Как выяснилось, волновался я понапрасну. Народу в коттедж набилось прорва, но все уже напились, обкурились или отдали должное и первому, и второму. В воздухе стоял тяжелый запах марихуаны, смешанный с запахами вина и разгоряченных тел. Кто-то с кем-то о чем-то говорил, гремела музыка, звенел смех. С потолка свешивались две лампы, красная и синяя.
Скрэгг помахал нам рукой.
- Пит! - завопил кто-то у меня под ухом. Я резко повернулся и чуть не проглотил язык.
Рядом стояла низенькая симпатичная девчушка в самом коротком платье, какое мне доводилось видеть. Ярко-оранжевом, переливающемся под этим необычным освещением.
- Привет, Дана! - Пит пытался перекричать шум. - Это мой брат, Джо, и один из его приятелей, Чарли Декер.
Она сказала "привет" каждому из нас, а потом спросила меня:
- Отличная тусовка, не правда ли?
Когда она двигалась, подол открывал кружевные оборки ее трусиков.
Я ответил, тусовка что надо.
- Что-нибудь привез, Пит?
Пит улыбнулся и протянул ей мешочек с "травкой". Ее глаза засверкали. Стояла она рядом со мной, и ее бедро как бы невзначай прижалось к моему. Я чувствовал ее обнаженное тело. И мне тут же захотелось потрахаться.
- Давай поглядим, что тут у нас.
Мы нашли относительно свободный уголок за одним из стереодинамиков, Дана сняла с книжной полки огромный кальян, который соседствовал с томиками Гессе, Толкина и подборкой "Ридерз Дайджест". Последнее принадлежало родителям, решил я. Курить "травку" через кальян мне понравилось: дым становился не таким резким. Я заторчал тут же. Голова словно наполнилась гелием. Люди подходили и уходили. Всех представляли мне, всем - меня. Имена я тут же забывал. Но больше всего в этом ритуале меня грело следующее: всякий раз, когда кто-то проходил мимо, Дана вскакивала, чтобы схватить за руку его или ее. И всякий раз под вздернувшимся платьем я лицезрел причинное место, обтянутое тонюсенькими нейлоновыми трусиками. Кто-то менял пластинки. Люди появлялись и исчезали. Некоторые, естественно, говорили о Микеланджело, или Теде Кеннеди, или Курте Воннегуте. Какая-то женщина спросила меня, читал ли я книгу Сюзан Браунмиллер "Насильники женщин". Я ответил, что нет. Она сказала, что книга очень крутая. Скрестила пальцы перед глазами, чтобы показать, какая крутая, и отбыла. Я долго изучал постер на дальней стене, изображавший парня в футболке, сидящего перед телевизором. Глаза парня медленно выкатывались из орбит, рот расплылся в широченной улыбке. Надпись гласила: ЧЕ-Е-ЕРТ! ПЯТНИЦА, И Я ОПЯТЬ ОБКУРИЛСЯ!
Я наблюдал за Даной. Она то закидывала ногу на ногу, то раздвигала колени. Из-под трусиков выглядывали лобковые волосы, куда темнее крашеных. Как же мне хотелось потрахаться. Наверное, никогда больше так не захочется. Пенис у меня раздулся до предела. Я уж боялся, не разорвет ли его.
Она повернулась ко мне и внезапно зашептала на ухо. В желудок мне словно плеснули кипятка. Всего мгновением раньше она говорила с Питом и каким-то шутом, которого, я помнил, мне не представили.
- Выходи через дверь черного хода. Вон ту. - Она указала какую.
Я проследил за направлением ее пальца. Да, дверь была. Настоящая дверь, самая желанная дверь на свете. С огромной ручкой. Я хохотнул, убежденный, что наткнулся на очень смешную ассоциацию.
- Ты весь вечер заглядываешь мне под платье. Что бы это значило?
И прежде чем я успел ответить, легонько поцеловала в щеку и подтолкнула к двери.
