Мите стало не по себе, голова закружилась, вернее, все вокруг отправилось в призрачный полет, словно стало плоским, бумажным. К обычному страху за свою жизнь и имущество добавилось ощущение нереальности происходящего. Эти люди были не только бандитами, но и опаснейшими параноиками, психами, подкованными в истории. На их слабых мозгах явно проводились опыты в КГБ, там им втюхали весь этот бред. Неизвестно, какие цели преследовала спецслужба, но получился образцовый союз меча и дебила.
– Не думай, Митрий, что мы только на чужбинку рады. Мы не какие-нибудь там охотники-собиратели-потрошители, как у вас там в учебниках напачкано. Эй, Мал, тащи-ка сюда мех…
Плечистый мужик, не снимающий косматую медвежью шапку с клыками, сбросил на стол грязнущий козий мех, который заколыхался, как живой.
Пришлось пить. Сладковато-сивушный вкус. Внезапно ударило в голову, да и съеденный обед явно захотел выйти наружу и поздороваться с гостями.
– Если честно, то рецепт мы у татарвы позаимствовали, в порядке культурного обмена, так сказать. Это буза, – пояснил Мал.
– У татарвы бузу вы хоть культурно позаимствовали, а у меня квартиру совершенно нецивилизованным средневековым образом, – снова расхрабрился "поплывший" Дмитрий.
Однако не рассвирепел Путята Вышатич, а стал рассказывать о причинах своего с товарищами присутствия:
– Нынче мы бывший колхозный рынок под себя берем, все перекупщики уже разбежались. Он у тебя рядышком. Кафе "Метелица" и пиццерия, ети ее мать, "Буратино" подписалась нам дань платить, так сказать, за защиту – а это соседняя от тебя улица. Балаган с веселящими аттракционами, что на улице Карлы Маркса, мы такоже собираемся брать, может, даже приступом – и это опять-таки недалече. У нас, понимаешь, замыслы широкие, и твоя халупа в их середине, как пуп мира. Чего тут средневекового? Да ты не волнуйся, мы тебе отстегивать будем, сытно и хорошо тебе станет.
– Станешь большой и заметный, как аэродром, – не такой сопляк, как сейчас, – добавил Мал, глядя на Митю как на мелкогабаритную собачонку вроде болонки.
– Но это же моя квартира, приватизированная, и у меня на нее свои планы, – тихо, но твердо молвил Митя.
– А ты кто будешь? – повысил голос высоченный бандит с белыми сильно засаленными волосами. – Благородный муж, что ли? Чубайс тебе теремок дал, мы взяли. На время. Понял, Митрий? Я, кстати, Ракша зовусь, с Ильмень-озера родом.
– Фир лейк сторванн стендр линапалдр минум, – сказал человек в рогатом шлеме и ударил кулаком по столу. Сильно.
– О чем это он? – опешил Митя.
– Эйнар – скальд, то есть обязан все время страдать по юной деве, хотя он только по старым блядям ходит, – пояснил Ракша.
– Смирись, тлен это все. И компьютер – тление одно, ржавление. Толико душа нетленна, – сказал бандит с постным лицом и представился: – Глеб я, божий человек. Жил в пещере с костями праведников, ночевал во гробе, плоть умерщвлял, с блудными призраками боролся.
В бессильной тоске Митя рухнул на диван и забормотал:
– Послушайте, инок, этими праведными костями даже гвоздь не забьешь, а я за свой ящик две тысячи кровных зеленых отдал, работает так, что душа радуется… Был заказ, договор. Были надежды на лучшее будущее. Все пошло нафиг из-за этих незваных гостей, которые хуже татарина.
– Чего растенался тут? Еще начни ручонки заламывать будто плакальщица, – пристыдил его Путята. – "Надежды на лучшее будущее" – тьфу, сусло какое-то. Да сейчас Ерманик домудрит и сдаст обратно твой счетный ящик, балуйся с ним, если он для тебя бабы милее.
– Как вы меня нашли, почему ко мне? Тут, возле рынка, квартир много! – воскликнул в патетическом отчаянии Митя.
