сколько лет?
Вопрос застал Олега врасплох, и потому он ляпнул, не подумав, правду.
- Пятнадцать.
Шелер дёрнулся как от удара. Виктория действительно выглядела намного старше, чем была на самом деле.
- Во сколько же она... начала? - В голосе его слышалась усталость старого человека, уставшего видеть, как всё более и более молодые уходят все в ту же пропасть.
Посланник не ответил. Только бросил: "Нам пора" и первым шагнул вперёд.
* * *
- Виктория.
Голос вторгся в её спутанные кошмары, пронзил насквозь, до боли, до ломоты в костях, грубо выдернул на поверхность.
Вика подняла тяжёлые непослушные веки, попыталась пошевелиться - и не смогла. Перед глазами всё расплывалось, холодный, какой-то стерильный свет бил прямо в зрачки, наверху размытыми тенями двигались какие-то фигуры.
Неожиданно всё сдвинулось, над головой проплыло что-то похожее на дверной проём, и Вика поняла, что её везут куда-то на... носилках? Или как там называются эти штуковины в больнице...
В больнице! Как только пришла эта мысль, Вика поняла, где она находится. А эти фигуры - в масках и белых халатах. Наверно, её опять подобрала "скорая" на улице. Но почему её привязали?
Глаза наконец приспособились к свету, и девушка смогла взглянуть на окружающее. Сердце тревожно ёкнуло и забилось где-то в горле. Есть что-то примитивно-атавистическое в том, что заставляет людей до дрожи в коленях бояться операционных комнат. Огромное, заставленное непонятным и громоздким оборудованием помещение, стерильное и безликое, как морг. Знакомая по фильмам гигантская, круглая, вмещающая несколько ламп штуковина над операционным столом. Сам операционный стол... с какими-то железными штуками, здорово напоминающими оковы. Какие-то мониторы. И эти ужасные, бесплотные, безликие, холодные врачи.
За последние годы Вика привыкла к галлюцинациям. У неё они бывали самые причудливые, порой откровенно жуткие. И тем не менее сейчас, при виде в принципе знакомой и вполне понятной сцены, ей стало действительно страшно.
- Что происходит? - Голос прозвучал хриплым карканьем.
Никакой реакции. Медики будто забыли о её существовании, занятые каким-то таинственными медицинскими делами. Даже в её голове эта мысль прозвучала пугающе.
- Что вы хотите со мной делать?
Тишина.
Два огромных урода в белых халатах и масках подошли к ней, отдёрнули простыню. Сквозняк прошёлся по коже, вызывая мурашки, и Вика вдруг поняла, что здесь далеко не жарко. Девушка съёжилась, не то от страха, не то от холода, но уж конечно не от смущения. Разве она умеет смущаться? Кажется, умеет...
Амбалы наклонились, что-то делая с её руками и ногами. В тот момент, когда девушка открыла было рот для нового протеста, подняли простыню, на которой лежала беспомощная жертва, и одним лёгким, отработанным движением переместили Вику на операционный стол. Прямо под свет этой огромной пугающей прабабушки всех ламп.
- Что вы делаете?
Теперь её голос был тонким и писклявым - от паники. Девушка попыталась дёрнуться, страшные металлические штуковины звонко защёлкнулись на её запястьях и лодыжках.
Ужас вскипел одуряющим варевом. Эти двое... Они не смотрели на неё как на человеческое существо или уж тем более как на молодую женщину. Нет, они смотрели как на... мясо.
В голове мгновенно всплыли все рассказываемые шёпотом истории о незаконной пересадке органов, о донорах, из которых эти ценные внутренности вырезали. Сама не понимая почему, Вика начала беззвучно плакать. Две солёные дорожки пробежали по её лицу, оросили губы горечью.
- Что вы делаете? - тонко, безнадёжно спросил детский голосок.
- Ничего, о чём бы вам следовало волноваться, юная дама. - Холодный, безразличный голос. Как раз такой, как бывает у сумасшедших хирургов из фильмов ужасов. - На самом деле мы оказываем вам огромную услугу.
Стоявший у её изголовья был, как и все, в маске и в белом халате, но что-то в том, как он держался и двигался, яснее ясного говорило, что это - самый главный и самый сумасшедший из всех хирургов. Он держал перед собой руки в перчатках, стараясь ни к чему не прикасаться ("чтобы не занести микробов" - смутно припомнилось Вике), и его глаза были бледные, какие-то водянистые, как у настоящего маньяка. Почему-то слова этого охотника за органами Вику совсем не успокоили.
