Он не удержался на ногах и неловко шлепнулся на мокрые камни. Саади, не оглядываясь, вывернул обидчику руку и потащил к воде. Тот взвыл и, вынужденный ползти за вывернутой рукой, плюхнулся в реку.
- Вот сволочи! Никакие они не иностранцы! Головы нам морочили, гниды! - закричали хором лодочники.
- Дом Саади, эти люди крайне непоследовательны, - изумился водомер. - Вначале они оскорбляли нас за то, что мы чужеземцы, что само по себе указывает на их варварство. Затем они принялись оскорблять нас за то, что мы - не чужеземцы…
- Не, ребята, баста, моя смена кончилась, - вдруг озлился полосатый капитан. - Я вообще никого больше не повезу. Утро уже, всю ночь глаз не смыкал. Вон с мелюзгой покатайтесь!
И запустил двигатель.
Немного разочарованная толпа тут же утешилась предложениями других лодочников. Искупавшийся парень с поврежденной рукой куда-то убежал. Ловец думал одно мгновение. Вблизи других приличных посудин не наблюдалось.
- Снорри, догони его!
- А если он будет упираться?
- Выброси его в воду и верни баркас сюда.
- Храни нас Царица рыб! - пискнул Два Мизинца. - Как ты дерзок, дом Саади! Ведь водить по воде такое большое судно без паруса и гребцов может только маг-чернокнижник…
- Он не маг, и никто из них не умеет колдовать, - уверенно отрезал Саади. - Могуществом обладает лишь тот, кто придумал и укрепил на всех этих челнах машины, питающиеся нефтью. Разве ты не чуешь едкого запаха, Снорри? Разве не ты мне рассказывал, что в Лондиниуме, по железным колеям, пустили машину, которой движет сила горящего дерева? Не бойся, друг мой, догони его и верни. Можешь дать ему пару оплеух.
Два Мизинца со вздохом скинул одежду. Немногочисленные зрители на пристани ахнули, когда высокий нескладный человек вдруг начал превращаться в гигантского паука. Его коленные суставы вывернулись назад, ступни невероятно расширились, превратившись в плоские волосатые лапы, откуда-то появилась лишняя пара бесконечно длинных, также волосатых рук. Спина стала тоньше, плечи сузились, шея укоротилась, все туловище кошмарного иностранца превратилось в веретено, с необычайной скоростью заскользившее по воде.
"Сообразительный" не успел уйти далеко. Когда юнга, он же - первый помощник, он же - племянник капитана, разглядел, кто лезет на борт, он не сомневался ни секунды. С воплем выпрыгнул и поплыл к берегу, побивая все свои прежние рекорды. Пожилой капитан корабль покинуть не захотел. Он отважно взмахнул чем-то тяжелым и острым перед мордой чудовища, а в следующую секунду его разоружили и, подцепив за ногу, дважды макнули головой в воду. Женщины на берегу завизжали, но капитан остался жив.
Его снова поставили вертикально на палубу и показали, как действуют при необходимости средние конечности водомера. Причем без всякого ножа. Два Мизинца вспомнил веселое времечко, когда приходилось показательными упражнениями завоевывать воровскую корону славного города Брезе. Он располосовал на щепки две деревянные лавки, причем зрители, как всегда, ничего не успели заметить.
И капитан "Сообразительного" смягчился. Глядя в вытянутое, жирно блестящее, волосатое рыло ночного гостя, он решил, что еще один рейс погоды не сделает. Даже бесплатно. А потом можно попытаться все забыть, продать баркас и уехать в деревню, подальше от воды…
Рахмани спрыгнул на палубу "Сообразительного". Места позади штурвала вполне должно было хватить для Поликрита. Правда, придется выкинуть еще несколько деревянных скамеек… А Зорана как раз лучше разместить под крышей, чтоб не заливало грязным дождем.
