Еще бы. Мой дед погиб там вместе с королем Югхом и половиной Объединенной Армии. Этим закончилась история войн за Порубежье - воевать стало некому, да и не нужны никому стали эти проклятые ничейные горы после такого.
- Как вы думаете, сколько человек защищало Черный Храм? - Он выдержал длинную паузу.
- Ну? - спросил я.
- Двое.
Насладясь произведенным эффектом, он продолжил:
- Можно сказать, Черный Храм сам себя защищал. Это одно из свойств любого сооружения, выстроенного на своем месте. Видите ли, каждая постройка должна быть поставлена там, где ее задумал Господь Бог. Замкам, крепостям и храмам отведены особенные места на земле. Мы находим такие места и помогаем людям строить по всем правилам. Вы понимаете меня?
- Ври дальше, затейник, - отозвался я, но издевка получилась неубедительной.
- Замковые места - редкостная и чудесная вещь. Издалека это особый звук, может быть, волны ветра, разбивающиеся о твердыню. Но слышно, разумеется, и в полном безветрии. Даже в самые тихие, безмолвные ночи. А вблизи видны прозрачные очертания, порой отчетливые, порой - размытые. Иногда я не вижу ничего и только чувствую кожей, проходя сквозь невидимые стены, особую густоту пространства. Некоторые полагают, что невидимые замки - постройки другого мира, существующего одновременно с нашим, и это двойное бытие делает их вечными и несокрушимыми. Нужно только, чтобы строящийся замок совпадал с невидимым во всех деталях. Но для меня, как и для мастера Гэдана, замковое место - не что иное, как мысль. Ясная, ощутимая и очевидная. Некий замысел, для осуществления которого необходимы люди. Люди живут на свете для того, чтобы выполнять задуманное Богом, так говорил мой учитель. Все замки Порубежья построены по этому закону. Поэтому Порубежье до сих пор никем не завоевано и никогда завоевано не будет.
Он говорил не торопясь, и уже не пускался в труднопереводимую антарскую поэтику, но такими странно манящими были его слова, что я растерялся, не зная, что и думать, на всякий случай сохраняя непроницаемое выражение лица.
- Люди, правда, несколько подзабыли свое предназначение. Способностью строить обладают теперь всего несколько человек на свете… Вернее, способностью видеть. Чувствовать. Нет, люди, конечно, стараются в меру сил: почти на каждом замковом месте стоит какая-нибудь постройка. Неправильная, разумеется.
Он склонился над своим чертежом, и в его руке появился уголек.
- Например, - сказал он и начертил что-то угловатое, косо налезающее на белые линии. - Так выглядит ваша крепость, упустившая шанс стать великолепным неприступным замком. Строили ее, скорее всего, в эпоху Великих Завоеваний и страшно торопились, к сожалению. Мне кажется, будь у зодчего время подумать, он создал бы нечто более соответствующее оригиналу. Они пересекаются, видите, здесь и здесь. Кстати, одна из стен проходит прямо сквозь эту камеру. Вон, я очертил ее. Можете встать туда - не исключено, что почувствуете что-нибудь и наконец поверите мне. У вас вид человека, который может…
Я был уже у черты. Надо сказать, переступил я ее с некоторой опаской. Но ничего особенного не произошло.
- Черт тебя задери, сволочь хлипкая, - сказал я, вскипая, и вдруг услышал далекий подземный гул и ощутил под ногами огромную глубину, прямо-таки бездну.
Там, далеко внизу, что-то ворочалось и глухо грохотало. Что-то темное и очень опасное. Оно приближалось и росло, грохот становился все сильнее, и вдруг меня ударило и подбросило. Я захлебнулся воздухом. Невидимый поток с ревом рвался из земли прямо сквозь меня. Я закричал и кинулся за черту, но это снова была битва, и меня несло волной отступающей конницы, и вопили кругом, что Рыжий ударил с фланга, и что нам конец, а я все пытался повернуть коня, еще не веря, что не смогу никого остановить. "Назад, назад, негодяи!" - хрипел я, рубя своих и чужих, но меня все дальше относило от места, где под ненавистным знаменем сверкали на солнце княжеские доспехи. И внезапно, почти невидимый со стороны солнца, взлетел надо мной чей-то меч и глаза застлало густым и багровым.
