Смена кадра
Конти открывает двери.
Вернее, он только чуть толкает их, и они распахиваются сами с неприятным свистом утекающего в пустоту воздуха.
За ними - чернота.
Сначала, после ярких красок джунглей и ослепительной белизны горного хребта, она кажется абсолютной, но потом в ней проявляются и становятся постепенно все ярче отдельные светящиеся точки, одна из которых гораздо ярче других и больше похожа на раскаленную монетку.
Это Солнце, а остальные огоньки - звезды или планеты.
За дверью - глубокий космос.
Конти пытается захлопнуть двери, но это ему удается не сразу, напор уходящего воздуха слишком силен, он мешает сомкнуть створки, отжимая их к стенам, сносит и затягивает в черную пустоту вешалку, какие-то мелкие предметы с полок, разворачивает тяжелую подставку для обуви…
Наконец Конти удается закрыть двери, он прислоняется к ним спиной, руки у него дрожат, взбитые ветром волосы стоят дыбом, глаза круглые и остекленевшие.
Смена кадра
Конти открывает двери.
За ними - чернота.
Не холодная, сосущая чернота глубокого космоса - просто ночь. Тянет дымом. Двери выходят на пустырь, где-то далеко-далеко отсвет пожара.
Из темноты, пошатываясь, выходит Воображала. Ее лицо перемазано сажей и залито слезами, волосы в пепле, оранжевая рубашка порвана, на безупречных ранее брюках грязные разводы, коленки почти черные. Всхлипнув, она отбрасывает обгорелую книжку и бросается Конти на шею, повторяя сквозь слезы:
- Не хочу! Не хочу! Не хочу!..
Двери за ее спиной захлопываются, отсекая ночь и зарево, Воображала еще раз судорожно всхлипывает и повторяет уже тише:
- Не хочу, слышишь…
Смена кадра
- … не хочу, понимаешь, совсем не хочу! Это же просто ужасно, когда человеку совсем не хочется возвращаться домой! - говорит трагическим тоном вечно ноющий сосед Конти в баре. В голосе его проскальзывают самодовольные нотки истинного мазохиста. Вздыхает, глядит на часы, меняется в лице. - Черт! Никогда бы не подумал… Как время-то летит… - Он торопливо сползает с табурета, торопливо допивает пиво, торопливо хлопает Конти по плечу, - А, была не была, все равно на всю жизнь тут не спрячешься!
Конти поднимает голову и смотрит, как он уходит - так же торопливо и недовольно, как и говорил.
Стакан Конти по-прежнему наполовину пуст. Лицо у него бледное, глаза затравленные…
Смена кадра
На мосту теперь уже вся киногруппа - актеры, статисты, гаишники, - прилипла к перилам.
На проезжей части топчется, оставшись в одиночестве, ушастый трехглазый пришелец. Он моргает всеми глазами попеременно и растерянно щебечет. Он единственный здесь - настоящий (или ненастоящий, это смотря с какой точки зрения это дело разглядывать).
У перил - разноцветные личности, якобы роботы, странно одетые люди и деловитые парни в синих рабочих комбинезонах со съемочной аппаратурой. Некоторые из них истинные профи и продолжают снимать происходящее, стараясь поймать и запечатлеть как моно больше ярких обрывков эмоций толпы - настоящих, не сыгранных. Расталкивая людей, сквозь толпу быстро и уверенно пробирается опоздавший. Вот он раздвигает парочку каких-то разноцветнолицых и оказывается у самых перил.
Это Врач.
Смена кадра
Воображала мягко соскакивает на узкий (в один кирпич) забор.
Словно спрыгнула она со ступеньки или низенького крылечка, а не с чудовищной высоты.
Мальчишка замер в паре шагов в нелепой позе и с отвисшей челюстью. Он грязен в той самой степени, в которой только и может быть грязен представитель молодого поколения, все утро проведший в раскопках среди строительного мусора. Воображала плавно выпрямляется, стряхнув с безукоризненно чистых белых брюк невидимую пылинку, и с сияющей улыбкой отвешивает мальчишке затрещину, от которой тот кубарем летит с забора. Воображала рыбкой ныряет следом, только мелькают в воздухе белые подошвы ее мокасин. Так прыгают в воду с невысокого трамплина, так она сама прыгнула с моста несколько секунд тому назад.
