С другого края поляны в мергейтов летели из леса стрелы, а мергейты стреляли в ответ, и пока непонятно было, кто одолевает. Зорко знал, что где-то тут стоят его люди в засаде под началом Мичуры, но у того, видать, были причины в бой не вступать. Мергейты же, посчитав, видать, что их стрелы сделали свое дело, двинулись рысцой на лес. И сейчас же из-за спины у них, а вовсе не откуда летели стрелы, вырвались те самые два десятка, коих ожидал Зорко. В первом воине, рыжем конопатом мужике с колючей бородой, он узнал Мичуру, а рядом с ним, чернявый и плотно сбитый, скакал Неустрой. Вот, должно быть, чья уловка заставила мергейтов двинуться вперед и подставить веннской конной атаке спины.
Этот удар вышел удачнее, нежели нападение Парзо, и Мичура с Неустроем разорвали-разметали край мергейтской дуги, что ближе был к лесу. Навстречу им с опушки выступили пешие венны, и отступать мергейтам стало некуда.
Зорко, забытый и своими и чужими у откоса, наконец и сам решил, куда ему следует теперь поспешить. Тех пеших воинов, что вышли на подмогу верховым Парво, надо было развернуть так, чтобы они оказались между лесом и мергейтами, так же как и отряд Неустроя, а потом бы сомкнулись с ним. Серая, снова обретя себя в беге, описала по поляне широкую дугу, и Зорко, нежданно для всех, будто оборотень, возник вдруг с так и не брошенным красным отрезом в руке перед строем Серых Псов.
- Миленя, направо забирай! - крикнул он рослому и крепкому дядьке, ведшему отряд. - А ты, Самосват, так и иди, как шел!
Это заметно ободрило веннов. На Зорко пусть и смотрели с неодобрением иной раз, а в ратном деле верили и сейчас, когда решать время настало, как бой вести, его послушались немедля.
- Сейчас охватить надо мергейтов, - говорил он быстро Милене, одновременно жестами указывая Самосвату, как развернуть людей. - А там пойдем рядом. Копий не метайте. Колоть надобно и строй держать. А ну сейчас станьте и стрелой их…
Отряд остановился, и те, у кого был наготове лук, выстрелили. Мергейты как раз завязли в конном бою и не успевали выйти навстречу пешим. Стреляли с двадцати пяти саженей и промахнуться было мудрено. Но дальше пришлось туго. Мергейты, слушаясь, видать, своего тысяцкого, стеснили Парво к середине поляны, к камням с древними рисунками, и высвободили несколько десятков воинов, чтобы отбиться и от пеших. Сдержать недлинным и негустым строем удар конных не вышло ни у Милени, ни у Самосвата, сражающиеся смешались, и Зорко сам окунулся в битву, перестав на время видеть полную ее картину.
Мергейты, казалось, и сами не очень разумели, чего хотят добиться, и тем сильно облегчали Зорко задачу. Ему приходилось раздавать удары направо и налево и ловить ответные, но все эти схватки были беспорядочны, шли наскоками, и он сам мог выбирать, как ему действовать. Хуже случилось бы, когда бы степняки шли на пробой, лавиной, - тогда пришлось бы противостоять и двоим, и троим и пытаться к тому же не пустить мергейтов туда, куда они стремятся.
Наконец, разбросав в стороны двоих степняков, так что у одного отхватил палец, а другому порвал на лошади сбрую, Зорко очутился вдруг перед пустым пространством саженей в десять. Прямо перед ним лежали отрубленные руки, кисти, пальцы, изуродованные тела воинов - веннов, мергейтов, калейсов - и коней. Были здесь, верно, и раненые, но сейчас взгляд их не замечал. За этой грудой павших Зорко увидел сотника мергейтов - не того, коего увел Мойертах, и не другого, светлого волосом и высокого, более схожего на первый взгляд с сегванами, а не с мергейтами, а третьего, ничем с виду не примечательно: черного, невысокого, коренастого. Зорко, оказывается, пробился сквозь тот заслон, что выставил тысяцкий против пеших веннов, и теперь выскочил на конную схватку. Здесь тоже нарушился всякий порядок, но Парво, должно думать, пока держался, коли мергейты с кем-то бились. Они стянули-таки свое кольцо и теперь мчались вокруг попавших в это окружение, нанося удары на скаку и медленно стягивая путы.