Я огляделся в поисках Джо, но тот куда-то испарился. Извини, Джо. Я поднялся и услышал, как хрустнули колени. Ноги затекли, потому что я слишком долго сидел в одном положении. Очень хотелось вытащить из-за пояса рубашку, чтобы прикрыть огромную выпуклость на джинсах. Я едва подавлял желание громко расхохотаться и объявить во всеуслышание: Чарлз Эверетт Декер полагает, что в самое ближайшее время он потрахается, и не просто потрахается, а лишится девственности.
Но я ничего такого не сказал, а направился к двери черного хода.
Я так обкурился и пребывал в таком возбуждении, что чуть не свалился на песчаный пляж в двадцати футах внизу. За дверью черного хода чуть ли не сразу начинался обрыв. По лестнице я спускался осторожно, ухватившись за перила. Внизу музыка звучала едва слышно, перекрываемая рокотом прибоя.
В небе сверкал месяц, дул легкий ветерок. От всей этой красоты замирало сердце, и на мгновение я подумал, что попал в черно-белую фотографию. Коттедж наверху и чуть в стороне едва просматривался. Со всех сторон над ним нависали деревья. А впереди лежал Атлантический океан, поблескивающий в лунном свете. Далеко слева я различил остров и задался вопросом, а кто гуляет там этой ночью помимо ветра. От этой мысли мне стало очень одиноко, по телу пробежала дрожь.
Я стащил с ног туфли и ждал ее.
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем она пришла. Часов у меня не было, и я выкурил слишком много "травки", чтобы адекватно воспринимать ход времени. Мало-помалу я заволновался.
Что-то пугало меня, то ли силуэты деревьев на фоне темного неба, то ли шум ветра. А может, и сам океан, огромный, неповоротливый, кишащий невидимой жизнью и маленькими точками света на поверхности. Может, тревога шла от холодного песка, на котором стояли мои голые ноги. Может, сказалось совсем не это, а что-то еще, точного ответа у меня нет, но, когда ее рука коснулась моего плеча, у меня уже все упало. Револьвер разрядился.
Дана развернула меня лицом к себе, приподнялась на цыпочки, поцеловала. Я ощущал тепло ее бедер, но теперь не находил в этом ничего приятного.
- Я заметила, как ты смотрел на меня, - говорила она. - Ты будешь нежным? Ты можешь быть нежным?
- Я могу попытаться.
Что за абсурдный ответ. Я коснулся ее грудей. Дана прижала меня к себе. Но эрекции как не бывало.
- Только не говори Питу. - Она повела меня за собой, держа за руку. - Он меня убьет. У нас… любовь.
Она завела меня за лестницу, где траву покрывали ароматные сосновые иголки. Ступени отбрасывали тени на ее тело, когда она снимала платье.
- Это просто безумие. - По голосу чувствовалось, как она возбуждена.
Потом мы улеглись, и я остался без рубашки. Дана занялась ремнем. Но мой член все еще отдыхал. Она погладила меня по животу, потом ее рука скользнула в трусы, и мускулы ног дернулись, не от удовольствия или отвращения, а в ужасе. Рука ее напоминала резину, холодная, какая-то неживая.
- Ну же, - прошептала она. - Давай, давай, давай.
Я старался подумать о чем-то сексуальном, о чем угодно сексуальном. О том, как смотрел под юбку Дарлин Андрейссен в классе самоподготовки, а она знала, что я смотрю, и не возражала. О колоде игральных карт Майнарда Куинна с голыми женщинами на рубашках. О Сэнди Кросс в сексуальном черном нижнем белье, и что-то внизу шевельнулось… но потом сексуальные образы уступили место отцу с охотничьим ножом в руке, рассказывающему о том, как наказывали неверных жен чероки.
("Что?" - спросил Корки Геролд. Я объяснил, что чероки разрезали неверным женам нос надвое, чтобы еще одна щель появлялась на лице. "Ага", - кивнул Корки, и я продолжил.)
Это решило дело. Начавший было приподниматься член вновь превратился в макаронину. Таким и остался. Несмотря ни на что. Мои джинсы присоединились к рубашке. Трусы оказались на щиколотках. Она извивалась подо мной. Я ощущал жар ее тела. Рукой схватился за член и потряс, словно спрашивая, в чем дело. Но мистер Пенис разговаривать со мной не захотел. Я запустил руку в ее теплую промежность, проведя по лобковым волосам, на удивление похожим на мои, мой палец скользнул в заветную щель. Я думал: Вот это место. Место, о котором мужчины вроде моего отца шутят на охоте или в парикмахерской. За которое убивают. В которое влезают силой. Укради его или ворвись в него. Возьми… или уйди.