Потом была холодная ладонь мастера у меня на лбу и его тихий голос, повторявший, что все прошло и все хорошо. Я отбросил его руку и сел.
- Что это было? - сипло спросил я.
- Стена, - просто ответил он и, как бы извиняясь, добавил: - Честно говоря, не думал, что на вас это так подействует.
- Надо было думать. Плохо тебя учил твой… этот…
- Гэдан? Он сказал, что я родился мастером, и учить меня не надо. Так бывает. Я просто ходил с ним какое-то время, потом он меня отпустил от себя. Это мой первый замок, но я думаю, что справлюсь. Черный Храм тоже был первым у мастера Гэдана.
Я сидел на полу, голова гудела, как с похмелья, а он говорил еще что-то, и лицо его опять сияло. Время от времени все расплывалось у меня перед глазами и я погружался в неприятную тишину.
- … так что выбирайте. Или у вас будет абсолютная твердыня, где каждая деталь расположена в единственно возможной точке пространства, или вы выполните свою давешнюю угрозу и убьете меня. Вы ведь принимаете меня за шпиона, если не ошибаюсь?
Я поднялся и, пошатываясь, утвердился на ногах. Не сомневаясь в моем выборе, он простер худую руку над чертежом.
- Взгляните. Западная башня вашей крепости поставлена верно. Полагаю, это было внезапное и, к сожалению, мимолетное озарение неизвестного зодчего. Ее мы переделывать не будем, разве что какие-нибудь мелочи… Все остальное никуда не годится. Убрать это будет легко, вы, наверное, заметили: крепость сама рушится… Замковое место всегда избавляется от неправильных построек, в ход идут даже землетрясения, пожары и войны. Но чаще происходит так, как у вас - быстрое неостановимое разрушение… Вот здесь будет внутренний двор… Центральная башня… Стена двойная… Ворота.
И вдруг я поймал себя на том, что слушаю, весь подобравшись, охваченный внезапной бешеной надеждой. Словно говорил со мною ангел, посланный мне в награду за долготерпение. Я поймал себя на том, что верю в несокрушимую твердыню, которую он мне построит, в свое будущее могущество и в свою неотвратимую месть. И снизошло на меня неслыханное спокойствие, словно уже встала смертоносная стена, и были по одну ее сторону я и мастер со светлым ликом, а по другую - король, братья, Рыжий, равнина, и все они разом наступали на нас и не было им уже спасения.
Наступила тишина.
- Вы все еще считаете меня шпионом? - усмешливо спросил он.
- Нет, - отозвался я каким-то не своим, придушенным голосом. Сказал, и тут же пожалел. Что-то недостойное было в этом жалком "нет", что-то безмерно унизительное. И я продолжил сурово: - Шпионом я тебя уже не считаю. Ты предлагаешь мне разрушить Даугтер, а это, конечно, не шпионаж. Это, малыш, по-другому называется. К тому же, все, происшедшее здесь, говорит за то, что ты колдун. А по закону…
- Колдун? Я? - изумился он, прижимая ладонь к груди.
- …А по закону каждый, изобличенный в колдовстве, должен быть немедленно уничтожен. И только огонь избавит мир от скверны. Только огонь!
Это неожиданно подействовало. Вид у мастера сделался недоумевающий и горестный. Уверенность его таяла на глазах.
- О… - выдохнул он. - Да нет же, вы опять все неправильно поняли.
- Главное, чтобы понял ты, - входя во вкус, жестко произнес я. - Тебя сожгут во дворе прямо сейчас.
Он отшатнулся.