Сотник что-то кричал и был к Зорко боком. Венн заставил Серую перепрыгнуть через кровь и мертвое мясо и оказался от мергейта в двух саженях. Теперь и сотник увидел венна, и Зорко, считанное по пальцам одной руки число раз видевший в узких глазах мергейтов отблеск каких-то чувств, на сей раз приметил удивление. Приметил и задумал сразу решить исход этого поединка. Взмахнул мечом, нацеливая удар наискось, в основание шеи. Но мергейт, зло зыркнув, отвел удар. Меч скользнул по лезвию сабли, заскрежетала сталь, мергейт ловко отбросил меч вниз и сам в ответ попытался полоснуть Зорко поперек груди. Зорко заставил Серую податься назад и сам отклонился в седле, сабля просвистела мимо в полувершке, а следом венн, тут же нагнувшись вперед и объезжая мергейта слева, мечом снизу вверх ткнул того под пояс.
Меч вошел глубоко, и сотник, хватая ртом воздух, сполз с седла. Зорко выдернул оружие и перемахнул через мертвые тела назад, туда, где Серые Псы и мергейты никак не могли разобраться, кто сильнее. Меж тем степняки, окружившие Парво и его всадников, увидели, что сотник убит, а вороной его мчит по кругу без седока. Видели они и того, кто убил их начальника, и им только оставалось кричать о том, что сотник убит.
Тысяцкий, должно быть, слышал это, но ни один воин не вышел из кольца: тысяцкий хотел добить Парво. Зорко понял, что сейчас только его меч может решить дело, и опять ворвался в самую середину схватки между пешими и конными. Из вида и этих мергейтов не ускользнуло, как это венн в вельхских доспехах, верхом на серой кобыле, довольно легко расправился с мергейтом, носившим белый халат. И теперь уже не они, сыновья степи, грозным и диким образом своим наводившие ужас, выигрывая еще не начатые сражения, ломали волю противника, пока клинки еще лежали в ножнах, а этот венн, убивший с трех ударов сотника - живое воплощение их воинской удачи, - словно бы наложил на их сабли заклятие, и мощь и ярость сабель уменьшились вдвое.
Он опустил взгляд на грудь, дабы убедиться, что страшный удар сотника разрезал только воздух перед его грудью, и увидел, что оберег, знак Гриан, выбился из-под кольчужной брони. И Зорко не удержался от того, чтобы посмотреть в него. Мергейты, что были перед ним во множестве и казались единым могучим телом огромного зверя со вздыбленной на холке шерстью, раскрывшего тысячи пастей, имеющего тысячи глаз, тысячи хватких лап, виделись сквозь ступицу золотого колеса слабыми былинками с испуганными глазами. Венны же смотрелись бурым темным мхом, перемешанным с землей, и слой этого мха все нарастал, поднимаясь незаметно и медленно, но верно, глуша эти хилые, безвольные стебли и готовя слой для новой могучей поросли цепких и хлестких трав и деревьев, уже встающих бело-розовыми, бледно горящими силуэтами и надвигающейся вслед за наступающими бурыми мхами слепой лесной ночи. Зорко спрятал оберег за пазуху и напал на степняков.
У тех, думалось, и впрямь мигом убыло силы. Зорко был среди них точно богатырь сегван Бьертхельм среди сборища манов, будто боевой вельхский пес, спущенный на потеху с цепи среди дворовых собак в галирадской гавани. Его меч пробивал кожаные доспехи, разрубал с одного удара нашитые на них железные пластины, вспарывал кольчужные брони и рассекал стальную чешую. Мергейтские сабли отскакивали от него, как осторожные и быстрые руки трусливо отдергивают от огня те, кто боится обжечься, предпочитая, чтобы дорогая вещь или книга были навсегда утрачены в пламени. Венны, видя, как мигом растаяла сила двух десятков мергейтов, согнутая волей одного лишь человека, воспрянули и опрокинули наконец встретивший их заслон.