- Нам необходимо забрать раненого друга, он ждет вон под тем мостом. Затем нас надо как можно скорее отвезти на реку Карповку, к резиденции великого Эрисмана, - твердо заявил Ловец. - Если ты все сделаешь быстро, я щедро вознагражу тебя. Ты получишь двойную цену, против той, какую имеешь от своей эк-скур-сии… Если ты вздумаешь перечить мне, я скину тебя за борт и сам воспользуюсь твоим… эсминцем.
У капитана экскурсионного корабля и у Снорри физиономии разом вытянулись. У капитана - потому что он увидел перед собой пасть волка со змеей вместо языка, а Вор из Брезе напугался, что лодочники сейчас нападут скопом.
И тогда непременно придется кого-нибудь убить.
На крошечной пристани стало очень тихо. Замолчали даже случайные гуляки. Капитан "Сообразительного" внимательно разглядывал серебряную монету. Он очнулся только тогда, когда Рахмани встал позади и взял его за плечо железной рукой. Бородач повернул ключ, под ногами ловца затрясся металл. Заробев от близости колдовства, Саади быстро прочел две охранные формулы.
- Отдать швартовы! - хрипло каркнул капитан.
Мальчик-юнга, весь мокрый, трясся на берегу.
Освободить канат было некому. Под дружное "Аххх!" провожающих одним движением голени Снорри перерезал канат. Онемевшие лодочники и пассажиры глядели вслед, пока "Сообразительный" не развернулся и не набрал скорость.
- Больницу Эрисмана я знаю, кто ее не знает. Но как я войду в Карповку? - жалобно проскулил капитан. - Там так просто не развернешься…
- Сдается мне, дом Саади, что знахаря Эрисмана ты не запугаешь так же легко, волчьей маской, - прокряхтел Два Мизинца, присматриваясь к надвигающейся громаде моста. - Но вот что меня настораживает… В воздухе носится слишком много зла. Ты заметил, нам никто не хотел уступить, хотя ты предлагал деньги? Не могло ли так случиться, что мы угодили в один из проклятых городов?
После этих слов оба вздрогнули. Дом Саади невольно потянулся поправить платок, закрывавший лицо. "Сообразительный", уверенно лязгая мотором, пробирался на середину реки. На столбах развевались флажки, на каждом виднелся силуэт медведя. Саади был вынужден согласиться с водомером. Слишком много зла, необычно даже для покоренной страны. Слова внезапно обрели совсем иной, зловещий смысл. Тревожные воспоминания хлынули в душу Ловца, как волны Северного океана при утреннем, яростном приливе.
Он-то хорошо помнил, что такое проклятые города. Из них не было выхода.
6
Одноглазый Нгао
Я несла нюхача сквозь парк; Кой-Кой грел мне спину, а где-то неподалеку охрипшая наставница воплями собирала непослушных детей в стеклянную карету. Слушая ее жалобные угрозы, я вдруг вспомнила совсем иных детей.
Детей из страны Бамбука.
У меня сразу заболели ребра с обеих сторон груди, потому что кожа вспомнила удары бамбуковой палки. Наставник Хрустального ручья мало говорил, но жестоко наказывал за малейшую ошибку.
Но до того, как я познакомилась с наставниками Хрустального ручья, мне пришлось одолеть немало тягот. Мне пришлось пересечь три моря на корабле джайнов и трижды ощутить на своей шкуре ярость Всевышнего.
Как я попала к джайнам? О, это был извилистый путь. После того как подлецы гандхарва продали меня в рабство, несколько лет я танцевала в храме дэвадаси, и пусть никого не обманывает это вкусное слово. Я была рабыней-женой ослепительного бога Сурьи, в храме-колеснице, на берегу Бенгальского залива. Я принадлежала всем мужчинам, которые пожелали бы меня взять, но переспать с храмовой танцовщицей - не слишком дешевое развлечение. Случилось так, что я убила своего состоятельного любовника, надеясь при помощи его денег добраться до Янтарного канала, но меня перехватили в пути. Меня не отдали крокодилам только потому, что в храме остро не хватало девушек, столь же красивых, ловких и умных, как я.
Таких, как я, там вообще не было.