- Да вы что! Что я вам сделал? Всего лишь показал место, которое вы и без того нашли бы рано или поздно. С вашей-то чувствительностью! При чем тут колдовство? Сила этого места не зависит ни от кого на земле. Я такой же колдун, как и вы!
Мастер затараторил и замельтешил, снова превращаясь в дрожащего мальчишку. Я не сомневался, что теперь-то уж ему по-настоящему страшно, и не прерывал, пока он не умолк сам, уставясь на меня с тихим отчаянием. Потом он отвернулся, сел прямо на чертеж и уткнул лицо в колени.
Сдерживая улыбку, я разглядывал тощий затылок, остро торчавшие лопатки, обтянутые линялым кафтаном, грязные светлые вихры. Жалок и тщедушен был посланник небес, да видно, не нашлось там для меня другого. Я был благодарен даже за один только чертеж, за рассказ, за мгновение надежды. Но больше всего - за то, что он, наконец, испугался. Я обошел его и спросил почти ласково:
- Эй, тебе сколько лет?
- Ш… Шс… надцать, - сдавленно вымолвил мальчишка и до меня донесся весьма явственный всхлип.
- Ну-ну. - Я тронул его ногой. - Не бойся, я пошутил.
Он вскинул мокрое лицо.
- Да просто обидно. - Голос его дрожал. - Такая несусветная тупость.
- Пошутил, говорю! - прикрикнул я.
Медленно вытирая щеки ладонями, он пробормотал, что впервые видит человека, не заинтересованного в усилении собственной крепости. Так и хотелось мне крикнуть, что не моя это крепость, будь она проклята, и ты будь проклят со своими дьявольскими искушениями, но вместо этого я заорал совсем другое:
- А строить кто будет? Я тебе буду строить, ты, умник?
На это он ответил, что все должно произойти само собой, что найдутся и люди, и все, что нужно, как это всегда было у мастера Гэдана.
- Теперь уж все будет хорошо, раз мы наконец встретились, я и замок, - заключил он.
- Отлично, малыш. Будешь сидеть здесь, пока все не найдется само собой. Только ждать, наверняка, придется долго, очень долго.
С этими словами я направился к выходу и услышал позади тихое:
- Нет, я так не думаю.
Поднявшись к себе, я кликнул Фиделина, велел принести вина и, не раздеваясь, повалился на кровать. Никогда в жизни я так не уставал. Ничто не шло в сравнение с этой беседой, даже памятный поединок с лордом Гаргом, после которого мы поклялись в вечной дружбе, поединок, закончившийся вничью, потому что мы оба свалились с ног от усталости.
Вино было кислое и вонючее. Скривясь, я выпил единым духом, как лекарство. Фиделин все не уходил, переминаясь у двери.
- Это, господин, - сказал он наконец. - Вы бы велели его покормить. С утра парнишка не евши.
Я молча запустил в него кубком.
- Воля ваша, - мрачно ответил он и плотно притворил за собой дверь.
Я закрыл глаза. В камине шипело и потескивало, а за стенами в ночи грозно гудела от ветра равнина.
Даю ему десять дней, подумал я. Нет, двадцать. Если за это время ничего не произойдет… А что должно произойти? Это же бред собачий, что он мне рассказал. Вранье и дешевые фокусы. Забыть немедленно. Дверь в подвал замуровать. Не было никакого бродяги, никакого такого мастера с непроизносимым именем, и никто мне ничего не рассказывал. В конце концов, я уже привык, что вот он, конец жизни, как на ладони: королевский Посланник, бравые ребята в черных плащах, короткий бой. Не будь его впереди, давно полез бы в петлю. Или спился. Или сошел с ума. Только для этого последнего боя нужны мне жизнь, сила и рассудок. А невидимые замки… Слишком сложно. Слишком заманчиво. Слишком красиво, чтобы быть правдой…
Сквозь дрему мне послышался далекий тоскливый скрежет, потом что-то гулко ахнуло и загрохотало. Драться можно и на руинах, смутно подумал я.