- Теперь вместе встать! - кричал Зорко людям Милени и Самосвата. - Там, где я, там и заходить на мергейтов!
Он успел посмотреть, каково идут дела у Неустроя. Гирваса он не приметил, но отряд его не только не выпустил степняков в лес, но и не расстроил рядов, а со стороны леса пешие венны даже потеснили врага.
Здесь же мергейты отпрянули, завязли среди павших тел и, пятясь - в первый раз видел Зорко, как пятится бестолково степная конница, - теснили своих же соратников, искажая гладкое и гибкое кольцо, сжимающееся к середине. Зорко увидел, что миг для броска настал, и, в третий раз заставив Серую взять невысокое и страшное препятствие, без страха и памяти о том, что было до этого броска, и о том, что будет после, кинулся в едва заметную прореху в мергейтском кольце. Веннские пешие воины, выставив вперед короткие и крепкие дубовые копья с широкими жалами, в полном молчании, держа строй, будто самая вышколенная армия аррантов, двинулись за ним.
Тегин послал в жаркое место боя другого сотника взамен убитого Тамгана - Эрбегшада. Но, как видно, на этот раз духи семи небес не были благосклонны к нему. Или, может быть, демоны, живущие в странных и злых камнях на поляне и в глубинах черной воды, жадно блестящей под обрывом, оказались сильнее. Должно быть, они оказались в таком месте, где и сами венны не любили появляться, но чужеземцам здесь приходилось и совсем плохо. Тем почетнее была бы победа здесь, и Тегин принял этот бой. И уйти отсюда просто так было невозможно, оттого что в лесу он потерял бы куда больше воинов. Может быть, это было испытание, которое выбросили ему боги, играя в кости, чтобы он понял свою настоящую силу или же, наоборот, вовремя принял свою судьбу, а не рыскал по жизни вслепую. Только герои могли поднять тяжелый жребий богов, потому что идти против них было равнозначно тому, чтобы самому на время стать богом, неся в себе лишь человеческие силы. Тегин не чувствовал в себе бога, но не мог не нагнуться, чтобы поднять жребий героя: будь тем, кем ты должен быть. Сегодня он должен был попытаться поднять и нести именно этот жребий, и он попытался. Иначе духи семи небес не приняли бы его вовсе.
Эрбегшад примчался туда, где венны смяли заслон из тех, кто оставался еще в сотне убитого Тамгана, летя вместе с вороным, гнедым, белым и каурым круговоротом, опережая его вращение, и понял, что Тегин опоздал. Никакой приказ уже не мог бы здесь ничего изменить, и оставалось только бросить своего белого скакуна, спасенного из горящего и рушащегося Хорасана, и себя самого в высокий костер битвы. Эрбегшад видел и большие сражения и сам прошел через их огонь. Жар битвы не становился больше оттого, что сражались два тумена вместо двух сотен. Этот жар пылал там, где сходились сильные люди. В ущельях Аша-Вахишты, когда брали они горную крепость с непонятным именем, там, где огромные орлы смотрели на них с поднебесных скал, достающих, верно, до второго неба, в холодных и пыльных ветрах этот огонь мог бы расплавить железо. В том, что пылал здесь, легко бы расплавились бронза и медь, а камень пошел бы трещинами. Темник Олдай-Мерген говорил, что в Халисуне, где был он послом и соглядатаем, любима повесть о горящем и несгорающем дереве, с ветвей которого говорит бог. Эрбегшад не был в Халисуне, однако венны, жители этих густых полночных лесов, казались ему сродни своим мудрым деревьям, но венны не сгорали ни в каком огне, хотя способны были пылать. Эрбегшад уважал сильных людей и не мог не исполнить приказа Тегина. Свистнув длинно и пронзительно, он устремил бег белого коня в самую гущу сражения.
