- Скажу, Охлябя Снежанич, - согласился Зорко. - Эй! Кто жив еще, меня послушайте! - Он не кричал, просто говорил громко, но на всей поляне было его слышно. - Здесь мы всех ворогов порубили. За то сами себя благодарить должны, и богов наших, и предков, и соседей добрых. И матерей рода нашего, и наших матерей тоже, и жен. Теперь те, кто ранен шибко, пускай к печищу идут, и пусть будет им там роздых. Кто в силах, те со мной пойдут. Видели, как сотник мергейтский с конем в камыши утек? Его изловить надобно и убить либо же в полон взять, зане зело страшный в драке человек. Коли обиду затаит и снова с войском сюда пожалует, беды большой не миновать. А еще раньше дюжина под кручу спуститься сподобилась без вреда для себя. И их извести надлежит. Для того на другой берег пойдем, посему одни конные мне потребны: пешком за мергейтом по лесу не погоняешься. Прочие же пускай разделятся: одни с Самосватом пойдут, посмотрят, что с Плещеем Любавичем сталось и не шастают ли мергейты еще по лесам. Кто-то пусть в печище пойдет, там побудет: не ровен час, и туда степняк приблудный заявится, так будет кому оборониться, - те Охляби слушаться будут. А некоторые пусть здесь останутся, мертвых приберут да своих от степняков отделят. Лепо ли вам такое мое решение?
- Лепо, Зорко Зоревич, - высказал за всех Серых Псов разом ставший подле Зорко, едва только тот заговорил, Мичура Завидич. - Добро ты рубился днесь и к печищу пришлецов не допустил. За это главная тебе благодарность от нас. Добрый из тебя воевода. Не тревожься, все исполним. Бери людей конных да поспешай.
- Благодарствуй, Мичура Завидич, на слове добром. - Зорко спрыгнул на землю, подошел к Мичуре, хотел поклониться ему. Но Мичура не позволил: сам шагнул навстречу, и они обнялись. Молодой, изгой почти из рода, Зорко Зоревич и Мичура Завидич, уважаемый в роду человек, мужчина видный и статный, коего матери рода всегда в пример ставили.
Затем Зорко в седло обратно прыгнул и велел:
- Кто из конных в силах погоню вести и биться еще, те со мною. Не поручусь, что к вечеру вернемся. Потому не усердствуйте слишком, особливо те, кто ранен.
Намерение продолжать дело выразили, однако, все, и Зорко и Мойертаху пришлось подбирать отряд. Мойертах оставил себе десяток вельхов, Зорко два десятка веннов. И еще Парво с тремя калейсами к ним примкнул.
- Изрядно силы собрали, чтобы дюжину изловить, - заключил Зорко. - Показывай, Мойертах, куда, думаешь, мергейты выходить будут.
Лист седьмой
Бильге
Бильге и его люди видели с берега, из зарослей, все, что случилось на поляне, где возвышались, точно ворота неизвестно куда, два камня, схожие с теми, какие порой вдруг встречаются в степи.
- Мы не пойдем туда, - сказал Бильге-волк своим воинам. - Если Тегин победит, он сделает это и без нас, как делал это прежде. Но Тегин проиграет, и нам незачем идти туда. Венны собрали большую силу, какую мы раньше не видели. Это великие воины, и мы хорошо сделаем, если уйдем в степь и расскажем об этой войне. И мы уже сделали много, если прошли землю веннов из конца в конец. Даже Олдай-Мерген со всей тьмой без наших пяти сотен отступил, если верить гонцу. А к чему было гонцу говорить неправду, если он знал, что сейчас умрет? Чего же тогда стыдиться нам? Надо дождаться сумерек. Ночью мы не сможем подняться бесшумно, и нас схватят. Если не всех, то многих из нас. Веннов много, и они караулят свои тропы. Не надо думать, что мы умнее их. Но мы можем быть хитрее.
Они видели, как некий всадник в белом халате сотника вместе с конем решился на прыжок с двенадцатисаженного обрыва, а следом за ним упал еще один воин, непонятно, живой или уже мертвый. Они видели, как веннские стрелки били в кого-то стрелами, из чего поняли, что всадник не погиб.