Над забором стремительно и с обманчивой плавностью проплывает жилой блок. Он просто огромен, и теперь, когда до него рукой подать, видно, что из него во все стороны торчат длинные, остро заточенные спицы арматуры, делая его похожим на утыканный иголками кусочек поролона. Он проплывает точно в том месте, где только что стоял мальчишка, с коротким и неприятным скрежетом чиркая нижней гранью по кирпичному забору…
Ретроспекция 8
Конти с банкой колы в одной руке и дипломатом в другой заходит в приемную перед своим кабинетом. Удивленно вздергивает брови - за столом секретарши пусто, зато у окна толпятся человек семь, на их восторженно-удивленные лица ложатся разноцветные отблески.
- В чем проблема, Женечка? - спрашивает он насмешливо, ставя дипломат на ее компьютер, предварительно убрав с него чашку кофе, - Опять митинг в защиту чего-то там или демонстрация против чего-то тут?
Женечка оборачивается, экзальтированно всплескивает ручками:
- Эдвард Николаевич, Эдвард Николаевич, там такая радуга!.. - и, видя его недоумение, добавляет восторженно - Она танцует!!!
Конти подходит к окну (перед ним вежливо расступаются) и меняется в лице.
- Женечка, меня до обеда не будет.
- Эдвард Николаевич, а как же…
Тяжко бухает дверь, обрывая испуганный женечкин писк.
На улице люди стоят, запрокинув головы, останавливаются машины, низко-низко, буквально руку протяни, танцует над запрокинутыми лицами северное сияние - такое, каким его рисуют в мультфильмах. С тихим шорохом срываются на асфальт разноцветные искры. И на всем - карнавально-праздничные световые переливы. Словно кто-то вдруг решил превратить весь город в дискотеку со светомузыкой, только забыл включить звук.
Конти единственный, кто бежит, лавируя между людьми и машинами. Он единственный, кто не смотрит вверх.
Смена кадра
Еще из холла на первом этаже видно пробивающееся из-под двери комнаты Воображалы ослепительное сияние.
Конти одним прыжком взлетает по ступенькам, распахивает дверь - и слепящий свет заливает все вокруг. Он ярок настолько, что почти физически ощутим как давление, сквозь него почти ничего невозможно разглядеть, лишь крутятся разноцветные всполохи, проскакивают длинные молнии, вспениваются светящиеся вихри. Фигурка Воображалы смутно угадывается еще более ослепительным контуром у стены, вокруг нее закручиваются молнии - разноцветными бешеными спиралями.
Голос Конти, полный холодной ярости, перекрывает шипение и свист разрядов:
- Виктория Эдуардовна! Чем это Вы тут занимаетесь?!!
Интенсивность свечения резко падает, и теперь видно, что от Воображалы действительно остался один полупрозрачный силуэт, сквозь который отчетливо просматриваются обои. Больше всего она напоминает недодержанную очень контрастную фотографию, тени на которой проявились черными пятнами, без всяких там полутонов, а светлые места просто отсутствуют. Кажется, что стоит ей закрыть глаза - и она совсем исчезнет.
- Ой!.. - говорит она виновато и растерянно, и становится виден рот, черным провалом в окаймлении ярких губ, - Папка… Ты же должен был только завтра…
Голос ее еле слышен за треском электрических разрядов. Вихри раскручиваются в длинные световые ленты (среди цветов преобладают голубой и оранжевый), ленты сплетаются в полупрозрачный кокон, формируют фигуру. Некоторое время уже обретающая материальность Воображала еще сохраняет прозрачность, но световые ленты продолжают втягиваться в нее, их почти не осталось в комнате, и вместе с ними к ней возвращаются краски.