Зорко, опрокинув прямым ударом зазевавшегося степняка, успевшего лишь подставить саблю под удар меча и, конечно, не удержавшего обрушившейся на него силы, ворвался в щель, увиденную им в круговом и подвижном строю. Остановить могучий бег конного кольца в одиночку было невозможно, но приостановить его, заставить это живое колесо вертеться с натугой, открыть бреши в сочленениях его звеньев - такое было по силам. В другой раз он бы не решился, не поверил в себя, испугался бы грядущих дней, в которых не будет его, но сегодня память отступила куда-то за край видимого, и полуденное солнце месяца березозола остановилось в зените, заливая поляну у Нечуй-озера ярким белым светом, не допускающим ни прошлых, ни последующих мгновений, а значит, не допускающим и смерти.
Зорко уже не думал о том, кто перед ним, и ему было не важно, мергейты это или маны, сегваны или демоны из вельхских подземелий. Он видел только сабли, а не тех, кто их держит. Он помнил только об одном человеке - сегване Бьертхельме, не однажды спасшем ему жизнь и утонувшем в крушецовых и студеных волнах полуночного моря. Только сейчас он понял этого угрюмого и нелюдимого человека, жившего в Галираде, но худо молвившего по-сольвеннски. Сейчас открылся ему его суровый мир, где светит и греет в холодной и ветреной ночи единственный очаг и лишь до ограды, сложенной из грубых глыб, простираются сумерки, а дальше лежит тьма, куда канет мир, когда Храмн, Хрор и Хригг вместе с младшими богами проиграют последнюю битву. И этот мир перестанет быть, уступив место совсем другому, не нашему. В мире Бьертхельма не было надежды, и лишь мужество жило в нем, удерживая в могучей руке человека его меч, который он поднимал за людей вместе с богами. Бьертхельм вовсе не был безжалостным рубакой - он был человеком мужества и правды, отстаивавшим их даже без надежды на победу и вообще без надежды, и древний дух, горевший в Бьертхельме, косматый и дикий образ коего витал где-то над битвой, пришел сегодня к Зорко и повел его сквозь этот бой.
Мергейты, видя такую силу и ярость, навалились на Зорко чуть не десятком, и смертельное для Парво и оставшихся с ним всадников колесо замедлило бег, остановилось и распалось. Мергейты отвлеклись на Зорко и не слишком думали о его соратниках. А те, пораженные нежданным неистовством сдержанного обыкновенно странного этого воеводы, до неузнаваемости переделанного чужбиной, пытались лишь не отстать от него, ибо смекали, что иначе не миновать гибели, потому что мергейтов было больше, и, если быть разбитыми ими на этой поляне, никто уже не придет на подмогу. Сгорит печище Серых Псов, а враг уйдет восвояси, и некому будет отомстить.
Зорко не сразу уразумел, что перед ним появился мергейт в желтом халате. Молодой тысяцкий, с лицом цвета бронзы, на крепком вороном коне, выехал на него, ловко просочившись сквозь скопище сражающихся. Впрочем, ему давали дорогу. Мергейты как-то даже подались в стороны, освобождая место Тегину. Но не стоило льститься, что здесь будет поединок, как было это в обычае у вельхов. Мергейты не признавали поединков, и любой из воинов справа или слева от Тегина с легкостью и сознанием правоты, улучив возможность, мог нанести Зорко смертельный удар. Но венн сейчас не раздумывал над этим. Он, хоть и отметил себе, что перед ним тысяцкий, видел прежде всего его клинок и его коня, приноравливаясь к новому сопернику, которого должен был сразить во что бы то ни стало.
И тут дружный и грозный вопль огласил поляну. Затопотали копыта, и из леса, с левой руки, коли стоять лицом к озеру, стали выбегать мергейтские всадники, десяток за десятком. Выбегали и тут же, не останавливаясь для построения, входили в бой. Клинки их были в свежей крови - они пронеслись пять верст, не имея ни мгновения, чтобы отереть оружие о траву. Это были воины сотни Кутлуга и почти пять десятков из сотни пошедшего с ним Джэнчу. Конечно, их было теперь меньше, чем ушло с круглой поляны среди леса в пяти верстах отселе. Кто-то сгинул в топком болоте, кого-то зарубили веннские воины Плещея Любавича, может статься, кто-то отстал и затерялся в лесу, но добрая сотня из тех, кто ушел ошую от тропы, что вела от поляны к озеру, погнавшись за двумя десятками веннских всадников, была теперь здесь. И вся сотня обрушивалась на тех веннов, что шли за Зорко.
