8
Это не стало боем.
Это стало истреблением, местью за Ак-Июс. Месть за вырезанные Посты. Местью за пиршественную чашу углана левой руки Байнара - чашу, сделанную из черепа майора Петрищева.
Шесть пулемётов расстреливали сбившихся в кучу людей и коней неторопливо и деловито. Всаживали очередь за очередью. Казалось, людей убивают не другие люди - но бездушная, мёртвая, не способная даже к ненависти машина.
И люди не выдержали.
Не гулявшей по их рядам смерти - они привыкли смотреть ей в лицо. Но здесь лица не было. Смерть вырывалась из шести неприметных кучек камней - замаскированных дотов. Сразиться было нельзя. Нельзя было даже погибнуть, прихватив с собой врага. Можно было умереть просто так.
Кочевники не выдержали.
Поскакали обратно - те, кому осталось на чём скакать. Побежали - те, чьи лошади бились на окровавленной земле. Вслед им не стреляли, но минное поле собрало новую жатву.
Онгоны, духи войны, обманули Байнара. Из передовой полутысячи вернулась половина.
Хан смотрел на происходящее молча, с каменным лицом. А окружающие на него. С немым вопросом: что дальше? Ответ дал не Нурали-хан. Ответ они увидели сами. Увидели то, что видели немногие из живущих - и редко кто из увидевших продолжил жить.
Увидели Дракона Неба.
9
С Шориным она не поговорила.
В крохотном холле, выгороженном из бывшей подстанции, никого из охраны не оказалось - Милена шагнула к выходной двери, успев удивиться такой странности. А потом всё происходило быстро, удивляться и ужасаться чему-либо стало некогда. Можно было лишь испугаться - но она не умела.
Дверь распахивается. Внутрь. Гена Шорин влетает спиной вперёд, как-то удерживается на ногах - но тут же оседает назад и вбок. Рука прижата к груди, там растёт красное пятно - очень быстро. Фигура в камуфляже - в холл, прыжком. Лицо замаскировано чем-то глинисто-синим, Милена не успевает понять. Пришелец атакует - без оружия, в низкой стойке. Движения его кажутся замедленными.
Милена уходит нырком. Делает ложный выпад. Чужой не купился, но явно тормозит. Она, плюнув на все хитроумные приёмы, которым научила по настоянию мужа Багира, бьёт просто, быстро и сильно. Удар незамысловатый, дворовый, надёжный и безжалостный - ногой в пах. Попала! Не среагировал! Кажется, что шнурованный ботинок уходит глубоко внутрь, сминая и раздавливая. Ожидаемого вопля нет, прежняя тишина. Лишь посторонним фоном звуки снаружи - хрип, падение тела. Там убивают. И где-то далеко, в другом мире - хлопки взрывов.
Милена отскакивает, хватается за кобуру на поясе - выхватывать её тоже учили. Но пальцы путаются. Застёжку заклинивает. Фигура в камуфляже, обязанная корчиться на полу - вновь атакует. И - ещё две появляются в дверях. Лица такие же… Нет!
Она, всё же успев удивиться, видит, что маскировка куда-то исчезла, и у первого тоже, когда только успел снять, и лица у всех трёх знакомые, и она их знает, лишь не успевает вспомнить имён, и движутся они теперь странно быстро, будто плёнку в проекторе пустили с большей скоростью, а она, наоборот, как в дурном сне, медленно-медленно поднимает левую руку, пытаясь прикрыть голову, и пальцы правой, как в густом клее, возятся с кобурой, и…
Удар.
Темнота.
Больше сопротивления в Школе никто оказать не пытался. Пришедшие уверенно принялись делать то, зачем пришли. Двигались они не ускоренно (да и в схватке с Миленой тоже). Как обычно.
10
Он приближался, вспарывая воздух. От рёва закладывало уши. Он летел прямо на них, на ставку - Дракон Неба. Он был громаден - люди казались в сравнении с ним копошащимися на земле муравьями, их копья, кончары и дротики - жалкими игрушками. Стоявшие по правую руку сотни (Дракон заходил оттуда) - не выдержали, завернули коней, понеслись вскачь. Но не слепо, куда глаза глядят - рассыпаясь по степи как можно шире, так, как уходили после проигранного боя от превосходящего противника.