Становится заметно, что здесь она гораздо моложе, чем та, что была на мосту, и даже та, что кидалась снежками или читала книжку в гаремном саду вурдалаков. Ей лет семь, не больше, она лишь чуть младше даже той, что впервые увидела свое отражение в зеркале отеля.
Белые шортики, белые носочки, сбившийся голубой бант с оранжевой каемкой. Она стоит в углу, вжавшись в него спиной, пойманная на месте преступления, растерянная и виноватая. На белом лице четко проступают шрамы.
Громко тикают ходики.
Смена кадра
Громко тикают ходики.
Воображала с несчастным видом стоит в углу, но теперь она стоит, уткнувшись в угол носом - она наказана. Вся ее поза должна говорить, да нет, не говорить - кричать, просто-таки вопиять обязана о глубочайшем раскаянии - носки вместе, пятки в стороны, руки как у арестованного - в замке за спиной, голова понурена. Но все впечатление портит хитрый взгляд, бросаемый ею время от времени через плечо.
Она следит за Конти.
Конти ходит по комнате из угла в угол (камера тоже следит за ним, лишь изредка захватывая стоящую в углу Воображалу). Конти говорит - сердито, быстро, помогая себе энергичной жестикуляцией, когда слов не хватает:
- Ты когда-нибудь видела, чтобы я это делал? Или кто-то другой? Хоть когда-нибудь? Хоть кто-нибудь?!! С тобой же погулять стыдно выйти! Я уж не говорю про гостей! Что ты в прошлый раз натворила с тетей Кларой?! А?!! Взрослая девица, а ведешь себя, словно… И не стыдно? Не маленькая ведь, должна бы уже… Понимать должна бы уже, что можно, а что - нет. Ты ведь не писаешь в трусики, правда? А почему? Только потому, что в мокрых штанах ходить неприятно? Или все-таки есть что-то еще? Пойми, это же просто неприлично! Такая взрослая девочка - и вдруг такое выдает…
Камера переходит на Воображалу. Та вздыхает и рисует пальцем на обоях бабочку, за пальцем тянется двойной оранжево-голубой след. Нарисованная бабочка оживает, переливаясь радужными красками, расправляет крылья. Воображала испуганно оглядывается - не видел ли Конти? - краснеет и торопливо закрывает бабочку ладошкой. Из-под пальцев упрямо пробивается цветное пламя.
Воображала закусывает губу, оглядывается через плечо, глаза у нее несчастные. Спрашивает, чуть не плача:
- Ну хотя бы дома-то можно? Если тихонько…
Конти замолкает посередине фразы.
На секунду, не более. Потом говорит почти обрадованно:
- Н-ну, я думаю, дома - можно… Если тихонько. Когда никого нет, и вообще… Но - только дома!
Ретроспекция 9
Конти (на нем тот костюм, что был в баре) открывает тяжелые дубовые двери из вестибюля в холл первого этажа.
Он открывает их с такой осторожностью, словно они заминированы, а сам он из тех саперов, что хотят безо всяких фатальных ошибок прожить долго и счастливо до глубокой старости.
Открыв двери, он не вламывается беспечно в холл, о нет, - он настороженно замирает на пороге, он долго и внимательно прислушивается и присматривается, обводя помещение внимательным взглядом, словно и на самом деле ищет следы минирования или хотя бы притаившегося за шкафом саблезубого тигра.
Но ни динамитных шашек, ни голодных хищников со скверным характером в помещении не обнаруживается, и вообще обстановка там на удивление домашняя и нетронутая - ковер на полу, телевизор на месте, мебель выглядит вполне безобидно, умиротворяюще журчит вода, добавляя обстановке безмятежности и спокойствия.
Но Конти - воробей стреляный, его на умиротворенной мякине не проведешь! Он переступает порог на цыпочках, словно выступивший на свою первую тропу войны начинающий ирокез - шаги бесшумны, фигура напряжена, глаза настороженно обшаривают окрестности. Вдруг взгляд его натыкается на что-то весьма неожиданное, и лицо принимает несколько озадаченное выражение. Он делает пару осторожных шагов к заинтересовавшему его предмету, лицо по-прежнему озадаченное.
