Он встретился со степняком, бывшим одного с ним роста, но уже в кости, жилистее. Каков был он годами, Зорко решить затруднялся: хоть и не были степняки все на одно лицо, как казалось в начале войны и как рекли многие венны по сию пору, а лета их на взгляд непросто было счесть. Только по седине и можно было узнать, вельми ли опытен воин аще не слишком. Если мергейт в волосах зимнее серебро носил, то сомневаться не приходилось, что перед тобой добрый воин. Мергейты в степях своих отродясь воевали, кочевье на кочевье, род на род, племя на племя, - иначе не получалось в степи жить. И когда доживал человек до седых волос, то не зря такое случалось: значит, видный был, чем-либо замечательный. Допреж всего, предполагалось, воинским умением не слабый либо хитростью великий гораздо.
Супротивник Зорко прятал думы свои за раскосыми узкими глазами, под длинными ресницами, каким чуть не всякая дева позавидовать бы могла. Росла у него редкая и скудная бородка, и усы пробивались-топорщились забавно. Нос приплюснут был, а лоб покат, и скулы торчали, а уши оттопыривались. Зорко не боялся врагу в глаза смотреть перед схваткой: у вельхов так учили. И хоть смотрел венн не через оберег свой волшебный, а простым взглядом, а выходило, что смущал тем врага. Не всякого, но иные поддавались. Поддался и этот. Как завороженный воззрился он на Зорко, можно подумать, в смелости поставил себе не уступить. Зорко тем временем не мешкал, показал, будто уходит с конем влево, чтобы десницей способнее рубить было мергейта длинным легким мечом для конного боя. И едва тот, моргнув, взор чуть в сторону повел, дабы предвкусить, что венн делать станет, и поверил, саблю для ответного удара занося, тотчас Зорко велел Серой - ногами одними пошевелив - идти не влево, а одесную. Лошадь послушно все сделала, да так, что не вдруг заметно было, как это она сначала чуть вбок пошла, а потом уж и морду и круп развернула. И явился Зорко мергейту вовсе не с той руки, с какой тот ждал. Пока степняк саблю на другую руку перекладывал, Зорко десницу с мечом вперед выбросил и наискось чуть, от левой руки к правой, и лицо мергейту располосовал. Да так, что тот если не от раны, то от боли превеликой тут же и быть перестал.
Зорко поставил Серую на дыбки и разом развернулся к врагу спиною. Первый ряд мергейтов они остановили, дали понять, что сила здесь, а далее уже надо было лишь за собою их увлечь. И помчался Зорко назад, прочь, уже Серой своей не жалея, потому что увидел, как Неустрой, Кисляй и Саврас во встречном бою преуспели, и еще двое преуспели, двое в сече завязли и теперь вырваться из нее уже не могли - доля их была здесь лечь, а двое и вовсе повержены оказались степняцкими саблями. Те восьмеро веннов, что во втором ряду встали, еще из луков выстрелили сквозь лес по мергейтам, вослед немногим веннам теперь полетевшим, как волки за лосем по зиме бегут пластаясь. Одна или две стрелы своего достигли, а дальше лишь на коней да на заячьи увертки уповать приходилось.
Зорко со своими двумя десятками всадников дважды путем от поляны до Нечуй-озера проехал, все показал, как от мергейтов бежать надлежит, все приметить велел, и теперь не нужно было раздумывать, дорогу выбирая. Все известно было, как идти, дабы покороче и так, чтобы на сук острый или ветку низкую не наткнуться.
Однако в сече не все так складывается, как первоначально мнится.
Зорко гнал Серую так нещадно, как можно было только не щадить родное существо. Приникал к гриве, гладил, шептал несусветицу в лошадиное ухо, стискивал бока лошадиные мягкими сапогами и то и дело назад оглядывался. Оглядывался, и мало было радостного в том, что позади видел. Мергейты, пусть и ошеломлены были внезапным броском на них из лесной чащи, не таковы были, чтобы не разглядеть, сколько ж на них врагов напало. А уж гнать бегущего кочевники умели. И травить умели, догнавши. Одно пока выручало: не степь вольная кругом легла, а лес вздыбился.
