Зима выдалась кошмарная. "Двойка" и "единичка" лишились развешанных по стенам тэнов - не хватало, ладили самодельные. Нихромовая проволока на чёрной бирже стала дороже спирта и сигарет - её по привычке натягивали между рамами двойных окон, пока не додумались, что эти промежутки лучше всего набить старым тряпьём, тепло ценнее света - стали навивать самопальные спирали на что попало; мазут в резервных (уже в резервных!) ёмкостях убывал, как первач из бутыли в тёплой компании; изношенные электросети не выдерживали тройной нагрузки - коротило-искрило-вспыхивало; пополненная добровольцами пожарная команда не знала сна и отдыха… В конце концов накрылась подстанция - конкретно накрылась, на три недели авральных работ. И, по закону подлости, - ровнёхонько тридцать первого декабря, вечером, - праздник был грустный. Началась эра буржуек и каменок, сожгли всё, что горело, нужное и ненужное - дети, невзирая на запреты, шастали в степь сквозь весьма тогда прозрачный периметр, за вязанками тоненьких ломких стеблей, сгорающих быстро, как порох… А разъезды кочевников, пусть немногочисленные, добирались и тогда к Девятке с ближних зимовий… Работы Гамаюну хватило. Он работал - жестоко. Для первого впечатления. Здесь встречают не по одёжке - по оружию и умению им владеть. Тогда, зимой, он и заработал своё прозвище, которым пугали детей даже на дальних кочевьях.
Тяжкая была зима. Они перезимовали, выжили.
Но на подходе лето - и тоже очень хочется выжить…
4
- Товарищ подполковник! - пулемётчик вытянулся, выкатил грудь колесом. - Докладывает сержант Гнатенко! За время моего дежурства непредвиденных происшествий не случалось! В шесть часов полёта три минуты от второго причала отвалили три маломерных судна согласно приказу полковника Радкевича! На острова поплыли, за яйцами…
Последние слова сержант-контрактник произнёс не по-уставному грустно… Видать, опостылела яичная диета. Ничего, скоро сайгаки пойдут сплошным косяком к летним пастбищам, разговеешься…
- Вольно! Продолжайте несение дежурства, - Гамаюн шагнул вперёд, по въевшейся привычке проверять всё и всех провёл пальцем по не успевшему нагреться на солнце металлу ДШК.
Смазки оставлено куда больше, чем рекомендует наставление по стрелковому делу. И правильно - здесь, над озером, от мельчайших, невидимых глазу капелек солёной воды, металл ржавеет мгновенно… Молодец Гнатенко, бережёт оружие - а его, оружия, мало, и большей частью устаревшее, и спасённое от утилизации, и восстановленное буквально из металлолома.
Эти, к примеру, ДШК лет тридцать назад составляли всю хилую местную ПВО "двойки" и "единицы" - главных объектов, ради которых и существовал весь невеликий городок, не обозначенный на картах, - Балхаш-9. По-серьёзному с воздуха их прикрывал ныне канувший Прибалхашск - истребителями-перехватчиками и зенитно-ракетными дивизионами. Потом пулемёты заменили "Стрелой-2", ещё позже - "Стрелой-3", и они лежали себе в консервационной смазке и дождались-таки своего часа, когда выяснилось, что озеро стало после Прогона не только куда солонее, но и гораздо глубже. И что завелись в неведомых глубинах невиданные зверюшки - крупные и опасные.
Но Гнатенко молодец, надо сказать Румянцеву, пусть отметит парня.
Разговор с сержантом происходил в декоративной башенке, венчающей край утёса и навевающей мысли о старинных замках, о Вальтере Скотте, о доблестном рыцаре Айвенго и о других доблестных и не очень рыцарях. Безымянный архитектор, решивший облагородить вид городского пляжа Девятки, именно этими мыслями и руководствовался, а также воспоминаниями о Ласточкином Гнезде в Крыму. Облагородил. И получилось красиво. Дембеля прощальный снимок в альбом делали на фоне башни - традиция. На смотровой площадке звучали вечерами юные голоса, звенела гитара и проходили всякого рода инициации: первая сигарета, первый поцелуй, первый прыжок с зубца вниз, в озеро (метров двадцать до воды, между прочим, попробуй-ка даже не ласточкой, даже солдатиком, слабо? - стать мужчиной так куда почётнее, это не табак смолить и не губами по губам елозить).
