- Немедленно сообщить господину Карлу: Чек согласен. Но мне, во-первых, должны подчиниться. Надзиратели, стража - все без исключения. Во-вторых, предстоит выход на шахту. В-третьих, срочно доставить на место съемок два ящика крепких напитков. И наконец, сообщите господину Карлу название фильма: "День рождения любимой". Главреж должен утвердить.
Ле и Оп с восторгом поддержали мои условия; обескураженный Нач сел за компьютер.
Полученный приказ гласил: во время киносъемок на территории тюрьмы всю полноту власти передать в мои руки, название фильма утвердить. Вместе с тем выражалось недоумение по поводу крепких напитков. Я настоял на обязательном исполнении третьего пункта, ибо в фильме господина Карла не должно быть ни малейшей фальши, будет праздник! Монитор немного подумал и согласился: напитки доставим! "Браво! Самоуверенность творит невероятное!"
Геликоптер отправился в город за спиртным, но прежде Оп отснял начальный, весьма важный момент - прибытие в тюрьму журналистки. Она выпрыгивает из кабины геликоптера, растерянно оглядывается; начальник стражи галантно подает красивой женщине руку, ведет в караульное помещение… Ле мастерски справилась с ролью, я доволен.
В сторожевом блоке Оп прикрепляет к стенам привезенные светильники и взлетает под потолок. Съемки продолжаются. Журналистка ведет непринужденную беседу, слегка флиртует; начальник стражи охотно рассказывает о проделках заключенных, бесконечных побегах, смертельных драках; молодая женщина пугается, но Нач уверенным тоном успокаивает: не надо бояться! Тюрьма пустая, всех преступников выгнали в шахту, пусть трудятся, размышляют о своих скверных поступках… Журналистка просит показать камеры, в которых несчастные обитают, и съемки выкатываются на площадь, а затем в тюремные бараки. Вспыхивают вспомогательные лампы, актеров просят выход повторить. Оп носится, как угорелый, выхватывает на ходу крупный план, скользит по бетонным стенам, создавая художественный образ исправительного заведения…
Я откровенно любуюсь оператором - редкий талант! Нач тоже оказался способным артистом, умеющим не замечать глазок камеры. Он, чувствуется, всерьез заинтересовался кинозвездой - это особенно ценно и должно поработать на раскрутку сюжета.
Объявляю перерыв. Посматриваю на часы, жду геликоптер. Ле оторвалась от начальника стражи и прилипла ко мне. Она обвила мою шею теплыми руками. Поцеловала. Теперь, кажется, в губы… Ни жив ни мертв глянул на Опа, но тот, скрючившись в кресле, дремал. Мне нехорошо - не привык я к подобным вольностям. Под удобным предлогом (разработка сценария!) выбираюсь на пустую площадь, прогуливаюсь по знакомым дорожкам, посматриваю вверх.
Наконец геликоптер вернулся. Две огромные коробки отличнейшего рома выносить из кабины не стали: они понадобятся потом.
Приказываю начальнику стражи подготовить весь личный состав для прогулки на шахту. Нач взбрыкнулся, но Ле объяснила строптивцу:
- Так нужно по сценарию. Вспомните, как называется фильм - "День рождения любимой"!
- Любимой?… - пролепетал Нач.
- Очень любимой! - Ле заиграла глазами. - Будем праздновать! На природе!
Приступили к съемкам эпизода: журналистка, прогулявшись по тюремным баракам, возвращается в караулку. Непринужденная беседа с начальником стражи продолжается. Бесхитростная молодая женщина проговаривается: ее шеф, главный редактор, совсем бесчувственный. Даже в день рождения отправил за очерком, как будто собрать материалы нельзя в другое время. Начальник стражи сердечно посетовал: не возбранялось бы, дескать, отметить у нас, но, к великому сожалению, нет ни шампанского, ни самого паршивого вина. О, журналистка предусмотрела! Прихватила с собой на всякий случай вкуснейший ром. Хватит на весь гарнизон. Конечно, понемножечку. Человек десять наберется? Откуда - десять? Всего четверо - на сторожевых вышках. Остальные двенадцать на шахте. Зовите всех - будем праздновать! И знаете что: давайте отправимся на эту самую шахту, соберем мужчин, вот будет веселье!