Зорко со товарищи промахнули через тропу, коей мергейты идти намеревались, и устремились через лес, малой змейкой путь держа, погоню путая. Здесь Зорко сызнова оглянулся. Позади среди берез и ольхи торчали где макушки елочек, а где войлочные шапки мергейтов, и кого было больше, непонятно. Саженях в сорока позади наперерез мергейтам ломился какой-то отряд, самые густые заросли ловко обходя однако. За ним вослед, саженях не то в сорока, не то в пятидесяти, снова текли мергейты, не то сотня, не то две.
Зорко тронул Серую, бросился за своими, ибо дальше медлить невозможно становилось - настигли бы его и убили. Вид битвы за пригорком скрылся.
"Кто ж то был? - мыслил Зорко. - Не иначе как Плещей Любавич. Мойертах давно уж ушел, да и в другую сторону…"
Мелькали под копытами корни, камни, стлалась трава, взрывался песок, летели прочь и по сторонам комья земли и глины, и глаз, казалось, видит всякий опавший лист, травинку, хвойную иглу, шишку, камешек, песчинку. На взгорках Зорко вжимала в седло неведомая сила, а едва попадался уклон, как другая сила, противная тяге к земле, пыталась выбросить его вверх. Деревья провожали этот бешеный гон недоуменными взглядами невидимых своих неторопливых очей, и низкие ветви, как нарочно выставлявшиеся прямо поперек дороги, неслись навстречу неостановимо быстро и просвистывали от виска или глаза в локте, а то и ближе.
За пригорком была неглубокая лощина, за ней новый невысокий подъем, а потом верста ровной земли, опять занятой березняком и ольхой. Измышлять нечто необыкновенное надобности не было. Мергейтские кони шли шибче веннских, и все, что оставалось, - это мчать вперед без оглядки и не думать о том, что даже столь краткого для езды наметом пути, как полторы версты, может достать степнякам, чтобы настичь маленький отряд.
Его Серая, выросшая на вельхских холмах, легко преодолела лощину и снова вынесла Зорко на пригорок. Не видя никого ни впереди, ни справа, ни слева, Зорко решил, что вырвался вперед, пусть и отставал версту назад десятка на два саженей. Густые заросли вокруг скрывали и соратников, и врагов, донося один лишь топот копыт. Венн приостановил лошадь, и та заплясала, готовая к дальнейшему бегу. Не так много пробежали они - версты четыре всего, но Зорко казалось, что вдвое больше.
Он осмотрелся наскоро, потому как прислушиваться особой нужды не находилось. Глухой всегда лес ходуном ходил от криков, железного звона и скрежета, конского топота, храпа и ржания. То и дело взблескивали доспехи, виднелись цветные пятна одежд либо просто тени проносившихся сквозь лес верховых. Похоже, мергейты все же потеряли венков, потому как многие из них мчались уже не к взгорку, где стоял Зорко, а вдоль него, или мимо, или даже прочь, к поляне. В трех местах определенно шла рубка, пусть деревья и скрывали кто с кем. Должно быть, кого-то из веннов настигли и те приняли бой с несколькими противниками вовсе не для того, чтобы сдержать погоню - это как раз было без надобности, - а чтобы не просто так жизнь отдавать или, если пошлют боги долю, вдруг отбиться и уйти.
Где-то рядом щелкнула тетива, стрела свистнула в вершке над Зорко и вонзилась с дребезгом в березу. Зорко оглянулся на звук и в пяти саженях увидел, как колышутся сомкнувшиеся ветви кустов волчьей ягоды. Зорко дернул повод, слегка ударил пятками в бока Серой и в два скачка оказался там, где был неудачливый стрелок. Не сильно задумываясь, Зорко наотмашь полоснул его мечом. Острый, как тоска, что заключена в крике чайки над вершиной Нок-Брана, меч разрубил руку лучника, точно тряпьем набитый валик. Мергейт взвыл, будто волк, опаливший шкуру, и конь его, ошарашенный таким воплем, дернулся и рванулся прочь.