- Где же он? - выдохнула Дана. - Где же он? Где?..
Я старался. Но не зря есть бородатая байка о том, как парень пытался засунуть пастилу в бутылочное горлышко. И все это время в ушах стоял рокот прибоя, словно звуковой фон в любовном эпизоде из фильма-мелодрамы.
Тогда я скатился с нее.
- Извини. - Голос у меня сел.
У нее вырвался вздох, вздох раздражения.
- Ничего. Такое случается.
- Со мной нет. - Словно отказ этого агрегата случился впервые за несколько тысяч включений. Высоко-высоко над головой "Роллинг стоунз" и Мик Джаггер надрывались в "Горячей штучке". Судьба сыграла со мной очередную шутку. Холодная опустошенность поглотила меня. Пришло осознание того, что я, несомненно, гомосексуалист. Где-то я прочитал, что для того, чтобы быть гомосексуалистом, не обязательно иметь половые контакты с мужчинами. Ты можешь быть им и не знать этого до тех пор, пока гомик, затаившийся в твоем подсознании, не выскочит наружу, словно мать Нормана Бейтса в "Психо", и ты не запляшешь, накрасившись маминой косметикой и надев мамины туфли.
- Может, оно и к лучшему, - добавила Дана. - Пит…
- Послушай, извини меня.
Она улыбнулась, но, как мне показалось, натянуто. С тех пор я все думаю об этом. Мне бы хотелось верить, что улыбка была настоящей.
- Это все "травка". Я не сомневаюсь: без нее ты мужчина что надо.
- Это точно. - В моем голосе слышалась обреченность.
- Ладно. - Она села. - Я иду наверх. Ты немного побудь здесь, а потом тоже приходи.
Я хотел попросить ее подождать, позволить мне попробовать еще раз, но заранее знал, что ничего у меня не получится, не получится, пока не высохнет океан, а луна не позеленеет. Она натянула платье, застегнула молнию и отбыла, оставив меня под лестницей. Месяц пристально наблюдал за мной, вероятно, хотел увидеть, плачу я или нет. Я не плакал. Какое-то время спустя собрал одежду, стряхнул с нее прошлогодние иголки. Оделся, поднялся по ступеням. Пит и Дана испарились. Джо в углу лобзался с какой-то роскошной девахой. Я сел, дожидаясь, когда закончится вечеринка. Она таки закончилась.
К тому времени, когда мы вернулись в Бангор, заря отработала свою смену и над горизонтом поднялся красный диск солнца. В машине все молчали. Я ужасно устал и не хотел говорить о том, сколько горя принесла мне эта вечеринка. Я чувствовал себя совершенно раздавленным случившимся.
Мы поднялись в квартиру, я лег на диван в гостиной. Последнее, что я запомнил перед тем как заснуть, - полосы солнечного света, пробивающиеся сквозь жалюзи, да маленький коврик у батареи.
Снилось мне Скрипящее Чудище. Так же, как в детстве, я лежал в постели, по стенам и потолку двигались тени ветвей. Только на этот раз Чудище не остановилось у спальни родителей, а приближалось и приближалось, пока с жутким скрипом не распахнулась дверь моей комнаты.
Вошел отец. На руках он держал мать. С разрезанным носом. Кровь замарала ее щеки, как краска войны.
- Хочешь ее? - спросил отец. - На, бери, паршивая никчемность. Бери ее.
Он бросил мать на кровать рядом со мной, я увидел, что она мертва, и с криком проснулся. Член стоял столбом.
Глава 27
Никто не нашелся что сказать, даже Сюзан Брукс. Несказанных слов особо и не осталось. Большинство поглядывали в окна, но и там не находили ничего интересного. Народ разогнали, особой активности не наблюдалось. Я решил, что сексуальная история Сандры лучше моей: в ней присутствовал оргазм.