- Заключенных нельзя! - возразил начальник стражи. Журналистка уточнила:
- Только охрану. Разведем костер и попляшем! Я так мечтала об огромном пылающем костре!
Начальнику стражи все же пришлось оставить на весь тюремный простор одного охранника - ворота закрывались только изнутри. Да и совсем без присмотра не положено! Трое вооруженных верзил погрузились в бронированное авто, а Нач с журналисткой, обмениваясь пылкими взглядами, вслед за пилотом поднялись в геликоптер. Я держался в стороне, ибо не должен попадать в кадр; Оп с кинокамерой привычно зависал над актерами, фиксируя действие.
Я и Оп, наконец, сели в геликоптер, и тяжело нагруженная машина поднялась в воздух. Съемки не прекращались и в полете. Камера жадно следила за развитием контакта между журналисткой и начальником стражи, не упуская при этом дорогу на шахту, по которой пылил тюремный автомобиль.
Прошу оператора камеру выключить. Пусть отдохнет. Через пару минут сядем, работы будет предостаточно.
Нач забросил руку на плечо журналистки, они мило щебечут.
Тихо, одними губами, спрашиваю у безразличного ко всему человека с камерой:
- Дети у вас есть?
Из внутреннего кармана Оп достал портмоне, а из портмоне - фотокарточку. Синими глазами на меня взглянула смешливая девчушка лет пяти.
- Моя радость. - Оп светился, стараясь угадать произведенное впечатление.
- Прелесть, - улыбнулся я.
Оп посчитал, что я полюбовался достаточно, вернул карточку в портмоне, а портмоне - куда-то под сердце. И опять натянул маску безразличия.
Геликоптер приземлился на ровной каменистой площадке, недалеко от шахтных нор. Охрана высыпала наружу, выставив колючками огневые стволы. Первым из кабины выпрыгнул начальник стражи - панику погасил. Оп, естественно, заметался с камерой над головами. Конвою объяснили: не дергайтесь! Идет киносъемка!
Журналистка потребовала экскурсию под землю. Быть рядом с шахтой и не побывать в самой шахте? Так не бывает! Давайте же, пока броневик в пути, посмотрим! Нач, однако, спускаться к заключенным отказался, ему хватит забот по организации праздника. Он разослал подчиненных на поиски дров для костра и лично проводил журналистку до штольни.
Штольня оказалась новой и должна напрямую привести к месту выработки.
Оп сунул мне в руки фонарь с мощным осветительным элементом и, крикнув "Помогай!", пристроился к журналистке. Мы двинулись в темень по наклонной насыпи; я манипулировал фонарем, освещая не только путь, но и фигуру героини, рассчитывая на художественный эффект.
Пришли на место; вдоль неровных покатых стен шевелились тени; слабые огоньки лишь обозначали их, человека не увидеть. Я объявил:
- Кончай работу! Будем снимать кино!
Тени выпрямились; луч фонаря побежал по серым удивленным лицам. Журналистка, как я велел, приблизилась к трудягам, стала пристально вглядываться в каждого, явно кого-то высматривая.
Резкий вопль заставил журналистку вздрогнуть:
- Кто посмел остановить работу!..
Фонарик высветил разъяренного инженера, не так давно пытавшегося меня загнать на врубовую машину.
- Сегодня праздник! - лучезарно объяснила журналистка. - Господин Карл велел подняться наверх и выпить на мое здоровье.
- Что за чепуха! Кто ты такая?! - не успокаивался инженер.
- Там все-все узнаете! - Журналистка загадочно плеснула рукой. - Будет костер, будут танцы!
В полном недоумении инженер растворился в темноте; киногероиня, в соответствии с моим сценарием, продолжала вглядываться в лица заключенных.
Вдруг я высветил Бо! Он безразлично взглянул на меня, кажется, не узнал. Его лицо заметно вытянулось, щеки ввалились; грязные пряди волос комками лежали на плечах… Бо кого-то напоминал. Но кого?… Я понял - кого. Остановил съемку, велел оператору с киногероиней отступить на несколько метров и приготовиться. Потребовал коробочку с гримом - Оп немедленно подал.
