* * *
Послеобеденное время – самый сложный и неподходящий момент для исполнения ежедневных обязанностей. Альмамон знал это, как никто другой. Юный эльф окапывал кустики розалии у подножия статуи и отчаянно боролся с дремотой. Сытный обед тяжелым камнем лежал в желудке, опуская руки и сдвигая веки служителя Храма Тейкилы. Еще пара дюжин растений ждали своей очереди, окружив зевающего послушника и покачивая пушистыми прическами. Это очень много, думал про себя Альмамон, невыносимо много…
Столица Стеклянного острова – Елойа тихо парила над Сумеречным лесом. Ветер теребил разноцветные полотнища, служившие навесами, сведенные в шатры и просто развешанные над мостами и площадями. Подвесной город прочно запутался среди крон высоченных деревьев и лишь слегка шевелил щупальцами лестниц. В отличие от Альмамона, он не сопротивлялся обстоятельствам и довольно поскрипывал, наслаждаясь сонным летним полуднем. Там, где деревянные конструкции дотягивались до каменного уступа, цепляясь за него кольцами и продолжаясь гравийными дорожками, был разбит сад Тейкилы. Уютный, всегда в полутени и наполненный тонким ароматом цветов. Статуя Матери-прародительницы высилась в середине, оплетенная тропинками и вереницами скамеек. Собственно, этот сад и парк вокруг него и считались Храмом. Всегда открытый, уставленный точеными беседками для созерцания природных прелестей, он удивительно располагал к неспешному обдумыванию смысла жизни и игре в шахматы. Если не считать дворника Лиифа, который не столько подметал, сколько красиво раскладывал упавшие листья, и Альмамона, следившего за садом, других служителей здесь не водилось.
В тот момент, когда нижняя челюсть Альмамона бесконтрольно начала сползать вниз, а сам эльф почти провалился в сон, ступень пьедестала дрогнула и заскользила в сторону. Юноша дернулся всем телом, резко вываливаясь в реальность, и схватился руками за беглянку. Альмамону спросонья почудилось, будто сама статуя Тейкилы задремала и готова свалиться вниз, на лесную поляну. Однако двигалась только ступень. Она бесшумно отошла в сторону, открывая вход в подножие статуи. Альмамон в ужасе вскочил и спрятался за клумбу с фиалками. Из оружия при нем имелась только садовая лопатка.
Внутри постамента послышались голоса, потом сверкнул луч света, и пришельцы явили себя миру. Первым это сделал маленький зеленый зверь. Он выпорхнул из проема, размахивая полупрозрачными крыльями. Альмамон медленно выдохнул, прицелился и метнул в чудище лопатку. Возможно, это тот самый случай, которого юноша ждал всю жизнь. Надо совершить подвиг, и тогда его наверняка примут в ряды Стражей. Лопатка просвистела в воздухе и встретилась с головой пришельца. Зверь охнул, схватился за подбитый глаз и исчез в проеме. Альмамон выбрался из укрытия и засеменил к лопатке. Он уже почти достиг своего оружия, как вдруг из-под статуи вышел гигант с обнаженным мечом в руке. Небритый, с вздувшимися от напряжения мышцами и чем-то таким во взгляде, отчего подгибались колени. Альмамон замер, рассматривая нового врага, потом схватил лопатку и выставил ее перед собой.
– Ты осквернил Храм Тейкилы, – слегка заикаясь, заявил он пришельцу. – Готовься расстаться с жизнью!
Тот осмотрелся, внимательно изучил эльфа, потом лопатку и вложил меч в ножны.
– Выходите, – сказал воин. – Опасность миновала.
– Ты убил его? – поинтересовался кто-то из-за спины гиганта.
– Пока нет, – ухмыльнулся воин.
– Напрасно. – Зеленый зверь лежал на руках человека в накидке с капюшоном. – Я бы убил. Он мне чуть глаз не проткнул. Это и есть ваше эльфийское гостеприимство? – Раненый вопросительно уставился на своего носильщика.
Тем временем ступень снова пришла в движение и вернулась на исходную позицию. Проем закрылся. Человек в накидке снял капюшон.
– Привет, Альмамон, – сказал он и пересадил животное на плечо.
– Брокен?! Как ты попал в статую?
– Это длинная история. Король у себя?
Альмамон кивнул.
– Проводи нас к нему, поболтаем по дороге.
– И опусти лопату, мы тебе не доверяем, – надменно изрек Ширл с плеча Брокена.
Компания покинула храмовый сад, спустилась с уступа и направилась в резиденцию короля эльфов. Ширл соизволил принять множественные извинения Альмамона, хотя и продолжал кривиться, ощупывая вздувшийся фингал.