Нурали-хан стоял неподвижно. Дракон летит быстрее скачущей лошади и стоит ли подставляться под удар сзади? Убитых в спину ждёт не костёр и курган - в лучшем случае безвестная, кое-как присыпанная яма в степи. И детям их не стоит рассчитывать на белый ханский войлок.
Отичей-нойон, углан правой руки, старый битый лис, стоял рядом. Смотрел, подняв голову, на стремительно несущегося Дракона. Караулчи хотели вскочить в сёдла и дать камчи коням - не смели. Неизвестно, как убивает Дракон - по приказу же хана могут умерщвлять день, и два, и три, - и каждый день покажется адской вечностью.
…Над вершиной кургана пилот, капитан Колёсник, взял чуть выше - небольшая кучка кочевников стояла неподвижно. А как далеко и сильно они мечут короткие, с руку длиной, дротики - на Девятке хорошо знали.
Нурали, подумал Гамаюн при виде высокого человека в сверкающем на солнце шлеме. Приказал:
- На разворот. И помедленнее.
И прошёл к раскрытому люку, сжимая в руке небольшое послание хану.
…Дракон не атаковал. Прошёл почти над головами, мелькнув сероватым брюхом. Ветер вздымал пыль. Кони бесились, рвали поводья из рук караулчи. Дракон сделал круг и снова пошёл на курган - медленно, словно о чём-то раздумывая. Маленький предмет отделился от громадной туши, кувыркнулся, отброшенный мощным дыханием дракона и упал шагах в тридцати от стоящих. Дракон заложил второй круг.
Хан подошёл к небесному посланию медленно, осторожно. Отичей-нойон - сзади и справа - напружиненный, рука на кончаре. От Карахара, повелителя Драконов, можно ждать всего. Караулчи остались на месте.
Это оказался дротик - обычный степной джерид. Необычным было послание, им обозначенное. Точнее, два послания - обычно исключающие друг друга в нехитрой степной дипломатии. Острие дротика пронзало кусок бараньей шкуры, что значило: эта земля наша и мы не уйдём. В контуре шкуры легко угадывались очертания полуострова, где Нурали-хан последние четыре года разбивал ставку в конце весны и начале лета.
Но - древко надломлено. Приглашение к переговорам. Дракон завис поодаль, рыча и сотрясая воздух…
…Гамаюн смотрел: что сделает хан? Повернётся к дротику спиной? Или возьмёт, поднимет с земли? Война или мир? Пак говорил, что большая драка степнякам не нужна, но…
Хан поднял дротик. Мир. Или, по крайней мере, - попытка о нём договориться.
11
Василёк опять стоял на вышке - второй раз за сегодня.
Собственное его дежурство наступило сейчас - когда в раскалившейся за день железной кабине испытываешь ощущения молочного поросёнка, оказавшегося в духовке. Сходство полное, даже из степи несёт резким и дурманящим запахом высыхающих на солнце трав - ни дать, ни взять пряности, коими радушная хозяйка обильно приправила гвоздь своей кулинарной программы. Правда, запекаемые Пятачки не имеют при себе штык-ножа, гранат и автомата с полным боекомплектом - к великому счастью для любительниц блеснуть оригинальным блюдом…
Утром же Василёк отдежурил за другого - попросил его о такой услуге ефрейтор Бережных. Трудно отказать в ненавязчивой просьбе двухметровому парню с пудовыми кулаками, отслужившему полтора года - да Василёк и не хотел отказывать. По утрам теперь, в начавшиеся каникулы, ходила на "партизанку" Женька…
Втайне он надеялся, что сегодня она сходит окунуться ещё раз - денёк выдался жаркий. Надеялся и часто мечтательно поглядывал не в степь, а на проход между гаражами. Он вообще был мечтательным парнем, Василёк, - и встающие перед мысленным взором картины порой напрочь заслоняли происходящее рядом.