За спиной у Зорко затрещал под копытами валежник. Венн резко обернулся и едва успел задержать удар: перед ним был Неустрой. Не смутясь нимало, что едва не пал от меча соратника, Неустрой выдохнул:
- Зорко! Жив ли?
- А то не видишь? - буркнул Зорко в ответ.
- Там мергейт другого зарубил вот так, я видел… - начал было Неустрой.
- Где прочие?
- Бакула, Меркуха, Саврас и Кисляй уже к озеру утекли, и мергейты за ними. Все как-то в стороны пошли, но вроде не дальше поляны, что на берегу.
- Добро, - кивнул Зорко. - Тогда бежим.
И он снова легонько сжал бока Серой, и та рванулась вперед, окунаясь в летящую радость бега. Неустрой пристроился за Зорко, и вовремя. Едва они помчались дальше, как позади, саженях в десяти, застучали копыта сразу четырех или пяти лошадей и загорланили мергейты. Они, должно быть, тоже выбрались на пригорок осмотреться.
- А ну… - Зорко опять осадил Серую, выхватил из тула стрелу и пустил ее на голоса. - Пусть знают, куда гнать следует, а не то промахнут, чего доброго, мимо, - зло проговорил Зорко.
Он попал. Мергейты завопили и, призывая, должно думать, своих на помощь, бросились в сторону Зорко и Неустроя.
- Прочие не ведаю где, - прокричал Неустрой уже на скаку. - Опасаюсь, нет их более…
- Смекаю! - отозвался Зорко. - Гони и не говори более, не то и мы там будем!
Вокруг засвистели стрелы, но легли не густо и потому не задели беглецов. Возле берега, на этой последней версте, заросли сделались особо густыми, больше было ветролома и валежника, трава стала выше и плотнее, и Серая убавила в беге, перескакивая то и дело возникающие вдруг прямо перед нею преграды. Позади сухие сучья трещали вовсю и грубо потревоженная листва шелестела возмущенно - это продиралась погоня, и Зорко с глухим злорадством замечал себе, что число охотников догнать их множится.
Они выскочили на малую лужайку с лужей посредине. Лужа заросла ряской. Прямо за лужей повалилась в сторону озера, чуть наискось вправо, огромная старая береза. Она была на вид уже осклизлой и трухлявой, истлевшая и сгнившая кора висела лохмотьями, но покуда упавший ствол был еще един. Во все стороны разлаписто торчали сучья и ветви. Зорко безотчетно взял от березы ошую, а Неустрой - одесную. Зорко потерял его из виду, а на пути у Серой оказался великий завал из иссохшей осины, перескочить кой с ходу она не могла, и Зорко пришлось уйти дальше влево, пока наконец не выискалось место, где лошадь уже не единым махом, а перешагивая осторожно через лежащие так и сяк стволы и сучья, еле смогла перебраться.
Мергейты тем временем не мешкали, и Зорко, снова пуская Серую наметом, ибо по другую сторону завала лес стал чище и реже, увидел их, оглянувшись. В глазах зарябило от множества халатов, курток и рубах, разом выскочивших из зарослей. Мелькнул белый халат сотника, восседавшего на кауром жеребце.
Мергейты тоже приметили его, загорланили с новой силой, хотя и без того вопили так, что хоть уши затыкай, и принялись метать стрелы. Но опять запоздали: Зорко, на свое счастье, опять повстречал на пути густой подлесок и без раздумий вломился в него, скрывшись с глаз преследователей. Треснула ткань штанов, зацепившихся за острую и вдобавок с колючками ветвь, но этого Зорко не заметил, потому что, выбравшись из зарослей, он обнаружил себя в виду обрыва, за которым в легкой дымке виднелся противоположный берег Нечуй-озера и высоченные деревья на нем гляделись как нарисованные тонкой кистью. Самого черного озерного зеркала видно не было: Нечуй-озеро все лежало внизу, под обрывами.
