- Молодость, батенька, недостаток преходящий. В чём вы, даст бог (Бога вспомнил, тварь! - скривился я), ещё уверитесь сами. А что касательно до похотливости, то не вам меня упрекать. О ваших сексуальных подвигах я осведомлён - некоторые письма, хм… пролистал. ("Подонок, какой подонок!" - простонал я.) И о Юлии Штерн, моей безответно любимой ученице, употребляемой вами за спиной законного мужа, достойнейшего человека, знаю. И о Анжелике Сафиуллиной тоже знаю, - он понизил голос почти до шёпота. - За один намек о вашей связи с которой… кхе-ххе… за один только намёк, повторяю, мой верный телохранитель Ильдар оскопит вас на этом самом месте своим мясницким ножиком… Да и не может пристрастие к чувственной любви служить упрёком мужчине. В каком бы возрасте он ни находился, - добавил Гойда уже обычным тоном.
- Что это вы заговорили о моей будущей старости? - спросил я с всколыхнувшейся вдруг надеждой (слаб всё-таки человек! даже такой отчаянный, как я). - Ведь мне уготована печальная роль наполнителя для "лейденской банки". Обмолвились?
- Да помилуйте, - сказал Гойда. - Причём здесь какая-то "лейденская банка"? Почему вы так неверно истолковали мои слова? Я, напротив, как раз из Вас собираюсь сделать э-э… Люцифера. Из вас, батенька, понимаете?!
Дневник Антона Басарыги. 18 мая, воскресенье.
Портрет Артемия Трефилова завораживает. Вспоминаются Гоголь и Уайльд, вспоминаются Козыри принцев Амбера. Смотрю на него, и почему-то представляется разная чертовщина, вроде переселения душ, но чертовщину я от себя гоню. Во-первых, мы схожи внешне, в то время как вопрос о внутреннем подобии остаётся без всякого ответа. Во-вторых, Артемий был известным дамским угодником и родную сторонушку, ища приключений на сво… (хм, хм… в общем, ища приключений), исколесил вдоль и поперёк. Следовательно, сто лет назад ничто не мешало ему провести месячишко-другой в тихом старинном городе Старая Кошма, исконной обители уважаемого старокошминцами семейства Басарыг. И в определённом смысле заделаться предком некоторых ныне живущих (не будем конкретизировать, которых, но заметим - бесконечно симпатичных) представителей этой славной фамилии.
Толкование, конечно, целиком на грани допущений, но вполне, вполне достоверное. Однако меня не удовлетворяет совершенно. Честность девиц и женщин рода Басарыг давно стала нарицательной среди старокошминцев. Только, будьте любезны, не поймите моих слов превратно.
Поэтому я решил посоветоваться кое с кем. Конкретно, с самым серьёзным, самым авторитетным краеведом, топонимом и бытописателем здешних мест, известным в народе как Коля-однорукий. Авторитет он заслужил, печатаясь в уездной (несколько раз и в губернской) прессе со статьями на историческую тему. По-моему, в статьях своих не гнушается Николай присочинить для красного словца (а зачастую так прямо безбожно врёт, хоть святых выноси), но за руку его до сих пор не ловили. Проживает Коля-однорукий в Серебряном. А у моего тестя в Серебряном имеется участок десять соток под картофель и турнепс, крестьянский пот на котором частенько проливает ваш покорный слуга. Поэтому сей уездный Нестор-летописец мне более-менее знаком. Случалось нам даже разок-другой посидеть за мужской степенной беседой у костерка, поесть печёной картошечки да с сальцем, да с огурчиком, да с Колиным выдающимся первачком. О посиделках тех у меня сохранились самые наиприятнейшие воспоминания. Надеюсь, у него тоже.
День с утра выдался ясный, притом выходной, а забот никаких особых не предвиделось. Население Петуховки в основной массе пребывало на стадионе, где гремел районный спортивный праздник. Там были мои жена и тёща, непременные и увлечённые участницы всяких физкультурных мероприятий. Оттуда же недавно пришли тесть с внучкой.
Тесть, он же председатель поселкового совета, открыв соревнования торжественной речью и пожелав спортсменам рекордов, вернулся, дабы переодеться. Ему ещё предстоит попрыгать, поскакать в составе волейбольной команды "Пресс", а в галстуке и штиблетах делать это несподручно.