Когда с озера сошёл лёд, Гамаюн безапелляционно конфисковал эту готическую фортецию. Под пулемётную точку. После первых жертв айдахара. А зубцы к чёрту сломал - для стопроцентного сектора обстрела. Не в романе живём, не до романтики…
5
…Три судёнышка подходили с озера. Переднее и замыкающее топорщились стволами, на палубах краснели бочонки глубинок. На идущем посередине - вёдра и ящики, с горой наполненные яйцами. Интересно, кто кого переупрямит - птицы, привыкшие от века гнездиться на трёх островках в паре километров от берега или полковник Радкевич, регулярно уже месяц собирающий несомые ими яйца? А они, бедолаги, несут новые. Надо бы объявить мораторий, а то следующей весной…
Гамаюн оборвал сам себя, поняв, что просчитывает планы уже не на дни и месяцы вперёд - на годы. Не стоит. До отключения - не стоит.
Он вышел из айвенговской башни, и прошёл соединяющий её с берегом мостик, и собирался продолжить прогулку по-над заминированным безлюдным пляжем, и проходил мимо "шилки" с неисправной ходовой, используемой как неподвижная огневая точка, и хотел о чём-то спросить её наводчика, когда…
Нет, его не убили. Даже не попытались. Просто взревели ревуны (тавтология, но так и было). А колокола громкого боя - забили. Тревога. Наводчик метнулся мимо Гамаюна, не спрашивая дозволений и разрешений, - всё правильно, всё на рефлексах, не зря гоняли.
Гамаюн прикрыл ладонью глаза от солнца. Неужто Верблюд? Да нет, не может быть. Тут мелковато, такой громаде не поднырнуть, не подплыть скрытно.
Три моторки действовали как и положено по сигналу тревоги: очищали батареям сектор стрельбы - закладывали широкую дугу, в сторону от причалов и пляжа, - выпустив вперёд безоружную. Вслед им под водой быстро, быстрее судёнышек, двигалось нечто - невидимое, угадываемое лишь по возмущениям поверхности. Большое и опасное нечто. Догоняло. Совсем радом… Все артсистемы - бесполезны. Если не жертвовать людьми и лодками.
Ну, бля, Гнатенко!!! Давай!!! Им ведь ни хрена с лодок под таким углом не видно… Лупи! Не жалей патронов! Огонь!!!
Гнатенко его не слышал, но и сам знал службу, звук от ДШК перекрыл и рёв ревунов, и бой колоколов. Вода вскипела - там, где колебалась над массивной невидимой тушей. И плыл там, конечно, не Верблюд.
Там плыл айдахар.
Водяной змей.
Тревога оказалась почти учебной. Айдахар наскочил молодой и мелкий - длиной метров двадцать, много двадцать пять. И, похоже, учёный. Из местных, а не заплывший издалека по весне. Чтобы отпугнуть змея, достаточно оказалось двух длинных очередей Гнатенко. Пули, ясное дело, сквозь слой воды и толстую шкуру даже не пощекотали айдахара, но характерные звуки их ударов по воде были твари знакомы. И она поспешно отступила вдаль и вглубь.
Все расчёты сработали идеально - и у "шилок", и у безоткаток.
И у бомбомётов: эти самодельные конструкции метали посредством порохового зарядика здоровенные красные бочонки - боевые части от старых зенитных ракет С-75. Атак с воздуха на Девятку не предвиделось, да и семьдесятпятки давно списаны и утилизированы, но зачем-то сохранённые БЧ теперь неплохо играли роль глубинных бомб. Убить айдахара могли лишь практически прямым попаданием - но отпугивали надёжно, даже самых матёрых. Хотя против Водяного Верблюда вся их артиллерия - и самопальная, и штатная - не смотрелась. Это вам не айдахар, не уж-переросток с непомерным аппетитом.
6
…Водяной Верблюд действительно смахивал на одноимённую сухопутную тварь. Издалека. Очень издалека. Двумя торчащими над водой горбами и надменно-верблюжьей головой на длинной шее.
