* * *
13 июня 1983 года
Печенка у Олега оказалась чувствительным органом. Ни один из Олейниковых в городе Сибирске не носил запоминающееся в своей необычности имя Арсений Тихонович. Тогда Серегин сделал выборку примерно подходящих по возрасту. Из пяти тысяч осталось девятьсот двадцать человек. Сужая поиски, Серегин выкинул из списка всех ранее судимых, недавно приехавших и стабильно работавших всю жизнь на одном месте. Осталось сто семь человек, из них двадцать три - инвалиды. Вот с этим уже можно было работать "на местности".
Разумеется, делал все это Серегин не вручную, иначе корпел бы над списками неделю. А так у него ушло всего пять часов. Была такая хитрая машинка с названием, точно сошедшим со страниц фантастических романов - компьютер. Железный ящик под столом, клавиатура, как у пишущей машинки, только плоская, похожий на телевизионный экран, светящийся мягко-зеленым… Ничего эта машинка не умела, как работать с текстами. И не просто с текстами, а с так называемыми "базами данных", когда списки любой длины загонялись в особую программу, и можно там было сортировать их как угодно, по любым, из введенных, параметрам.
Хорошо все-таки работать в "Консультации", в сотый раз за день подумал Серегин, вынимая из принтера, подсоединенного к компьютеру, листок с двадцатью тремя адресами. Были там и некоторые дополнительные данные, так что можно было решать, кого следует навестить первыми.
- Будете ходить вдвоем, - решил заглянувший на минуту к себе в кабинет Вольфрам. - Виталий будет беседовать, а Олег, - он выразительно глянул при этом на экстрасенса, - тихонько сидеть рядом и ковыряться в мозгах…
- Очень научное определение телепатии, - хмыкнул Олег.
- Какое есть! - рассердился Вольфрам. - Не вздумайте и пытаться его взять, когда найдете. Спокойненько уходите и вызывайте меня. Понятно?
- Да что тут неявного, гражданин начальник, - снова начал ерничать Олег. - И так, и сяк - все пятнашка.
- Я говорю совершенно серьезно, - не обращая на это внимания, сказал Вольфрам. - Олейников, если это наш объект, чрезвычайно опасен. Так что без самодеятельности. Сроку вам на все - два дня.
- Двадцать три человека, Георгий Ефимович, - негромко сказал Серегин. - Никак не успеть.
- Надо успеть, - сказал Вольфрам. - Сроки поджимают. Надвигаются кое-какие события, в которых наш объект обязательно должен принять участие. Если он вообще в Сибирске, а не уехал отдыхать в Ялту. Докладывать мне по связи каждые шесть часов независимо от результатов. Старший группы - Серегин. Все, действуйте.
Серегин искоса глянул на Олега. Тот смотрел в сторону и никак не отреагировал на свое понижение в статусе.
- Как быть с оружием? - спросил, не надеясь на результат, Серегин. И оказался прав.
- Никакого оружия, - мотнул головой Вольфрам. - Бывший спецназовец его сразу же почует. Только рации спецсвязи. Они маленькие, надеюсь, и останутся незамеченными. Все-все, - поторопил он их. - Идите работать.
И стал что-то искать у себя в столе.
В коридоре Серегин не удержался и толкнул в бок Олега.
- Слышал, я старший, - сказал он.
- Радуйся, подфартило, - безразлично отозвался Олег. - Ты и будешь докладывать ему, - он кивнул на дверь кабинета.
Рации спецсвязи они получили на четвертом этаже - поскольку "Консультация" целиком находилась под землей, то счет этажей шел, разумеется, сверху вниз, - в спецхране, куда вели аж три пары толстых, бронированных дверей, без магнитных карточек миновать которые было попросту невозможно. Рации были просты, надежны и незаметны. Крошечная пуговка динамика крепилась на тыльной стороне мочки уха и походила на черную бородавку. Микрофон, чуть меньше булавочной головки, легко прилипал к краю воротника рубашки. Включалось все это легким щелчком, выключалось так же. Радиус действия - весь немаленький город плюс его окрестности, окружность радиусом пятнадцать километров. Просто мечта, а не связь.