Мосточки сменяли лестницы, те переходили в мосточки. Дома эльфов были сплетены из тонких прутьев и затянуты тканями. Жители города, одетые в просторные балахоны всех возможных расцветок, лениво и немного свысока одаривали путников равнодушными взглядами. Альмамон без умолку рассказывал Брокену новости, перечисляя множество имен, совершенно незнакомых Рагнару и Ширлу.
– А потом он ушел на охоту, и вот тогда они…
– Слушай, – прервал рассказчика викинг, сдерживая зевок, – а чего все такие мрачные? Или у вас всегда так?
– М-м… – замялся Альмамон. – У нас недавно случилась пренеприятная история. Похитили Маракуйяну.
– Священный куст? – изумился Брокен.
– Да, – печально кивнул Альмамон. – Неделю назад.
– Кто же это сделал?
– Темные. Хотя они все отрицают, но мы точно знаем – это дело рук Грибера.
– Но зачем? У них же своей целый парк…
– В том-то и дело, что уже нет. Этой весной все померзло. Они просили у нас рассаду, но Яуляй отказал.
– Стоп! – Рагнар вытер лоб рукой. – Может, вы соизволите перевести это все на доступный простым смертным язык? Я ничего не понял.
Ширл поднял указательный палец вверх и кивнул. В Нижних Землях этот жест используют торговцы на массовых распродажах, выражая свое согласие с оглашенной ценой.
– Маракуйяна – священный куст эльфов, – принялся объяснять Брокен. – С начала времен мы выращиваем его на дворцовой площади.
– А чего он, от демонов защищает… или что? – заинтересовался Ширл.
– Нет, он дарует блаженство.
– Вот прямо так? – изумился дракончик.
– Да, – кивнул Брокен. – Достаточно заварить один листик в котле кипятка, и настой готов. Пара глотков вводит в состояние медитации.
– Еще раз, – недовольно нахмурился Рагнар.
– Ну, медитация – это отрешенное состояние, позволяющее проникнуть в суть вещей и обрести гармонию с окружающим миром, – встрял Альмамон.
– Дурман-трава, короче. Я пробовал такую в Землях Восхода. Потом с утра ничего не помнил, но меня уверяли, что я бегал по городу, кукарекал и грозил всем головы пооткусывать.
– Нет, Маракуйяна не затуманивает разум, а, наоборот, просветляет.
– Не знаю, – хмыкнул Рагнар. – Я в образе петуха тоже, наверное, видел какую-то цель. Жаль, не помню какую…
– А Темные – тоже эльфы? – Ширл отвинтил с перевязи Брокена железную бляху и приложил к подбитому глазу.
– Да, это наши очень дальние родственники. Много веков назад они начали поклоняться жукам-короедам и ушли жить в пещеры.
– После такого чая можно и похуже вляпаться.
– Я не знаю причин их поступка, – покачал головой Брокен. – Но как бы там ни было, связь между племенами почти утеряна, мы просто стараемся не замечать друг друга.
– Надо к ним сходить и отобрать куст обратно, – предложил Рагнар.
– Возможно, – засомневался Альмамон. – Только они все отрицают, а наш король не хочет провоцировать конфликт. Тем более что, лишившись отвара, горожане находятся в глубоком унынии. Никто не находит в себе сил предложить выход из ситуации.
Рагнар хмыкнул и покачал головой. Он решил оставить при себе замечания относительно образа жизни эльфов. За время странствий викинг встречал куда более странные обряды и верования.
Тунгусы, например, небольшой народец из Вельветовых гор, свято верят в Бога-Оленя. Они все, как один, ходят на четвереньках и носят на голове рога, привязанные веревками. Высшим признанием для них является посвящение в Орден Упряжки, этих счастливцев соплеменники запрягают в сани.
Мармаландцы из Ущелья Эхо приняли Рагнара за Бога Плодовитости и настаивали на его союзе со всеми девицами племени. Викинг, в общем, не был против, пока не узнал про обет не мыться до рождения первенца, который давала каждая мармаландка в возрасте трех лет.
Даже в его родном Хлюпхольме при посвящении в викинги каждый юноша должен обмазать себя тюленьим жиром и пролежать час на ритуальном покатом камне. Если не соскользнул, значит, угоден богам…
– Пришли. – Брокен указал на большой шатер, увитый вьюном с розовыми ароматными цветами. – Наш королевский дворец.
На небольшой площади перед шатром грустно пустела клумба, вокруг которой стояли несколько эльфов с кружками в руках.
– Скорбят, – шепотом пояснил Альмамон.
Компания пересекла площадь и остановилась перед шатром. Стражи у входа обменялись приветствиями с Брокеном и раздвинули полог.
– Мой король, – громко заявил Альмамон, входя в шатер. – К нам прибыл Брокен Боу с друзьями. Соизволишь принять их?
