Прыжок в будущее из настоящего момента времени ВВ совершить не мог. Вернее, мог - но с результатом совершенно непредсказуемым. Плавающее по морям судно имеет примерно те же шансы пересечь океан и причалить в нужной точке иного континента - если в эфире будет сплошной треск помех, стрелка магнитного компаса начнёт скакать взбесившимся кузнечиком, а гирокомпас вместо законной Полярной звезды примет за ориентир корабельный камбуз. Если осложнить дело (для того же невезучего судна) штурманом-алкоголиком, пропившим все лоции, и плотной облачностью, навсегда закрывшей звёзды, и отсутствием за оными облаками навигационных спутников, и вредителями-троцкистами, злонамеренно пробравшимися в смотрители всех маяков, - то станет ясно, что мореплавателей ждёт отнюдь не "Голубая лента Атлантики", а скорее печальная участь "Летучего Голландца".
В схожее положении попал и Верблюд - и причиной тому стали (станут) собственные его действия. Вневременной кокон, окруживший 13Н7. Породившая его последняя осмысленная команда восьмипалого (чьё иссохшее тело отправилось недавно на утилизацию) вызвала темпоральный вихрь невиданной силы, уничтоживший все хрономаяки на протяжении почти двух тысячелетий. Билет в прошлое для ВВ и всего, что его окружало, оказался в один конец. Верблюд мог восстановить цепочку маяков - и восстанавливал. Но для завершения работы должен был попасть в начало двадцать первого века вместе с естественным ходом времени.
А сейчас он. мог прыгнуть в прошлое. Мог вернуться. И не более того…
…ВВ медленно дрейфовал почти на середине озера… Берег виднелся на экране едва различимой полоской у горизонта. Женька пояснила свою идею:
- Мы затопим его навсегда. Точнее, до самого Прогона. Иначе со всеми, кто остался там… тогда… может случиться то же, что и с родиной восьмипалых… Исчезнут. Или никогда не появятся… И мы никогда не родимся. Но будем жить - без прошлого и без будущего.
Гамаюн не возражал против такого решения вопроса. Раз уж иные варианты чреваты… Но до чего же сладок соблазн порулить неуязвимой махиной в самых благовидных целях. Порулить-пострелять…
Нет уж, лучше действительно затопить у Девятки.
Только, пожалуй, стоит это сделать незаметно, ночью. А то живо продолжится возня: как бы поднять Верблюда да поставить в строй… Тому же Звягинцеву только дай возможность встать за штурвал ВВ, тут же начнёт строить светлое будущее, заливая кровью настоящее. Пирамиды из отрезанных голов встанут в степи почище египетских… А для начала полковник и генерал возьмут в оборот Гамаюна с Женькой - едва узнают подробности их приключений. Нет, Верблюда светить у Девятки нельзя, а надо состряпать железную легенду, обсудить её с Женькой и стоять на ней до конца…
Но обсудить они ничего не успели.
Судорога скорчила громадное тело Верблюда. Пол рубки встал дыбом. Стены содрогались. Гамаюна и Женьку швырнуло друг на друга, затем разбросало в стороны. Казалось, Верблюд вопит - воплем, лежащим за пределами, доступными для человеческого уха; воплем, воспринимаемым всем телом, и раздирающим каждую клетку крохотными клещами боли.
- Что это? - прокричала Женька, когда свистопляска стен и потолка замерла на долю мгновения. Гамаюн не знал, и не успел ничего ответить - стена неожиданно стала полом, они покатились к ней, цепляясь за пол, ставший стеной - и не удерживаясь.
Они не знали, что почти в трёхстах километрах от них полковник Камизов "запустил шарманку".
А потом - для сторонних наблюдателей - Водяной Верблюд исчез вместе со всем, что его окружало. На этот раз, в отличие от Прогона, его окружала только вода.
7
Батарейка садилась, фонарик теплился еле-еле.
