- А теперь послушайте, что думаю я, - продолжал тем временем Вольфрам, явно тоже заведенный с полоборота, правда, он не кричал, а говорил яростным полушепотом. - Галактика обитаема и достаточно густо заселена - для меня это факт, с которым и спорить-то глупо. "Консультацию" основали представители межзвездной цивилизации, которые называют себя Смотрителями Галактики и, по их словам, занимаются сохранением порядка и законности в отношениях между разными цивилизациями. Это также факт, с одной лишь оговоркой - исходя из их слов, потому что сами мы не можем ни подтвердить, ни опровергнуть эти утверждения. Далее, "Консультация" ограничивает на Земле деятельность посланцев других цивилизаций, которые почему-то - а почему - неизвестно - летят сюда, как мухи на мед. Но может быть, это лишь так кажется, просто межзвездных цивилизаций много, и посещают они не только Землю, а и все отсталые планеты. Ограничение контактов - в наших интересах, здесь я полностью согласен со Смотрителями. Человечество пока еще не доросло до подобных вещей, хотя бы в силу своей разобщенности и воинственности. Сами мы, люди, не в силах избавляться от непрошенных гостей из космоса, потому что те, понятно, технически неимоверно превосходят нас. Поэтому без помощи - и направляющей деятельности - Смотрителей нам не обойтись. В качестве платы за свои услуги Смотрители потребовали закрыть Человечеству выход в космос дальше земной орбиты. При этом беспилотные станции допускаются, а вот полеты людей - нет. Возможно, это обусловлено опять-таки незрелостью Человечества и не готовностью к такого рода деятельности. Мы не научились еще беречь природу на родной планете, поэтому, естественно, не будем беречь ее и в космосе. Возможно, есть еще какие-то причины, о которых мы не знаем. Но это уже неважно. Такова плата, которую берут с нас Смотрители. Плата высокая, не спорю, но и услуги нам оказывают немаленькие. Сеть "Консультаций" существует всего лишь несколько лет, а мы уже получили массу разнообразных технических новинок, до которых сами додумывались бы еще в течение нескольких столетий. Одно это уже говорит само за себя. Всяко-разно, мы лишь выигрываем от сотрудничества со Смотрителями. Вот, вкратце, и все, что я хотел вам сказать. Успокаивайтесь и вникайте.
Наступило столь необходимое в засаде радиомолчание, но продлилось недолго, потому что Серегин "вникать" никак не желал.
- Ну, хорошо, - сказал он. - Командир, вы меня почти убедили. Я только хочу понять, а мы вообще играем за "хороших парней"?
- То есть, другими словами, ты спрашиваешь, являются ли Смотрители добрыми и благородными? - без тени насмешки спросил Вольфрам.
- Грубо говоря, да.
- Ну, ты даешь! - усмехнулся Олег.
- Блин! - рявкнул Вольфрам, потом тяжело вздохнул. - По сути, вопрос правомерный. С нашей стороны было бы как-то неблагородно работать на чужаков во вред Человечеству. Как ни крути, а называлось бы это предательством. Но, как я только что сказал, на данном этапе наши со Смотрителями цели совпадают. При этом неважно, плохие Смотрители или хорошие в нашем понимании. Пока у нас будут общие цели, мы будем работать вместе. Если в этом плане что-то измениться - что ж, мы разойдемся. И это не только я так думаю. Я высказал сейчас точку зрения руководителей "Консультации". Людей-руководителей, разумеется. Мы заключили со Смотрителями временный союз, и при этом совершенно неважны их личные качества. Мы ничего не знаем про них. Мы даже не знаем, как Смотрители выглядят. Они общаются с нами и вообще действуют на Земле с помощью биороботов - искусственных созданий, которых они создают для определенных целей. А сами они Землю никогда не посещали, по крайней мере, по их утверждениям.
- Но все же вы не ответили… - начал было Серегин.