На плетеном ложе под балдахином лежал эльф в белой тунике. Он медленно поднял на путников полные печали глаза и, не проронив ни слова, вернулся к своему занятию – вождению прутиком по доскам паркета.
* * *
Оказавшись под водой, Абракадабр сделал сальто и превратился в окуня. Розовое тело сверкнуло чешуйчатым боком и шустро устремилось в заросли морской капусты. Пещера на дне Серединного пролива, в которую плыл волшебник, на самом деле находилась не в Эйлории. Она парила в пространстве космоса, являясь связующей точкой для множества материальных миров и не принадлежа ни одному из них.
Абракадабр не любил рыбью оболочку. Без привычных конечностей он чувствовал себя уязвимым и неловким. Однако то место, куда его направляли плавники, требовало соблюдения множества условностей и выполнения правил, установленных задолго до сотворения Эйлории. Промежуточная Канцелярия, незримая организация, ведавшая статистикой всех миров, просто не впускала в себя никого, отличающегося от строго определенной формы. Всего форм было пять, для каждого типа гостей своя. Волшебники, вне зависимости от ранга, могли являться в Канцелярию только в виде скромного окуня. Помощники или ученики волшебников – креветками, гонцы – морскими жужелицами, а сами служители Канцелярии, именуемые Кадастрами, – в виде каракатиц. Еще сюда могли наведаться боги, и для этого им нужно было обернуться черепахой. И всем без исключения было запрещено пользоваться магией. Таким образом, все гости одного типа были уравнены в правах и не могли оказывать влияние на решения, выносимые мудрыми наблюдателями. Вход в Канцелярию охранялся Килтерами, призрачными чудищами с сотней глаз, зубов и щупалец. Любой, кто вторгался в их владения, будь то безобидный рак-отшельник или могущественный друид, должен был вести себя смирно и выполнять все распоряжения стражей. Иначе его просто могли съесть.
Абракадабр усердно работал хвостом, стараясь как можно быстрее миновать открытую воду. Он шарахался от любой тени, резко менял направление и огибал стороной скопления местной живности. Кому-то ведь пришла в голову идея о форме окуня, думал волшебник. Ну почему он должен являться в Канцелярию беззащитной рыбешкой? Не акулой, не гигантским осьминогом или медузой-невменяйкой? Почему он обязан подвергать себя такому риску? Ведь от его миссии зависит судьба всей Эйлории. Враги Абракадабра пускались во все тяжкие, чтобы изжить ненавистного друида, из столетия в столетие придумывали хитроумные планы и призывали самых кошмарных чудищ, но каждый раз напрасно. Волшебник неизменно выходил победителем из всех передряг. И если в итоге столь славного пути его проглотит морская корова, то просто потому, что по прихоти Кадастров он временно лишен не только магической, но и элементарной физической способности обороняться… Абракадабр так разнервничался, что совершенно не заметил рыбу-светило. Волшебник резко принял вправо, в последний момент вывернув из разверстой пасти с огоньком внутри. Глубина, на которой оказался друид, уже мало подходила для обычного окуня. Голову сдавило, без того выпученные глаза еле держались в глазницах. Он почти на месте. Вот остов корабля, после него чуть вверх, в этот проем, и все. Здравствуй, Канцелярия. Прощай, один день жизни.
Перед входом в пещеру копошилось огромное количество рыб и членистоногих. Поднимая со дна муть, они тыркались во все стороны, натыкались друг на друга и полностью перегораживали путь Абракадабру. Волшебник подплыл ближе, пытаясь разглядеть просвет. Напрасно. Оказавшись в центре этого хаоса, друид тут же потерял направление и получил клешней в живот.
– Пропустите. – Абракадабр попытался отодвинуть носом толстую пятнистую тушу.
– Куда прешь? – тут же обернулась зубастая рыба с оранжевыми глазами. – В очередь!
– Да я только спросить…
– А я?! Все только спросить, – возмутилась пятнистая. – С утра тут болтаюсь.
– А кто последний?
– Под тем камнем составляют список, плыви запишись – и узнаешь свой номер.
– А вы какая?
– Чего привязался? Сказали тебе, плыви записывайся. У меня нет времени с тобой булькать.
– Все равно ведь в очереди стоите, куда спешить?
– Вот чудак! – искренне изумилась пятнистая. – А толкаться кто будет? На минуту замрешь, и тебя тут же к рифу выкинут.
– А зачем тогда записываться, если…
– Ты новенький, что ли? – В оранжевых глазах появился намек на сочувствие.
– Нет, просто не был здесь пару тысячелетий.
– Пару тысячелетий? – Пятнистая удивленно замерла. – Ты кто?
– Я друид.
– Во дела! Сам приплыл.
– В смысле? – не понял Абракадабр.
– Да тут никто из волшебников уже давно лично не маринуется. Мы – помощники, секретари, на подхвате, короче.