Я наклонился к самому уху Бо и тихо, только для него, стал говорить:
- Здравствуй, дорогой Бо! Это я.
- Здравствуй… - прошелестел ответ. - Какими судьбами?…
- Через несколько часов ты будешь на свободе…
- Бежать?… Я еле хожу…
- Полетим на геликоптере. Но сейчас ты должен сыграть… Мы снимаем фильм, ты понял?… Подними-ка подбородок. Так! - Под носом Бо я нарисовал две черточки - усы! Сходство с главным героем карловского сериала усилилось, можно кричать "Мотор!" Но прежде - последние наставления: - К тебе подойдет журналистка, видишь ее? Она скажет, что пришла тебя освободить. Это правда! По ее сигналу ты выведешь людей наверх, все разбегутся, а ты и журналистка сядете в геликоптер.
Дальше все так и было. Вокруг гигантского костра прыгали и орали что-то несвязное пьяные охранники и повеселевший инженер; окосевший начальник стражи устроился возле теплого камня вздремнуть; не держался на ногах пилот геликоптера… Последнее обстоятельство грозило провалом, но выручил Оп: он умел управлять геликоптером.
Нет смысла описывать подробно наше возвращение. Замечу только: Ле, одурманенная хмелем, сразу же уснула; я тоже чертовски устал и тоже был не прочь завернуть в гости к Морфею; только Бо, поверивший, наконец, в свое освобождение, откровенно радовался, вспоминал о киносъемках. Нарисованные усы так и остались на верхней губе - разлетались и прыгали, замирали и падали, как стрелки чуткого прибора, показывающего настроение. Оп сосредоточился на полете - в ночных условиях, я понимал, вести машину крайне тяжело. А когда Оп посадил геликоптер возле калитки моего дома, мне захотелось этого все умеющего человека обнять; я сдержал себя, но слов благодарности не пожалел.
Геликоптер, высадив меня, упорхнул, и я, входя в комнату, с удовольствием подумал6 "Наконец-то смогу отдохнуть, привести мысли в порядок. Я вернулся! Я дома! Я!.."
Телефонный звонок все испортил. Карл зловеще прошипел:
- Отдыхай. Через часок, другой загляну. Да без фокусов!
Да, я дома. Но дом, к сожалению, не мой…"
Без энтузиазма поплескался в ванной, что-то на кухне пожевал. Подсел к письменному столу. Приказал себе: не раскисай, возьми себя в руки! Я должен думать о том, что увидел, и не потому, что об этом распорядился Карл. Случившееся со мной кровно меня волновало. Все это каким-то образом связано с моим нелепым пребыванием в страшном, уродливом мире. Я не могу понять одного: неужели человек может мириться с голодом и унижениями, с тысячью несправедливостей, главная из которых: у кого-то все, а у кого-то ничего. Неужели нельзя устроить так, чтобы всем было хорошо?
"Странно, - подумал я. - Мысли мои не вернулись в шахту, к нелепому костру, а перескочили в другую плоскость… Но разве эти плоскости живут сами по себе, между собой не связаны?… Кинозвезда и Оп, Вор и освобожденный Бо?… А куда запропастился Роб, вот бы кого сейчас увидеть!.."
Мысли переключились на Роба. В самом деле - где он? Может быть, найти самому?… Нет, нет, только подведу его, наведу на след. Буду сидеть тихо, смотреть, запоминать, авось наблюдения мои пригодятся…
Ри мне поможет…
Ри?… Чувствую, мысли опять потекли по новому руслу. Чем она сможет помочь? Не помешала бы…
Нет, размышляю, Ри может помочь. Но не сразу, наверное. Что-то в ней есть. Но никак не рассмотрю. Мешает мне, наверное, то, что она очень симпатична, субъективизм туманит верную оценку, уводит в сторону…
Шорох! Я обернулся. Оказывается, Карл уже в кресле, изучает меня!
- Ну, господин преступник, кайся! Чем неистовей, тем лучше. Лоб разбей!
Я пожал плечами.
- В чем каяться?