Надо было делать то, что задумано. Помощи не будет, это ясно. Или - помощь опоздает. Что бы ни значили слабые взрывы снаружи, доносящиеся в каменную могилу, Багира понимала хорошо - для уцелевших её уже нет. Списана в потери. Всё правильно - ей самой приходилось так же вычёркивать боевых товарищей из списка живых - потому что иногда кому-то надо погибнуть, чтобы жили другие. Пасть в бою - дело житейское…
Но медленно умирать в мышеловке Багира не собиралась.
Она посмотрела на придавленную глыбой ногу. Капкан. А в капканах дохнут кролики. Пантеры уходят - пусть и на трёх лапах…
Анестетик из шприц-тюбика погасил боль в раздробленных костях и разорванных мышцах - но не до конца. Сделанный из ремня жгут туго перетягивал ногу чуть ниже колена. Десантный нож не дрожал в руке. Багира сделала первый разрез - спокойно и уверенно.
Она всё и всегда делала так.
8
Сирены береговой обороны рявкнули и замолчали.
А через некоторое время к берегу потянулись жители Девятки, взбудораженные странным и нелепым слухом: озеро исчезло! Новость, как слухам и положено, действительности соответствовала лишь отчасти. Озеро осталось, ушла вода - уровень её упал метра на три-четыре. Урез воды отодвинулся теперь почти на километр от городского пляжа и от скалы, увенчанной айвенговской пулемётной башенкой. И только слева, у водозабора, где глубина начиналась круто, поверхность Балхаша отступила от берега всего на несколько метров.
Удивлённый народ недолго ломал голову над причинами столь поразительного явления - в оставленных уходившей водой лужах, и лужицах, и просто в жидкой грязи копошилась рыба. Много рыбы. Золотые слитки огромных сазанов напоминали о подвалах Гохрана, топорщили иглы колючие балхашские окуни, усатые отшельники-сомы извивались, как отрубленные щупальца голливудских монстров. Что-то трепыхалось в жидком иле - мелкое, но желающее жить ничуть не меньше. Стайка тюленей, вовремя вспомнив о своих сухопутных предках, торопливо и неуклюже плюхала в сторону ушедшей воды. У чаек, обалдевших от такого изобилия, начиналось расходящееся косоглазие. В помощь им налетело из степи великое множество других птиц - от крохотных ржанок, выклёвывающих из ила каких-то личинок, до громадины-беркута, медленно улетавшего в сторону со здоровенным поросёнком-сазаном в лапах. Корсаки, по характеру весьма авантюрные зверушки, почти не стеснялись людей - залезали в грязь и бодро трусили обратно с добычей в зубах.
Жители Девятки после схода льда лишились возможности выходить в озеро - из-за айдахаров. И все последние месяцы удили мелочь с берега, да получали по талонам рыбу, которую глушили ребята из береговой обороны. Народ поспешил домой - за сачками, высокими сапогами и объёмистой тарой.
Майор Румянцев хмурился. Произошедшее ломало всю отлаженную систему береговой обороны. Если Балхаш останется на нынешнем уровне и дальше - периметр, уходивший ранее в воду, необходимо удлинять с обоих концов. И - выносить вперёд батареи, возводя там, впереди, в жидкой грязи некие подобия фортов. Работа та ещё…
Вернулись по уши измазанные илом разведчики. На широких охотничьих лыжах они добрались до вновь образовавшейся кромки воды. Доложили: вода медленно, по сантиметру, но прибывает. У майора отлегло от сердца. Может, и не придётся возиться. С причинами странного факта пусть пробует разобраться майор Кремер, а Румянцеву достаточно, если статус-кво восстановится. Даже если на это потребуется несколько дней - неважно. Невысохшее, топкое дно сейчас куда лучше служит целям обороны, чем колючка и бетонные стены.
Ни Румянцева, ни кого другого не встревожило странное поведение беркута. Подцепив изрядного сазана и тяжело полетев с рыбиной прочь, громадная птица выпустила вдруг добычу из лап, и вернулась, и долго кружилась над городком и над периметром, не обращая никакого внимания на кишевшую вкусной едой прибрежную полосу. Потом царь пернатых словно встряхнулся и стремительно улетел в степь, опять-таки напрочь позабыв о своих гастрономических планах.