– А разве так можно? Ведь есть важные, секретные вопросы…
– Так нужно! Только разрешение надо оформить на доверенное лицо. Это там, у чернильных коньков, в двадцатой нише. Куда прешь?! – Пятнистая отвернулась, пнула какого-то моллюска и вновь с интересом уставилась на друида.
– Я не знал… – Волшебник был совершенно растерян.
– По какому вопросу-то?
– Спасение мира.
– А… ну тогда тебе не в эту очередь. Здесь переоформление прав на колдовские рукописи.
– А в какую?
– Вон, видишь, мурена пасется? Она из Канцелярии, попробуй у нее спросить.
Абракадабр благодарно кивнул и поплыл сквозь скользкую толпу, стараясь не упустить из виду змееподобное тело местного служителя.
– Извините, – прокричал он, размахивая плавником.
Мурена недовольно скосила на него глаз и отвернулась.
– Вы из Канцелярии? – настаивал Абракадабр, виляя хвостом.
– Ну? – снизошла та.
– По вопросу спасения мира в какую очередь становиться?
– Срочное спасение или обычное?
– Срочное, очень срочное!
– В пятой нише заполните заявление и сдайте его в восьмую.
– А потом?
– Что потом? – возмутилась мурена. – Потом как обычно. Приходите через неделю и узнавайте о результатах в четырнадцатой нише.
– Вы не поняли, мне срочно. Сегодня надо…
Мурена посмотрела на Абракадабра как на умалишенного и, стремительно взмахнув плавником, повернулась и исчезла в мутной воде. Волшебник поплыл за ней, но, едва заплыв за камень, означающий границу территории Канцелярии, увидел перед собой Килтера. Громадная полупрозрачная тварь медленно двигалась во мраке, явно направляясь к окуню-нарушителю.
– Мне только спросить, – пискнул Абракадабр.
Килтер не ответил, но открыл пасть и протянул к волшебнику щупальце. Решив не дожидаться развязки, Абракадабр юркнул обратно, в возмущенно волнующуюся массу посетителей Канцелярии.
В следующие полчаса волшебник плавал кругами и пытался узнать номер ниши главного Кадастра. Никто не удостоил его внятным ответом. Тогда Абракадабр попробовал найти пятнистую знакомку, но та куда-то запропастилась. Совершенно отчаявшись, друид отплыл в сторону и, примостившись под полуистлевшим рогатым шлемом, стал обдумывать варианты проникновения в Канцелярию.
Когда Абракадабр был здесь в прошлый раз, он без труда проплыл в главный зал, его встретил привратник и проводил в кабинет главного Кадастра. Там волшебник вновь принял человеческий облик, его угощали кофе и мармеладками и вообще обращались с ним как с важным и уважаемым гостем, коим Абракадабр и являлся. И по сей день является, между прочим. Только теперь вместо зала выстроили стену с нишами, устроили бардак и ведут себя с посетителями как с надоедливыми мухами. В прошлый раз разговор занял много времени, но это потому что вопрос был очень важный, а не из-за отсутствия элементарной организации. Кстати, что-то здесь не видно ни одного окуня, зато полно всяких зубастых, с клешнями и шипами, включая самих служителей Канцелярии. Правила поменялись или их вовсе отменили? Почему все они выглядят грозными тварями, а Абракадабр ютится в сторонке в виде обеда для большинства коренных обитателей пролива? Можно превратиться в акулу, конечно, но, если правила остались прежними, тогда волшебник рискует нарваться на серьезные неприятности при следующей встрече с Килтерами. Стражи видят сущность посетителя и сверяют ее с внешней формой. Если кто-то крадется в неподобающем виде, он не проходит процедуру оценки образа. Может ли быть так, что один Абракадабр помнит правила посещения, а остальные не в курсе? Вряд ли, ведь он не бывал здесь очень давно, чего не скажешь о тех, кто толкается у входа. Теперь понятно, почему сами волшебники перестали навещать Кадастров, уступив это удовольствие помощникам.
Творцы создают новые миры и передают управление в руки вот таких мурен. Количество миров постоянно растет, армия мурен тоже множится. Уровень бардака в управлении стремится ввысь. Все благие намерения и высокие цели оборачиваются рутинной и нехотя исполняемой работой. Для спасения мира теперь приходится заполнять заявление стандартной формы. Следовательно, количество миров, нуждающихся в спасении, тоже неумолимо растет. Тогда встает вопрос – в спасении от кого? Скорее всего, от мурен. Демонам теперь не надо собирать армии скелетов и жечь города, достаточно лишь пропихнуть своего представителя на нужное место в Канцелярии, и можно захватывать миры один за другим – совершенно законно и безнаказанно. Самым грозным оружием на свете стала гербовая печать.