Проснувшись от нестерпимого света, я увидел, что в окна бьет солнце, а в изножье кровати, как изваяние, стоит Фиделин. Судя по всему, он ждал моего пробуждения уже давно.
- Там… - изрек он, неопределенно махнув рукой. - Эти пришли… старейшины. Из семи окрестных деревень. Спрашивают, не надо ли чего, а я почем знаю. С рассвета дожидаются.
- Чего? - тупо спросил я.
- Да вас, господин. Говорят, двадцать лет прошло, войны не было, так, может, вы чего прикажете.
И тут я вспомнил. Это был древний обычай королевства, я всегда считал его дурацким: если в деревнях в течение двадцати лет не собирали ополчение, местные жители были обязаны, сверх обычных повинностей, выполнить для господина любую работу на его условиях. Сон с меня как рукой сняло.
- Отослать их? - спросил Фиделин.
- Нет, - я сорвался с постели. - Скажи, пусть ждут в большом зале.
- Дак ведь там потолок… - только и успел сказать мне вслед Фиделин.
Не помню, как я очутился внизу. Стражник опять завозился, открывая дверь, я отшвырнул его и отпер сам.
- Эй, - позвал я. С порога ничего не было видно, лишь на полу едва заметно блестела полустертая перламутровая паутина чертежа. - Как тебя… Зодчий!
Мальчишка появился на пороге, щурясь на свет факела. Глаза у него были красные - то ли ревел ночью, то ли просто не спал. Схватив за костлявое плечо, я поволок его по коридору. Он молча вырвался и зашагал, прямой, как натянутая струна, бледный и готовый ко всему.
Мы вошли в большой зал, и в лицо нам ударил холод.
- Ого, - сказал я.
Потолка в зале не было. Зияла вместо него огромная дыра с рваными краями, и пыльный столб света из нее освещал на полу груду битого кирпича, обломки перекрытий и нескольких косматых старцев, что-то степенно обсуждавших, посматривая вверх и кивая бородами.
Завидев нас, старцы неспешно приблизились, и вперед выступил самый желтый и нечесанный.
- Мы будем строить замок, - объявил я, не дав ему рта раскрыть, и легонько подтолкнул мастера в спину. - Вот он вам все расскажет.
Окно было открыто. В комнате стоял запах дождя, сочных трав, влажной земли - горьковатый печальный запах позднего лета. Солнце, бледно просвечивая сквозь облака, перевалило за полдень. Чуть поскрипывала створка окна, раскачиваемая ветром, и больше ни звука не слышалось ни в башне, ни на стройке внизу. Местные жители свято чтили послеобеденный час и считали смертным грехом не то что работать, но даже разговаривать в это время.
В чем-то суеверные эти дурни были, наверно, правы. В последнее время, то ли от пищи здешней, то ли от климата наваливалась на меня после обеда такая лень, что мог я только сидеть, развалясь, в кресле и, полузакрыв глаза, слушать Фиделина, который с удовольствием потчевал меня разными занимательными историями. Он сидел у окна и говорил нараспев, щурясь на белесое пятно солнца:
- И молвил Зэ-Боброзуб, обратясь к королевским посланникам: "Ни одному чужеземцу не позволено называть эту землю своею, ибо земля эта принадлежит моему народу. И если король… это, не согласен, пусть будет война".
Хм, подумал я, это ведь где-то здесь все происходило. Лет триста тому назад. Зэ-Боброзуб. Он поднял восстание против Горна Восьмого, отвоевал у него свою болотину и даже готовил поход на столицу. Но то была эпоха Великих Завоеваний, и подобные приключения ничем хорошим кончиться не могли. Армию Боброзуба в конце концов разбили, а самого его торжественно казнили в столице. По легенде, он похабно ругался на эшафоте и плюнул в сторону короля. Ничего-то здесь не осталось от тех героических времен. Одни только байки, да еще легкая неприязнь местного населения к королевской власти.