- Да, я не ответил на твой вопрос, - перебил его Вольфрам, - потому что на него вообще не существует ответа. Хорошие Смотрители или плохие. Добро или зло они несут. Все это настолько относительные вещи…
- Добро и Зло абсолютно, - упрямо помотал головой Серегин. - Я в этом убежден. Зло - оно и в Африке, и на Альфе Эридана является Злом.
- В некоем глобальном смысле, да, - согласился Вольфрам. - Но на практике - не обязательно, потому что носители добра не застрахованы от ошибок. Например, предположим, что Смотрители искренне и бескорыстно желают нам, Человечеству, добра. Но ведь это будет добро в их понимании и с их точки зрения. А они не люди. И даже, скорее всего, не гуманоиды. На этом вечер вопросов закончили. Все. Точка!
Когда Вольфрам переходил на такой тон, пререкаться было бесполезно. Это знал уже даже Серегин.
Чужой взгляд вновь царапнул затылок. На этот раз Серегину показалось, что идет он прямо из высокого черного неба с небывало крупными звездами. Ощущение было такое, словно кто-то громадный, могущественный и невидимый наблюдает за ними с небес, неприязненно и брезгливо морщась.
- Олег, - шепнул Серегин, - ты ничего не чуешь?
- Нет. А должен? - услышал он в ответ.
Серегин ничего не ответил, только пожал плечами, хотя знал, что Олег в темноте не может увидеть его жест. Телепат, наверняка сканирующий окружающее, никого не засек. Выходит, Серегину просто показалось. Ощущение взгляда было навеяно самой таинственной обстановкой, происходящим чуть поодаль мистическим действом и собственными страхами. Но было не место и не время пояснять все это Олегу.
Когда развернутый рулон свитка уже почти касался земли, "Академик" замолчал. Наверное, дочитал до конца, или делает положенный перерыв. Теперь все стояли молча, глядя на огонь: четверо у самого костра, и Хмурый поодаль, возле дуба, почти невидимый в его тени.
"У Лукоморья дуб зеленый…" - опять пришла надоевшая строчка. Вольфрам еще вечером сказал, что место, где стоит замок, называется Die Meeresbucht, что в переводе означает Лукоморье, и теперь пушкинские строчки то и дело вспоминались Серегину. Вообще-то Серегин всегда думал, что слово "Лукоморье" Пушкин придумал. Теперь выходило, что это не так, что такое понятие существовало, очевидно, очень давно, поскольку замку была почти тысяча лет. Неужели и дубу столько же? Серегин знал, что дубы живут очень долго, но прежде это были абстрактные книжные знания, а вот теперь он видел воочию громадное, метров, наверное, сорок в обхвате, если не больше, могучее дерево, которое уже шумело и зеленело во времена рыцарей, и те наверняка останавливались отдохнуть в его густой тени. Читать про это было легко и просто. Увидеть вживую и осознать - оказалось шоком…
- Серегин, Ляшко, у вас все в порядке? - прошелестел в наушнике тихий голос командира.
- Все тихо, - ответил Олег. - Посторонних нет. Объект не появился.
- Появится, - проворчал Вольфрам. - Ты, главное, не прозевай этот момент. Если вообще сумеешь его засечь.
- Сумею, - огрызнулся Олег.
Серегин секунду колебался, раздумывая, не сказать ли Вольфраму об ощущении взгляда, но решил, что не стоит. Скорее всего, это действительно были просто нервы, а отвлекаться самому и отвлекать командира по таким пустякам во время операции было бы непростительно.
- Все тихо, - коротко доложил он.
Почти час прошел в тишине и бездействии. Четверо все так же стояли по углам креста, глядя на огонь. Серегин лежал у замковой стены, не спуская с них глаз, и время от времени осматривался в бинокль по сторонам, не забывая также взглянуть назад. Все было тихо. Все было спокойно. Никаких больше взглядов Серегин не чувствовал. Небо над ним было черно и пусто, как всегда.
