– Это не философия, парень. Всего лишь истина, с которой не поспоришь. У тебя на судне кто всем заправлял? Капитан, верно? Он был волен принять любое решение, даже казнить и миловать, если на то была веская причина. И были матросы, которые часто нехотя выполняли его приказы, хотя понимали, что так надо. Иначе судно потеряет ход, перевернется на волне, сядет на мель, или заплывет черте куда. И тогда всем вам будет каюк – и простому моряку, и капитану. Так и с королевствами и с империями. Я позволяю моему королю принимать за меня решения и соглашаюсь надеть на себя цепи несвободы, но взамен как бы жду, что король будет делать свою работу – думать за меня, защищать меня от врагов и разбойников и поддерживать порядок в стране, – пока я буду делать свою. А король понимает, что если поводок для народа сделать чересчур уж коротким, народ взбесится и скинет его с престола. Так и живем, – Варнак наклонился, подобрал устрицу, стряхнул с нее песок и обнажил кинжал. – Но главное, мы никогда не станем свободными, пока на наших глазах творятся несправедливость и произвол. Ты сам мне сказал, что вы возили в Зараскард рабов. Может ли быть свободным народ, который торгует людьми, словно овцами или свиньями?
– Значит, ты считаешь, что мой отец обманывал меня?
– Нет, он всего лишь хотел передать тебе те иллюзии, которые владели им самим, – Варнак положил устрицу в рот. – Так делают все родители, это их долг.
– Ты говоришь это так, будто у тебя самого дюжина детей.
"Проницательный мальчишка, черт его дери. Нашел самое больное место и надавил на него…"
– У меня нет детей, – ответил Варнак, прожевав устрицу. – Но если бы были, я бы поступил, как твой отец.
Браск кивнул. Ответ охотника ему понравился.
– Увы, мой отец мертв, – сказал он. – Я говорил тебе. Он был сильным и отважным сидом и очень любил нас с сестрой. Пока он был жив, мы могли никого не бояться.
– Как он умер?
– От раны, полученной в бою с диким корсаром.
– Заражение? Я слышал, что сиды вообще ничем не болеют.
– Яд. Проклятые изгои мажут свои клинки гнилым рыбьим жиром и смертоносной желчью кракена. Отец был ранен отравленным оружием и умирал долго и тяжело. Он взял с Эсмона клятву, что тот будет заботиться о нас и… – тут Браск безнадежно махнул рукой. – Зачем я тебе это рассказываю? Ты все равно не сможешь мне помочь.
– Помочь?
– Ты наемник, ведь так? Или наемный убийца. Я видел, как ты убил людей Эсмона. Ты сделал это быстро и легко, будто мух прихлопнул. Я бы нанял тебя, чтобы отомстить Эсмону, но у меня нет денег. Так что бессмысленно говорить об этом.
– Действительно, бессмысленно. И дело не в плате. Я не наемник и не платный убийца, хотя убивать приходится. Буду с тобой честен – я оставлю вас с сестрой в Златограде, и вам придется устраивать свою жизнь самим.
– Жаль. Но я все равно тебе благодарен. И за наше спасение, и за то, что ты терпишь нас. Можно, я буду называть тебя просто Варнак?
– Я с самого начала назвал свое имя, но ты упорно зовешь меня господином.
– Хорошо, не буду. Когда придут твои контрабандисты?
– Если я не ошибся с подсчетом дней, то сегодня в полночь.
– Ты все время говоришь о каких-то тварях, которые опасны для нас, но я их не видел. Что это за твари?
– О них лучше не говорить. Не беспокойся, я знаю, как защищаться от них. Давай соберем трофеи твоей сестрички и пойдем к костру. Да, и сестру позови, если не хочешь, чтобы я сам сделал это. Скоро стемнеет, а ночь в этих краях не прощает беспечности.
***
Двухмачтовый ког контрабандистов прибыл вовремя и подошел к самому берегу. Ихрам Пять Шестерок сам сошел на берег со своими людьми. Приветствовал Варнака и скользнул оценивающим по молодым сидам, которые, обнявшись, встали за спиной охотника.
– Сделал дело и прикупил рабов, старый пес? – хмыкнул он. – Хорошие цыплятки. В Кревелоге таких не купишь, а жаль. Но за груз придется доплатить, Варнак.