Карл побагровел, заворочался в кресле, глаза опасно сверкнули.
- Ты должен валяться у меня в ногах!
- Не понимаю, - вздохнул я.
- Волновик для полетов не воровал!.. Заключенных не подстрекал к побегу!.. Страшно подумать: вся тюрьма разбежалась!
- Волновик не воровал, Это точно. Взял и… сразу вернул. А что касается тюрьмы… Шли съемки, я за конвой не отвечаю.
- Ай да умник! Но хоть за что-то отвечаешь?
- Конечно. На свой страх и риск пригласил в геликоптер Бо. Но, заметьте, по вашей наводке. Вы обещали своего лучшего клерка освободить.
- Ладно, - отмахнулся Карл. - Своими фокусами ты изрядно надоел. Только талант, только творческие возможности удерживают господина Чека от каторги. Помни об этом!
- Хорошо, господин Карл.
- Все же хочу похвалить.
- С удовольствием, господин Карл.
- Я просмотрел отснятую пленку, и знаешь, неплохо получилось. Бо оказался подходящим дублером. Не ожидал!
- Поэтому я о нем позаботился.
Карл жестко парировал:
- Определять буду я, о ком или о чем заботиться.
- Да, господин карл.
- Сейчас ты мог бы позаботиться о своем творческом имидже. Как сценариста, я тебя оценил. Неплохо начинаешь и как режиссер. А с поэтической стороны? Ну-ка блесни.
- Давайте вместе. У одного, знаете ли, не так выразительно…
- Что ж, давай.
- Предлагайте тему.
- Ты, кажется, любовался моей охотой. Годится?
- Есть уже одна строчка!
- Даже так? Какая же?
- "О, соколиная охота!" Можно продолжить - пустяк, мол, для кого-то.
Карл оживился и продекламировал:
О, соколиная охота!
Пустяк, наверно, для кого-то!
- Ура! Опять пришла суббота! - подхватил я и предложил рифмовку: суббота - ворота. Мол, открывай ворота.
Карл опять соединил две строчки:
Ура! Опять пришла суббота!
Приятель, открывай ворота!
Таким способом мы придумали целое стихотворение. Наиболее удачными, с точки зрения Карла, были такие строчки:
Сложнее с соколом охота,
Чем с гарпуном на кашалота!
Гонись за уткой, лезь в болото -
Работа до седьмого пота!
- Ну, Чек, - ликовал Карл, - давно я так вдохновенно не работал. Еще чем порадуешь?
- Прошу включить диктофон. - Замерцали лампочки, и я стал рассуждать о работе гениального скульптора, которая, безусловно, принесет бессмертие Карлу Великому. Коснувшись художественных достоинств гигантского изваяния, я не мог не отметить скромность человека, с которого вылеплен столь выразительный портрет. Отдельно я говорил о карловском лице, отдельно - о жесте левой руки, отдельно - о жесте правой. И конечно же - о могучих ногах, которые прекрасно несут прекрасное тело. Особого внимания удостоилась надпись "Это я. Отныне и навсегда" и предполагаемый ландшафт, где будет установлен редчайший монумент…
Карл слушал, покачивал головой и наконец сказал:
- Неужели, Чек, ты и вправду так думаешь? Обо мне? После твоих пакостей трудно поверить… Тем не менее, Чек, на добро я отвечаю добром. Знаю, ты терпеть не можешь, когда твой дом охраняют. Отныне ты предоставлен самому себе. Никто тебя оберегать не будет.
Карл гордо удалился, не разрешив себя провожать. Я опять остался один, наедине с мрачными мыслями. Что же происходит со мной? Очень похоже на испытание. То и дело содрогаюсь я, размышляя о человеческой низости, о дрянных поступках самого совершенного земного создания. Не перестаю удивляться: как высоко может вознестись человек и как низко себя уронить…
Уже поздняя ночь, но сна ни в одном глазу. Оделся, вышел на свежий воздух. Людей за калиткой и впрямь не видать, полная свобода!.. Ни в шахту, ни в тюрьму возвращаться не хочется…
Негромкий свист заставил вздрогнуть. Неужели Роб?… Я кинулся на улицу и наткнулся на… Вора!