Меня не кинули в пруд с крокодилами, не привязали над муравейником, меня всего лишь избили и запретили выходить наружу. Долгое время я провела в чреве храма, танцуя для магарадж танцы более древние, чем сами Упанишады. Глаза мужчин стекленели, когда они следили за моим полетом, потому что они видели не обнаженную, раскрашенную девушку, а пляску бесконечной мудрости, на которой держится мир. О, я была самой послушной, весьма долго я притворялась и дождалась своего нового покровителя.
Управительница шепнула мне, что мой танец между костров привлек внимание одного высокого гостя. Его корабль терся днищем о ступени Черной пагоды, хотя должен был отплыть еще вчера. Управительница сказала, что этот человек потерял рассудок, наблюдая, как я изгибаюсь с факелами и живыми змеями.
Этот мужчина, рослый, худой, черный и почти красивый, принадлежал к банджару потомственных джайнов. Он находился в родстве со многими жрецами своего сурового божества, но джайны морей сильно отличаются от своих сухопутных собратьев. Последователи сухопутного банджара смысл существования видят в том, чтобы пройти свой путь незаметно, не навредив природным элементалям, включая мух и комаров. Морские джайны точно так же боготворят всякую былинку, но это не мешает им нанимать стражу и заниматься морской торговлей.
Я многому научилась у джайнов на закатах, когда Черная пагода отдыхала от пляски свечей и караванов посетителей. Да, я могла бы сбежать двадцать раз, уговорив какого-нибудь простофилю спрятать меня в повозке среди мешков с бататом и манго. Но, начав дело, следует его завершить, дабы не возвращаться, как говаривал позже мой суровый любовник Рахмани Саади.
Я накрепко запомнила слова Красной Матери, что духов сильнее человека быть не может. Ведь если бы духи стали сильнее человека, они давно повелевали бы нами, как блеющими овцами, а это не так. Блеющей овцой, пачкающей шерсть в собственном навозе, становится лишь тот, кто недостоин повадки красного волка. Красный волк способен неделями терпеть в засаде, но никогда не станет терпеть в неволе.
Я терпела в засаде, пока однажды, в период цветения белого шиповника, о подводные ступени Черной пагоды не ударился килем четырехмачтовый барк джайнов. Жрецы миролюбивой секты берегли ос и скорпионов, но без угрызений совести использовали труд сотни весельных рабов. Мой покровитель отплывал в сторону Желтого моря, в далекий край, именуемый страной Бамбука. Услышав такую новость, я двое суток танцевала только для него, а затем еще сутки - для его бронзоволицых спутников.
Ополоумев от блеска моих порхающих бедер, от иероглифов, которые выводил в воздухе мой пупок, от ароматов имбиря и эфедры, джайны взяли меня на корабль. Грохнул барабан, внизу защелкал бич, и свежая смена гребцов ударила веслами о воду. Быстроходный барк набрал ход, на юте застучали в таблы, захлопал на гафеле парус, застонали снасти, и очень скоро Черная пагода растворилась в объятиях джунглей. Последний раз в жизни помолилась я неистовому Сурье, который был так жаден до юных танцовщиц. Последний раз я помолилась чужому богу, упрашивая его забыть обиду, и сразу же спела дикую песню во славу Леопардовой реки. Я позволила себе вспомнить дом. Ненадолго, потому что путь джайнов лежал совсем в другую сторону.
Когда божественная Земуна пролила на небо молоко, я танцевала для своего нового хозяина и его друзей. Я извивалась в вечном танце, а их глаза источали сандаловое масло. Они хлопали заскорузлыми ладонями в такт звону моих ножных браслетов, они восхищенно подвывали, когда я исполняла фигуры "качающейся кобры" или "страсти львицы", их жалкие мужские мысли расплавлялись в горне желаний. Но я вовсе не хотела, чтобы купцы передрались до окончания путешествия. Джайны везли в страну Бамбука богатый груз сердоликов, сапфиров и аметистов, везли ценные притирания и двадцать шесть сортов пряностей. В моих интересах было добраться до портов Хонсю в мире и согласии. Поэтому я шепнула моему спасителю Бусу, что пять ночей буду танцевать для него одного, а прочим пусть сообщат, что меня скрутила морская болезнь. Пусть подзабудут меня…
О длинное имя моего спасителя Бусубаннешвах-сингха можно было сломать язык, посему я называла его господином или коротко - Бус, в те минуты, когда надлежало изображать страсть. Для защиты своих товаров Бус содержал крепкую стражу из воинственных сигхов. Эти суровые круглобородые парни готовы были зарезать любого, в полном согласии с их религией.