- С чего прикажешь начать, старший? - спросил, усмехаясь, Олег, когда они вышли на улицу, под горячее летнее солнце.
- Неплохо бы с обеда, - вздохнул Серегин, - но… - Он глянул на часы. - Уже три часа пополудни. А давая нам два дня, Вольфрам наверняка имел в виду, что первый из них - сегодняшний. Так что пошли по адресам.
- Ну, пошли, - пожал плечами Олег. - Ты начальник, так что спорить не буду.
Серегин удивился его покладистости, но не стал доискиваться до первопричин - впереди действительно было слишком много работы и слишком мало времени.
* * *
Из разговора двух медсестер о странностях больного Олейникова:
"- … слышь, Зоя, там велят Олейников на перевязку! Андрей Викентьевич ждет!
- Не пойду я к нему! К Олейникову.
- Рукавишникова, ты чего?
- … Наташ, понимаешь… Боюсь я его.
- Рукавишникова! Брось, Зоя! Чего выдумала?
- А ты сама не замечаешь? Злой он какой-то. Когда в глаза смотрит, от него прям чем-то нехорошим веет. И все время молчит. Никогда ничего не скажет, не спросит. И эта странная игрушка его. Он с ней почти не расстается. Я тебе рассказывала, как Андрей Викентьевич взял ее на секундочку в руки, пока Олейников спал? Мне казалось, он его за это убить готов был!
- Кто кого?
- Ну, этот Олейников, кто же еще.
- Шутишь? Он же инвалид!
- А ты сама-то в его палату давно заглядывала?.."
14 июня 1983 года
В восемнадцать ноль-ноль следующего дня Серегин доложил в очередной раз Вольфраму о результатах. Сделал он это легко и быстро, поскольку докладывать-то, честно говоря, было совершенно не о чем. Результатов - ноль. Все Олейниковы-инвалиды совершенно не имели отношения к искомому. Закончив разговор, Серегин выключил рацию, потрогал опухшую правую скулу и поморщился. Не все инвалиды были разговорчивы и словоохотливы, некоторых приходилось убеждать вступить в диалог. Иногда даже силой.
- Ну, что шеф? - спросил стоявший рядом Олег.
- А что шеф? - пожал плечами Серегин. - Шеф хмыкнул и пробормотал, что мы можем быть свободны до завтрашнего утра.
- Прекрасно, - улыбнулся Олег. - Жизнь налаживается. Пока…
- Ты куда? - спросил Серегин.
- А что, тебя некому отвести за ручку домой? - ухмыльнулся Олег. - Может, еще и манной кашкой накормить?
- Кашку можешь жрать сам, - огрызнулся Серегин, - телепат хренов. У нас осталось еще одно дело.
- Так вроде мы всех обошли, - не понял Олег.
- Вроде, да не совсем, - сказал Серегин. - Мы кое-что упустили, с чего стоило и начать-то. Догадался, что?
- Нет, - ответил Олег, - зато я догадался, что накрывается моя личная жизнь медным тазом.
- Да не обязательно, успеет еще твоя личная жизнь. Это не долго, если повезет. Нам нужно было начинать с военного госпиталя, где лежал наш Олейников. Поговорить с его лечащим врачом.
- Так его же оттуда давно выписали. Больше года прошло. К тому же мы с тобой читали его диагноз в личном деле.
- Читали, - сказал Серегин, - но я еще когда был участковым, успел убедиться в одном, бумажки-справки всякие - это одно, а разговор с живым человеком - совсем другое, и зачастую более перспективное. Усек?
- Не учи ученого, - сказал Олег. - Только поздно уже сейчас. Его врач наверняка дома чаи гоняет.
- Это госпиталь, - мотнул головой Олег. - Там дежурят сутками. Надеюсь, нам повезет.