- Я понял, - заговорил он жарко, загородив лысиной луну, - железная птичка могла высадить только тебя. Но зайти в твое жилище не решился.
- Правильно. Наткнулся бы на…
- Видел!.. И умолял судьбу помочь. Спасибо, пока не обижает!.. И тебе спасибо. - Вор волновался, и речь свою выдышивал рваными фразами. - Расшаркиваться не буду. Но знать мою душу ты должен!.. Я выполню то, что обещал. Принесу ключ!
На меня нашло озарение:
- Мне ключ не нужен.
- Как же без ключа? - Вор растерялся.
- В Ноосферу идут другим путем.
- Серьезнейший разговор! - воскликнул Вор. - А мы на улице! А мы топчемся на ветру!
- Денег нет, - сказал я.
- А в долг? Тебе дают.
Пришлось сознаться:
- Понимаешь, с некоторых пор я не пью.
- Хочешь обидеть? - не поверил Вор. - А ведь разговор - серьезней не бывает!
- Уговорил, - согласился я. - Только по одной.
В ближайшем ночном баре заказал два "бренди". Твердо предупредил Вора: больше не будет, обе рюмки твои. Вор одну осушил, а вторую сердито отодвинул.
- Давай про путь. Слушаю.
- Прости. - Мне показалось, Вор меня не поймет. - Эта сфера не для тебя.
- Это почему? - обиделся Вор.
- Нужна сила воли. Огромнейшее желание, наконец. - Нет, я уверился рецепты не для этого человека. Однако Вор не сдавался:
- Оскорбляешь! То и другое в избытке.
- Не заметил.
- Хочешь, докажу? - Он махом опорожнил вторую рюмку.
- Не докажешь. Потому что первое условие - отказ от… - Я выбрал словечко побольней. - От пьянства!
Вор заметно сбавил пыл, но согласился:
- Можно и без… согревающего.
Готовлю следующий удар: уж он-то сразит наповал.
- Второе условие - библиотека. Иди и совершенствуйся! Душа и ум сами приведут к священным вратам.
Реакция Вора была неожиданной - он рассмеялся.
- А, знаю, откуда ты взялся1 Жена не ошиблась!
- Извини, - сказал я Вору на прощание. - Хочу спать!.. Передай супруге мой поклон. И, пожалуйста, не провожай!
Не помню, как добрался до постели и уснул. Но явно не выспался, когда был разбужен телефонными трелями. Ри бодро приветствовала:
- Доброе утро!
- Доброе… - пробормотал я.
- Уже половина девятого!
Я бросился приводить себя в порядок и одеваться. Спасибо Ри, не то бы пришлось оправдываться перед Карлом. А когда вошел в приемную, первым делом поблагодарил девушку за побудку.
Вышел Карл, поманил меня за собой в кабинет без номера и назидательно произнес:
- Хочу, Чек, преподать тебе последний урок. Смотри и запоминай! Поблажек больше не будет.
В дальнейшем Карл действовал так, будто меня рядом не было и собирался в дорогу он один.
Он долго облачался в костюм, похожий на скафандр, тщательно застегивался и зашнуровывался. Я понял: то же самое надлежит сделать и мне. Костюм, предназначенный для меня, находился здесь же, на вешалке. Внизу, на подставке, массивные тяжелые ботинки взглядывали на меня блестящими металлическими пуговками - ну что ты медлишь, поторапливайся!
Карл, завершив одевание, подхватил прозрачный колпак, перенес его на согнутую левую руку и парадно зашагал на крышу к геликоптеру. Я, повторив действия Карла, поспешил вслед за ним.
Геликоптер мотал нас в воздушных потоках целых полдня. Карл стоически выдерживал эту пытку, хмурился и упорно молчал. Лишь однажды извлек из-под сиденья записную книжку, что-то черкнул в ней и произнес с назиданием:
- Видишь, Чек, мысль работает в любых условиях, даже в самых неблагоприятных. Пишу! А ты ленишься, любишь поспать. Нехорошо!
- Исправлюсь, господин Карл.
- А, - взмахнул он рукой и отвернулся.