Она рванулась, и тело отозвалось на резкое движение болью.
- Вы... вы не можете! Вы не имеете права! - Она сорвалась на крик. - ЭТО МОИ ОРГАНЫ!
Удивительно, как такой тощий организм мог произвести такой выдающийся вопль. Горло точно кипятком обожгло.
- Моё дорогое дитя, никто и не собирается покушаться на ваши органы. - Кажется, его насмешило это предположение. - Внутренности наркоманки и алкоголички со стажем в несколько лет? Помилуйте, да кому же нужна эта больная рухлядь?
Логичность этого аргумента дошла почти мгновенно. Вика знала, что больна, это было трудно не заметить, даже проводя большую часть времени в состоянии опьянения или страдая от ломки. Но сейчас у неё ничего не болело. И сейчас ей совсем не хотелось расставаться ни с чем из внутренностей, как бы испорчены они ни были!
Вообще, сейчас она чувствовала себя лучше, чем когда-либо за последние несколько... лет? Это было странно. Странно и неправильно. В её венах не было ничего, кроме её собственной крови, и ей ничего не хотелось туда добавить. Задумайся она об этом, тело наверняка начало бы ломать, а рот бы пересох, требуя очередную дозу, но в настоящий момент Вика была слишком занята, чтобы ещё и думать.
- Тогда зачем вы меня сюда притащили? - сорванный криком голос отозвался болью и каким-то странным шипением.
- А-аа... Видите ли, юная дама, вам выпала возможность поучаствовать в уникальном эксперименте на благо всего человечества!
Это было даже хуже, чем самые худшие опасения. Вика закрыла глаза, пытаясь притвориться, что всего этого нет. Просто очередная глюка. Ещё одна глюка. Глю-ка... Никогда, никогда, никогда она больше... Впрочем, время показало, что, как бы яростно она ни давала себе подобные обещания, сдержать их не удавалось.
- Тысячелетиями человечество страдало от ужасов наркомании. И вот теперь у нас появился шанс положить этому конец!
Глаза Вики распахнулись так резко, что свет снова больно ударил по зрачкам. Она не обратила на это никакого внимания.
- Что ты ска-зал? - медленно, по слогам спросила она.
- Моя дорогая, мы собираемся избавить вас от наркотической зависимости.
Гад. Да за такие шутки...
- От зависимости нельзя избавиться. - Собственный голос в ушах Вики звучал хрипло, злобно, старо. - На то она и зависимость!
- Из десяти лабораторных крыс, на которых я пробовал свой новый революционный метод, четыре выжили и стали совершенно свободны от пагубных привычек! Из людей, правда, ещё никто не смог выдержать, но то были ужасные экземпляры: старые и совсем никуда не годные. А вы совсем ещё молоды. У вас как минимум один шанс из десяти!
Тишина.
- Я не даю на это согласия.
- А тебя никто и не спрашивает, моя дорогая. Тебя потому и выбрали, что никому нет дела до твоего согласия.
- Это незаконно!
- Ну разумеется это незаконно. Стал бы я совершать операцию века ночью, тайно, да ещё на таком материале, как ты, будь это законно? Ты хоть представляешь, сколько это стоит? Да нет, откуда? Но наука требует жертв. - Он патетически поднял палец. - Мир ещё узнает! Они ещё дадут мне Нобелевскую премию. Вот увидишь!
Сумасшедший учёный-маньяк! Господи, ЗА ЧТО?
Вика обвела операционную отчаянным взглядом, ища хоть какой-нибудь выход. Типы в халатах внимали речи этого шизанутого как истине в последней инстанции. Медсестра подошла, катя перед собой металлическую тележку, накрытую остро пахнущей белой салфеткой. В руках у другой медсестры был огромный шприц с какой-то оранжевой дрянью.
Вика издала полузадушенное мяуканье и стала биться в своих оковах - молча, отчаянно и неожиданно упорно.
- А ну-ка прекратите это, юная дама! - вдруг утратив всё своё добродушие и вновь перейдя на "вы", бросил доктор. Было что-то в этом голосе, что заставило Вику обвиснуть, затравленно глядя в водянистые глаза. Маньяк в халате наклонился ближе. - Не будь дурой, девочка. Один шанс из десяти - это ШАНС! А если ты останешься такой, как сейчас, то через несколько месяцев будешь гнить в могиле. Ничего другого быть не может.