– Понимаю. Сколько ты хочешь?
– По стрейссу за голову, идет?
– Договорились. Можем отплывать.
– Погода нынче хорошая, – сказал Ихрам. – Если морские боги не захотят пошутить над нами, через четыре дня будешь тискать шлюх и пить мед в таверне папаши Вассьяна.
– Идите в лодку, – велел Варнак сидам.
Он поднялся по веревочному трапу последним. Едва он это сделал, люди Ихрама немедленно подняли трап и начали талевать шлюпку.
– Размести детей в каюте, – сказал Варнак капитану, – а я буду спать в кубрике с командой.
– Дело твое. Эй, проводите сидов в чертог для гостей! – крикнул контрабандист и засмеялся.
– Что-то не так, Ихрам? – спросил Варнак.
– Все прекрасно, друг мой. Поднять якорь!
– Разве мы не будем ждать до рассвета?
– Я, конечно, понимаю, что у меня на борту знаменитый охотник Варнак, но мне совсем не хочется, чтобы местная нечисть навестила мой корабль. Не люблю этот проклятый берег!
– Понятно.
Варнак успел обменяться взглядом с проходящей мимо него Эрин – в глазах девочки были вопрос и тревога. Охотник не успел ответить ей, ободрить или хотя бы подать знак – Ихрам хлопнул его по плечу.
– Пора расплатиться, старый друг, – сказал он, выразительно потерев большой и указательный пальцы.
– Конечно, – Варнак потянулся к кошелю на поясе, но контрабандист его остановил.
– Не здесь, – предложил он. – У меня в каюте.
Варнак пожал плечами, направился за контрабандистом. У входа в рубку Ихрам остановился, сделал приглашающий жест.
– После тебя, друг мой, – сказал он.
Варнак толкнул дверь, шагнул за порог – и будто весь мир обрушился ему на голову.
– Он живой, милорд заклинатель! Живой, сволочь!
– Он может говорить? – Из обморочной пелены вылыло мрачное смуглое лицо, обрамленное седеющей бородкой. – Ты можешь говорить, колдун?
Варнак вздохнул. Сердце у него дико стучало, воздуха не хватало, как при удушье, все тело наполняла боль. Бородатый схватил его пальцами за щеки, сжал, будто клещами.
– Ммммммм, – промычал Варнак.
– Притворяется? – предположил чей-то голос.
– Не думаю, – ответил бородатый. – Слышишь меня, колдун?
– Слы-шу, – с трудом ответил Варнак.
– Отлично, – железные пальцы, впившиеся в щеки, разжались. – Просто замечательно. Проклятый язычник заговорил. Тогда ты сможешь ответить на мои вопросы, колдун. И отвечай без уверток, иначе я снова накрою тебя кармической ловушкой.
– Мммммммааах…
– Дайте ему воды, – приказал бородатый.
Варнак пил жадно, потом закашлялся – вода попала в дыхательное горло. Губы у него были разбиты, и вода отдавала медью. Сильные руки подняли его, встряхнули, усадили на стул. Он был в каюте Ихрама. Смуглый человек встал перед ним, держа руки в кожаных перчатках перед собой сжатыми в кулаки. По сторонам от него стояли еще двое. Один из них держал в руках меч Варнака.
– Ты понял, кто я такой? – спросил он.
Варнак замотал головой. Говорить не было сил.
– Я Рувим Этардан, заклинатель Братства. А ты Варнак, колдун из Кревелога. Братство давно искало тебя, и вот, наконец, ты у нас в руках.
Филактерия, подумал Варнак. Ихрам завел меня в ловушку. Все пропало. Ааааах!
– Чего мычишь, колдун? – Этардан схватил Варнака за волосы, поднял голову охотника. – Посмотри мне в глаза!
– Чего… ты хочешь? – прохрипел Варнак.
– Больно? Кармическая ловушка причиняет большую боль, но истинные муки ты испытаешь, когда будешь гореть в очистительном пламени костра, колдун!
– Оставь… меня.
– Не раньше, чем ты назовешь мне имена своих сообщников. В Кревелоге тебя видели с женщиной – кто она?