– Много-то много, а твоя горница лучшая. Когда ты сидюки на базаре продавал, я тебе в рюкзак "жучок" подсадил – простенький такой, с одновольтовой батареечкой. И следил с пеленгатором. Отпозиционировал тебя, а потом еще за квартирой наблюдал. Что ты человек несемейный, бирюк, это нам тоже пригодно, лишних глаз нет, никто тебя не хватится.
– Я – разведенный, – с чувством собственного достоинства сообщил Митя.
– Дак нам все равно, драпанула она от тебя иль не было ее вовсе. Главное, нет у тебя хозяйки, а квартира вместительная.
Галкин понял, что столкнулся не с просто бандитами, а с бандитами бездушными. То ли из-за нервов, то ли из-за бузы прихватило живот, но туалет был нагло оккупирован захватчиками. И тогда Митя пустил в ход свой последний козырь:
– А если я милицию позову?
Козырь не произвел никакого впечатления.
– Не успеешь, поскольку мы тебя немножко того, – Путята вытащил на треть свой меч, но голос его оставался покойным. – Угостим слегонца по шее.
– Разве что пукнуть поспеешь. Затем мы не милицию, а лекаря тебе вызовем. Придет он, послушает, понюхает и в "причину кончины" запишет "падение головы с шеи", – неудачно пошутил рэкетир в медвежьей шапке по имени Еруслан.
– А одному моему знакомому голову снесли, так она еще долго очами хлопала, – вспомнил беловолосый Ракша, который только что вышел из туалета, явно не спустив воду.
Но Мите было не до этого, он представил свою отрубленную голову, озадаченно хлопающую глазами, и практически остался без чувств.
Эйнар сочувственно положил тяжелую лапу на плечо Мити и сказал:
– Гранд фак аф стод стундум стренгс.
– Не нюнься, свет Митрий, горе твое невеликое, – добавил неизменно умиротворенный Путята. – А вот представь себе княжество Рязань, год 6465 от сотворения мира. Вокруг еще целые княжества стоят, князь Володимерский, от которого подмоги мы не дождались, веселится покамест в хоромах своих белокаменных, а у нас, у рязанцев, пустынь. Где дом был, там гроб, где пажить – прах один. На Сити богатыри лежат без погребения, их собрать из кусочков сложнее, чем мозаику. И оплакивать их некому. На городе и селе все – от младенца до собаки – иссечены, все разом к престолу царя небесного вознеслись, в райские кущи очередью длинной выстроились…
Путята сделал паузу, чтобы выпить и крепко закусить – это он не забывал, – затем продолжил с чавканьем:
– …Те, значит, на вечный отдых, а на земле нашей грешной несколько тысяч остатних рязанцев спешат в леса, и, заметь, никакой им гуманитарной помощи. Разбойники последнее отбирают, кружат, как воронье, бабы с замерзшими младенцами тащатся на север, оставляя кровавые следы на снегу. И ты знаешь, даже в такой хреновой ситуевине находились шутники, которые могли их за задницу ущипнуть… А ты разнылся тут.
– Да уж, бабы. Половина из них под татарами полежать успела, – добавил Ракша, гневно согнув ложку в узелок своими жилистыми пальцами. – То-то я смотрю: народец нынешний куда как невзрачен с виду, носы – бульбочки, глаза – бусинки.
– "Полежать". Тоже мне знаток. Татары разве полежать бабе дадут? Они ее в позишн намбер три, то есть раком выставят… А может, и мы, Митрий, пойдем красных девок ловить, – вдруг предложил Путята, подмигнув блеклым маленьким глазом. – Ибо… ибо передний конец заскучал. Евпраксия, понимаешь, уж никогда меня не дождется. Да, впрочем, и тогда я ей особливо верность не хранил. Попу грешно не молиться, а вояке грех девку не заловить, если без призора ходит.
"Особенно если вояка – урка позорный. Все ясно, сам хочет кого-нибудь изнасиловать, а на меня статью повесить", – сообразил Митя.
– Если против воли, то кому-то сесть придется. А за красную девку компартия строго спросит.
– Зачем супротив воли? – как будто удивился Путята. – Чай не уроды, полюбимся – я, конечно, в основном про себя, а тебе еще подрасти не мешало бы.