Она застыла, остекленевшим взором уставившись куда-то за спину врача. Там, прислонившись к стене, скрестив руки на груди, стоял он. Как она могла раньше его не заметить, было совершенно непонятно, так как он, казалось, заполнял своим присутствием всё помещение. Тёмные глаза горели на этом лице, и Вика вдруг поняла, что сопротивляться совершенно бесполезно, что всё равно всё будет, как он захочет. Потому что не было ни малейшего сомнения: именно он принёс её сюда.
Вика позволила повернуть себя на бок и зафиксировать голову жёсткими валиками. Позволила вколоть себе что-то в шею и в кожу у черепа. Послушно дала надеть на лицо маску и даже вдохнула пару раз, прежде чем эту неудобную штуку сняли. Голова немного кружилась, но, кажется, отключаться она не собиралась.
Медсестра подтолкнула поближе тележку и откинула белую салфетку. Под ней зловеще поблёскивал обширный набор разнообразных и весьма причудливых пыточных инструментов. Глаза Вики потрясённо расширились, тело дёрнулось.
"Который из этих скальпель? Наверное, все. А зачем этот крючок? Господи, что он будет отрезать такими ножницами?"
Холод и ощущение какого-то царапанья на коже головы. Ей брили волосы в области виска.
- Зачем?
- А я не сказал? Это будет ма-аленькая операция. Я назвал её "избирательная нейрорецепторная денаркологическая лоботомия". Кое-что вырежем у вас, кое-что подсадим из того, что я вырастил в своей лаборатории. К сожалению, во время нейрохирургических операций больной должен оставаться в сознании, но, не беспокойтесь, больно не будет. Мы вам уже вкололи местный наркоз, а в мозгу нет болевых рецепторов. Да и череп мы вскрывать не будем, только просверлим ма-аленькую дырочку (даже на рентгене не будет видно). Медицина, знаете ли, за последние годы очень продвинулась в таких делах.
Взгляд Вики остекленел.
- Ло... ботомия? - уцепилась она за единственное знакомое слово. Половина лица утратила чувствительность, и говорить было трудно.
- Не беспокойтесь, ни на что иное, кроме пристрастия к наркотическим веществам, это не повлияет.
Она зажмурилась. Они ведь не будут копаться в её мозгах тем... крючком?
Её висок смазали чем-то... кажется, йодом. Потом притащили что-то похожее на очень тонкую дрель, дали ей полюбоваться, как эта штука вертится и жужжит, затем стали что-то с её помощью делать в районе виска, там, где она не могла видеть. Больно действительно не было: правая половина головы точно окаменела, утратив всякую чувствительность. Вика не видела, что происходит, но слышала озабоченные и деловые переговоры врачей, наблюдала, как брали с подноса все эти ужасные инструменты, как их клали назад окровавленными, в какой-то белой слизи. Мелькнул огромный шприц с какой-то жуткой дрянью ядовито-зелёного, почти светящегося цвета. Секунду спустя он появился вновь - пустой. Падали на пол окрашенные её кровью белые салфетки. Пищали и щёлкали подключённые к ней приборы. Тикали часы.
Её полностью игнорировали, и это было, наверное, самое страшное. Беспомощная. Никчёмная. И его взгляд, ощущаемый как ожог на обнажённой коже, казалось, говорил: "Ты сама во всём виновата!"
Что-то дрогнуло в глубине сознания. Что-то разбилось, что-то исчезло навсегда. И виной этому были не хирургические инструменты, а его бесцеремонное вмешательство.
Бесконечные минуты, а быть может часы. Наконец, когда девушке стало казаться, что она сейчас потеряет сознание от ужаса, её голову освободили, а телу позволили занять более удобную позицию.
- Как вы себя чувствуете, юная дама? Хотите косячок?
Вика хотела умереть. О чём и сказала.
- Ага! - ответил псих во врачебном халате. Кажется, он решил, что каким-то вывернутым образом это означает улучшение. - Приготовьте наркотическую пробу!
Она думала, что уже слишком измучена, чтобы бояться. Она была не права. Тон, которым это было сказано, - торжественный, зловещий, многозначительный - открыл ей новые глубины потаённого ужаса.
- Готовьте шприц с адреналином, сестра. На всякий случай. Принесите электрошок - было бы глупо потерять её только потому, что придётся, как в прошлый раз, выискивать эту штуку по всему отделению. И прибор искусственного дыхания!