…Три всадника, прятавшие под длинными плащами угловатые, нелюдские фигуры, увидели глазами птицы всё, что хотели.
9
Камень - неровный, как будто обгрызенный, с кулак размером - каким-то немыслимым рикошетом залетел в расщелину и сильно ударил в плечо. Ладно не в голову - раскалившуюся на солнце сферу Лягушонок давно снял.
Он поднялся и подошёл к завалу. За откинутой взрывом глыбой проход не показался. Камень, сплошной камень… Лягушонок облизал спёкшиеся губы и стал расчищать то, что мог расчистить вручную. Нож сломался два часа назад, но боли в окровавленных руках с содранными ногтями не чувствовалось. Стоило поспешить, и Лягушонок спешил. Вытаскивал мелкие обломки и прикидывал, куда заложит очередной заряд. Небольшой заряд. Ювелирный.
Исчезновение воды из озера Лягушонок не заметил. Не до того было. Созвездия - яркие и совершенно незнакомые - отражались в ночном зеркале озера.
Впрочем, это было уже (ещё?) не озеро, но громадный восточный залив громадного внутриконтинентального моря, занимавшего изрядную часть территории будущей Средней Азии и будущего Казахстана. Моря, которому миллионы лет спустя предстоит весьма усохнуть и распасться на Каспий, Арал, Балхаш и десятки меньших солёных степных озёр…
10
Скал и степи на берегу не наблюдалось. Джунгли, влажные болотистые джунгли. Там кишела жизнь - зубастая, хищная, каждое мгновение поедающая кого-то - чтобы через секунду быть сожранной самой. В тёплой воде залива происходило то же самое - одни рвали в куски и пожирали других. У вертикально поднимавшихся из воды боков Верблюда поверхность кипела - несколько хищников попробовали ВВ на зубок и всплыли кверху брюхами, оглушённые электроразрядами. Их собратья тут же приплыли на дармовое угощение. Время от времени кое-кто из трапезничающих вновь пытался откусить на десерт кусочек Верблюда - и тут же переходил из едящих в едомые… Внешние акустические системы транслировали внутрь звуковое сопровождение пиршества во всём его чавкающе-хрустяще-рычащем великолепии.
Некоторые обедающие выглядели уменьшенными копиями ВВ - и Гамаюну казалось, что они поглядывают на родственника-переростка с опасливым подозрением. Аппетита, впрочем, хозяевам юрских вод это не портило. А может, и не юрских, какая разница. Жрут и убивают во все эпохи точно так же. И не важно, что служит орудием: клыки с руку длиной, грубо выкованные кончары или автоматические винтовки с лазерными целеуказатеяями. Ну-ка, пусть попробует какой-нибудь здешний зубастик объявить себя нейтральным пацифистом… Не заживётся. Мысли эти казались правильными, и было от них тошно.
Созерцанию и размышлениям подполковник предавался в кабине ручного управления, параллельно пытаясь ввести программу в то, что заменяло ВВ автоматизированную систему управления огнём - хотел добиться, чтобы Верблюд отвечал на пси-атаки не бессистемным шараханьем в иные времена, а вполне адекватными действиями. Пусть и ассимметричными… В результатах своих трудов Гамаюн отнюдь не был уверен. Одно дело знания, воспринятые непосредственно мозгом, а совсем другое - практические умения.
Но затем подполковник Гамаюн забыл и про жрущих друг друга ящеров, и про собственные попытки обезопасить ВВ от желающих стать на дармовщинку Богами… Потому что Верблюд запел.
Ничего странного и неожиданного в этом не было - батареи Румянцева и орудия онгонов били метко и заставили динакомпенсаторы шкуры поработать с полной отдачей. Вполне возможно, что четыре выстрела из РПГ Васи Скоробогатова оказались той легендарной соломинкой, что ломает спину верблюду (в данном случае систему охлаждения дина-компенсаторов).