А вблизи… Да… Вблизи он тоже выглядел как верблюд- насмотревшийся фильмов про Годзиллу и Кинг-Конга, и свихнувшийся на этой почве, и покинувший свою верблюдицу с верблюжатами, и ушедший в жизненный поиск. И нашедший в том поиске бесхозно брошенный мировой стратегический запас анаболиков, стероидов и гормональных ускорителей роста. И в одночасье пресловутый запас сожравший - со всеми вытекающими последствиями. И отбросивший в результате копыта, и отрастивший взамен ласты, и перешедший на водно-двоякодышащий образ жизни.
Что там ваш занюханный Лох-Несс, господа шотландцы. Тут один клык с лоховатую Несси будет…
По счастью, думал Гамаюн, вблизи клыки Водяного Верблюда им довелось лицезреть один раз - когда двугорбый житель глубин нежданно-негаданно решил десантироваться на городской пляж Девятки. Один раз - но этого хватило. Они стянули к пляжу и пустили в ход всё, что у них было. Всё, кроме ядерного заряда, которого у них не было. И всё оказалось детскими игрушками, комочками жёваной бумаги из трубочки - монстра они не убили. И не ранили. И даже не напугали. Скорее - смертельно ему надоели. Верблюд плюнул на этот негостеприимный пляж и уплыл. Плюнул в буквальном смысле - поверхность береговой скалы на нескольких десятках квадратных метров разъело, как кислотой.
"Чем, интересно, этот дромадер-бактриан питается?" - подумал Гамаюн без всякого интереса. Такая мысль приходила ему на каждой прогулке, при взгляде сверху на изжёванную и выплюнутую Верблюдом пляжную кабинку для переодеваний (тонны две металла и железобетона - пляж возводил стройбат, на века). Вопрос был риторический. Раз живёт - чем-то питается. Может, айдахарами. Может, тюленями. Может, ежегодными девственницами от окрестных племён.
7
…Шаланды, полные яичек, причалили - прямо на пляж, всё по инструкции. Высоковато, конечно, бегать по бетонной лестнице с ящиками, но под дулами береговых батарей надёжнее. А бойцам тренировка полезна.
Гамаюн пошёл дальше, в сторону от озера.
Дальше стояли руины тридцать второго и тридцать первого домов. Напоминали они о Сталинграде, и о вспарывающих камень и кирпич фугасах, и о фельдмаршале Паулюсе, выползающем из-под схожих развалин с поднятыми передними лапками.
Но бои здесь, что характерно, не шли - не докатился германский блицкриг до прибалхашских степей. И фугасы иных супостатов из-за периметра не залетали. И Паулюс, понятно, в подвалах этих трехподъездных домишек не сшивался… Всё разгромили свои - за одну ночь. Зимой (уже после Прогона) дома расселили и отключили от света и тепла в целях экономии. Дабы перевести в личный генерала Таманцева резерв жилого фонда. Ага. Перевели. Всю ночь тени-морлоки копошились в опустевших зданиях - к утру остались лишь стены и перекрытия. Окна, двери вместе с косяками, паркет и линолеум с полов, сантехника, электрика - всё под метёлку. Обошедший утром оба дома Гамаюн обнаружил лишь два относительно пригодных к употреблению предмета: забытую на гвоздике в ванной мочалку средней степени изношенности и выцветший древний постер Саманты Фокс, причём о левую грудь секс-дивы кто-то долго и старательно гасил окурки. Гамаюн вполне мог выяснить, кто, но не стал…
Никто из домов-призраков на него не покусился. Хотя местечко идеальное - никто не будет канючить под руку: "ну дай, дай пальнуть!", узнав, что собираются покончить с опостылевшим начальником Отдела. И дорожек для отхода - куча. Но руины молчали.
Значит - и дальше не убьют. Дальше людно, дальше не с руки. Отлично. Наша благодарность "орлятам" и их штабу. И их рядовым членам, не допустившим нарушения приказа и партизанской самодеятельности. Нервы не шалят, руки не дрожат, всё под контролем, всё идёт по плану заговорщиков. И Гамаюна.