Взнуздал я своего железного коня породы ИЖ-Юпитер 3М - редчайшей, эксклюзивной масти "deep purple" (хромированные выступающие узлы, ведущее колесо от кроссового байка, большущая тракторная фара, рыжие и жёлтые языки пламени на бензобаке - чем не концепт?), загрузил в коляску две двадцатилитровые канистры с водой да и покатил уж было совсем. Однако меня остановил нежный оклик дочурки-лапушки.
"Папка, далеко ли собрался? Возьми меня с собой", - попросилась Машенька из окошка. Рядом с её светлым личиком маячила окладистая тестева борода поверх радужного спортивного костюма и рыжая Люсьенова морда. "До Серебряного скатаюсь, - сказал я больше для тестя. - Я в пятницу говорил с Анатолием Павловичем Коробейниковым. Он наладился огород лошадкой пахать, так я договорился, чтобы и наш заодно поднял по-соседски. Хочу полюбоваться". - "Дорого ли столковались?" - спросил тесть с подозрением, что уж наверняка слишком дорого. Я сказал. Тесть крякнул: "Эх, Тольша, ну, Тольша! Уж этот своего не упустит". - "Зато и сработает качественно, не чета другим", - пожал я плечом. "Что да, то да, - сказал тесть. - А всё ж таки следовало поторговаться". - "Не умею", - отрезал я. Тесть попыхтел-попыхтел, но смирился. Куда ему деться? В прошлом году он со вспашкой именно Серебрянского участка ой как оконфузился. Подрядил пахать огород одного деятеля на "Беларуси". Так тот, бездельник, такого нам наковырял… пришлось после загонять мотоблок с навешенным культиватором да обрабатывать землицу по новой. Набегались за блоком до усёру оба - как тесть, так и я.
Нуте-с, куда деваться? - дочке я отказать, конечно, не смог. Тесть попросил подкинуть до стадиона - всё равно по пути, - не отказал и ему. Канистры из коляски пришлось выкинуть, а жаль. Не то чтобы в Серебряном не было воды - там и речка вам и колодцы. Просто дорога на Серебряное - не ах. Значительная её часть в поперечном сечении имеет неприятный для мотоциклиста перепад высот. Уклон рельефа на отдельных участках составляет градусов до двадцати. Канистры (40 кг с лишком) мне нужны были в целях безопасности движения, как импровизированный противовес.
Кроме Машеньки в коляску проворно нырнул Люсьен. "А этот ещё куда? - спросил я. - С дедом, на спортивную арену? Соревноваться в лазании по канату и столбу? Ручаюсь, он соберёт все награды". - "Не-ет! - захохотала Машенька. - Люська с нами выпросился. Он же родом из Серебряного. Стало охота дома побывать. У него там друг живет, пёсик".
Исчерпывающие сведения. У иных дети с Карлсоном общаются, а у меня - с котом. Блин!
Над стадионом реяли разноцветные флаги. Летали порванные мускулистыми грудями бегунов-победителей финишные ленты, похожий на Белую Бабу воздушный змей и воздушный змей, похожий на белого мужика. Витали запахи конского и людского пота, свежей земли, травы, пива и газированной воды "Апельсин". Звучали азартные выкрики и рукоплескания. Звенел мяч.
Казачки, наши и приезжие, только что закончили джигитовку. Главный кубок вручался, как и в прошлом году, удалому атаманскому отпрыску Ростиславу Бердышеву. Он был чубат, белозуб, нахален (ох, нахален!) и притом столь надулся, гордясь собою, что смотреть смешно. Моя Ольга, как одна из красивейших женщин посёлка, подносила Бердышеву триумфальную ленту через плечо. Ростислав надеялся произвести впечатление своей победой в первую очередь, конечно, на неё, никакого секрета тут нет. И с нетерпением ждал, очевидно, заслуженного поздравительного поцелуя. А она, видя его вытянутые губы и покрасневшие уши, засмеялась и ускользнула. Как оскорбленный станишник сдержался и не швырнул кубок оземь, не растоптал ленту ногами, не соображу.