Прямо из уличного телефона-автомата он сделал несколько звонков, установил, что Олейникова лечил сам заведующий ожогового отделения и что как раз сейчас он находится на суточном дежурстве в отделении, а также договорился о немедленной встрече.
- Все, поехали, - сказал он Олегу с довольной улыбкой. - Нас уже ждут.
Несмотря на то, что Сибирск был большим городом, к тому же областным центром, местное отделение КГБ не имело здесь своего госпиталя, и его сотрудники были приписаны к военному, а военный госпиталь был в Сибирске самым большим по всей Сибири и Дальнему Востоку. Располагался он в дальнем конце города на тихой улочке, где растянулся целых два квартала, поскольку был расположен в комплексе старинных зданий дореволюционной еще постройки.
Построили комплекс еще в начале Первой мировой войны, и предназначен он был изначально под госпиталь. Сюда, через полстраны, свозили раненых солдат и офицеров, здесь трудились отличные медики и фельдшеры, так что у госпиталя уже тогда сложились славные боевые традиции. В конце тридцатых к нему пристроили еще парочку зданий, и не зря, поскольку во Вторую мировую, называемую Великой Отечественной, снова в Сибирск покатили бесчисленные эшелоны с ранеными. После войны и до настоящего момента госпиталь обслуживал сразу три военных округа, так что дел тут всегда хватало.
Серегин никогда здесь не был, так что госпиталь его поразил с первого взгляда. За высокой бетонной оградой прятались двух и трехэтажные длинные здания. По архитектуре они резко отличались не только от простых, как валенки, пятиэтажных панельных "хрущевок", но даже и от "сталинского ампира" со смешной претензией на монументальность и какой-то невнятной революционной лепниной под крышей, которую без бинокля было и не разглядеть. Нет, госпитальные постройки были всего лишь трехэтажными, но почему то выглядели внушительными и солидными. Сложенные из красного кирпича, они не нуждались в штукатурке и даже покраске, и, если бы их хотя бы изредка мыли, были бы красивыми даже теперь, семьдесят лет спустя. Узоры из кирпичей под крышей, а также простые украшения из тех же кирпичей, подчеркивающие каждый угол и изгиб зданий, - все говорило о том, что строили их со старанием и любовью к своему делу, а не просто лишь бы стояло.
Для бесед с инвалидами Вольфрам еще вчера выдал Серегину и Олегу документы лейтенантов следственного отдела КГБ. "Корочки" были новенькие и совсем как настоящие. "Консультация" вообще часто практиковала использование поддельных документов на все случаи жизни, а технологии, какими она располагала, делали эти документы способными выдержать любые проверки. Так что пройти в госпиталь, закрытый для праздных посетителей, для парней не составляло труда, тем более, что о встрече они уже договорились. Гораздо труднее было найти нужное отделение. Здание, в котором оно располагалось, им показали еще от КПП, но внутри была целая сеть бесконечных, переходящих один в другой коридоров. Ситуация осложнилось еще и тем, что здание соединялось переходами-коридорами еще с двумя соседними, так что они пару раз свернули не туда и оказались совсем в другом корпусе. Раз пять им пришлось останавливать шмыгающий мимо персонал и расспрашивать о направлении, которое быстро терялось.
Наконец, они смогли перевести дыхание перед дверью с табличкой "Ожоговое отделение". Найти внутри кабинет заведующего было уже несложно по сравнению с тем, что им пришлось преодолеть.
- Войдите, - ответил на стук властный голос.
Заведующий "Ожогового" оказался молодым, лет двадцати шести-семи, военным в форме капитана. Он приподнялся из-за стола им навстречу, вопросительно глядя на вошедших. Он был высоким, выше не только Серегина, но и рослого Олега, с худощавым лицом, на котором выделялась мужественная нижняя челюсть и немного прищуренные, внимательные глаза. Кабинет был маленький, так что, сделав пару шагов от двери, Серегин оказался уже возле стола. Олег держался немного позади. По сложившейся уже во время бесед с инвалидами схеме, говорил, в основном, Серегин, а Олег молчал и вовсю использовал свои особые способности, усиленные скрытой аппаратурой. Так они стали действовать и на этот раз.
