В последние годы, в связи с внедрением и широким развитием пищевых лабораторий, необходимость в подобных сооружениях понемногу отпадала. Из-за нестабильности и непредсказуемости погоды, климат на территории Ледума и других крупных городов непрерывно ухудшался и, в конце концов, стал совершенно непригоден для традиционного земледелия. Агрессивные ветры, дожди и засухи раз за разом губили на корню урожаи, и без того скудные от нещадной эксплуатации земель. Смертность среди голодающих жителей увеличивалась, обрекая город на неизбежное вымирание и запустение. Наконец, проблема стала так остро, что решать её пришлось незамедлительно, собрав под одну крышу ученых, магов и крупных землевладельцев, прежде обеспечивающих продуктами не только Ледум, но и его окрестности, а ныне терпящих небывалые убытки. Итогом стало строительство сети крытых и подземных лабораторий, в которых установки минералов днем и ночью поддерживали нужную температуру, влажность и освещенность. Чтобы закрыть вопрос с почвой, удобрениями и драгоценной влагой, было разработано универсальное питательное вещество, функционирование которого также зависело от энергии камней. Такая система оказалась невероятно эффективна, давая максимальный результат при минимуме затрат, и острый, стратегически важный вопрос продовольствия был разрешен. Пищевые лаборатории работали бесперебойно, обеспечивая город несколькими урожаями в год, а персонал - двенадцатичасовым рабочим днем в две смены и поистине щедрой возможностью не умереть с голода.
Правда, злые языки болтали, что искусственные, выращенные под излучениями камней продукты вредны для здоровья и не так вкусны, как те, что прежде вбирали в себя силу земли, солнца, воды и воздуха. Но иных путей всё равно не было, и недовольные были объявлены цеплявшимися за прошлое ретроградами.
В Ледуме, на знаменах которого были начертаны яркие идеи прогресса, это было страшным обвинением.
Однако, традиционное сельское хозяйство всё же было сохранено, но в значительно сокращенном объеме, и позволить себе его дорогостоящую продукцию могли только знатные и состоятельные господа.
Мельница была построена на совесть и имела традиционную, довольно-таки устаревшую конструкцию: невысокая башенка без окон с ровной конической крышей. Удлиненные четырехугольные крылья давно уже не поворачивались навстречу ветру. На изготовленный из дерева каркас был натянут холст, кое-где прогнивший от времени, непогоды и влаги. У самого входа росло раскидистое сливовое дерево, по всей видимости, посаженное здесь во времена, когда старая мельница еще работала. Кора ствола потрескалась от прошедших лет.
Себастьян задержался на минуту, залюбовавшись столь примечательным пейзажем, который нечасто теперь встретишь в городах. Цветы сливы, первые цветы, появляющиеся после зимы, густо усыпали морщинистые ветви нежными бело-розовыми звездочками. Воздух был напоен тонким, едва уловимым ароматом этого удивительного растения, такого хрупкого - и одновременно стойкого к самым сильным морозам. Слива цвела уже несколько недель, и пора её цветения проходила: значительная часть лепестков успела осыпаться на землю, украсив её цветастой накидкой. Ступени, ведущие к двери, также были сплошь покрыты яркими и чистыми лепестками, не примятыми ничьими шагами. Однако на ветках всё еще можно было увидеть все стадии развития жизни: тугие завязи, сомкнутые цветки, трогательные полураскрытые бутоны, бутоны полного цветения и, наконец, увядающие цветы, которые готовились к своему первому и одновременно последнему полету. Все стадии жизни были представлены здесь, давая представление о её быстротечности. Но это был не конец - совсем скоро на месте цветов, напоминая людям о надежде, появятся крохотные зеленые плоды. Смерть лишь запускала новый цикл жизни.
На верхних ветвях дерева таились маленькие птицы, радостным щебетанием приветствовавшие день. Голоса их тревожили и волновали ювелира, напоминая о чем-то волшебном, несбыточном, крылья будто были вышиты разноцветными шелковыми нитями. Дерево с птицами представлялось солнечным пятном на черно-сером фоне города. В последний раз вдохнув благоухающий воздух, Себастьян поднялся по ступеням и осторожно толкнул входную дверь. Мельница казалась необитаемой. Ювелир был полон светлых переживаний и не ощущал никакого дурного предчувствия. Слух, превосходящий человеческий, уверенно говорил ему, что в мельнице нет ни единой живой души.