Время тянулось нестерпимо медленно. Дувший со стороны моря порывами легкий ветерок становился все прохладнее, напоминая, что хотя на дворе и конец июня, но все же здесь север Европы, а не юг, а север имеет право быть холодным хотя бы по ночам. Серегина стало пробирать в его легкой курточке. Древние замковые камни под ним как-то подозрительно быстро отдали накопленную за день энергию солнца, и теперь принялись сосать тепло из него, Серегина. Он уже пожалел, что не оделся теплее, когда ожидание кончилось.
К костру подошел Хмурый, раздал мужчинам брезентовые верхонки, и они осторожно, бережно вытянули втроем из костра фольгу с прожаренными костями. Потом Хмурый, Молодой и третий, которого Серегин окрестил Военным, вооружились молотками и принялись аккуратно, тщательно разбивать прожаренные на огне кости, постепенно превращая их в порошок.
Они занимались этим минут двадцать, и Серегин снова заскучал. Какой-то очень уж прозаический получался у них ритуал. Серегин ожидал, что будут экзотические одежды, маски какие-нибудь страшные, полунагие девушки и кровавые жертвы. Конечно, подобные представления складывались у него из прочитанных когда-то фантастических книг, он понимал это, но все равно чувствовал теперь разочарование. Приходилось все время напоминать себе, что они здесь не для того, чтобы следить за действом, а совершенно с другой целью. Но все равно ему было скучно.
Потом Хмурый принес к костру рюкзак, достал оттуда какую-то чашу из светлого, казавшегося в свете костра белым, металла. Больше всего металл походил на алюминий, но чаша была, судя по тому, как ее с усилием поднимал обеими руками Хмурый, очень тяжелой, словно сделанной из свинца. Но свинец бывает светлым лишь на свежем изломе, а на воздухе он очень быстро окисляется и становится темным. Так что чаша не могла быть из свинца.
Поставив чашу на землю, Хмурый достал из того же рюкзака странную флягу, мягкую, мохнатую, похожую на маленький бурдюк, и стал что-то лить из нее в чашу. В свете костра жидкость из фляги казалась черной, но одновременно заметно искрящейся, точно марочное вино, из тех, о каких Серегин читал, но никогда не видел, и уж тем более, не пробовал.
Наполнив чашу почти до верха, Хмурый что-то сказал, убирая флягу. Академик подошел и взял поудобнее свиток.
"Ашшур гоол гаш", - полетели в темноту странные слова…
И в этот момент Серегин снова почувствовал взгляд.
* * *
- Ашшур хееннах гогос…
Павлюков уже столько раз прочел этот текст, считая тренировки в гостинице, что почти не глядел на свиток. Правда, в тексте было много незнакомых слов, так что общий смысл он только угадывал, но не смог бы перевести. Но владеющий языком в тех объемах, что профессор Павлюков, обладал хотя бы правильным произношением, особенно гласных, что представляло определенные трудности на том языке, которым владели от силы с десяток человек во всем мире.
- Ашшур гоол гаш…
Тем временем Максютов достал странную чашу, похоже, тяжелую, из какого-то древнего металла. Даже на первый взгляд при неверном свете костра чаша не имела никакого отношения к Тибету. Максютов поставил ее на землю и аккуратно налил в нее до середины темную жидкость из бурдючка. На стоявшего рядом Павлюкова резко пахнуло незнакомым запахом, в котором смешались запахи нагретого железа, горелой резины и крови - если кровь вообще пахла, то пахла она вот таким тяжелым, кружащим голову запахом.
Походный бурдючок был точно тибетским, такие до сих пор берут с собой носильщики-шерпы, отправляясь на заработки. Дело в том, что Тибет, страна горная, и, в отличие, например, от Кавказа, горы там относительно молодые, а потому более крутые и неприступные. Ко многим поселениям нет иных путей, кроме узких горных тропинок, где не пройдет ни лошадь, ни даже неприхотливая "вездеходная" лама. Поэтому местное население, шерпы, издавна придумали себе такую профессию - носильщики.