Возле широко распахнутых ворот стадиона был сооружен помост для гиревиков. Двухпудовиками играючи жонглировал на зависть друзьям и соперникам молодой человек Элвис. Разминался перед основными соревнованиями. На него с замиранием сердца смотрели ночные плакальщицы: гренадерша Надя и Алёна Горошникова. Время от времени соперницы обменивались смертоубийственными, точно боевые эспадроны, взглядами. Лязгала сталь, летели искры, и вновь влюблённые очи обращались на полуголого здоровяка.
Так вот кто повинен в разбивании ваших сердец, подумал я. А ведь не зря по нему девочки сохнут. До чего ж здоров, атлет! Хоть и прыщеват без меры. Тут Надя, видимо, боковым зрением заметила меня и, здороваясь, кивнула. Помнит. Я кивнул в ответ и улыбнулся. Она вдруг смущённо зарделась и потупила глазки. Мне пришло в голову, что она по-своему очень недурна, и будь я моложе, ей-богу, приударил бы за ней. Было бы интересно. Да что там! Мне уже становилось интересно. Вот те на! Я глянул на неё опять. Определённо, недурна! В голове закопошилось что-то этакое… романтическое. Озорное даже. С паскудно-удалецким привкусом. Из разряда: "А вот бы…"
"Молодец", - похвалил я Элвиса вслух, дабы отвлечься от неумеренно игривых мыслей. "Молодец против овец, - недовольно парировал тесть, - а против молодца и сам ягнёнок. Нету нынче на него нашего Филиппа, вот он и красуется. Салага!" - "Да, - согласился я, - Фил бы сейчас не только гири метал. Прихватил бы для потехи и пару зрителей". - "То-то и оно, - протянул тесть. - И чего он в этот раз не приехал? Раньше, вроде, никогда не пропускал. Эх, тряхну стариной! - вдруг воскликнул он. - Негоже, чтобы по гирям победителем кто-то иной, кроме Капраловых становился! А ну!…"
Оставив тестя отстаивать фамильные завоевания, что грозило затянуться надолго, мы поехали дальше. (Новейшие данные союзнической разведки: молодость уступила-таки опыту. С минимальным разрывом. Ни секунды не сомневаюсь в завидных физических кондициях тестя, но… Объективности ради: Элвис запросто мог сыграть в поддавки - например, из уважения к сединам и политическому весу.)
По дороге я завернул на плотину - глянуть, сколь высоко держится зеркало пруда, а также проведать лодку. Позавчера я смолил её и конопатил, сейчас она лежала на берегу кверху днищем, нетерпеливо ожидая пуска на воду. Подождет ещё. "Теперь газу?" - спросил я, осмотрев лодку.
Дочка и кот - из-под полога выставлялись одни мордашки - враз кивнули.
И я дал газу. Но с оглядкой на драгоценную пассажирку, потому далеко не полного. Будь один, дал бы, конечно, больше - страсть не люблю медленно ездить. Однако ж до Ямской избы долетели вмиг. Там настигли попутного пешехода. Молодой парень. Шатен с непокрытой головой. Тонкий, одетый не по-походному, а обычно - голубые джинсы, белая ветровка. В белых кроссовках и с голубым самошитым джинсовым рюкзачком за плечами. Шёл он легко и помахивал декоративной тросточкой, более подходящей для пижонских богемных тусовок, чем для наших горных и лесных дорог.
Я снизил скорость, посигналил, подъехал, остановился. Парень обернулся, и я его узнал. Костик Холодных, сосед моих родителей по лестничной площадке. У него бабка живёт в Серебряном. Как-то раз, года два назад, я его туда подвозил от автобуса по материной телефонной просьбе. На этом самом мотоцикле. Вот так встреча!
"Константэн, - сказал я радостно. - Ты ли это, дружище? Ты, конечно, ты… Давненько я тебя не видел. А ты здорово подрос. И возмужал".
Он прищурился против солнца. "Дядя… дядя Тёма?" - "Не Тёма - Антон, - сказал я. - Антон Басарыга. Предпочтительно без "дяди". - "Точно, - хлопнул он себя по лбу. - Ну конечно же, дядя Антон! Извините. Вечно я, балбес, имена забываю, путаю". - "Забыл, так забыл. Не страшно, - сказал я. - Ты в Серебряное? Садись, подбросим!" - "Как в прошлый раз?" - спросил он и засмеялся. "Ага!" - Засмеялся и я, внутренне недоумевая, чем его так уж развеселил "прошлый раз".