Тед Джонс по-прежнему буравил меня взглядом (я подумал, что отвращение в нем полностью вытеснила ненависть, и меня это могло только радовать). Сандра Кросс вновь погрузилась в собственный мир. Пэт Фицджеральд мастерил из листа бумаги самолетик.
- Мне надо в туалет! - вновь напомнила о себе Ирма Бейтс.
Я вздохнул. Совсем как Дана Коллетт под лестницей в Скудик-Пойнте.
- Так иди.
Она изумленно вытаращилась на меня. Тед мигнул. Дон Лорди прыснул.
- Ты меня застрелишь.
Я повернулся к ней:
- Надо тебе в сортир или нет?
- Я могу и потерпеть, - надулась она.
Я шумно выдохнул, как мой отец, когда злился.
- Слушай, или ты пойдешь, или перестанешь ерзать на стуле. Не хватает еще лужи на полу.
Корки загоготал. Сара Пастерн ахнула.
Вот тут Ирма поднялась и зашагала к двери. Одно очко я все-таки выиграл: Тед теперь смотрел на нее, а не на меня. У двери она в нерешительности замерла, рука зависла над ручкой. Совсем как человек, которого ударило током, когда он прикоснулся к комнатной антенне, и теперь он решается повторить попытку.
- Ты меня не застрелишь?
- Идешь ты в туалет или нет? - спросил я.
Я сам не знал, застрелю ее или нет. История Сандры оказалась получше моей, и меня это нервировало (а может, я ревновал?). Не знаю уж как, но они начали брать верх. Теперь я чувствовал, что не я держу их в заложниках, а они - меня. Разумеется, о Теде речь не шла. Теда держали мы все.
Может, я собирался застрелить ее. Хуже мне не стало бы. Возможно, в чем-то даже и помогло. Может, я избавился бы от этого безумного ощущения, будто я проснулся посреди очередного кошмара.
Ирма открыла дверь и вышла. Я даже не схватился за лежащий на столе револьвер. Дверь закрылась. Мы слышали ее удаляющиеся по коридору шаги. Она не ускорила шаг, не бросилась бежать. Мы все смотрели на дверь, словно какое-то совершенно фантастическое существо только что сунулось в класс, подмигнуло нам и вновь исчезло.
Лично я испытывал безмерное облегчение, чувство столь тонкое, что едва ли смогу описать его.
Шаги стихли.
Никто не произнес ни слова. Я ждал, что кто-то еще попросится в туалет. Что Ирма Бейтс выскочит из школы прямо на первые полосы сотен газет. Ничего такого не произошло.
Пэт Фицджеральд зашуршал крыльями бумажного самолетика. Очень громко.
- Выброси это дерьмо, - раздраженно бросил Билли Сэйер. - И так уши болят.
Пэт дерьмо выбрасывать не стал. Билли больше ничего не сказал.
Новые шаги, теперь уже приближающиеся.
Я поднял револьвер, нацелил его на дверь. Тед скалился, глядя на меня, думаю, даже не подозревая об этом. Я посмотрел на его лицо, гладкие щеки, лоб, за которым копились воспоминания о летних клубах, танцах, автомобилях, груди Сандры, где царили хладнокровие и общепринятые моральные нормы. И внезапно понял, каким он должен быть, мой последний сегодняшний приказ. Возможно, единственный за сегодня приказ. Более того, я знал, что глаз Теда - глаз ястреба, а рука тверда как камень. Он мог бы быть моим отцом, только это не имело ни малейшего значения. Его и Теда роднили отстраненность и олимпийское спокойствие: не люди - боги. Но руки мои слишком устали, чтобы крушить храмы. Я никогда не тянул на Самсона.
Его глаза, такие ясные, такие уверенные в себе, четко видящие цель, - глаза политика.
Пятью минутами раньше звук шагов меня бы порадовал, вы понимаете? Пятью минутами раньше я бы эти шаги только приветствовал, положил бы револьвер на стол, поднялся бы им навстречу, может, бросив прощальный взгляд на людей, которых оставлял за спиной. Но теперь эти самые шаги испугали меня. Я боялся, что Филбрик принял мое предложение, что он пришел, чтобы нарушить естественный ход вещей и не дать довести дело до конца.
Тед Джонс скалился.
Остальные ждали, не сводя глаз с двери. Пальцы Пэта застыли на бумажном самолетике. Рот Дика Кина приоткрылся, и впервые я заметил, что он таки похож на своего брата Дуболома с пограничным Ай-Кью, который окончил Плейсервиллскую среднюю школу после долгих шести лет. Сейчас он продолжал образование в тюрьме штата, в Томастоне, готовил докторскую диссертацию по техническому обслуживанию стиральных машин и затачиванию ложек.
Тень легла на панель из матового стекла. Я еще выше поднял револьвер, положил палец на спусковой крючок. Уголком правого глаза я видел, как класс, затаив дыхание, следит за мной, словно смотрит новый фильм о Джеймсе Бонде.
Из моего горла вырвался сдавленный хрип.
Дверь открылась, вошла Ирма Бейтс. Огляделась, ее явно не радовало, что на ней скрестились все взгляды. Джордж Йенник загоготал:
- Догадайтесь, кто придет к обеду.
Никто его не поддержал, шутка показалась смешной только Джорджу. Остальные просто таращились на Ирму.
- Чего вы так на меня смотрите? - раздраженно бросила она, держась за ручку двери. - Людям приходится справлять естественную нужду. Разве вы этого не знаете?
Она захлопнула дверь, прошла к своему столу, села.
До полудня оставалось несколько минут.
Глава 28
Френк Филбрик вышел на связь в точно назначенное время. В полдень раздался щелчок. И пыхтел он не так сильно, как раньше. Может, хотел успокоить меня. А может, решил воспользоваться моим советом. На свете всякое случается. Бог знает.
- Декер?
- Здесь.
- Слушай, это был случайный выстрел. Один из моих людей из Льюистона…
- Давай не будем об этом, Френк. Ты ставишь в неловкое положение меня и тех, кто сидит сейчас передо мной. Они все видели и понимают, что к чему. Если у тебя в голове больше одной извилины, а я думаю, это так, тебе, наверное, и самому противно такое говорить.
Пауза. Возможно, он успокаивал нервы.
- Ладно. Так чего ты хочешь?
- Совсем ничего. Все выйдут отсюда в час дня. Ровно, - я взглянул на настенные часы, - …через пятьдесят семь минут. Без задержки. Я это гарантирую.
- Почему не сейчас?
Я оглядел всех. Они смотрели на меня. Мы словно заключили контракт, скрепленный чьей-то кровью.
- Есть у нас одно дельце, - ответил я, тщательно подбирая слова. - Нам надо его закончить.
- Какое?
- Тебя это не касается. Но мы все знаем, о чем речь.
Ни в одной паре глаз я не заметил недоумения. Они знали, это точно. Оно и к лучшему, значит, удастся сэкономить время и силы. Я уже чертовски устал.
- Теперь слушай внимательно, Филбрик, - продолжил я, - чтобы потом никто не заявлял, будто чего-то недопонял, когда я объяснял последний акт нашей маленькой комедии. Через три минуты кто-нибудь опустит все шторы.
- Не пойдет, Декер. - Голос его звучал очень решительно.
Я присвистнул. Ну что за человек! Говоришь ему, говоришь, а он опять за свое.
- Когда же до тебя дойдет, что парадом командую я? - спросил я его. - Шторы будет опускать кто-то другой, Филбрик, не я. Поэтому, если ты отдашь приказ стрелять, можешь пришпилить свою полицейскую бляху на задницу и распрощаться с ними обеими.
Нет ответа.
- Молчание означает согласие, - с наигранной веселостью продолжил я. - Я не собираюсь подглядывать за вами, но и вам не советую суетиться. Если попытаетесь пойти на штурм, кое-кто из моих одноклассников может пострадать. Если будете сидеть тихо, все выйдут невредимыми, а ты останешься тем самым бравым полисменом, каким все тебя знают. Как насчет этого?
Долгая пауза.
- Будь я проклят, но ты действительно свихнулся.
- Как насчет этого?
- Откуда мне знать, что ты не передумаешь, Декер? Вдруг ты перенесешь срок на два часа? На три?
- Как насчет этого? - не отступался я.
Вновь пауза.
- Хорошо. Но если ты причинишь вред кому-нибудь из детей…