- Полозов Андрей Викентьевич? - спросил Серегин "казенным" голосом.
- Чем обязан? - в голосе Полозова слышались властные нотки, как у человека, привыкшего командовать, так что не стоило обольщаться насчет его молодости.
- Это я звонил вам, - небрежно сказал Серегин, подтаскивая к столу стул, стоящий у стены.
Не дожидаясь приглашения, он уселся и стал рассматривать заведующего отделением. Олег последовал его примеру, но сел не у самого стола, а у стены возле двери. Впрочем, кабинет был маленький, и там все было близко.
Полозов остался стоять, глядя на них и, очевидно, прикидывая, сразу вышвырнуть этих наглецов или все-таки сперва выслушать.
- Чем обязан? - повторил он.
- Сотрудник следственного отдела Комитета госбезопасности лейтенант Серегин, - сказал Серегин, - А это, - кивнул он на Олега, - лейтенант Ляшко. Нам нужно поговорить об одном вашем пациенте. Да вы садитесь, Андрей Викентьевич. Разговор займет какое-то время. - Поддельные документы им выдали на настоящие имена-фамилии, чтобы не производить путаницы, изменили только место службы. Впрочем, у них были еще "корочки" пожарных инспекторов и работников прокуратуры, только, разумеется, они не таскали с собой все сразу.
Полозов внезапно сгорбился, сел и сильно потер ладонями лицо.
- Вы хотите поговорить об Олейникове, - сказал он каким-то внезапно севшим голосом.
- Почему вы так решили? - внутренне насторожился Серегин.
- О ком же еще? Конечно, об Олейникове. За последние два года он был единственным представителем вашей Конторы, который проходил у нас излечение. Я так и думал, был просто уверен, что рано или поздно им поинтересуется кто-то вроде вас.
- Он был вашим пациентом? - спросил Серегин.
- Он был моим ПЕРВЫМ пациентом, - с нажимом на слове "первым" сказал Полозов. - Два года назад я только что прибыл в госпиталь для прохождения службы. Заведующим отделением был тогда Александр Михайлович, милейший человек и лучший специалист, какого я когда-либо видел. Но ему уже было почти семьдесят, и я сразу же попал в положение его преемника. И действительно, полгода спустя всех событий он вышел на пенсию…
- А были какие-то события? - прервал его Серегин.
- Разумеется, - дернул плечами Полозов, с недоумением глядя на него. - Вы же в курсе, иначе не пришли бы ко мне.
- Андрей Викентьевич, давайте договоримся так, - сказал Серегин. - Будем пока считать, что я совершенно не в курсе, ладно? Вы просто расскажите, что тут было с вашим Олейниковым. Это все, что мне нужно.
- Как хотите, - вздохнул Полозов. - Хотя не понимаю, зачем вам это нужно. И к чему внезапный интерес к Олейникову теперь, спустя столько времени? По поводу его я написал три объяснительные и одну докладную записку. И толку не было ни на грош. Никто не захотел меня выслушать. Александр же Михайлович, как зав. отделением и мой непосредственный начальник, просто не стал ни во что встревать. Оно и понятно - человек собирается на заслуженную пенсию, зачем ему какие-то разборки и непонятки, тем более, если власти ими не интересуются.
- Вы сказали, что писали три объяснительные, - напомнил ему Серегин. - Выходит, власти все же как-то интересовались Олейниковым.
- Да нет, не совсем так. Или, точнее говоря, совсем не так! - внезапно взорвался Полозов. - Первую объяснительную я написал следователю, который вел дело Олейникова. Я точно не знаю, что там было за дело, но, похоже, наш капитан влип в какие-то неприятности. А объяснительная была по поводу неверного диагноза, который я поставил Олейникову первоначально. Но поймите, диагноз утверждал не я один. Александр Михайлович был с ним полностью согласен. Сначала… - Полозов умолк и уставился в стол.