Внутри царил прохладный сумрак и тишина. Глаза сильфа быстро перестроились и оглядели совершенно пустую комнату, в которой прежде, должно быть, хранили мешки с мукой, а может, использовали её для каких-то иных хозяйственных нужд. Нет, в этой мельнице не было ровным счетом ничего подозрительного. Должно быть, он ошибся, приняв её за таинственную девятую башню, о которой говорил дракон. Надежда ювелира стремительно таяла, уступив место скептицизму. Что может он взять и что оставить, если здесь ничего нет? Впрочем, помимо этой комнаты в мельнице имелось помещение под крышей, которое тоже не мешает проверить, - хотя бы для очистки совести. Наверх вела узкая винтовая лестница. Ступив на неё, Себастьян быстро оказался на втором этаже и без всякой задней мысли спокойно открыл дверь.
Внутри его ждали.
Не успел ювелир опомниться от крайнего изумления, как было поздно.
Никогда прежде не ощущал он подобной беспомощности. Себастьян совершенно отчетливо отделил момент, когда утратил контроль и перестал принадлежать себе. Произошло это в тот самый миг, как рука его распахнула дверь, - в один-единственный миг. Это было похоже на ментальное соитие, произошедшее быстро, грубо и против его воли.
Себастьян не знал, сколько времени прошло с момента ментального удара до минуты, когда он начал вновь осознавать себя. Первое, что увидел ювелир, была поверхность темного пола. На этой самой поверхности, холодной и твердой, он и лежал ничком, а из приоткрытого уголка губ стекала горькая, больная слюна.
Несмотря на всю остроту ситуации, профессиональная сущность ювелира взяла верх, и он мысленно пустился в детальный анализ происшествия. Оценив своё состояние и легкость, с которой оно наступило, Себастьян пришел к выводу, что такое мощное, быстрое и прямое воздействие могли осуществить только алмазы. Эти камни славились своим влиянием на психику, а потому Себастьян возрадовался мастерству и опыту мага, выдержавшего тончайшую грань между абсолютным оглушением рассудка и его необратимым повреждением. Еще чуть-чуть сильнее, и ювелир так бы и остался лежать на полу жизнерадостным слюнявым идиотом.
Если честно, ощущения после ментального контакта с алмазами были удивительны. Себастьян будто заново родился, вновь открывая для себя радость дыхания, зрения, слуха и прочих простых, но чудесных процессов, которые упускаешь из виду и совсем забываешь ценить в круговороте обыденности. Даже сами ощущения тела от контакта с полом были просто волшебны, напоминая о том, что хрупкая плоть эта продолжает существовать в нашем бренном мире. И, как ни странно, желает существовать и дальше, а потому ювелир не торопился начинать разговор или как-то иначе действовать, предоставив право хода своему оппоненту, который сейчас безоговорочно являлся хозяином положения. Повторения насилия совсем не хотелось.
Себастьян видел стоящего перед ним человека один-единственный миг. Никогда и нигде прежде они не встречались, но ювелир немедленно узнал мага. Да и мудрено было не узнать - чеканный лик правителя Ледума был изображен на аверсе каждой монеты, которую выпускал городской монетный двор: золотой, серебряной или даже медной. Специфика профессии обязывала ювелира знать "в лицо" всех правящих лиц Бреонии, обладавших монетной регалией, а также гербы и девизы городов, неизменно помещавшиеся на реверсах. Помимо них ювелир мог легко перечислить эмблемы всех тридцати девяти монетных дворов, официально используемые ими виды гурта, гуртовые надписи, оттиски и прочие обязательные признаки, удостоверяющие подлинность денежных знаков. И если монеты других городов периодически меняли внешний вид - в связи со сменой портрета на аверсе, - то монеты Ледума в этом плане отличались завидным постоянством и имели широкое хождение за границами городских стен. Как некий символ стабильности и надежности они часто использовались для нужд межгосударственной торговли, потеснив на этом поле золотые монеты Аманиты, которые прежде господствовали безраздельно и обладали статусом основного резервного и платежного средства Бреонии.
Вспомнив проигранный им поединок в скорости реакции и своего противника, одержавшего верх, ювелир вздрогнул. Несмотря на идеальную правильность черт лица правителя, походившего на слепок из охлажденного воска, несмотря на совершенство линий высокой, статной фигуры, у Себастьяна язык не повернулся бы назвать этого человека красивым. Внешняя безупречность его скорее пугала, на каком-то подсознательном уровне. От лорда Ледума веяло жуткой, противоестественной силой, в которой было что-то нечеловеческое. Одним своим присутствием он устрашал. Сила таилась в самой его спокойной, расслабленной позе, в каждом движении пальцев, в повороте головы. У Себастьяна не было сейчас возможности хорошенько поразмыслить над этим, но нечто в этом человеке было не так. Нечто очень важное.
И самое главное - глаза. Это были глаза человека не современного мира, человека, видевшего многое из того, что существует ныне, и многое, успевшее кануть в небытие. Себастьян был не робкого десятка, но и его едва не затрясло от ужаса, когда ювелир заглянул в них. Эти глаза зримо напоминали зимнюю полночь. Холодные и темные, полные ворвавшегося в ночь ветра, они заставляли застывать под взглядом. В них была беспросветная льдистая тьма.