Не дождешься, подумал Варнак. Кайлани я тебе не выдам, даже не мечтай…
– Кто эта женщина?
– У меня… нет женщины.
– Лжешь, колдун. В Златограде ты был с женщиной, а в Патар отправился один. Где ты ее оставил?
– Это… была шлюха, – Варнак поднял глаза на заклинателя и попытался улыбнуться. – Я спал с ней… за деньги. Иди к демонам, Серый.
– А эти сиды – кто они?
– Просто… сироты. Я купил их.
– Ложь. Я чувствую, что ты лжешь.
– Тогда вели перевернуть меня… на живот. Так тебе будет удобнее поцеловать меня в задницу.
– Упорный! – Инквизитор криво усмехнулся. – Но я знаю, как развязать тебе язык. Сейчас я прикажу привести сидов, которых ты притащил с собой, и мы будем их пытать. У меня с собой хороший палач. Ты насладишься их мучениями и, может быть, это зрелище сделает тебя сговорчивее.
Гнида, подумал Варнак. Как сказал, так и сделает. Будет пытать детей, пока не запытает до смерти.
– Не было… женщины, – ответил он.
– Понимаю, – инквизитор усмехнулся еще отвратнее. – Тебе хочется посмотреть, как будут разделывать эту сидку. Она хорошенькая, верно. Ты ведь купил ее ради греховных забав. А может, и мальчика тоже. Сидские юноши нежны и грациозны не меньше сидских женщин. Любой испытает возбуждение, наблюдая за их муками.
– Больной…. Ублюдок.
– Говори, колдун! Говори быстрее, мое терпение на исходе.
– Не было никакой женщины.
– Ладно, попробуем по-другому, – ответил Этардан. – Пытать тебя дальше не имеет смысла, можешь сдохнуть и ничего не сказать. И этих остроухих недочеловеков тебе не жаль, это ясно. У нас впереди четыре дня плавания до Патара. Посидишь пока в трюме. Мы еще побеседуем с тобой, язычник, и я, клянусь богом, заставлю тебя говорить!
Булка лежала на столе – еще теплая, ароматная, с восхитительной румяной корочкой, глазированной яичным желтком. За последние дни он съел столько таких булочек, сколько не ел за всю свою жизнь.
В приюте тощая, желтоглазая и жестокая мать Арайя била по рукам тех, кто ворует с кухни еду. Заставляла вытянуть руки и била костяным стеком по пальцам, пока не выступала кровь. А потом говорила, что бог не любит, когда человек ворует и когда ест, как животное. Человек должен есть только хлеб, честно заработанный в поте своего лица – и за столом, прочитав молитву, а не грызть ворованные сухари по углам, словно крыса. Его она тоже била два раза. Он хотел сказать ей, что не наедается тем, что дают в трапезной, но не сказал – решил, что мать Арайя слишком злая, чтобы понять его.
А эта булка лежит на столе и будто говорит: "Возьми меня, мальчик! Возьми и съешь – ты же знаешь, никто не будет бить тебя за это по рукам!"
Он взял булку и сразу надкусил. Булка была мягкая, пахнущая сдобой, ванилью и корицей. Совсем непохожая на безвкусные, отдающие плесенью и старыми тряпками хлебцы из серой муки, что он ел в приюте. Настоящая домашняя булка. Испеченная нежными руками любящей женщины. Как все те булки, которые он съел за эти дни.
Держа булку в руке и откусывая от нее понемногу, он поднялся на второй этаж дома. Здесь было тихо. Он прошел по галерее и тут почувствовал едкий неприятный запах. Пахло из открытой двери впереди. Он подошел и заглянул внутрь.
Светловолосая женщина, та самая, что пекла для него булки, стояла у большого стола, заставленного какими-то горшочками, стекляшками, хитрыми штуками из гнутой бронзы и серебра и прочим непонятным хламом. Она что-то делала, но что именно, он не видел – женщина стояла к нему спиной. Он шагнул внутрь, и тут половица заскрипела у него под ногами.
Женщина обернулась. Руки у нее были в кожаных перчатках, и она держала щипцами закопченную чашку, из которой шел вонючий пар.
– Ты? – спросила она. – Чего тебе?