К веселью сейчас же подключилась Машенька. Мы от души похохотали теперь уже втроем. "А как зовут вас, прелестное дитя?" - спросил Костя, с умилением взирая на веселящуюся малышку. Я не успел и рта раскрыть. "Маша", - тоном благовоспитанной девочки пискнуло прелестное дитя и церемонно протянуло ручку. Костя с серьёзным видом пожал её, а затем… "Маша, разрешите мне быть вашим рыцарем!" - Он преклонил колено и коснулся детских пальчиков губами. "Извольте", - кивнула новоиспеченная дама сердца. Я отвернулся, пряча улыбку. "У вас, дядя Антон, кажется, есть ещё сын такого же возраста?" - спросил Костя. "Увы и ах, - вздохнул я о наболевшем, - сына бы, конечно, надобно завести непременно. И давно бы пора, как без наследника?… Но пока…" - "Опять я, получается, чего-то напутал, - огорчился Костя. - А ведь мне вспоминается определённо мальчик. И мотоцикл у вас, помнится, был не этот. Снова ошибаюсь?". - "Нет, - успокоил я его. - Мотоцикл тот же. Окраска другая, ещё кое-что. Тюнинг, выражаясь современно. Шурин расстарался. Ну, и я ручки приложил". - "Замечательно получилось", - похвалил Костя. Незаметно было, чтобы он кривил душой. "Спасибо", - немного смущенно сказал я.
Тут из коляски высунулся Люсьен, и Костя его увидел. Воскликнув громогласно: "Барбаросса?!!" он бросился целовать заспанную кошачью морду. Выяснилось, что добрая старушка, первая Люськина хозяйка, была Костиной бабушкой Онисьей. Ныне, к сожалению, покойной. Внучок-студиозус направлялся в её избушку за какими-то замечательными и важными предметами, напоминающими о беззаботном деревенском детстве. (О, ностальжи!…) А заодно намеревался пожить недельку в Серебряном, повидать знакомых. Повидать Ониного пса Музгара, проживающего нынче у… у дяди Коли-однорукого. Каскад счастливых совпадений!
Заднее мотоциклетное сиденье Костик оседлал столь ловко, будто только этим и занимался все свои, сколько ни есть (осьмнадцать, пожалуй), зим и лет. Но сидел напряжённо, словно ждал всё-таки от меня какого-нибудь неприятного фортеля, каверзы какой-нибудь. "А вот возьмет этот дядя не то Антон, не то Тёма, у которого не то сын, не то дочь, и столкнет злодейски меня с мотоцикла если не на повороте, то уж на мосту точно!" Впрочем, не исключаю, что он помнил… Хоть, вроде, не должен…
…Тот самый "прошлый раз" в Серебряном выдался для Кости не слишком удачным. А я оказался об этом случайно осведомлён. Было так. Почти одновременно с Костей появились в Серебряном парень и девушка. Столичные штучки, молодые и красивые. Особенно девушка. Она была прелестна, прелестна! По понятным причинам главное внимание я обратил на неё. Тем летом как раз тесть готовился сразиться за председательское кресло, Ольга повышала квалификацию на очных курсах в далёком граде Петра Великого, тёща нянчилась с внучкой и домашним хозяйством… Ну, а мне выпал редкий случай отгулять отпуск в июне. В дополнение к отпуску достался мне огород. Со всеми сорняками, колорадскими и прочими вредителями сельскохозяйственных культур, с окучиванием, поливкою и так далее. Словом, в Серебряном я проводил массу времени.
Сперва юные дачники меня заинтересовали весьма и весьма. Интеллектом не обижены - по лицам видно, да и внешне симпатичные. А девушка, как я уже отмечал, вообще!… Начал к ним наведываться ("Я, эта, тутошня антеллигеция, значить. Просвещенный, сиречь, золотарь, во как!"), беседовать на различные темы. Литература, поп-история, поп-футурология. Девушка Катя категорически отмалчивалась, зато брат её, Никита, выдавал оптом и в розницу резкие, но интереснейшие (и, насколько могу судить с высоты своей, эта, эрудиции, чертовски оригинальные) суждения. Но что примечательно - чем дальше, тем всё меньше они мне нравились. Оба. От них словно бы исходила какая-то недобрая, жутковатая, дьявольская сила. Девушка прямо обжигала своей сексуальностью. Но не видимой, а скрытой, потаённой, отчего ещё более притягательной. Честно признаюсь, я вожделел её до болезненной ломоты в известных местах. Грубая, звериная похоть. Чувствуешь себя полнейшим скотом, но это даже нравится, вот что страшно. А Никиты я вскоре и вовсе стал опасаться физически. Трудно объяснить. Говоришь с ним, говоришь и вдруг ловишь себя на ощущении, что не с человеком разговариваешь, а с адской машиной, под человека замаскированной. И она, того и гляди, взорвётся. Сумасшествие какое-то…
Кроме того, они напропалую курили травку.