И, получив дружеский шлепок по шее, Митя оказался на улице вместе с человеком, у которого за спину закинут был меч, а на поясе висела смешная штука, напоминающая яблоко на веревочке, но называемая кистенем. Разве что шлем свой Путята оставил "дома".
– Я тебе, Митя, вот что… Некоторые наши хотели тебя сразу порешить, чтобы без лишних хлопот. Некоторые хотели рассказать все, проверить впечатление и тоже чикнуть. Как раз рядом новый дом строят, цемента много – лежи там в сохранности хоть до второго пришествия. Я был против. Я хотел по чести. Рассказать тебе кое-что, чтобы ты мог присоединиться к нам по доброй воле и своему разумению. А коли не присоединишься, тогда уж пеняй на себя…
Митя сглотнул набухший в горле комок и попробовал по старинной китайской психотехнологии "цигун" взять себя в руки.
– Да что уж там рассказывать. Все и так понятно. Колхозный рынок и кафе "Метелица" – вот круг ваших интересов.
Путята слегка, но внушительно свел брови:
– Ты уж нас, Митрий, совсем за какую-то шантрапу пузатую держишь. Мы пришли к тебе с приветом, не заради того, чтобы мелочь по карманам тырить. Нам кирпичевский институт нужен.
И хотя в словах разбойничьего предводителя содержалась нешуточная угроза, Митя не стерпел и почти что заорал:
– Как это кирпичевский! Только не это! Это ж секретнейший центр биотехнологических исследований. Его зеки при Берии строили, никто не выжил. Да одного взгляда на него было достаточно, чтобы в ГБ загреметь.
– Да нет уже ни Берии, ни КГБ, как нет Батыя и Малюты Скуратова. Все это лишь буквицы в летописях. Палачи и невинноубиенные смешались во прахе, – не без удовольствия сказал Путята. – Ну, коли девок красных пока не видно, давай-ка пивком отоваримся, вон через дорогу круглосуточный лабаз стоит. У нас, на древней Руси, пиво хуже было, с мутью какой-то, от которой дрист случался, других же положительных изменений за истекшие века не вижу.
И он слегка потянул Митю за собой, отчего тот едва не спикировал носом в грязь.
– КГБ нет, а кирпичевская группировка есть – там половина бывших гэбэшников, – продолжал аргументировать Митя, хотя понимал, что этот маньяк глух к доводам разума.
– Да не думай ты о них, Митрий. Знаю я, что нынешнее племя – трусливое, все переживает, как бы чего не вышло. Как бы не заболеть, не заразиться, не показаться дураком, не упасть в лужу, не обосраться. Если пакость творить, то так, чтоб было шито-крыто. Однако ж пустое это все. Царь Небесный свой счет ведет. Хоть шито-крыто, а получишь свою долю, никуда не скроешься…
2. Боярыня
Круглосуточный магазин "Вечный кайф" располагался несколько левее и ниже престижного ресторана "Боярыня". И когда Путята с Митей, изрядно оснастившись пивом, вышли из дверей лавчонки, неподалеку от них остановился серебристый авто баварского моторного завода, в просторечии "БМВ", причем модели "740i".
Из баварца появились ножки, потом целая дамочка в шубке, и тут ей пришлось наступить на волчью шкуру сброшенную… Это Путята постарался.
– Зачем так с дорогой вещью? Поднимите немедленно, мужчина! – томным протяжным голосом велела женщина.
– Нет, не подниму, потому что люба ты мне. Как увидел тебя, так сразу и полюбил, – рапортовал Путята.
– Через тонированное стекло невозможно, – с некоторым сомнением сказала дамочка.
– Мне все возможно, павушка, у меня сетчатка поляризацию света творит.
Женщина подошла поближе и провела пальцами по кольчуге Путяты:
– Железный ты какой-то, жесткий, твердый.
– А под железом я, любушка, мягкий, вкусный.
– Ах, какой интересный мужчина, просто консервированный помидорчик, – отозвалась дамочка, которую, похоже, Путята все-таки смог впечатлить.
– Ради тебя стараюсь, прохлада души моей.
Двери ресторана выпустили квадратного типа в элегантном костюме.
– Эй, мешаешь же даме пройти, – упрекнул он Путяту, двигаясь навстречу с массивной грацией носорога.