Он не знал, что сказать. Просто стоял, сжимая в руке булку. Женщина смотрела на него своими удивительными глазами – правый светло-карий, левый зеленовато-голубой, – и улыбалась. Он шагнул к ней, взял свободной рукой за платье. Ткань была мягкая, приятная на ощупь.
– Мама, – сказал он.
– Что ты сказал? – Женщина перестала улыбаться.
– Мама, – повторил он. – Мама.
Чашка упала на пол и разбилась. Женщина заплакала. Присела на корточки, схватила его, прижала к себе. Он чувствовал, как содрогается в рыданиях ее грудь. И еще чувствовал тепло. Настоящее. Такое тепло, какого не испытывал никогда в жизни.
– Сыночек мой! – прошептала женщина. – Милый мой!
– Мама, – повторил он, думая о булке. И еще о веснушках на лице женщины. У него у самого такие же. Как он раньше этого не замечал?
– Повтори еще раз, что ты сказал, – попросила женщина.
– Мама, – просто ответил он. Ему нравилось, как звучит это слово.
– Хорошо, – женщина выпустила его, вытерла слезы. Он увидел, что она улыбается. – А теперь иди, мой сладкий. Маме надо работать….
– Варнак! Во имя всех богов, Варнак!
Видение исчезло. В ноздри ударил душный спертый запах – вонь плохо выделанных кож, мочи, сырости, морской соли и гниющего дерева. И лицо над ним, освещенное масляной коптилкой – это не мама. Не Наставница Сигран.
– Браск?
– Боги, ты очнулся! – Молодой сид заулыбался, и Варнак услышал, как за спиной брата всхлипнула Эрин. – Мы уж думали…
– Я в порядке. – Варнак пошевелился и почувствовал боль в суставах и спине. Огляделся, понял, что не ошибся – их бросили в трюм кога. Идиоты!
– Господин, ты был без чувств почти сутки, – сказал Браск. – Мы никак не могли привести тебя в чувство.
– Это все кармическая ловушка, – ответил Варнак, поднявшись на ноги. Голова кружилась, и тело горело огнем, но охотник не собирался сдаваться. – Инквизиторы умеют мучить своих пленников. Сутки, говоришь? Я еще легко отделался. Что-нибудь случилось за эти сутки?
– Не знаю. Нас бросили в этот трюм вместе с тобой. Что они сделают с нами, Варнак?
– Ничего не сделают. Этот пес решил везти меня в Кревелог, чтобы передать Трибуналу. Решил прикончить меня с соблюдением всех церемоний. Большая ошибка с его стороны.
– Ты собираешься освободить нас? – Глаза Браска заблестели в полутьме.
– Конечно. Не люблю оставлять свои долги неоплаченными. – Варнак некоторое время молчал, потом посмотрел на сидов. – И мне понадобится ваша помощь. Браск, ты разбираешься в картах и прокладывании курса?
– Конечно, меня отец учил.
– Молодец, – похвалил Варнак и посмотрел на забранный решеткой люк над головой. – Готовы?
***
На корабль налетел порыв ветра, захлопал в парусах, заскрипел реями. Рыжий Чилтер выругался и запахнул поплотнее овчинный плащ. Мало удовольствия сидеть на палубе под таким ветром, да еще когда все спят. И душа горит, требует выпивки. Ихрам, пес проклятый, даже не разрешил ему взять с собой флягу с сивухой для согрева. Или впрямь думает, что полудохлому колдуну и двум сосункам-сидам будет легче сбежать из трюма, запертого на засов, если он пропустит стакан-другой? То-то и оно, что сам никогда не сидел в тюряге и не видел, как там охранники закладывают за воротник, пока начальство не видит.
А еще Чилтеру было не по себе от того, что на корабле остался один из этих иссушенных аскезой святош. Вся эта компания села на ког в Патаре, и все плавание Серые сидели в капитанской каюте тихо, как мыши, но одно их присутствие напрягало весь экипаж. Хвала небесам, Старший из Братьев и один из его людей еще днем сошли с корабля в Пойханде. Ихрам провожал его так, будто этот проклятый монах с кислой рожей чуть ли не сам император. Наверняка Серый заплатил ему за работу кучу монет. И поделиться с командой проклятому Ихраму даже в голову не придет. Ууууу, жлобяра! Опять будет втирать команде про необходимость ремонта этой посудины, а сам в Патаре преспокойно пропьет инквизиторские денежки в каком-нибудь кабаке со шлюхами и скоморохами.