А может и нет, но факт остаётся фактом: отработанный и загрязнённый хладагент (проще говоря - смесь инертных газов) выпускался сейчас в атмосферу с характерными звуками, не очень даже громкими, учитывая размеры шкуры и системы - но за пару километров слышными. Стравливание проходило равномерно, компенсаторы были раскиданы по огромной площади, на разных расстояниях от выходных отверстий.
Звуки различались по высоте, длине и тону - и складывались в песню. Странную песню, печальную и торжествующую одновременно. Она звучала над древним морем, под незнакомыми звёздами. Ящеры поднимали головы, не в силах сообразить, что за странные акустические колебания они слышат. И даже переставали пожирать друг друга. Женька не находила себе места.
Щемящая душу песня Верблюда застала её врасплох, и она прекратила увлечённо наблюдать в инфракрасных лучах ночную подводную жизнь древнего моря, и пошла, почти побежала в рубку. В рубке - никого. Затем - уверенные шаги Гамаюна в коридорчике, ведущем к кабине ручного управления. Она развернулась, выскочила из рубки в главный коридор. Люки заботливо распахивались при её приближении, словно тщились предугадать желания, которых не было. Она заскочила в каюту, может в свою, а может - в первую попавшуюся, при отсутствии личных вещей не больно-то разберёшь. Рухнула плашмя на койку, едва успевшую вырасти навстречу из пола. Плечи и спина подрагивали, но плакала Женька беззвучно…
Всё казалось бессмысленным. И бесполезным. Всё-всё.
Зачем? Зачем все убивали всех - так долго и старательно? Чтобы ей оказаться здесь, в юрских болотах? И рыдать, и кусать подушку, и хотеть, и не мочь? И знать, что Дракон не отступит, что он получит её, - рано или поздно. Получит всю, без остатка. Всё будет просто: кого-то будут убивать у тебя на глазах - мать, отца, сестёр - и сделать ничего будет нельзя, и мозг поневоле завопит от тоски и бессилия, призывая на помощь хоть Бога, хоть дьявола, и он всплывёт, искуситель с гостеприимно распахнутой пастью: войди, надень шлем и сделай, что хочешь… будь только моей и возьми взамен всё. Только ты и именно ты.
Песня Верблюда набирала силу - и обещала всё. Внимавшие некогда этому пению простые пастухи становились воинами и полководцами, а полководцы - великими Каганами… Сейчас песню слушала Женька Кремер.
Всё? Всё, что хочешь? Что хочешь? Она встала. Она вытерла слёзы. Она снова пошла в рубку. Взяла пси-шлем в руки - нежно и бережно, как мать, баюкающая младенца. Прижала ладонь к выстилающим внутреннюю поверхность мягким ворсинкам. Приказы Верблюду она формулировала чётко и последовательно, подозревая, что отменить или скорректировать их уже не сможет.
Песня Верблюда продолжала звучать, разносимая по всем внутренним помещениям.
11
В рубку вошёл Гамаюн. Женька оторвалась от шлема.
- Пойди… пойдите в каюту, - она постоянно сбивалась и путалась, называя его то на "ты", то на "вы". - Через несколько минут старт…
- Старт - куда?
- На орбиту. В штатном режиме так и положено. Не тащить же в Девятку всех этих… зубастых…
Она заглянула ему в глаза. И увидела там себя. Женьке казалось, что огромное, тридцатидвухкамерное сердце Верблюда бьётся сильнее и чаще, что стены и пол содрогаются в такт ему… Песнь Верблюда терзала и ласкала уши.
Гамаюн пожал плечами - ты капитан, тебе виднее - и ушёл. В каюту.
…Звёзды окружили его со всех сторон.
- Айдахар вам всем в глотку, - вслух подумал Гамаюн словами Ткачика.