Месяц небесный пастух рассыпал над нами зерна, месяц божественная Земун разливала Млечный Путь. Мы причаливали пять раз, в портах земли Драконов и земли Тай, и последний раз - на островах краснолицых циклопов. Пять раз я могла сбежать, но сдерживала себя. Днем я терпела вонь масляных фонарей и крысиную возню в трюмах, только ночью поднималась на палубу и, облизывая соленые губы, слушала, как во мраке стонет такелаж. Даже с ценностями, которые я планировала прихватить в сундуках Буса, я не смогла бы найти на берегу нужный Янтарный канал, в стране чужих обычаев и чужих языков. Ведь я тогда была совсем девчонкой!
Беда подстерегла купцов, когда до страны Бамбука оставалось не больше недели пути. Пираты напали в тот момент, когда медоточивый Бус, в припадке щедрости, живописал мне мои будущие позолоченные хоромы подле священного озера Саровар. Бус катал по моему животу жемчужины, называл меня дивной птицей и умолял еще разок "прокатиться на шее льва". Я надувала губки, требовала аметистов для ожерелья и в сотый раз переспрашивала, будут ли плавать лебеди вокруг моего будущего дома на воде.
Буса я планировала заколоть во сне. Ведь я успела к нему немножко привязаться.
Две пиратские джонки Одноглазого Нгао взяли нас в клещи в утреннем тумане. Десять крюков воткнулись в фальшборт с одной стороны и дюжина - с другой. С коротким лязгом упал "ворон", и низкорослые, юркие люди в желтых повязках посыпались нам на головы. Сигхи-охранники достойно встретили врага. Не успев толком проснуться, они уже орудовали своими поющими закаленными мечами. Меч сигха начинает петь лишь тогда, когда его владелец достигнет высокого уровня мастерства. Тогда канавки на лезвии наполняются ветром, и ветер уже не вытекает, ветер дрожит, прижавшись к поющему металлу, как робкий щенок. В то утро на палубе пел целый хор разукрашенных резьбой мечей. Сигхи перерубили половину абордажных канатов и скинули за борт полторы дюжины пиратов.
- Измена! Измена! - кричал кто-то на корме. - Румпель сломан, компас сломан! Нас предали, рулевой бежал! Нас заманили в ловушку к пиратским шхерам!
Бус отшвырнул меня в угол и велел спрятаться. Пока я натягивала мужские шаровары, мой господин в одной набедренной повязке ринулся по трапу вверх. Его убили быстро и умело. По деревянным ступенькам, навстречу мне, полилась его кровь.
Одноглазый Нгао знал свое дело. На палубу посыпались горшки с горящей паклей и маслом, небо заволокло дымом. В дыму слышались хрипы, проклятия и звон мечей. Пушки не применяли, наверное, Нгао боялся потопить и свои корабли вместе с нашим. Лишь несколько раз грохнули залпом из тяжелых ружей. Разбойники прыгали откуда-то сверху, они скользили по канатам, как обезьяны. В проеме люка снизу я видела лишь топчущиеся ноги: одни - босые, другие - в сапогах.
По обычаям мореходов тех краев, трюмные рабы и наемники-инородцы не собирались с оружием в руках защищать хозяев барка. Я кое-как прикрыла наготу, выбежала в нижний коридор и закричала на них. Но трусливые шакалы только качали головами и смотрели в пол. Если бы весельная команда и прочие рабы взялись за оружие, сигхам удалось бы отстоять барк. Но напуганные глупцы в трюмах покорно ждали новую плеть.
Ненавижу любые стаи.