Вот к ним-то в оборот и попал наш Костик. Ничего удивительного - Катя его увлекла, зачаровала, он влюбился без памяти. А Никита заинтересовал как сильный, умный, ироничный, но в то же время ничуть не высокомерный взрослый товарищ. Наверное, Косте хотелось иметь как раз такого старшего брата. Запредельным напряжением воли пересилив стойкую интеллигентскую деликатность, я вмешался. Предложил Никите оставить парня в покое. Он расхохотался мне в лицо, наговорил целую кучу остроумных слов, являющихся, по сути, очень обидными оскорблениями, а напоследок обозвал кликушей и уже открытым текстом послал. И я, махнув рукой, пошёл. Что с ним, драться, что ли?
Спустя день-другой, ввечеру, копаясь среди картофельных грядок, я услышал вроде как выстрелы. (Да, дело было, конечно, опять-таки в Серебряном.) Подозрительные хлопки донеслись со стороны заброшенной школы, где квартировали Никита с Катей. Я завёл мотоцикл и помчался туда. Думал, они застрелили Костю. Или Костя их. У школы стоял работающий "УАЗ" с распахнутыми дверьми, пустой. Я спешился, не решаясь войти. Выстрелы не повторялись. Потом мимо меня промчался и нырнул в школу здоровый пушистый пёс. Послышалось глухое собачье рычание, звуки борьбы, проклятия, вскрики, полные боли.
В школьном окне возникла странная и страшная фигура. Как мне показалось, не вполне человеческая. Я видел её примерно от середины бёдер и выше. Первым делом бросались в глаза гениталии существа - непропорционально огромные, ОГРОМНЫЕ багрово-чёрные волосатые гениталии самца в состоянии эрекции. И ещё бросалась в глаза чудовищная телесная худоба и гнетущая телесная диспропорция. Словно костяк с деформированной грудной клеткой и сдвоенным (а то и строенным) гребенчатым позвоночником туго обмотали и перевили избытком сухожилий и вен, а затем обтянули коричневатой сухой и жёсткой кожей, почти напрочь забыв о мускулатуре. Во втянутом треугольнике живота, там, где сходится нижняя пара рёбер, сгустились тени, и казалось, что оттуда торчит шляпка большого гвоздя. Узкий кровянистый рот кривила гримаса, могущая быть улыбкой. Болтающийся нос был как мягкий искривлённый хоботок-клюв; глаза - как две металлические занозы; крошечный череп, изрытый бороздами, с надувшимися под кожей кровеносными сосудами - как поросший редкой щетинкой грецкий орех. Кошмарную фигуру освещало красное закатное солнце.
Наверное, окажись на моем месте кто другой, перепугался бы до пожизненного заикания. А мне почему-то не было страшно. Словно я уже встречал когда-то (в прошлой жизни? во сне?) таких чудовищ и знал, как с ними держаться и знал, чего от них ждать. Потом наваждение схлынуло, отступило. Я понял, что это всего лишь Костя. Измочаленный, без одежды, с потемневшим лицом и запавшими глазами, - Костя. Проклятые дачники сотворили с ним что-то очень, очень скверное.
Стараясь поддержать его дух, я шутовски поклонился. Он скользнул по мне взглядом, но, кажется, не узнал. И вдруг, неловко покачнувшись, перевалился через подоконник и рухнул в крапиву. Следом из окна выскочила собака. Костя, тоненько взвизгивая, катался по крапиве и всё не мог подняться. Наверное, его крепко одурманили наркотиками или другой гадостью, и он утратил всякое соображение, всякую ориентацию.