Эта мечтательность спасла его от судьбы караульных с двух соседних слева вышек (остальные скрывала из вида складка местности). Те, повинуясь непонятно откуда пришедшему желанию, спустились из кабин, оставив оружие наверху - будто и не слышали недавно стрельбы и взрывов на другом конце периметра. Спустились и равнодушно, ничего не видя вокруг, стояли у подножия вышек - пока не рухнули на мёртвую, покрытую каменной крошкой землю запретки - заколотые скупым расчётливым ударом в сердце.
Василёк, увлечённый мечтами, не почувствовал предательского зова. И, повернув случайно голову влево, увидел то, что происходило на самом деле, - а не то, что ему хотели показать.
Чужие!
Полтора десятка чужих быстро приближаются по запретке. Лица замаскированы. Камуфляж. Оружие странное. А у соседней и следующей вышек валяются двумя кучками словно бы тряпья часовые… Василёк грубо нарушает устав - не окликает, не делает предупредительный выстрел. Стреляет на поражение.
Очередь. Вторая. Фонтанчики пыли чертят бесплодную землю. Пересекаются со стремительно надвигающимися фигурами. Те не обращают внимания. Бронежилеты, мелькает у Василька. Он старательно выцеливает голову переднего, давит на спуск - до конца магазина… Автомат скачет в руках, конец очереди уходит в никуда. Но глинистое лицо раскалывается, нападающий рушится. Руки и ноги бесцельно дёргаются.
Второй магазин. Очередь - мимо. Вторая - есть! Не нравится? Залегают, пытаются вжаться в крохотные неровности. Рвутся вперёд по двое-трое, короткими перебежками. Василёк совсем не призовой стрелок - попасть в головы стремительных фигур трудно - и они всё ближе. Василёк кидает ручную гранату - торопливо рванув кольцо и не выждав секунды полторы-две, как это делают профи. Но удачно. Рубчатый мячик, подскочив, подкатывается прямо к залёгшему. Тот протягивает руку - отшвырнуть собственную смерть. Не успевает. Взрыв.
Васильку повезло, хотя он этого не знает. Нападавшие лишились командира. Недолгая растерянность. Никто не берёт на себя ответственность - уходить, не выполнив приказ, или добивать любой ценой упрямую вышку.
Ситуация решает за них. Изнутри периметра - четверо в камуфляжной форме. Двое из них тащат длинный свёрток. Именно им здесь обеспечивали бесшумный прорыв…
Василёк вставляет третий магазин. Стреляет. В Другую сторону, по прибывшей четвёрке. Передний падает, остальные залегают. Издалека - рёв моторов. Идёт помощь. Тогда один из нападавших пускает в ход оружие, которое никак не должен был применять.
Василёк валится навзничь, схватившись левой рукой за горло. Правая продолжает давить спуск. Пули сверлят железо крыши, кабина гудит погребальным колоколом. Нападавшие подхватывают свёрток у вновь прибывших, подбирают своих убитых - всех. Торопливо бегут за периметр, по расчищенной ночью от мин дорожке. Бесшумный уход не получился. Вереница фигур скрывается за невысоким холмом на берегу - как раз через него ходила купаться Женька. Второпях никто не замечает, что один из пришедшей четвёрки незаметно отделился от своих и метнулся обратно. В Девятку.
Чуть позже из-за гаражей выскакивают бэтээры. Опоздали. Водители матерятся, мчали в объезд, от водозабора прямой дороги не было. Но непоправимого не случилось, периметр не прорван.
Они не знают, что то главное, ради чего затевался и путч, и прорыв Нурали-хана, - произошло. Именно здесь.
XV. Мужской разговор
1
У вертолёта Гамаюна встретил Стасов:
- К генералу, срочно.
Срочно так срочно. Гамаюн сел к нему в "уазик", сзади - трое автоматчиков из службы Звягинцева. Из Отдела, что интересно, на вертолётной площадке никого. "Арест?" - подумал Гамаюн с каким-то даже ленивым любопытством. Оружие, однако, орлы Стасова у него не забрали. Ну да это ненадолго, стволы при входе в штаб у всех отбирают…
Двух других крокодилов, кстати, на площадке при их возвращении не оказалось - к чему бы? Гамаюну было всё равно - делать что-либо и думать о чём-нибудь он не хотел. У любого мозга есть свой сенсорный предел - максимум входящей информации и внешних факторов, на которые он может адекватно отреагировать за определённый промежуток времени. Гамаюн подумал, что свой предел он сегодня уже превзошёл… Подполковник слегка ошибался.