Зорко не сразу осадил Серую, и та промчалась еще несколько саженей, выскочив из-под сени последних деревьев, ограждавших широкую и длинную поляну перед откосом. Справа и слева на поляну вылетали на полном скаку мергейты - по одному, по двое, по пятеро, а то и десятками. Сколько их собралось здесь, Зорко затруднялся разом счесть. Показалось, что по левую руку степняков все же поменьше, и он, снова, в который уж раз, заставив лошадь идти самым скорым наметом, на какой та была способна, устремился влево, забирая ближе к обрыву, где мергейтов пока не было.
Должно быть, разгоряченные погоней воины не осознали сразу, что это венн скачет прямо у них на виду, подставляя себя стрелам. А Зорко, видя, что уловка удалась ему и на поляну у обрыва он выманил чуть не три сотни степняков, вытащил из-за пазухи длинный и узкий отрез красной материи и припустил вдоль обрыва еще скорее, развевая этот отрез за собой.
Это был знак. В рощах, по правую и по левую руку от поляны, скрывались, дожидаясь часа, верховые и пешие воины. Конных вел калейс Парво, пешие шли следом. Едва завидев Зорко или кого-либо еще из его отряда с распущенным красным отрезом, Парво должен был выступить.
Зорко и сам не сразу понял, что калейс не подвел и не прозевал поданный знак. Сначала ничего не случилось, и Зорко продолжал бег в десяти саженях вдоль кромки обрыва, уж и не надеясь домчаться до опушки, а лишь потому, что иного не было больше вокруг, опричь этого бега. Мергейты, лес, обрыв, трава, легкое марево над озерной яминой - все сделалось ровно ненастоящим, нарисованным, даже крики мергейтов стали как будто неслышны, и только звук от ударов копыт Серой о землю гулко перемежался с ударами сердца Зорко, и не верилось, что спасительная опушка столь скоро приближается к нему.
Очнулся Зорко от того, что мергейты, которые давно уж должны были сбить его стрелой или просто изловить и зарубить, почему-то не сделали этого. Мало того, они вовсе не уделяли Зорко ни малейшего внимания, как не смотрит волк, вышедший на драку с другим волком, на пробегающую рядом мышь. Мергейты принялись строиться в боевой порядок. Никому не надо было скликать своих: воины знали, где должен встать их десяток. На глазах у Зорко вопящая и галдящая толпа всадников, бранящихся друг с другом из-за того, что преследуемая добыча канула непонятно по чьей вине и непонятно куда, хотя лес был обшарен, обращалась в строй в виде двух полумесяцев, выпукло развернутых вправо и влево. Каждый полумесяц состоял из пяти десятков верховых в первом ряду и стольких же во втором. Три или четыре десятка остались между полумесяцами, поддерживая их сзади. В лесу, уходя от погони, Зорко не обманулся: белый халат сотника ему не померещился. Сотников было тут даже двое: один, как и следовало ждать, слева, другой - справа. Но более замечательно было, что левый полумесяц вел, пристроившись как-то между рядами, пятым с краю, ближе к обрыву, тысяцкий. Если Зорко ничего не путал, желтые халаты принадлежали в мергейтском войске именно тысяцким.
Навстречу им из ольховых рощиц, расположившихся у краев поляны, с курганов, насыпанных, как говорили, жившими тут прежде в баснословные времена племенами, выбегали белые и гнедые кони, водившиеся у веннов в большем числе, и несли они в седлах лучших конных ратников, что сыскались в веннском войске. Это были ратники из конных дозоров, раньше всех вступившие в войну, выслеживавшие мергейтов в самых глухих местах и знающие повадки степняков. Это были охотники, и мергейтам было невдомек, что теперь они пусть и не ощущали себя зверем, на которого ведут охоту, но сами охотниками и загонщиками более не являлись и тем лишены оказались той части своей силы, коя немало способствовала их победам. Допреж о них не знали и страшились, как всего незнакомого, они были чем-то вроде чудищ, человекоконей, пришельцев из дальних земель, с края света, где сплошь колдуны, которых не берет ни копье, ни меч. О них думали как о неодолимых, неисчислимых и не вполне человеческих созданиях и, выходя на битву, невольно и подспудно придавали им те черты, кои мерещились в темных думах.