Дама не дама, а скорее всего, недавняя путана, которая сделала карьеру одним своим местом и ныне возглавляет бюро добрых сексуальных услуг, известное крутым парням во всей округе. И сейчас этот "квадрат" будет меня мочить, с тоской подумал Митя, пусть даже за компанию с Путятой, но все равно будет больно и обидно.
– И тебя кто звал, липкий? – недовольно буркнул Путята, явно не осознавая неприятностей. – Зачем настроение спортить собрался? Видишь же, ни одной злобинки у меня в лице, толико мир и любовь на нем написаны.
– Сейчас я на твоей роже деревянной много чего напишу. Причем за дело. Ну, куда ты встреваешь, лохматый? Или это ты байер Светке подарил? – такой вопрос "квадрата" явно предшествовал побоям.
– Упоминание твое о мелких подношениях считаю неуместным. Я когда-то тестю своему алчному три деревни в вотчину отписал, да еще лучшую свору борзых в придачу, ино не хотел мне Евпраксьюшку отдавать.
И Путята отмахнулся от "липкого" рукой, облаченной в кольчужную перчатку. Квадратный тип ударился о крыло байера, а затем сполз в лужу, роняя красную соплю и превращаясь в кучу.
– Я же тебе говорил "отстань", – сказал Путята куче, словно бы в оправдание. – Безгрешно я тебя ударил, нисколько не осерчав. – А затем обратился к женщине с покаянным словом: – Прости, если это был суженый твой. Но, как говорится, был да сплыл…
Прекрасная незнакомка, скорее всего, не слишком расстроилась падению "суженого", поэтому слушала благосклонно. Но двери ресторана прервали покаяние Путяты, выбросив еще три существа, не таких элегантных, как "суженый", но таких же массивных и враждебно настроенных.
– Ой, мальчики, бегите, – протянула женщина, несколько расстроившись из-за быстрого окончания спектакля.
– Митрий, подержи-ка пиво, только смотри, не урони. – Путята вручил авоську Галкину.
Сражение не затянулось надолго, отразившись в Митиных глазах скоротечным мельканьем разнообразных частей тел и предметов.
Один из выбежавших схлопотал кистенем прямо в лоб. Другой потянулся под мышку, где топорщилась кобура, но, получив от Путяты порцию дорожной грязи в глаза, надолго утратил ориентацию в пространстве. Третий, каратист, красиво прыгнул ногой вперед, но Путята перехватил его за щиколотку и резко сдернул вниз, на грешную землю. Каратист вскоре был отправлен по воздуху в обратный рейс, в конце которого сокрушил потерявшего ориентацию товарища. Оба, не найдя почву под ногами, врезались в дверь ресторана. На свое несчастье роль масла в бутерброде сыграл стоящий перед дверью швейцар.
Трое быков плюс невинно пострадавший швейцар предались заслуженному отдыху на крылечке, поэтому кто выбегал из дверей следом – спотыкался и участвовал в построении кучи малы.
А Путята погладил рукоятку меча и подхватил, нет, не пиво, а бабенку. Та взвизгнула, но, похоже, не от страха, а от восхищения, и заболтала ножкой. Аппетитная, надо сказать, бабенка досталась смелому витязю. Это был вынужден признать и Митя, который поспешил за Путятой и его добычей, боясь получить по затылку от посетителей ресторана и опасаясь уронить "Туборг". Заляпанную волчью шкуру тоже приходилось тащить.
Решительный разрез длинного бархатного платья выдавал стремительные линии ног, внушительная несколько ненатуральная грудь зазывно тряслась в глубоком декольте, заднее место было столь же натянуто округлым, как и бюст. А духи… духи были подобраны высокооплачиваемым профессионалом, хотя и применялись в несколько неумеренном количестве, поэтому образовывали многометровый шлейф.
Дама, конечно, видала уже виды, однако великолепная семерка, вставшая на постой в квартире Дмитрия, произвела на нее впечатление.
Впрочем, как зафиксировал Галкин, нервы у нее были ничего, иначе бы она ударилась в истерику или вообще хлопнулась бы в обморок, закатив прекрасные глаза.
– Ой, мальчики, какие вы нарядные, прикинутые, с фенечками. А зачем вам эта штучка и та палочка?