- Если кто мог сделать такое без вреда для себя, то это Эрбегшад, - сказал Бильге. - И если Эрбегшад покидает бой - этот бой нельзя выиграть. Амрак, Кюлюг! Проберитесь по берегу, только не попадитесь по глупости на саблю Эрбегшада. Мы должны сказать ему, где мы. Вместе нам легче будет выбраться.
Двое бесшумно исчезли в зарослях, а Бильге с оставшимися наблюдали за боем до конца. До них долетал лязг и скрежет железа, самые громкие вопли и топот копыт. Когда все стихло, они поняли, что бой закончен.
- Венны не берут пленных. И люди из Страны Зеленых Лугов тоже, - сказал Бильге. - Если Эрбегшад и Амрак с Кюлюгом не появятся к закату, мы уйдем без них.
- Как это, уходить без Эрбегшада, Бильге-хан? - раздался из кустов ракиты громкий и насмешливый шепот. - Твои молодые волки чуть было не угодили на мой клинок, но я хорошо знаю, что венны не умеют говорить на нашем наречии, кроме одного.
Эрбегшад, ведя в поводу коня, вышел на укрытую в листве и травах маленькую поляну, где ждали Бильге и еще десятеро. За ним, немного смущенные, но довольные успехом вылазки, появились Кюлюг и Амрак.
- Разве кто-то из них знает наш язык, Эрбегшад? - усомнился Бильге.
- Да. Это венн, который стоит во главе войска, который обманул Тегина и всех нас. Я запомнил его. Он способен биться так, как могут только беловолосые люди с полуночи, - ты ведь помнишь их корабли, Бильге-хан?
- Хорошо помню, - отвечал Бильге. - Стоит ли нам ждать сумерек?
- Не думаю, что это будет верно, - покачал головой Эрбегшад. - У веннов нет больше людей. Идти надо сейчас.
- Почему так считаешь, Эрбегшад? - усомнился Бильге. - Две ночи назад мы не думали, что в полете стрелы от нас такое войско. И что теперь?
- Они бились так, будто это их последняя схватка и последняя война, - усмехнулся Эрбегшад. - Если мы будем ждать заката, то тех, кто стережет тропы к большой реке, станет намного больше. Ты можешь поступать как хочешь. Тегин убит. Его зарубил этот венн. Над нами теперь нет старшего, и я ухожу сейчас. Олдай-Мерген сказал: уходить за реку, но не сказал когда.
- Иди, - отвечал Бильге, пожав плечами. - Ты один, а со мной еще двенадцать воинов из моей сотни. Я должен довести их до степи.
- Если ты пойдешь сейчас, они будут там скорее, чем если ты будешь ждать заката, - отпарировал Эрбегшад. - Но прощай. Я буду думать, что мы встретимся.
Эрбегшад развернулся и шагнул в заросли.
- Ровной тебе дороги, Эрбегшад, - напутствовал его Бильге. - Вон там есть два верных пути для подъема вместе с конем.
- Я нашел их, - спокойно ответил Эрбегшад уже из зарослей, уже невидимый…
Они дождались заката. Яма черного озера быстро полнилась свежей и влажной тьмой, и скоро они были уже будто на дне еще одного озера, озера ночной прохлады и тени и располагавшегося над настоящим озером. И они погружались в это второе озеро все глубже, ибо видели, как граница тени передвигается вверх по восходному склону котловины, как лес на этом склоне из зеленого становится в закатных лучах золотым и алым, его подожгли, а после чернеет в тени, будто догорел. Вскоре им показалось, что их засунули в огромный мешок с углем, так стало кругом темно. Ночь наступала ясная, но безлунная. И лишь наверху, в двенадцати саженях выше них, еще крались по лесу серые сумерки, не спугнутые пока ночью.
- Пора, - сказал Бильге, когда посчитал, что они выждали достаточно времени.
Тринадцать мергейтов - Бильге шел первым, - ведя коней в поводу, стали пробираться к тому месту, где Бильге наметил подъем.
- Конечно, здесь темно, как на десятой земле, - еле слышно шепнул он Кюлюгу, шедшему следом. - Но следов Эрбегшада здесь нет. Нет их и у первого подъема, который проще этого. Эрбегшад нашел еще какую-то тропу.