- Что это был за диагноз? - слегка подтолкнул его Серегин.
- Ожог третьей степени, - немного помолчав, сказал Полозов. - И вытекающая из него полная недееспособность. Я уже даже начал оформлять Олейникова на инвалидность. Но меньше, чем через месяц излечения он вдруг резко пошел на улучшение, чего в принципе быть не могло. Ткани после таких ожогов не могут восстанавливаться. Так просто не бывает! Да что ткани - у него был паралич обеих ног. Поначалу Олейникова катали в инвалидной коляске. И вдруг, буквально через месяц, он начал вставать, стал ходить, келлоидные рубцы на лице и теле стали рассасываться… В общем, фантастика! Но мне эта фантастика чуть было не стала боком. Следователь обвинил меня в ошибочном диагнозе. Ученый Совет госпиталя потребовал объяснений. Пришлось писать кучу справок и объяснительных, ночами выискивать по медицинским журналом статьи с описанием подобных случаев…
- И нашли? - с любопытством спросил Серегин.
- К счастью для меня - да. В журнале "Медицинский вестник", год, кажется, за семьдесят седьмой, было описание подобного восстановления после тяжелых ожогов. Где-то в Карелии, что ли… Точно не помню, но можно будет найти. Там полностью обожженный пациент не только выжил, но и восстановился. Правда, в отличие от нашего Олейникова, его мазали какой-то непонятной то ли мазью, то ли слизью, происхождение которой было в статье описано крайне невнятно. В общем, благодаря этой статье, а также поддержке Александра Михайловича, все это обошлось для меня не совсем, правда, легким, но просто испугом. В общей сложности Олейников пробыл у нас четыре месяца и вышел отсюда своими ногами, что уже являлось чудом из чудес. У него даже лицо восстановилось, только кожа с правой стороны стала буро-коричневой, как от сильного загара. Вот и вся история.
- Понятно, - протянул Серегин, потому что не знал, что еще сказать.
Олег тоже молчал. Он сидел позади, и Серегин не видел его выражения лица, а оборачиваться не хотелось. И это мало чего бы дало, Серегин уже знал, что Олегу, с его контролем мимики, только в покер играть.
- И что же вам понятно, - не выдержал паузы Полозов. - Мне вот до сих пор ничего не понятно. С тех пор через меня прошло больше сотни пациентов - ожоги являются одной из самых распространенных травм в армии, - но Олейников был единственной моей неудачей.
- Почему же неудачей? - не понял Серегин. - Человек выздоровел, и врач должен только радоваться.
- Да, выздоровел, - кивнул Полозов, и на лице его отразилась явная досада. - Только моей заслуги тут не было, как и всего нашего персонала. Не я его вылечил - он вылечился сам непонятным мне образом. Поймите, там нечего было лечить. Он побывал в таком аду - на нем кевлар бронежилета расплавился! Нам пришлось срезать его скальпелями вместе с мясом. Какое уж тут лечение, тем более, с почти полным выздоровлением. Просто чудо, что он не умер по дороге к нам, как два его товарища…
- Ну, хорошо, - после молчания сказал Серегин. - Олейников был вашим пациентом. Насколько я понял, самым тяжелым и безнадежным на тот момент. Вы наблюдали его на протяжении четырех месяцев. Можете вы сказать, что это был за человек? Какие-нибудь необычные детали его поведения, странности?
Полозов тяжело вздохнул, налил полстакана воды из стоявшего на столе графина, выпил.
- Да весь он был странный, - сказал он более спокойным тоном. - Впрочем, это не удивительно. Не знаю точно, где он побывал и что пережил… Мне ведь об этом не докладывали. Следователи из вашей конторы навещали Олейникова раз пять, но в ответ на мои вопросы просто молчали. Так вот, я не знаю точно, что с Олейниковым было, но после этого вряд ли можно оставаться не странным. Конечно, он был странный. Было бы странно, если бы он остался прежним…
Полозов начал опять заводиться, почувствовал это, налил еще полстакана воды.