Так, должно быть, смотрели первые ведьмаки, только познавшие сладкий вкус могущества. В те древние времена, когда юная Бреония была еще единым, по существу теократическим государством, а государственная власть полностью принадлежала высшим церковным деятелям. Инквизиция тогда не имела самостоятельности и была только частью Церкви, её вооруженной силой. Манипуляции с минералами именовались "богомерзким колдовством" и были строго запрещены, а потому инквизиторы с той же фанатичной ненавистью, что и сегодня Искаженных, преследовали и сжигали на кострах первых магов...
С тех пор многое изменилось.
Ведьмакам удалось отстоять своё право на жизнь - и даже больше. Церковь постепенно утрачивала своё безграничное влияние на политику. Наконец, произошла Великая Схизма, и Церковь впервые раскололась сама в себе. Часть священнослужителей сохранила верность прежним убеждениям, большая же часть, уступив жесткому давлению ситуации, вынуждена была принять сторону магов. Первые были объявлены еретиками, и совместные преследования Церкви и магов обратились уже против них. Произошла Ночь Явления Истины, и белые одежды священников в одночасье сделались алыми. С тех пор никогда больше уцелевшие служители Церкви не надевали этот чистый цвет. Оскверненный и запятнанный кровью, он стал символом власти новоявленных лордов. Вскоре после этих злосчастных событий произошел вторичный раскол: объявив действия высших церковников братоубийством и отступничеством, от Церкви окончательно откололась Инквизиция, оставив таким образом священников в полной зависимости от ведьмаков. Так центры силы поменялись местами. Мир стал иным, и вектор его развития непоправимо сместился.
Эти давние, сегодня кажущиеся нереальными события были совсем забыты, и только немногие сохранившие верность Церкви помнили о них.
Впрочем, не более реальным казались Себастьяну события текущего момента. Встретить самого лорда Ледума на каких-то забытых Изначальным городских задворках, да еще и в полном одиночестве? Уж скорее можно повстречать прохаживающегося в центре Ледума дракона... хотя это, наверное, всё же не совсем удачный пример.
- Вероятно, ты мучаешься вопросом, почему до сих пор жив? - снисходительно усмехнулся черноглазый, заметив, что Себастьян пришел в себя. - Напрасное беспокойство: ты получишь по заслугам, как только объяснишь мне, зачем явился сюда. Правдиво ответишь на все вопросы, а затем умрешь.
Почему-то Себастьян ни на секунду не усомнился, что именно так всё и будет. Голос лорда звучал так веско, что всё сказанное им просто обязано было немедленно облекаться в реальность. Слова его были почти осязаемы - и тяжелы. Так тяжелы, как камни.
- Можешь начинать, - холодно и властно поторопил ведьмак, ненавязчиво намекая на занятость правителя города, не имеющего ни времени, ни желания для пустых разговоров.
И Себастьян начал. Сам поражаясь спокойствию и уверенности в своем голосе, он поведал историю о расследовании, которое проводит по поручению самого лорда Эдварда и о том, куда оно завело. История получалась запутанной и какой-то неправдоподобно приключенческой, будто из классического детективного романа. Догадываясь, что всё это не внушает доверия, ювелир говорил кратко, но ёмко, остановившись подробно лишь на причине своего злополучного появления здесь, которое случилось отнюдь не по его воле, что, несомненно, следовало принимать в расчет.
Как ни странно, черноглазый вовсе не счел встречу с драконом фантастической.
- Как он выглядел? - уточнил он только, да и то - вполне себе будничным тоном.
- У него были разные глаза, - Себастьян не стал вдаваться в детали и красочные художественные подробности, резонно решив, что это и есть главный отличительный признак ящера. Однако странно, что правитель Ледума проявляет такой специфично направленный интерес. И, наоборот, совсем не проявляет удивления от известия, что по его городу свободно разгуливают нелюди. Это не могло не настораживать.
- Ты выполнил свою часть сделки? - прямо спросил лорд, и что-то в его голосе заставляло занервничать.
Зачем правителю знать об этом? Какого ответа он ждет?
- Не уверен... - немного растерялся ювелир, задумавшись. - Если говорить откровенно, я не вполне разобрался...
- Значит, нет, - резко прервал правитель и разочарованно махнул рукой, мысленно давая команду стражам. - Что ж за день-то сегодня такой...
Две тени оторвались от стены и грубо вздернули вверх уже второго за последние несколько часов незваного гостя. Себастьян, не рисковавший и пальцем пошевелить во время разговора, задохнулся и едва не прикусил язык от внезапного подъема.
Едва подняв голову, ювелир оцепенел под немигающим черным взглядом ведьмака. Тот смотрел сквозь него, как если бы тело сильфа было совершенно прозрачным, сделанным из стекла или льда. И что-то такое он видел, явно видел своими страшными глазами.