…Он шёл в сторону штаба чуть быстрее обычного - возня с айдахаром сбила график прогулки. Тут в него и выстрелили. И - попали.
II. Женька
1
Она спустилась с откоса у шестьдесят второго дома, крайнего в городке, и пошла к гаражам.
Гаражи стояли двумя рядами. Один - вдоль мелководной бухточки (опасные жители озера в эту лужицу не заплывали). Здесь хранились лодки. Моторки. Катера. Замки и двери ржаво-безжизненные - на рыбалку в озеро теперь не выйдешь. И на закате знакомую девушку по гладко-зеркальной воде прямым курсом на полуутонувшее солнце - не покатаешь. И в город Балхаш, по магазинам, напрямик, не объезжая долгой степной дорогой озеро, - не сгоняешь. Катера уныло ржавели в темноте гаражей - кроме самых больших, реквизированных Отделом на нужды береговой охраны.
Во втором ряду - хоромы автолюбителей. Здесь владельцы появляются чаще, но не особо - за периметр выезжают колонны или конвои, где легковушкам места нет. А невеликие расстояния Девятки и пешком одолеть можно… Да и бензин стал дороже спирта. Женькин папа, впрочем, пешком передвигаться не любил, и добился-таки служебного горючего, и по утрам подбрасывал её до школы… Но свой "жигулёнок" держал под окном - жили они от гаражей далеко (по меркам Девятки, понятно).
Женька проскользнула между кладбищем кораблей и автокладбищем. Двинулась прямиком к периметру, пытаясь издалека углядеть, кто стоит на крайней вышке. Василёк? Похоже, он… Точно он. Тогда проблем не будет.
- Привет, - она помахала, остановившись в тени кабины, наскоро сваренной из листов котельного железа - солнце припекало всё сильнее, даром что май месяц. Улыбнулась, прекрасно зная, как действует её улыбка на таких вот тонкошеих, восемнадцати-девятнадцатилетних Васильков.
Он промямлил что-то восхищённо-невразумительное.
- Я схожу, окунусь? - Женька улыбнулась ещё раз, стараясь вложить в улыбку некое сожаление: дескать, жаль, что ты на посту, а то бы пошли искупаться вместе, туда, на дальний "партизанский" пляж, куда никто сейчас и не ходит, и где можно купаться как хочешь и с кем хочешь - вдали от сторонних глаз.
Ну как он мог запретить?
Периметр она обошла - заграждения далеко в воду не уходили. Считалось, что водные обитатели стерегут Девятку лучше бетонных плит ограды, колючей проволоки и минных полей. Не совсем так, но знала об этом одна Женька - и не говорила никому.
Она приподняла платьице и прошагала озером. Василёк - тощий, с выгоревшими ресницами - смотрел ей вслед. Женька знала: смотрит - и отпустила подол на десяток шагов позже, чем могла. Скучно ему стоять там…
Васильку было не просто скучно - тоскливо до безнадёжности. Призвали его в прошлом году, глубокой осенью - аккурат перед Прогоном. Думал - попал почти на курорт: солнце, фрукты, озеро как море. И, в отличие от солнечного Кавказа, - вражеские пули не летают. Ага, попал так попал… Вот те солнце - загорай, вот те море-озеро - с вышки поглядывай, вот те фрукты - облизывайся. Пули, правда, не летают. Летают дротики.
Он тоскливо смотрел на невысокий холм, за которым исчезла Женька - скалистый кряж полуострова здесь сходил на почти на нет, степь полого спускалась к озеру… Смотрел - и поневоле представлял, как там, на "партизанке", куда Женька минут через десять дойдёт, она стянет через голову платьице, под которым у неё ничего, как поднимет руки, вынимая заколку из копны чёрных волос, как побежит к воде, и что у неё при этом будет упруго подпрыгивать, и что заманчиво покачиваться, и… Воображение Василька работало бешено, куда там видеопорнушкам - работало в цвете, в звуке, в запахе, со стереоэффектами. Глаза его закрылись, дыхание участилось, рука рванулась вниз, чуть не оторвав с мясом пуговицы хэбэшных форменных брюк третьего срока…
Он не был маньяком или извращенцем-педофилом. Но из без малого восьми с половиной тысяч обитателей Девятки особы женского пола составляли меньше семи процентов - и одиноких женщин не имелось. Все заняты. Ну, почти все - но шансы солдатика-первогодка в пудовых кирзачах и форме на два размера больше… о чём тут говорить…
Рука двигалась всё быстрее. Учащённое дыхание Василька перешло в лёгкое постанывание.