Любой груз паковался в тюка весом по сорок килограммов, и доставлялся пешим ходом в любой уголок этой во многом еще загадочной и нехоженой страны. Сорок килограммов - такой груз опытный шерп-носильщик - а они там все опытные, иные не выживают - может нести весь день без отдыха. Это кажется невероятным, тем более, что шерпы - народ невысокий, худощавый, взрослые мужчины похожи на подростков, но силу и выносливость в себе каким-то образом развивают фантастическую.
Так вот, на "маршруте" шерпы ничего не едят, неважно, сколько дней он длится, только постоянно отхлебывают из походного бурдючка напиток из козьего молока, сродни кумысу. Они утверждают, что этот напиток - каашш - придает им "силу Будды". Так это или нет - неизвестно, только Павлюков не раз был свидетелем того, что носильщики, как и проводники, не берут с собой "на маршрут" пищи, и чувствуют себя при этом превосходно.
- Эххотт покошашшур манахх…
Покончив с чашей, Максютов стал собирать заранее раздробленные в пыль останки последнего императора России, отбрасывая оставшиеся косточки, и бросать эту пыль - прах в истинном смысле этого слова - в чашу, помешивая тонким бамбуковым побегом.
Еще в гостинице Павлюков, так и не переубежденный, скептически относящийся к предстоящему магическому ритуалу, спросил, нужны ли все эти заклинание, соблюдения места и времени действия, и прочее, если всего-то требуется растворить в особом вине прах того, чьи гены хочешь передать другому человеку?
Максютов ничего не сказал, только мрачно усмехнулся. Сорокин, напротив, подробно и многословно пояснил, что заклинание и весь антураж действа придуман, скорее всего, позже тибетскими ламами, дабы убедить всех свидетелей в магии происходящего, так что на деле все это действительно не нужно. Однако, в таком ответственном деле приходится учитывать все мельчайшие нюансы. Было бы не просто обидно, было бы смертельно обидно, если бы потом вдруг оказалось, что какой-то штришок, казавшийся совершенно не нужным и лишним, внезапно обрел бы свой смысл, и без него все бы рухнуло. Во-первых, ритуал можно проводить лишь раз в столетие. Во-вторых, последствия такого провала не поддаются описанию, о них лучше вообще не думать. Приказ был дан с таких высот многоступенчатого кремлевского Олимпа, что не исполнить его невозможно. Нужно либо добиться поставленной цели, либо, в случае неудачи, попросту застрелиться. И неважно, почему, по вине ли чьей или по сложившимся непреодолимым обстоятельствам цель не была достигнута. При таких условиях лучше выполнить предложенный ритуал в мельчайших подробностях, а не отбрасывать в своем высокомерном невежестве кажущиеся лишними и ненужными элементы того, о чем никому ничего вообще неизвестно.
- Курруан хашшин…
Павлюков внезапно почувствовал ВЗГЛЯД. Ему и прежде несколько раз казалось, что кто-то глядит на него из темноты, но прежде это были лишь атавистические страхи, присущие любому человеку, пробужденные темнотой и непривычной, чужой обстановкой. Неоднократно бывавший в экспедициях Павлюков знал их и умел их преодолевать. На этот раз пришедший откуда-то из темноты ВЗГЛЯД, казалось, пробил его насквозь, пронизал до самого донышка и высветил, точно луч прожектора, все его помыслы и намерения.
Павлюков чуть было не сбился, но сумел взять себя в руки и продолжать читать. Надо было в последний раз дочитать текст до конца. Он не смеет, просто не имеет права подвести всех остальных. Павлюков стиснул до боли в пальцах отполированные концы хешта - палки, на которой крепился свиток.
- Ашшерх кошотт дшхинк! - произнес он в последний раз.
Текст закончился. Это было третье, последнее прочтение. Как раз к этому времени Максютов закончил размешивать в чаше прах того, кто когда-то правил великой державой.