– Эта штучка, зазноба ты моя, зовется булава и служит толико тому, чтобы головы своими лепестками компостировать. А палочка-ковырялочка именуется сулицей. Мечется она так, – свой рассказ Путята сопровождал поясняющими телодвижениями. – Подивись, какой наконечник с зубчиками, так запросто не вытащить. Из щита, например, ино из мяса на лядви – ежели доспех пробьет.
Тут и Ракша охотно подключился.
– А вот это сабелька, она обоюдоострая только на елмани, то есть на конце, поколику ей рубить надо, лучше с коня, с потягом. Есть тут и дол, выемка, по которой кровь стекает и клинок не ржавит.
– А я с коня больше любил топором бить, – вступил косматый Еруслан. – Сила удара хоть куда, череп вместе с мисюркой напополам и даже отдачи не почуешь. Кто-то может сказать, что сабля много легче, но ведь воину не легкости добиваться надо, а скорой вражеской погибели.
Дамочка слегка завибрировала и прижалась к Мите, который показался ей наиболее безобидным и предсказуемым благодаря свой невзрачной наружности и скромной мускулатуре.
– Эй, юноша, они мне не сделают больно?
Митя ощутил какое-то неприличное удовольствие из-за того, что появилось существо, еще более испуганное, чем он, и поспешил "утешить":
– Я, конечно, не эксперт. Но мне кажется, что если топором сильно ударить по черепу, незащищенному шлемом, то это практически не больно. Оп-ля и свет в конце туннеля.
– Ну что ты, сладкая моя, спужалась, мы зря не обидим, – Путята элегантно поднес рюмку с водкой красавице, а Мал заиграл на визгливой дудке что-то неудобоваримое. – Вкуси, заноза сердца моего.
Красавица не стала кочевряжиться, мгновенно хлопнула сто граммов "для храбрости", не поморщилась и не попросила закусить. При свете лампы Митя приметил, что она давно уже не девушка. Хотя годы никоим образом не испортили ее. Скорее наоборот.
– А ты, Митяй, не думай, что мы невоспитаннее, чем вы, – сказал, закусив, Путята. – Топором по черепу – это, конечно, некультурно. Но ведь каждый раз, чтобы чужую жизнь похитить, мы свою собственную вражескому острию подставляем и смело ссым в лицо опасности. А сейчас что? Пухлый извращенец, сидючи в светлом тереме на капитолийском, скажем, холме, кнопочку надавит и полетит невидимая смертушка, от коей сгорит вмиг десяток изб, и все что в них, от младенчика до мышки. И назовется все это не злодейством, а миротворчеством.
– Мы считаем, что каждый имеет право прославиться через честный подвиг и погибнуть со страданием в первом ряду. Ты того же мнения, боярыня? – поинтересовался Ракша.
Беловласый молодец с косичками в льняной бороде, похоже, приглянулся даме даже больше, чем Путята.
– Боярыню Светланой зовут, – представилась красавица и хихикнула. – Что касается меня, я предпочитаю любовные поединки.
– Не боярыня она, а конкретно путана, – обиженно буркнул Путята. – Хотя я Ракшу не осуждаю. Тоже был уязвлен добротою лица и тела этой, понимаешь, боярыни. Ладно, пойду я, поточу свой меч, – задумчиво закончил он.
– А вот мое оружие – крест и покаяние, – сказал светлоликий Глеб. – Однако и меч сгодится для предварительного вразумления грешников.
– У меня тоже оружие имеется, – заметила прекрасная Светлана.
Как все больше подмечал Митя, прекрасность ее зависела от умелого сокрытия возраста от наблюдателей. Лицо, в любом случае, благодаря обилию косметики выдавало обширное и сложное прошлое, и глаза принадлежали явно не наивной простушке, а человеку опытному. Но вот остальное "вооружение" – что талия, что коса, что бюст, не говоря уж о шубке – было на высоте.
– А я тебя, кажется, узнала, хоть ты и неприметный, – сказала Светлана Мите, и он стал мучительно вспоминать, где и когда.
– Ну что вы, Светлана… ты не для меня, ты только не обижайся…
– А чего обидного, ты ж в институте вертелся.
– Каком еще институте? – оторопел Митя, чувствуя уже неладное.