Наверху бились лишь три неполные дюжины сигхов и девять ветеранов из команды корабля. Они заливали шканцы кровью врага, они рычали, как бешеные тигры, но силы были слишком неравны. Вонючие бандерлоги с ножами в зубах, визжа и скалясь, падали с рей на головы нашим защитникам.
Привычное оружие храмовых жриц, когда нет ни одежды, ни возможности спрятать что-то на теле, - это заостренные спицы в прическе. Но Бус, как назло, распустил мне волосы. Поэтому я подобрала то оружие, которое мне бросилось в глаза. Два коротких кинжала, кривой - чтобы вспархивать животы, и прямой, тяжелый, как чекан, им удобно с одного удара пробивать глазницу. Меня никто не учил драться, но в тот момент сомнений не возникло. Отсиживаться в трюме означало попасть в лапы к разбойникам, новое рабство, страшнее предыдущего. Я мангустой проскользнула через кормовой люк, не заметив даже, как порвалось, зацепившись за гвоздь, мое панджаби.
Наверху творилось страшное. Пристройка горела, бизань-мачта горела, снасти дымились. С пиратского корабля стреляли из мушкетонов, не очень точно, но громко. Черный порох хинцев давал больше вони, чем огня.
Сигхи сражались, распушив бороды, стоя по колено в пламени. Их волосы, никогда не стриженные по вековым обычаям, разметались, как косы страшных демонов. Сигхи дрались в спаянном строю, у их ног росла груда трупов, но щуплые бритые мужчины подбирались сзади, замыкая кольцо. Через носовой люк они уже ворвались в чрево барка и тащили оттуда мешки с добром. Двое богатых купцов, товарищи Буса, валялись с отрубленными головами. Одна из пиратских джонок, слишком близко прижавшаяся к нашему боту, тоже запылала. В первую очередь вспыхнули тростниковые паруса, и я смогла сквозь клочья дыма разглядеть размеры пиратского корабля. Возле Черной пагоды нередко приставали суда купцов, все они были приземистые, широкие, с низкой осадкой. Пиратские джонки Нгао походили на вытянутых хищных рыб; казалось, они почти парят над водой.
В коридоре подле заднего люка мне повстречались двое, они ломали дверь в одну из кладовых. Они были слишком увлечены своим делом и позволили мне подобраться близко. Когда они меня заметили, было уже поздно хвататься за топоры. Я хорошо рассмотрела этих морских крыс вблизи - короткие кривые ноги в грубых штанах, широкие спины и развитые мышцы груди. И желтые повязки, закрывающие верхнюю часть лица. Как мне объяснили позже, наивные разбойники верили, что, если закрыть лицо, противник перед смертью не успеет прихватить их души в ад.
Они уставились на мой голый бок и наполовину голую грудь и позабыли про свои топоры. Я воткнула кинжал в шею ближайшему косоглазому, а, пока второй нащупывал на поясе нож, я присела и снизу ударила ему в пах. Сама того не замечая, я танцевала танец "молодого тигра". Второй хинец умер некрасивой смертью. Он заверещал тонко, как угодившая в капкан мышь, упал и стал биться о доски.
Тут в коридор свалился еще один пират, он завопил, указывая на меня, выхватил нож, и мне пришлось спасаться. Бежать было особо некуда, пришлось по параллельному трапу лезть вверх. Следует отметить, что появление полуголой смуглой девушки, украшенной кольцами, серьгами и браслетами, произвело на сражающиеся стороны больший эффект, чем если бы с неба свалился взвод солдат. На меня уставились все - и команда Нгао, и уцелевшие защитники барка.
Пользуясь замешательством, я прыгнула на борт, оттуда - на спины двум мерзавцам, которые рубили канаты. Они пытались освободить свою загоревшуюся джонку. Хинец, что попался мне внизу, выкатился следом на палубу, он орал, указывая на меня. Кто-то метнул топор, еще один, но я изогнулась змеей трижды, и треугольные острые лезвия воткнулись в дерево. В Черной пагоде меня не учили нападать, но защищаться, уходя от ударов, - это всего лишь танец. Сигхи закричали одобрительно, мое появление придало им сил.