Вот и сбылась мечта детства. Стал космонавтом. Но - как-то обыденно. Ни разрывающего уши грохота дюз, ни гагаринского "Поехали!". Как на лифте поднялись. Наверное, детские мечты в детстве и должны исполняться…
… Он парил одинокой пылинкой в сверкающей вокруг Вселенной. Каюта была включена на полный обзор - то есть стала целиком и полностью невидимой. Слабо виднелся лишь входной люк - светящимся овалом на фоне космической бездны. Полная невесомость не наступила - но гравикомпенсаторы выдавали не больше одной восьмой же, и тело казалось воздушно-лёгким, и не только казалось, и кровь, перенасыщенная кислородом, приливала к голове, и пьянила, и била в виски отчаянно-шальным весельем…
В овале люка появилась Женька. Не было её - и появилась. Провела рукой по вороту комбинезона - серо-мерцающая ткань медленно поплыла вниз, к далёким галактикам.
12
Женька шагнула к нему, длинным, скользящим над звёздной бездной не то шагом, не то полётом. Положила руки на плечи.
- Обними меня, - сказала она, а может, просто подумала.
Всюду - и сверху, и снизу, и со всех сторон - сияли звёзды…
XIV. Судная ночь
1
Резкий и отвратительный запах привёл лежащего человека в себя - ничуть не хуже нашатырного спирта.
Хотя выражение "привёл в себя" едва ли точно соответствовало происходившему. Способность воспринимать объективную реальность к Серёже Панкратову понемногу вернулась, но возможности воздействия на окружающую действительность оставались в латентном состоянии… (Именно так и подумал Сергей, обожающий подобные формулировки.)
Она, реальность-действительность, находилась под носом у Серёжи (в прямом смысле под носом - расстояние составляло считанные сантиметры) - и после долгого размышления была опознана им как собственная блевотина, гнусная, мерзкая и воняющая.
Панкратов попытался отодвинуться или хотя бы перевернуться на другой бок - безуспешно. По телу прошли содрогания, напоминающие конвульсии раздавленного навозного червя. Кровь лупила изнутри в виски, как кулаки боксёра-садиста. Пищеводный тракт - от губ до кишечника - казался залитым чем-то едким и жгучим. Серёжа попытался сблевать снова - ничего не получилось, наружу вылетело лишь несколько капель того, едкого и жгучего, - ценою боли, прошившей нутро раскалённым штопором.
Серёжа плюнул на проблемы функциональной диагностики организма и решил заняться локализацией во времени и пространстве (даже сам с собой он общался мудрёными словами - и в мыслях никогда не употреблял ничего нецензурного).
Локализация прошла успешно.
Под ним была земля. Над ним - звёздное небо. А вокруг была ночь.
Голову Серёжа повернуть не мог, шея объявила итальянскую забастовку. Глаза к стачке не присоединились, кое-как Панкратов бросил взгляд вокруг - резкая, раскалывающая голову боль тут же наказала глазные яблоки за штрейкбрехерство.
Бетонная стена слева. Колючка, идущая поверху, освещена прожекторами. Периметр. Периметр у главного КПП. Его серая коробка рядом. Ещё ближе площадка с техникой. "Урал"-кунг темнел в десятке шагов от Серёжи.
"Я шёл на КПП, - понял Панкратов, - там сегодня Славка Калюжный дежурит, и…" И что? Нелёгкий путь начался с квартиры Ваньки Зинкина, у которого почти доспела сорокалитровая фляга браги… Это Серёжа помнил хорошо. Та брага уже не доспеет и никогда не будет перегнана на более благородные и более градусные напитки… Да, всё правильно… Человек семь или восемь молодых офицеров и штатских пили по очереди из ковша чуть пузырящуюся муть, отдающую дрожжами и карамелью, и Серёжа пил, и… И что дальше? Не могли же свалить его с ног два-три литра этого лимонада… Значит, потом он пошёл к КПП? Допустим. Но тогда путь пролегал вблизи "Хилтон-Девятки"… Ага, уже теплее.