…Таманцев сидел один за своим столом - там же, где проводил совещание. Без заполнявших его людей кабинет казался огромным и несколько зловещим.
Генерал начал без долгих предисловий:
- Пока ты парил в воздусях, Сирин умер, - сказал он сухим и безжизненным голосом. - Задохнулся. Асфикция. Не механическая. Внешних следов отравления нет. Орлы Кремера срочно колдуют со вскрытием - но не гарантируют ничего без нормальных тест-систем и грамотных токсикологов. Ну и как тебе это нравится?
Гамаюну это не понравилось. Смерть Сирина - само собой. Но ещё не нравились слова генерала и не нравился тон. Не нравились глаза и лицо. И - пальцы, нервно барабанящие по тому самому ларцу. По ящичку с серебряной отделкой (да что же это за талисман, чёрт возьми?!)… Таманцев - и нервы?! Час с небольшим назад, когда решалась судьба путча и выяснялось, кто засевшая в штабе крыса - тогда он оставался спокоен и холоден как лёд. Что же стряслось, пока подполковник "парил в воздусях"? Всего лишь загадочно умер Сирин, в чём генерал, похоже, пытается обвинить начальника Отдела?
Гамаюн спросил прямо, в лоб, официальным тоном и на "вы":
- Вы обвиняете меня в преступной небрежности, товарищ генерал-майор? Или в преднамеренном отравлении арестованного?
Таманцев глядел на него с тяжёлым прищуром.
- А ты не ершись. Лучше посмотри сюда…
Генеральский палец незаметным касанием надавил какую-то выпуклость на серебряной отделке ящичка. Ларчик оказался с секретом, но открывался просто. Правда, несколько неожиданно - массивная крышка осталась на месте, а торцевая стенка разломилась пополам и на правую ладонь генерала резко выскочил некий предмет, тоже отделанный серебром.
- Вот, подарили бывшие потенциальные противники, а ныне союзники в контртеррористических и прочих операциях, - сказал генерал без всякого выражения. - Капсюльный кольт тысяча восемьсот какого-то года - точная копия. Только чуть переделан под патроны нынешнего сорок пятого калибра… Нравится?
Восьмидюймовый ствол заокеанского подарка был направлен на Гамаюна. Прямо в лоб.
2
"Двадцать лет спустя, - подумал Гамаюн. - Как в романе - в том, где постаревшие мушкетёры оказались по разную сторону баррикад и скрестили шпаги".
Двадцать лет спустя…
А когда-то, двадцать лет назад, капитан Таманцев так же сидел со своим земляком-кубанцем лейтенантом Гамаюном. Здесь, на Девятке. И говорили они о другом. Таманцев клялся, что всё равно прорвётся из этой дыры наверх, и опять будет писать рапорт в академию - плевать, что нет руки в верхах и протекции. А Гамаюн… Он сейчас и сам не помнил, что думал и говорил тогда - год назад закончивший училище лейтенант.
Таманцев добился своего - шёл наверх медленно, но уверенно. А Гамаюна жизнь бросала по синусоиде - то вверх, то вниз…
Очередное падение случилось три года назад - когда подполковник, миротворствуя, в результате красивой контрразведывательной операции взял шестерых вооружённых бандитов - и тут же расстрелял после короткого допроса. Бандиты оказались не простые, с политической окраской - поднялся до небес вой о превышении полномочий и отзыве мандата миротворцев. (Хотя программа бандюков была незамысловата: перебить всех русских, и всех абхазов, и все иные нацменьшинства и, заодно уж, половину грузин - как сочувствующих врагам нации… Но - политические!)