И добытый было перевес в сражении переходил к мергейтам, и невнятно было, где Мойертах, и что с ним и его людьми, и сумел ли он одолеть Бильге - мергейтского волка.
Мергейты возликовали, и тут началась рубка уже безо всякого порядка; лишь на стороне, где бился Неустрой, венны еще могли сдерживать степняков в полукольце. Зорко, чувствуя, что уже и он не способен - кричи не кричи - создать в этой битве хоть подобие боевого порядка, напал на тысяцкого, не зря же тот сам вышел на него сквозь кипящее железо битвы.
Тегин, однако, ударил первым. Сабля скользнула по левому плечу венна, но закаленная сталь вельхской работы выдержала. Зорко мечом отбросил клинок мергейта еще дальше влево и, размахнувшись от левого бедра вправо и вверх, попытался резануть степняка наискось. Тот вовремя успел снова замахнуться и, крутанув кистью, отбил меч, остановив его в пяди от правого бока. И сейчас же намерился пырнуть венна прямо в грудь. Зорко, однако, подставил меч, лишь повернув кисть и предплечье, и острие сабли прошло справа от него, сталь сабли взвизгнула и пропела тонко и пронзительно, завершив этот скрежет лязгом огнива, сиречь поперечной части рукояти, защищающей руку, о меч. Венн с силой толкнул мечом вперед, в огниво сабли, а заодно череном своего меча ударил мергейта по локтю. Халат смягчил удар, но видно, что плетенное из стальных прутов яблоко, утяжеленное крушецом, ударило больно. Тегин мигом сделал выпад, норовя проткнуть Зорко шею, но тот отвел десницу вправо, держа клинок вверх, и острым лезвием срезал лоскут от рукава халата. Под халатом оказалась кольчуга, не хуже, чем у самого Зорко, так что вельхский меч не повредил руку. Зорко же не горевал о том и, резко распрямляя руку, повел ее назад, начиная движение от самого плеча, и мергейт едва успел подставить саблю, чтобы лезвие меча всей своей длиной не полоснуло ему по левой груди. Тегин остановил меч, но до ключицы Зорко ему все же достал, и тысяцкий снова поморщился: кольчуга выдержала и на этот раз, но удар был хоть и не слишком силен, кость сломать не смог, но болезнен, как бывает ослепительной болью ударят клыки даже мелкой собаки в голень. Мергейт попробовал просунуть острие сабли слева от клинка венна, одновременно отталкивая его меч и добираясь до груди, но Зорко подал Серую назад и быстро сумел сделать короткий замах, отбив саблю. Сражающиеся немного разошлись и несколько раз обменялись простыми ударами, ловя, отбрасывая или отбивая клинки друг друга.
Мергейту споспешествовали вести бой двое или трое конных, бывших рядом, а Зорко со спины прикрывали пятеро пеших воинов с мечами и рогатинами. Зорко, на седьмом таком ударе, вдруг сделал мечом простое круговое движение, поведя клинок в ту же сторону, что и Тегин саблю. Венн поймал клинок мергейта, завел его вниз и влево по дуге и по дуге же обратно и вверх и отбросил саблю вместе с рукой мергейта резко влево, едва не развернув самого всадника, а затем, повернув кисть ладонью вверх, от плеча махнул мечом влево и всем торсом от пояса влево повернулся, усиливая удар. Тегин не успел за ним, попытался нагнуться, да поздно: лезвие меча резануло ему по шее и вошло в нее до середины, как в мягкое тесто. Из разрезанного горла хлынула кровь, голова Тегина свесилась на грудь, странно накренившись к правой груди, открывая уродливую резаную рану на шее, и тысяцкий повалился вперед, ткнувшись в конскую гриву.
Зорко тотчас же опять подался назад, и вовремя. Мергейты издали вой злобы и ярости и бросились на него сразу вчетвером. И снова пошла сеча, еще более бестолковая и бесполезная.