Жить ему оставалось восемь с небольшим часов.
2
Женька в гипермногодетном семействе Кремеров оказалась генетическим казусом.
Кто был в этом виноват: старик Мендель, или Вейсман (тоже не молоденький), или нобелевский лауреат космополит Морган, или гениальный практик Мичурин, или хитро-бездарный практик Лысенко, или многочисленные последователи упомянутых пяти личностей - неизвестно.
Лицам, по глупости своей или нетрезвости осмелившимся предположить, что полтора десятка лет назад послужил причиной казуса кто-то из сослуживцев или соседей майора Кремера - таким дуракам майор долго смотрел в глаза и предлагал тихим до страшности голосом на выбор: получить от него незамедлительно в морду или прогуляться завтра на рассвете за периметр с двумя табельными ПМ. Дураки мгновенно трезвели, растерянно смотрели на пудовый кулак, лихорадочно вспоминали результаты последних стрельб - и в большинстве своём на глазах умнели. А поумнев - первым делом просили прощения у Кремера. И у Эльзы, супруги майора. Та, добрейшей души женщина, прощала поумневших, а хроническим дуракам безвозмездно и вне очереди вставляла потом зубы - работала Эльза Теодоровна (до 1989 г. - Елизавета Фёдоровна) стоматологом-протезистом.
Сам майор полагал, что нагадил тут всё-таки Мендель со своим законом независимого расщепления генных признаков. Иногда, выпив (пил Кремер по-немецки, редко и аккуратно), рисовал колонны и шеренги мушек-дрозофил с крылышками разного колера и типоразмера. Соединял насекомых стрелочками и значками брачных союзов. Потом давал мушкам имена: "дедушка Фридрих", "прабабушка Паулина" и т. д. и т. п. - историю рода Кремер знал превосходно и в лицах. А его семейный альбом начинался с дагерротипов середины девятнадцатого века, сохранённых на всех виражах судьбы (разгон республики поволжских немцев и выселение в Казахстан - это всё мелочи, орднунг есть орднунг). В результате долгих объяснений становилось относительно ясно, отчего Женька так непохожа на остальных Кремеров - белобрысых и веснушчатых.
А ей было всё равно. Она себе нравилась.
Другим - тоже.
3
Взбудораженное воображение Василька не ошиблось - она стянула платье через голову именно так, как он себе представлял. И - ещё один плюс наблюдательному дозорному - под платьем действительно ничего не оказалось. Сверху видно всё - знайте это, девушки, гуляющие под сторожевыми вышками…
Но полным провидцем солдатик всё же не стал - к воде Женька не побежала. Осторожно подошла, пощупав ногой, - в мае на "партизанке" вода могла быть всякая. Прогревалась несколько дней спокойно - входишь как в молоко. Заветрило ночью с берега, отнесло тёплую, поднялась холодная - зуб на зуб не попадает… Женька купалась здесь уже три недели. А до этого больше месяца приходила просто посидеть на берегу. Посидеть не в одиночестве…
Фрау Эльзу от преждевременных седин и глубоких стрессов спасло единственно незнание факта, куда дочь ходит каждый день после школы (теперь - с утра, занятия кончились).
И - с кем встречается при этом.
Вода оказалось средней паршивости, и купаться Женька не захотела. Одна - не захотела. Легла на нагревшийся, но не раскалившийся плитняк. Легла на спину, раскинув руки, закрыла глаза… И уплыла. Не в озеро - в мечты.
…Она была красивой, очень красивой. Её сестёр тоже не считали дурнушками, вполне миленькие пикантные пышечки, но Женька… Хотя Девятка стала раем для не блещущих красотой (и умом) девушек. Город женихов, как знаменитое Иваново - город невест. Но Женька и в Иваново имела бы все шансы…