Два года в Чечне мало исправили положение. Ни Москва, ни Питер не светили, не говоря уже о загранице - и Гамаюн ухватился за предложение ехать на Девятку. Тем более когда узнал, что здесь опять Таманцев - генерал-майором…
Но прежние отношения старых друзей не вернулись…
3
- Ты посмотри, Лёша, как интересно всё получается. Куда не кинь - всё на тебе сходится. Десять лет тебя на Девятке не было - и вдруг возвращаешься. И с твоим именно появлением вся свистопляска начинается. Не с моим, и не с Сиринбаева приездом. Случались ведь и раньше пробные включения "двойки". Все режимы пусть не разом, но прокатывали. А теперь назвали на большой Прогон шишек, своих и закордонных - бабах! - и все мы у чёрта в заднице, причём в каких временах этот чёрт шляется - неизвестно. Но что интересно: все большие люди, чью безопасность подполковник Гамаюн обеспечивать прибыл - тю-тю! За стеклом остались - не докричаться, не достучаться. А подполковник - вот он, передо мной сидит, живой-невредимый. Совпадение?
"Я тебе не мальчик, чтобы на мне такие подходы пробовать", - зло подумал Гамаюн. Приём, действительно, старый как мир: обвиняй подследственного в чём-то крупном, чего он заведомо не совершал - глядишь, расколется или проговориться о реальных грешках. Всё так… Но… Совсем не нравились Гамаюну глаза Таманцева.
Недаром ведь следователи садятся спиной к свету или слепят допрашиваемых лампами - голос и вазомоторику можно научиться хорошо контролировать, а вот глаза выдают фальшь. Игры и бутафории сейчас в глазах Таманцева не было. Было что-то другое. Словно он действительно верил в то, что говорил. Если так - дело плохо. Путч, отключение, измена в штабе - и все эмоции внутри, ничего наружу… Крыша поехала у генерала? Или тот же симптомчик, что прорезался у Гамаюна перед самым явлением Гриши Зорина с автоматом наперевес? Нет, не нравилось всё это Гамаюну - особенно в сочетании с дулом сорок пятого калибра, до сих пор направленным в его сторону. А для силовых решений позиция аховая - через широченный стол с нужной быстротой генерала не достанешь; можно, конечно, резким нырком уйти от первого выстрела - но пуль останется в барабане четыре - долго в догонялки с ними не поиграешь…
Генерал продолжил, задав неожиданный вопрос:
- Слушай, ты наркотой, часом, не балуешься? А то тут мне Кремер документик передал - посмеяться. На двадцати трёх страницах один мудрила мысль доказывает: дескать, весь мир есть совокупность наших ощущений. А поскольку стал он, мир, вокруг Девятки явно бредовым и нереальным - стало быть, пребываем мы в чьём-то бреду, скорей всего наркотическом. Закумарил, сука, и сны видит - а мы всё это дерьмо расхлёбывай… Одно неясно: почему в этом сне-бреде всё на пользу товарищу Гамаюну идёт, а? Кем ты сюда приехал - разведённым опальным подполковником, которому два года уже третью звезду задерживают. А сейчас? Карахар, гроза Великой Степи! Второй человек на Девятке, хоть есть и постарше званиями… Или первый? Женился, опять же, на самой красивой женщине в городке. Что скажешь?
Не-е-т, Таманцев не спятил… Глаза генерала смотрели цепко и трезво. Что-то он сказал сейчас важное во всей этой словесной шелухе, и ждал на это "что-то" реакции - но Гамаюн не мог понять, на что.
- Вот как… - протянул подполковник, не пытаясь замаскировать издёвку. - Значит, раньше у нас три версии имелось: мы в прошлом, мы в неимоверно далёком будущем, и мы не пойми в каком параллельном мире… Теперь, для полноты, четвёртая появилась: вся Девятка имеет место в затаённых мечтах подполковника Гамаюна. Замечательно… Какой вариант выберете, товарищ генерал-майор? Может, подсказочку попросите? Пятьдесят на пятьдесят? Или умному другу за советом позвоните?
- А ты не хами, Лёша, - сказал Таманцев. Очень устало сказал.
Положил револьвер на стол, брезгливо оттолкнул рукой. Провёл ладонью по лицу. Посмотрел на Гамаюна - и во взгляде не осталось ничего, кроме тоски. Таким подполковник видел Таманцева лишь один раз - сразу после Прогона.
Генерал снова заговорил. Голос был никакой: