Первый рассказ Владимира Аренева вышел на бумаге в 1998 году - пятнадцать лет назад. С тех пор было несколько романов и авторских сборников, множество рассказов и повестей в журналах и антологиях, несчетное количество критических статей и рецензий, премии - "Лучший дебют" Еврокона, "Звездный мост", Беляевская. И вот выходит очередная книга - сборник "Мастер дороги", своего рода веха, промежуточный итог творчества автора.
Содержание:
Идеальный Аренев 1
Содержание 1
Туда… 1
Единственная дорога 1
В ожидании К 3
Первое правило свинопаса 9
Каморка под лестницей 10
Мастер дороги 12
Вкус к знаниям 25
…и обратно 28
Зачет для избранного 28
Часы с боем 29
Дело о детском вопросе 33
Нарисуйте мне рай 39
Душница 43
Домовой (вместо послесловия) 66
Уважаемый читатель! 66
Мастер дороги
Владимир Аренев
Идеальный Аренев
Книга, как правило, говорит сама за себя и не нуждается в биографических подпорках.
То, что Владимир Аренев был террариумистом-любителем, дворником в зоопарке, студентом, а потом и преподавателем Института журналистики; то, что он, к моему изумлению, не переставая жонглирует как минимум десятком творческих дел (проза, антологии, статьи, рецензии, переводы, сценарии…), - всё это может быть интересно читателю, но для книги не так уж важно. О том, "откуда что взялось", Аренев поведает сам - как сочтет нужным - в комментариях к рассказам и повестям, вошедшим в этот сборник.
Например, "Вкус к знаниям" - не столько лавкрафтианский хоррор, сколько страшный сон университетского преподавателя, но рассказ существует сам по себе, а прототипы и интерпретации - за пределами текста. В вашем сознании и в эмоциях.
Умберто Эко говорил, что каждая книга выстраивает своего "идеального читателя" - подсказывает, как ее нужно воспринимать. И каждый опытный читатель стремится увидеть "идеального автора" - не живого человека, не безупречного классика, а своего рода систему, которая организует текст. Только так и можно заметить явные или скрытые подсказки, как именно читать эту книгу, приблизиться к ответу на школьный вопрос: "А что хотел сказать писатель?.." На свободу оценки и толкований "идеальный автор" не покушается.
Каков же "идеальный Аренев"? К чему нужно быть готовым, когда открываешь его книгу?
Прежде всего, писатель Аренев чрезвычайно дотошен. Куда бы он ни устремлялся - в ренессансную Италию или современный Киев, в мир победившего Ктулху, кельтских мифов или даже сказок Корнея Чуковского, не говоря уже о краях, никому прежде не известных, - Аренев должен знать об этих мирах и временах всё. И не только конкретные факты и детали, которые создают иллюзию реальности: его интересует, как это устроено. Внутренние связи. Закономерности и законы. И, конечно же, люди, для которых странный мир привычен с рождения, - или, напротив, те, кто оказался заброшен в невероятное. Первый вариант сложнее, но и интереснее: герои, конечно, ничего друг другу не объясняют, а читатель сам должен собирать кусочки мозаики.
Писатель Аренев экспериментирует с темами и жанрами. Для многих отечественных фантастов это стало привычной игрой, рутиной: та-ак, фэнтези уже была, космоопера уже была… а вот напишу-ка я альтернативную историю! Аренев не раз принимал участие в сборниках на заданную тему (только-только вышла на польском языке его повесть о мире "Ведьмака"), но чувствуется, что для него куда важнее испытать свои силы на новом поле - в конечном счете, раскрыть новые возможности темы, - чем поставить еще одну "галочку" в авторском послужном списке. Потому что писать о новом - значит еще и писать по-новому.
Есть такое трудноопределимое свойство текста, которое тем не менее интуитивно всегда ощутимо: осмысленность. Ее-то русскоязычная фантастика последних лет почти утратила (говорю, разумеется, о той ее части, что издается в жанровых сериях). Аренев - из тех авторов, для которых вопрос "Зачем?" остается важным. Отсюда - этическая и даже порой политическая определенность его книг. Не агитация, не морализаторство - всего лишь то, что называется затертым словом "гуманизм". Ценность человека и человеческого, а не идеологий и систем.
Писатель Аренев верит своему читателю: верит в его способность к пониманию и диалогу. Диалогу не только с книгой - но и с культурой, историей, с другими людьми.
И еще: человек Владимир Пузий, пишущий под псевдонимом Аренев, очень похож на Аренева-писателя. Значит, ему можно верить в обеих ипостасях.
Пройдите по этой дороге туда и обратно.
Михаил Назаренко
Содержание
Единственная дорога
В ожидании К.
Первое правило свинопаса
Каморка под лестницей
Вкус к знаниям
Зачет для избранного
Часы с боем
Дело о детском вопросе
Нарисуйте мне рай
Душница
Домовой (вместо послесловия)
Туда…
Единственная дорога
Человек был весь в пыли; пыль осела на нем, словно бархатистая кожица, и не желала осыпаться. Я смотрел, как он идет ко мне, и выпускал к небу колечки дыма из своей старой трубки. Они получались идеально правильной формы: за столько лет тренировки, сколько их было у меня, можно научиться чему угодно. Между прочим, на путников эти мои колечки производят благоприятное впечатление - люди сразу успокаиваются. Им почему-то кажется, что никто не стал бы так беззаботно сидеть на крыльце и коптить небо, если б тут было опасно.
Человек заметил меня не сразу. Наверное, за прошедшие годы мы с моей избушкой стали очень похожи, и я уже кажусь не более чем ее частью. Он шел, блуждая взглядом по песчаным холмам и пошатываясь при каждом движении. Потом поднял голову, увидел мой домик и замер, как охотничья собака, которая чует уток: весь вытянулся, и я даже подумал, что он сейчас вскинет одну из ног. Ногу он, конечно, вскидывать не стал - просто очень быстро побежал ко мне, поднимая фонтаны пыли.
Я сидел и ждал, прислонившись спиной к нагревшимся за день доскам двери. Просто сидел, вытянув ноющие ноги (к дождю, что ли?), и пускал колечки.
Путник преодолел уже половину пути, когда внезапно остановился, словно с размаху налетел на каменную стену. Постоял, подозрительно рассматривая меня и избушку, а потом спросил - то ли у меня, то ли у чуть подрагивающего от жары воздуха:
- Опять мираж?
Что-то подобное говорит и делает каждый, чей путь пролегает через пески. Те, кто проходит джунгли или тайгу, подозревают во мне какого-нибудь местного людоеда или шамана, тут же обещают насобирать кучу мухоморов и раздобыть свежий скальп гориллы - лишь бы я вывел их "отсюда". Попавшие ко мне по морю спрашивают, давно ли я потерпел кораблекрушение. Еще бывают горцы - те норовят возвести меня в ранг божества, падают на колени и творят прочие непотребства. У другого бы нервы давно отказали, а меня спасает трубочка. И еще - дымные кольца; я выпускаю их, а вместе с ними уходят злость и раздражение, остается лишь сострадание к путникам.
- Нет, не мираж, - ответил я. - Проходи, гостем будешь.
Он по-ребячьи хлюпнул носом, провел пыльным рукавом по щеке.
- Правда?
- Правда, правда, - прокряхтел я, подымаясь с крыльца.
Годы берут свое, и спина все чаще и чаще не желает мне подчиняться, напоминая треснувшую еловую доску… Да ладно, нужно позаботиться о госте, а не жалеть себя.
Я провел его в избушку, усадил за стол и велел ждать. Пока растапливал печь, он удивленно оглядывался, не понимая, откуда я взял в пустыне столько всяких трав и ягод.
Когда печка нагрелась, я сунул в ее пасть горшок с кашей и еще один - с бульоном, а сам отворил другую дверцу и указал гостю: прошу, мол. Он прошаркал через всю комнату и ошарашенным взглядом посмотрел сначала на сад, что был за дверцей, потом - на меня, потом - снова на сад.
- Это все… откуда? - спросил он хриплым от волнения голосом.
- Не знаю, - откровенно признался я. - Всегда здесь было.
Он никак не решался шагнуть через порог наружу, и пришлось легонько подтолкнуть. Гость вышел в сад и снова застыл.
- Боже, как такое может быть?.. - прошептал он. - Деревья, листья. Яблоки, виноград - посреди пустыни.
- Там еще и озерцо есть, - сообщил я, попыхивая трубочкой. - Ступай, искупайся. Устал ведь небось? Дорога неблизкая.
- Да, - растерянно произнес он. - Да, дорога… неблизкая.
И пошел неуверенными шагами к озеру, пригибаясь, когда перед ним возникала вдруг какая-нибудь ветка. Они все так: не отводят их руками, а именно пригибаются, словно боятся прикоснуться, словно опасаются, что от этого всё исчезнет и они опять окажутся там, откуда пришли: в пустыне, в горах, в море, посреди дикого леса или где-нибудь еще. Я наблюдал за ним, прислонившись к дверному косяку, и мерно выпускал к небесам колечки. Потом развернулся и пошел в дом - не хватало еще, чтобы подгорела каша.
Человек вернулся мокрый и свежий, он прошлепал босыми ногами по доскам и примостился на лавке за столом.
- Я… одежду там повесил сушиться, на заборчике. - Он неопределенно махнул рукой, потом зябко повел плечами. - Ничего, что я… на заборчике?..
- Все правильно, - кивнул я. - Ну-ка, поглядим, какой ты мастер за столом? Нагулял небось аппетит!
С этими словами я поставил перед ним дымящийся горшок с кашей и налил в миску бульона, положил большую деревянную ложку. Сам сел напротив, глядел, как он ест, и ждал.
Кушал гость долго - сначала торопливо, потом - со смаком, выуживая из миски самые крупные куски мяса; несколько раз просил добавки - я накладывал еще. Наконец он облизал и отложил в сторону ложку, расслабленно откинулся на лавке, закрыл глаза. И заснул. Я кивнул: тоже правильно. Нет ничего лучше после долгих и страшных переживаний, чем поспать. А я тем временем приберу в доме, посуду вымою, бельишко его - просохнет - подлатаю. Это ведь он думает, что пути конец, а на самом-то деле…
Пришел вечер, принес с собой прохладный воздух и пение сверчков, в саду сразу стало уютно и спокойно. Я сидел на скамеечке у заборчика и штопал одежду путника. Забор у меня в саду чудной: вроде бы и не высокий, а попробуй заглянуть на ту сторону - ничего не увидишь. Однажды я специально приволок из дома стол, поставил рядом, залез на него. А по ту сторону обнаружил лишь обрыв - глубокий, до краев наполненный туманом, словно небесным молоком. В другой раз там оказался лес. Ну и еще много всякого там бывает, за заборчиком, только смотреть на то мне теперь без надобности - поумнел. К чему душу бередить?
- Добрый вечер, хозяин, - сказал за моей спиной гость. - Хорошо здесь у тебя. Так бы жить и жить вечно, никуда бы отсюда не уходил. Оставишь меня?
Я горько усмехнулся, да было темно уже, он не разглядел. Всегда они так: "хорошо бы здесь жить вечно". А к утру все меняется.
- Оставлю, - сказал я. - Почему не оставить? Да ты присаживайся, бери-ка во-он там стульчик, садись, рассказывай, кто таков, откуда путь держишь. Если, конечно, хочешь. А не хочешь - не рассказывай.
Он пошел за стульчиком, а покуда шел, все думал - это было по его спине видно, что думает, - рассказывать или нет. Решил рассказать.
И правильно решил. Бывают такие, что замыкаются, отводят взгляд, вздрагивают от моего голоса. Им тяжело душу очищать, слишком весь сор прикипел, прирос, дернешь где неосторожно - с кровью начнет отходить. А когда с кровью - больно, не все выдерживают. Так и уходят: словно с тяжелой ношей, согнувшись в три погибели, тоскливо глядя прямо перед собой. Жаль их, но ничего не поделаешь.
- Я, отец, сам не знаю, откуда иду и куда пришел, - признался гость, усаживаясь рядом со мной. - Понимаешь, сначала я вроде бы умирал. Прихватило сердце, положили меня в больницу, все ходят вокруг улыбчивые… но глаза-то не заставишь улыбаться. Вот по глазам я и понял, что всё, отжил свое на этом свете. И вдруг - просыпаюсь в пустыне, вокруг души живой нету, только песок этот чертов… везде песок. Даже скорпионов, даже змей нету - один песок и больше ничего. Я решил было, что брежу или того хуже - помер, но только через день жажда и голод убедили меня в обратном. А вокруг - никогошеньки. Так и шел по пескам, пока на твою избушку не наткнулся.
- Это, - сказал я ему, пыхая трубочкой, - я и сам знаю, а о чем не знаю, о том догадываюсь. Ты мне не про то расскажи.
- А про что? - спросил он немного испуганно.
- Про жизнь свою, - невозмутимо ответил я. - Про себя. Кто ты такой?
Он вздохнул - тяжело, обреченно - и стал говорить. Ох, и наговорил же он: на ночь такое лучше не слушать. Но я уже привык, поэтому слушал. И не как-нибудь там, вполуха, а серьезно, вдумчиво, запоминая каждое слово. Словно он мне все это передавал, опись своей жизни делал, а я ее, эту опись, принимал и сверял - всё ли так, всё ли на месте.
К утру он закончил.
- Ну, - сказал я ему, - так как, останешься у меня?
Лицемерие, конечно, с моей стороны. После такой исповеди того, кому исповедовался, видеть хочется меньше всего. Благодарен ему по доску гробовую, а все равно видеть не можешь. Так и он. Так и все до него. Так и все после.
- Нет, - сказал он, опуская глаза. - Отсюда есть дорога… куда-нибудь?
- Есть, - ответил я. - Но только одна.
- Что? - гость непонимающе уставился на меня. - Как это одна?
- А вот так, одна. Сюда путей много, а отсюда - всего один.
- А… куда он ведет? - осторожно спросил он.
Я вздохнул. Вытряс из трубочки пепел, набил ее табачком, раскурил.
- Не знаю.
- Как это так? Неужели ты ни разу?..
- Почему же ни разу? Многажды пробовал. Но у меня ничего не получается. Всегда возвращаюсь к собственному крыльцу. А вот гости мои очень даже натурально уходят. Хочешь попробовать?
- Н-не… Да, - решительно произнес он. - Хочу. Я ведь… уже мертв, правда?
Я пожал плечами:
- Чушь. Разве мертвые способны есть или пить? А беседовать со мной? Вот видишь. Собирайся. Я дам тебе в дорогу яблок и винограда.
Пока гость одевался, я сходил в дом за корзиной с фруктами, вручил ему и повел в глубь сада, мимо озерца, где гость вчера купался.
В самом дальнем углу, в заборе, есть калитка - маленькая, скрипучая, словно вредная старушонка, которая на самом деле лишь делает вид, что она вредная. Щеколда все время заедает, но у меня никак не хватает времени, чтобы ее подправить. Я немного повозился с нею, наконец отпер и отошел в сторону.
Гость робко посмотрел на меня, прижимая к груди корзину с фруктами. По верхней виноградине ползла божья коровка. Взобравшись на самый верх сочной горки, она резко раскинула в стороны красно-черные надкрылья, озорно зажужжала и, взлетев, ткнулась в лоб гостя. Потом разобралась что к чему, побродила немного по облупленной, выгоревшей коже путника, еще раз взлетела и исчезла в зеленых облаках листвы. Мы оба улыбнулись ей вслед, хотя каждый думал в этот момент о своем.
- Спасибо, - сказал путник. - Я только сейчас догадался. Ты ведь с самого начала знал, что я уйду. И специально разговаривал со мной. Готовил меня к… этому. С-скажи, ты не знаешь, что там?
- Думаю, ничего страшного, - чистосердечно ответил я. - Просто дорога.
- Да, - задумчиво сказал путник. - Просто дорога. Просто еще одна дорога. Сколько их было? И сколько еще будет? Просто еще одна дорога.
Он поставил корзинку на землю и обнял меня:
- Спасибо.
Помолчал, потом тихо сказал еще раз:
- Спасибо!
Гость наклонился за корзинкой, когда внезапная мысль пришла ему в голову:
- Ты… ты забираешь все, что мы приносим с собой… в душах. Это, наверное, очень тяжело.
- Наверное, - сказал я. - Но я уже привык. Ступай.
- Да, - согласился он. - Пора.
Путник сделал шаг к калитке, потом обернулся:
- Знаешь, когда-нибудь и ты сможешь уйти отсюда. Обязательно. Иначе не бывает - не должно быть.
"То же самое ты говорил в прошлый раз, - подумал я. - И другие тоже говорят это. А потом приходят снова, и уходят снова, и снова говорят эти слова. И даже если все вы не правы… - мне достаточно этих ваших слов".
А вслух я только сказал "спасибо" и легонько подтолкнул его в спину.
Он улыбнулся мне и шагнул наружу.
Я постоял, слушая, как затихают его шаги. Потом запер калитку и отправился на крыльцо выкурить свою утреннюю трубочку. Заодно нужно было приготовить кашу и бульон, к обеду наверняка появятся новые путники.
Где-то вверху, в кронах деревьев, озорно жужжа, летела божья коровка; устала, шлепнулась мне на плечо. И мы вместе пошли на крыльцо ждать гостей.