Господи, спаси меня, дуру грешную! Господи, защити! Я в тебя не верила и сейчас не верю, но помоги! Никогда больше, Господи! Клянусь! На этот раз действительно никогда!
Пожалуйста!
Она снова заплакала.
Сестра стояла рядом, держа грандиозных размеров шприц; у изголовья загрохотало какое-то оборудование. Один из амбалов осторожно принёс маленький пакетик. Белый порошок - что это такое, Вика поняла мгновенно. Но впервые за много лет не испытала ни малейшего желания приобщиться к нирване. Это должно было бы удивить, но сил на удивление не осталось.
- Гадость, - брезгливо бросил доктор, вскрывая пакетик и что-то там делая с порошком на подносе. Минуту спустя появился с миниатюрным одноразовым шприцем, в котором болталась мутная белая жидкость. Вика протестующе вскрикнула и попыталась забиться в дальний угол своего стола - насколько позволяли оковы. Но холодные, облачённые в резину пальцы больно сдавили руку, нащупывая вены. Девушку переполняло отчаяние: после всех этих мук снова оказаться на игле! И зачем? Чтобы удовлетворить любопытство какого-то ур-рода от науки!
"Ур-род от науки" наклонился к ней, впившись в лицо своими водянистыми серыми глазами.
- А теперь слушай меня внимательно, девочка. Сейчас я вколю тебе... ну, кое-что из тех гадостей, которые, как мы знаем, ты использовала. Доза очень маленькая, но вполне достаточная для "улёта". Однако ты не должна ничего почувствовать. Твой организм эту гадость больше чувствовать не умеет, понятно? Потому что, если он сможет её ощутить, ты умрёшь.
Игла впилась в руку - больно, холодно, обжигающе. Вика издала долгий, отчаянный крик - и откуда только силы взялись?
Движение - все отступили от стола. Глаза докторов были прикованы к показаниям и попискиваниям приборов, только он смотрел на неё всё так же пристально и презрительно.
Поначалу ничего не происходило. Потом... Как будто по руке начал подниматься жидкий огонь. Грудь сдавило обручем, тело выгнулось в судороге. Она не могла дышать. Пальцы бессильно скребли по поверхности стола, голова запрокинулась, рот открывался и закрывался в попытке сделать вдох, в попытке закричать от дикого, какого-то примитивного ужаса, но даже в этом ей было отказано. Она не могла дышать!
Она не могла дышать!
Кто-то заорал приказы. Что-то холодное вонзилось в грудь, ещё одно - в руку. Метались вокруг тени.
ОНА НЕ МОГЛА ДЫШАТЬ!
- ...Шок! Быстро!
Тьма.
Боль!
Её грудь горела, плавилась, шипела ожогом. Тело выгнулось резкой, болезненной дугой, оковы до крови впились в кожу, рот жадно хватал воздух. Упала обратно на стол, больно ушибив лопатки.
Дышать! О, какая великая радость - дышать! Мы так мало думаем о воздухе... до тех пор, пока он не исчезнет! Дышать!
В поле зрения появилось лицо: маска, водянистые глаза, выбившиеся из-под шапочки седые волосы. Две руки держали какие-то штуки, с помощью которых в фильмах оживляли мертвецов. Электрошок.
Его губы двигались, что-то произнося, и, хотя она не слышала ни звука, слова падали куда-то глубоко внутрь, отдаваясь эхом не то просьбы, не то приказа.
Тьма снова стала наступать, поглощая свет. Заливалась писком какая-то надоедливая сигнализация...
- ...Ещё!
Боль! Грудь точно в огне, лёгкие горят, горло раздирает от судорожных вздохов. На лицо нацепили что-то... маску. Ровный звук, громкий, свистящий. Дышать тяжело, почти непередаваемо тяжело, но какое это всё-таки счастье - дышать! Чуть повернула голову. От этой штуки на её лице шла трубка, которая заканчивалась у невероятно громоздкой и неуклюжей стеклянной штуковины, внутри которой поднималась и опускалась серая гармошка. Прибор искусственного дыхания!
В голове немного прояснилось, и, осмотревшись, Вика увидела, что доктора стоят расслабленные, точно после тяжёлой работы. Кто-то уже начал развязывать тесёмки на своих халатах...
Толчок, мелькание стен: её вновь положили на носилки. Потолок поехал в сторону: повезли. Когда мимо мелькнула дверь операционной, Вика наконец позволила себе опустить веки и провалиться в чёрное, успокаивающее безмолвие. Кажется, она будет жить.