Это фонтан.
Он торчит прямо посреди холла с наглым видом, словно хочет этим доказать, что находился здесь всю свою жизнь, и находиться где-то там еще не имеет ни малейшего желания. Круглый бетонный бассейн метров трех в диаметре и ничем не завуалированная ржавая металлическая трубка, чуть смещенная от центра, потому что в центре это сооружение украшено гипсовой девицей с обломками весла. Из трубки течет жидкая и довольно ржавая струйка, это ее умиротворяющее журчание мы слышали раньше (при переводе камеры на фонтан журчание становится громче).
Конти приближается к фонтану.
Он еще насторожен, но уже не так напряжен, как раньше. Видно, что какой-то там фонтан никак не входит в категорию того, из-за чего он так нервничал, открывая двери. Он недоверчив и удивлен, но не испуган, так как явно ожидал чего-то куда более масштабного. Брови его приподняты в веселом недоумении: "Как, и это - все? Мельчаем, однако!".
Окончательно расслабившись, он обходит вокруг фонтана, глядя на гипсовую уродину почти с любовью. Что-то насвистывает. Пытается сунуть в воду палец, и еле успевает его отдернуть от щелкнувших в миллиметре зубов - в воде живет кто-то мелкий и злобный, не терпящий вторжения на свою территорию.
Но даже это не в состоянии испортить Конти настроение. Он смеется, тряся оцарапанным пальцем, грозит им девушке с веслом. Потом подмигивает ей, как старой приятельнице, с которой у них есть совместные секреты, и достает из бара пузатую бутылку и бокал. Выражение лица довольное и предвкушающее ("Это надо отметить!").
Налив себе половину бокала, ставит бутылку на место.
Улыбается.
И в этот миг откуда-то сверху раздается мяукающий плач новорожденного…
Конти замирает, роняя бокал в фонтан - там сразу же возникает подозрительная возня, вода закипает, а со дна доносится явственный хруст пережевываемого стекла, - и мигом теряет всю свою самоуверенность. Словно потомственный команч, обнаруживший на фамильном томагавке печать: "Сделано в Китае".
Крик ребенка повторяется с новой силой, обрывается, но остается какой-то слабый звон, он почти незаметен, но с каждой секундой становится все явственнее.
Конти взбирается по лестнице на второй этаж медленно, как паралитик, на заплетающихся ногах, тяжел цепляясь за перила. Дверь в кабинет открыта, квадрат яркого света падает в коридор. Сам кабинет выглядит непривычно. Стол теперь выдвинут на середину и завален книгами. Некоторые из них открыты, другие сложены стопками или просто разбросаны по полу.
Здесь собраны анатомии всех размеров и уровней сложности, от учебника для седьмого класса до "Медицинской патологической" Резерфорда, "органическая химия" высовывается из-под Дарвиновской "Теории происхождения видов". Большая медицинская энциклопедия лежит, раскрытая, на самом верху этой кучи, ее огромные страницы закрывают полстола. На них брошена детская косынка - алая, в черный горох, по краям отороченная легкомысленными кружавчиками.
Именно на этой косынке, лежащей поверх страниц энциклопедии, и расположилось очаровательное черноволосое и черноглазое новорожденное существо, болтающее в воздухе пухлыми розовыми ножками и сосредоточенно пытающееся загнать в рот кулачок.
(Звон и свет нарастают…)
Ликующая Воображала выныривает из-под стола с какой-то книжкой, тычет пальцем в раскрытую страницу, кричит восторженно, перекрывая нарастающий звон:
- Я ее не украла! Да! Я сама ее сделала! И она - настоящая!!! Настоящая, понимаешь?! Не кукла, не макет! Я придумала ее по всем правилам! Как положено! Каждый хрящик, каждую клеточку! Она настоящая!.. Настоящая…
Усилившийся звон перекрывает ее слова. Все это время камера не отрывается от лежащего на столе ребенка, но свет тоже нарастает до вспышки, и уже ничего не разобрать, только белая ослепительная пелена и невыносимый звон…