Сейчас бедолаге Зэ повезло бы куда больше. Король Йорум в подметки не годится Горну Восьмому, и королевство давно уже не великая империя, ведущая великие войны. И давно уже разнообразные народные герои атакуют со всех сторон, стремясь захватить как можно больше. Я на звание народного героя не претендую, но с таким замком вполне могу претендовать на кусок пирога империи. Скажем, земли вокруг Даугтера, потом, разумеется, все, что лежит выше по течению рек, до самой Гары. А потом, кто знает…
Стоп. Замка у меня пока нет. Есть недостроенный первый этаж, толпа крестьян, таскающих кирпичи, веселая компанию бродячих каменщиков и вдохновенный мастер. И черт знает, что они, в конце концов, построят. Перегрин время от времени рассказывал мне, как продвигается дело, и постоянно твердил, что замок получается очень необычный, подобных ему нет и в ближайшее столетие не предвидится.
С некоторым недоумением я оглядывал широкий квадратный двор, еще не вымощенный и превратившийся под дождями в грязное месиво, не слишком могучие стены и едва начатую шестигранную главную башню. Ничего уникального я во всем этом не усматривал. Сотни таких крепостей разбросаны по Западным Равнинам, и неприступными их назвать язык не поворачивается…
Фиделин как-то незаметно закончил рассказ про Зэ-Боброзуба и перешел к своей любимой истории о том, до чего же ловко малыш Перегрин развалил старый Даугтер. Он рассказывал эту историю уже раз десять, всегда с новыми подробностями. Сегодня, будучи в ударе, он излагал особенно цветисто. Были упомянуты и светлая ночь, и зловещая полная луна, и далекий вой собак где-то на равнине, посвист ветра в ушах. И как малыш отвел всех подальше и велел стоять тихо и смирно, а потому что ночь была светлая, все разглядели его лицо, и как он смотрел на крепость, а крепость возьми да и развались.
- Глядим, западная башня только и стоит. А остальное - начисто. Я варежку разинул и закрыть не могу. Кухарки в рев. Барг Длинный и вовсе в обморок грохнулся. Мыслимое ли дело! Тут, конечно, все на малыша совсем по-другому посмотрели. Могущественный волшебник, одно слово. Ладно бы, там, дунул-плюнул или слово какое сказал, а то ведь глянул только. А она и рухнула. Да так аккуратненько. Даже камешки, это, рассортировались. Какие побольше, какие поменьше.
Камешки - это было что-то новое.
- Врешь, - лениво ответил я.
- Чтоб я сдох! - Он вытаращил честные глаза. - Вот если бы вы, господин, вышли…
- Что ты сказал?
- То есть не вышли, а это… ну… я не о том. Камешки эти всякий мог видеть, кто рядом был, а вас не было, так вот я к тому, что если бы вы тогда из западной башни бы вышли…
- По горбу? - спросил я. Он испуганно умолк.
Я хорошо запомнил ту ночь. Она действительно была неправдоподобно, сказочно светлой. Все увидели, как превращается в сортированные камешки трухлявая крепость эпохи Великих Завоеваний. Все, кроме меня.
С большим трудом втолковал я Перегрину, что выходить мне на равнину не хочется. Он все повторял, что даже находясь в западной башне, с которой ничего не случится, я подвергаю себя опасности, употребил смешное выражение "шальной кирпич", и уговаривал меня не капризничать и отойти вместе со всеми на расстояние полета стрелы. Ничего не стоило просто вышибить его за дверь, но в его глазах была такая искренняя за меня тревога, что я усадил его напротив и, как мог, рассказал все.
- Хорошо, - сказал Перегрин, помолчав.
И вышел. Фиделин заявил, что нипочем меня не покинет. Анч и Хач, которые должны были в ту ночь западную башню охранять, заявили, что нипочем не покинут пост. Я грозил и ругался, близнецы тихо ухмылялись, Фиделин крепко держался за мой рукав. Но тут вернулся Перегрин, тихо сказал: "выйдите, пожалуйста", и они тут же убрались.