Взгляд к этому моменту исчез, словно потух. Скручивая на хешт развернутый свиток, Павлюков поразился тому, как просто и буднично прошел ритуал. Не было ни причудливых одеяний жрецов, ни разноцветных языков пламени, ни прочей атрибутики магии, неоднократно описанной в книгах. Еще Павлюков подумал о том, чей прах почти семидесятилетней давности был теперь растворен в вине, вернее, подумал, что слишком мало думал о последнем из великого рода правителей России, называемой теперь Советским Союзом. Что ж, мысленно усмехнулся он, новые времена, новые правители…
Максютов поднялся с колен, держа на вытянутых руках чашу, в которой при свете костра поблескивала темная жидкость. "Пейте мою кровь, вкушайте мою плоть, и вы соединитесь со мной…" - подумал вдруг Павлюков.
- Подойдите ко мне, - глухо сказал Максютов, держа тяжелую чашу, казалось, без малейших усилий.
Все остальные молча, не глядя друг на друга, подошли и обступили его полукругом. Почему-то все вели себя так, будто стыдились содеянного, и не хотели глядеть друг другу в глаза.
- Наступает момент истины, - сказал Максютов. - Сейчас мы должны убедиться, действительно ли получилось то, к чему мы стремились.
Интересно, как он собирается это сделать? - подумал Павлюков. Внутри его почему-то росло беспокойство. Ему каким-то образом была знакома эта чаша. Точнее, не то, чтобы знакома, а навевала какие-то ассоциации, только он не мог понять, с чем именно.
Он мельком глянул на стоявшего почти напротив Сорокина и увидел на его лице напряженное ожидание.
- Засвидетельствуйте!.. - сказал Максютов.
Господи, в каком-то странном смятении подумал Павлюков, это слова из библии. "Засвидетельствуйте деяния мои и поведайте о них людям", - сказал Христос своим ученикам на тайной вечере.
Максютов сделал длинную театральную паузу, а потом вдруг резким движением опрокинул чашу.
Тихонько ахнула стоящая слева от Павлюкова Екатерина Семеновна. Павлюков и сам испытал оторопь от внезапного действия Максютова. Но оторопь тут же переросла в его душе в настоящую панику, когда он увидел, что вино и не подумало пролиться из чаши, словно вдруг загустело даже не в желе, а превратилось в камень, ставший единым целым с чашей. Это было невозможно, это было немыслимо, но это было на самом деле. Прямо здесь и сейчас.
- Свершилось! - громко сказал Максютов, и впервые в его голосе прозвучали торжество и радость.
У Павлюкова вдруг молнией сверкнуло полное понимание происшедшего. Святой Грааль! Это же новая Чаша Грааля! Чашу Грааля невозможно расплескать, из нее нельзя вылить содержимое, а можно лишь отпить, причем чаша никогда не опустеет…
Вот она, встроенная инопланетянами страховка на случай, если что-то пойдет не так, и измененный чужаками Родоначальник будет убит, не успев дать семя. С помощью этого ритуала - да полно, при чем здесь ритуал! - можно передать его гены дальше или хранить их вечно, пока не понадобятся. Это уже было две тысячи лет назад с Христом. Очевидно, его Род, ставший при помощи инопланетян пассионарным , должен был действительно привести израильтян к процветанию и впоследствии править миров, изрядно его изменив. Но что-то пошло не так, Иисус погиб на кресте, не дав потомства. Кто-то из его учеников совершил обряд, создав Чашу Грааля, но из нее тоже почему-то никто не отпил. Так и храниться она где-то до сих пор, не выполнившая своего предназначения, а может, напротив, дожидающаяся своего часа. А вот сейчас они создали новый Грааль, свой Грааль, и кто-то готов взять на себя тяжкую ношу пассионарности , не возродив давно усопших Романовых, а дав начало другому Роду.
- Свершилось! - торжествующе повторил Максютов.
- Свершилось! - словно эхо разнеслось над поляной, и это уже был совсем не Максютов.
Такой звучный голос, заполнивший, казалось, все вокруг в тишине ночи, вообще не мог принадлежать человеку.