Начинала атаку мергейтская конница, посылая от своего тела десяток за десятком, шедших вперед с уверенностью железных людей, а не бойцов из плоти и крови, содрогалась земля от согласного топота тысяч копыт, поднимался над полем воинственный вопль, развевались по ветру дикие гривы смоляных волос, колыхались странные и страшные стяги со змеями и волками, ястребами и воронами, смотрели на врага не глаза людские, а бесстрастная чернота, таящаяся за узкими раскосыми глазницами. И те, кто выходил на битву против мергейтов, не выдерживали этого натиска, сознавая в глубине сердца, что не может человек одолеть воинство демонов, безликих и неустрашимых, и мергейты побеждали и шли дальше.
Тем, кто вышел на них теперь, было ведомо, что кровь у степняков красная, как и у всех, и меч сечет их столь же беспощадно, как и любых иных, и змеи и волки на стягах помогают им не больше, чем родовые знаки, нашитые на веннские рубахи, помогают веннам. И бьются мергейты ничуть не искуснее, чем венны, и силы у них, как и у обычных людей, не прорва. И точно так же им ведом страх. Надо лишь быть не глупее и не слабее, чем ты есть на самом деле, и тогда никакой враг не будет страшен, и если тебя и одолеют, то лишь по праву числа и силы, а совсем не оттого, что слабо и бессильно твое естество перед чем-то высшим и колдовским.
Венны, что вырвались на поляну навстречу Зорко, шли клином, и в вершине этого клина, ровно вожак в гусиной стае, был Парво. Калейс и вправду походил иной раз на дикого гуся. Был он тощ, жилист и высок, лицом грубоват, с большим длинным носом и вечно плотно сжатыми губами. Держался Парво сдержанно, можно было подумать - надменно, а вообще выглядел порой неуклюже. Белые и прямые волосы калейса вечно лохматились и норовили растрепаться, так что и железным гребнем не разгребешь. Но только брал Парво меч и вскакивал в седло, как тотчас преображался, точно и впрямь гусь, что по земле еле ходит, переваливается, а взлетает вдруг, расправляет крыла и мчит в вышине встречь закатному солнцу, вольный и недостижимый.
Мергейты еще не закончили построение, некоторые из леса пока не выбрались, но было их вполне достаточно, дабы противостоять веннам. Они вскинули луки, но тут в упреждение им из рощи вылетел целый рой стрел, а за ним и другой, и стрельба у степняков вышла слишком неудачная. Венны, как и водилось у них, начали битву с того, что метнули во врага копья. Сразить много мергейтов тем не удалось, но зато, пока степняки уворачивались и защищались, времени на второй выстрел из лука у них уж не осталось, и сшибка теперь стала неминуемой.
Тысяцкий что-то выкрикнул, и те мергейты, что были позади, подтянулись к середине конного строя кочевников, образуя третий ряд всадников, а выпуклая прежде дуга вдруг выпятила вперед свои концы и сделалась вогнутой. Клин, возглавляемый Парво, неизбежно врезался в середину дуги и попал в мешок. Три ряда, что были посреди, не дали себя пробить. Не так много было веннских конников в этом клине - едва три десятка. Зорко видел только, что белые волосы калейса не пропали среди войлочных шапок с волчьими хвостами, что Парво, хоть и не разорвал строя мергейтского, своего строя не нарушил.
А мергейты своим излюбленным приемом, пускай и их было не великое число, стали стягивать концы дуги, будто петлю, и разорвать их подвижный ряд было тяжко. Но калейс оказался хитрее, чем думалось. Второй отряд всадников, числом всего лишь с десяток, а все ж нежданная подмога, выскочил из рощи и понесся на мергейтов. А уж за ним показались и пешие. В этом конном десятке были калейсы, все те немногие, что ушли из мергейтского полона к веннам - воевать. Доспех у них был худой, кожаный только, один Парво сумел сохранить свою кольчужную броню, убегая от побережий.