Излучения алмазов создавали вокруг мощное информационное искажение пространства, коверкание энергетического фона. Смотреть на лорда прямо было нелегко, его окутывало непрерывное мельтешение, какое бывает после чрезмерного напряжения и утомления глаз. Острота углов энергетики мага причиняла физическую боль, терпимую, но навязчивую, раня глаза, вызывая тяжесть в голове и спазмы дыхания. Однако Себастьян всё же не мог оторваться от удивительных и могущественных минералов: не каждый день выпадает возможность полюбоваться алмазами, отнесенными к категории эталонных. Поистине, такие камни заслуживают внимания любого специалиста.
Один взгляд на руки правителя Ледума заставил Себастьяна ощутить холодок между лопаток. За годы вращения в опасном мире минералов он достаточно поднаторел в этом вопросе, чтобы уметь различать магов и даже примерно оценивать степень их мастерства. Так же легко, как Искаженных и нелюдей, ювелир вычислял среди простых смертных тех, кто обладал могуществом драгоценных камней, и никакие ухищрения не могли обмануть его. Главный признак, который сложно было скрыть, - руки. Работа с тонкими материями придавала им особую изящную форму, делала пальцы чуткими и привычными к нехарактерным для большинства специфичным движениям, неким условным знакам, с помощью которых происходили контроль и корректировка отданных ментальных команд. Движения мага, оперирующего одновременно многими камнями, напоминали движения музыканта-виртуоза. Или, скорее, дирижера, который управляет сложным процессом работы оркестра, создавая выразительность, согласованность и стройность исполнения, происходящего в точном соответствии с его волей.
Зауженные от локтя шнурованные рукава его собеседника с головой выдавали руки опытного боевого мага. Пожалуй, самого опытного и опасного из всех, кого доводилось встречать ювелиру.
Лорум правителя Ледума украшали классические, ограненные пятидесятисемигранной круглой огранкой бриллианты. Себастьян высоко оценил профессионализм фамильных ювелиров лорда, совершенно точно рассчитавших пропорции, плоскости и углы граней. Использование их позволило камням приобрести максимально возможную степень внешнего и внутреннего сверкания, оптическую гармонию и, безусловно, наибольшую красоту. Свет, падающий внутрь бриллиантов сквозь верхнюю площадку, преломлялся, отражался от нижних граней и превращался в радугу, после чего беспрепятственно возвращался наружу. Столь превосходная огранка обеспечивала полное раскрытие магических свойств, заключенных в камнях.
Каково же было изумление ювелира, когда, помимо классических бриллиантов на лоруме, он различил на пальцах правителя перстни с так называемыми фантазийными алмазами. Камни эти встречались столь редко, что считались в широких кругах обывателей не более чем выдумкой богатого воображения ювелиров: на десять тысяч бесцветных экземпляров приходился один, имеющий яркую окраску: желтую, оранжевую, зеленую, красную или синюю. Для цветных алмазов не работали законы ювелирики: такие камни рождались абсолютно любого цвета и оттенка, их нужно было гранить по другим правилам, оценивать по особым системам. Они были уникальны и потому не имели цены. Способности алмазов, имеющих природную окраску, были специфичны и в разы превосходили способности прозрачных разновидностей. А вставленные в редкий сплав черного золота они получали, как считалось, лучшую оправу для выявления своих свойств.
На пальцах правителя сияли минералы густо-золотого, карминного и коньячного оттенка, ограненных причудливым и смелым образом. Похоже, здесь ювелирам удалось достигнуть невозможного, а именно: смешать разные типы гранения. Удачно объединив преимущества классической и фантазийной огранок, они избегли недостатков и той, и другой. Бриллиантовая огранка короны драгоценных камней обеспечивала все необходимые оптические свойства, а ступенчатая крестовая огранка, которую имели павильоны, позволила сохранить исходный вес уникальных алмазов практически без потерь.
И - о, ужас! - редчайшие среди редких, никогда не виденные прежде, оба запястья правителя украшали минералы высшей цветовой группы - карбонадо, черные алмазы. По сравнению с ними даже алые алмазы не могли считаться настоящей редкостью. По легендам, эти минералы, короли среди драгоценных камней, имели внеземное происхождение и практически не поддавались гранению. Структура карбонадо такова, что огранить их мог только специалист высочайшего класса, да и то по специальной технологии. Черные камни обладали необыкновенной твердостью, превосходящей твердость неокрашенных или цветных минералов, и при этом не имели традиционных свойств алмазов - они были непрозрачны и не сверкали. Однако поверхность их хоть и слабо, но отражала свет, мерцая тяжелым антрацитовым блеском, походившим на блеск отполированной вороненой стали.