Скорее бы добраться до Патара, а там наняться к другому капитану. Патар живет за счет контрабанды, и не все капитаны такие хитрожопые жмоты, как этот сукин сын Ихрам…
– Эй, ты!
Чилтер вздрогнул: ему показалось, что голос идет откуда-то из-под ног. Потом понял – это сидка. Она смотрела на него из-за крупной решетки люка.
– Чего тебе? – буркнул Чилтер.
– Хочу поговорить с тобой, моряк.
– Нельзя. Пошла прочь, остроухая.
– Смотри, пожалеешь потом, – сидка перешла на хрипловатый манящий шепоток. – Я ведь хотела тебе предложить кое-что стоящее.
– Что ты мне можешь предложить, лиса?
– Себя.
– А? – не понял Чилтер.
– Ваш капитан сказал, что когда мы придем в Патар, нас казнят. Я не боюсь смерти, потому что знаю, что моя душа будет жить вечно. Но вот тело…
– А что тело?
– Моряк, не глупи. Я девственница. Хочется перед смертью узнать, что такое мужские объятия.
– Ну, ты и сучка! – Чилтера будто жаром обдала. С тех пор, как он шесть месяцев назад поимел за несколько медяков старую безобразную шлюху в порту Патара и подцепил от нее дурную болезнь, женщин у него не было. А эта красотка сама себя предлагает.
– Сучка не сучка, но последнее слово за тобой, арадо.
– И как же нам это дело устроить? – Чилтер уже чувствовал, как оживает его мужское достоинство. – Хочешь, чтобы я открыл люк? Не дождешься.
– Дело твое, – Эрин всхлипнула. – Не повезло мне.
– Там у тебя два мужика в трюме, красавица, – с подозрением сказал Чилтер. – Чего бы с ними не развлечься, а?
– Один из них мой брат. Если бы ты знал наши законы, понял бы. А колдун вторые сутки не подает признаков жизни. Похоже, вы ему шею сломали, когда скидывали в трюм.
Чилтер вздохнул, огляделся. Палуба была пуста. Рулевой на корме занят своим делом и ничего не увидит – у него сейчас одна забота, удержать корабль на курсе. Ветер крепчал, и пламя в светильниках на концах рей колебалось все сильнее. Проклятый холод пробирает до костей, в такую ночь нет ничего лучше стакана водки с пряностями – или общества молоденькой красавицы, пышущей жаром. Склянки пробьют нескоро, время еще есть. Чего бояться? Колдун лежит бездыханным, а братец этой красотки – долговязый мальчуган. Пригрозить ему ножом, и всех делов…
– Колеблешься? – промурлыкала Эрин. – Какой же ты после этого мужик? Не хочешь лезть вниз, открой люк, я сама к тебе поднимусь, а потом вернусь обратно.
– А ты умеешь уговаривать, – Чилтер шумно вздохнул. – Ладно, красотка. Только скажи своему братцу, чтобы не путался под ногами, не то прирежу его, как куренка.
– Ему наплевать. Он трус.
Чилтер еще раз оглядел палубу. Никого. Осторожно, чтобы железо не лязгнуло, он сдвинул засов, приподнял крышку и протянул девчонке руку.
– Хватай, лиса, – предложил он, усмехаясь. – Обещаю, мы…
Договорить он не успел: могучая ручища схватила его за горло и сбросила в люк. Чилтер тяжело грянулся о дубовый шпангоут, а потом его схватили за голову и рванули так, что шейные позвонки моряка сломались с громким треском.
– Благослови Митара всех любвеобильных идиотов, – сказал Варнак, забирая с трупа широкий морской нож и шерстяной шарф, которым он обмотал левую руку. – Что с тобой, Эрин?
– Мне… стыдно, как я с этим говорила, как шлюха какая-то, – призналась девушка, стуча зубами, будто в ознобе. Браск понял, обнял сестру, зашептал ей на ухо что-то успокаивающее.
– Будьте тут, – велел Варнак, подпрыгнул и, уцепившись за края люка, выбрался на палубу.