Бильге начал подниматься, прислушиваясь и принюхиваясь, время от времени замирая, когда ощупывал взглядом, слухом и обонянием темноту перед собой, чтобы ни стук катящегося камня, ни треск сухой ветки, ни шорох осыпающейся земли не выдали их. Копыта лошадей и морды их обмотали тряпками - у кого что нашлось, а сбрую сняли и упрятали в седельные сумки, чтобы не звенела. Мергейты умели ездить без седла, и пять верст до реки не были для такой езды неодолимым путем.
Бильге поднимался медленно не только потому, что был очень осторожен. Он пытался пробудить в себе того волка, что уже просыпался в нем в этом походе и помогал выжить. Но на этот раз зверь-предок, должно быть, погрузился в сон в самой глубине души Бильге. Этот зверь был своенравен и если спешил куда, то лишь по какому-то своему разумению, а не по воле Бильге. Бильге как раз должен был забыть о своей воле и своем разумении, а он не мог этого сделать вдруг, подчиняясь приказу той же воли и того же разума, особенно сейчас. Воля и разумение не могли погасить сами себя, и потому Бильге был осторожен вдвое.
Чем выше они поднимались, следуя по склону то круто вверх, то змейкой, тем светлее становилось. Свет звезд проникал в самую глубину озерной чаши, и крупные звезды полночной земли дробились и качались на невидимой глади.
Выбрались на гребень. Бильге, оставив лошадь Кюлюгу, прокрался саженей на тридцать вперед. Лес был довольно густым, черным - ольха и осина. Никого не заметив, Бильге немного успокоился, но тревога никак не покидала его. Как ни опытен был Бильге-человек, как ни хитер, все же не ведал многих и многих тайн этого леса и этой земли. А Бильге-волк дремал, и пусть лошадь не шарахалась от него сегодня, в этом было мало радости. Лес молчал настороженно, сам всматривался и вслушивался в этих чужих и, наверное, чуждых ему людей. Бильге попытался обратиться к семи небесам и десяти землям, но и оттуда не было ему ответа. Старый, но крепкий еще караванщик с небольшим обозом из семнадцати ослов и девяти верблюдов, встреченный сотней Бильге близ Хорасана, был отпущен Бильге. Не было времени останавливаться, не было толка бросаться на старую сухую кость, когда впереди благоухал большой и жирный кусок. Он дал тогда Бильге один совет в оплату за то, что его не убьют, поскольку воины были злы и горячи после тяжких боев в ущельях и на перевалах и убивали, если не могли ограбить. "Ты можешь победить в чужой земле, где у людей иная вера, потому что твой клинок остер и конь вынослив. Но твои боги не услышат тебя, потому что они остались на твоей родине. Если ты обратишься к богам, тебя услышат только боги чужой земли и будут судить своим судом. И если ты попадешь в подземную страну, там тебя встретят чужие подземные духи, и они будут далеко не так снисходительны, как свои. Не пытайся оправдаться на суде чужих богов, лучше вовсе на него не напрашивайся. Или знай перед тем, как обратиться к чужому небу и чужой земле, что ты был правдив перед ними по их законам. А лучше вовсе не попадай на их суд".
Бильге не знал, правду ли говорит проводник караванов, но слова о том, что пошедших против закона, изгоев, будут судить не свои, а чужие духи подземелий, запомнились ему, ибо были справедливы. На самом деле, почему бы духам десяти земель, когда они так голодны и злы, как рассказывают колдуны, не покуражиться над чужаками? И зачем им трогать своих, если им самим запрещено преступать законы? Куда легче отдать их подземным духам иных земель. Таким образом, получалось, что злые подземные духи всех народов находятся между собой в союзе и осведомлены друг о друге куда больше, чем люди и боги тех же народов. Мало того, они даже должны быть дружны меж собой, в то время как люди непрестанно враждуют. Перед таким заговором злых духов надо было вести себя стократ осторожнее и хитрее, чем если бы каждый попадал только в свои подземные узилища. Но выходило, что караванщик прав, потому что даже на земле жизнь виделась такой, будто все злые духи заодно, а боги - порознь.
Небо и земля молчали, и Бильге не стал искушать непонятных духов этих мест. Возвратившись назад, он знаком велел следовать за собой: разговаривать было опасно. Если не услышат люди, услышат духи. Они пробирались сквозь плотные заросли и прошли уже с полверсты, как вдруг меж стволов блеснул огонь костра.
"Застава", - мелькнула мысль.
Можно пробовать пробиться, но сколько там воинов? Можно затаиться и при случае проскользнуть рядом, но сколько придется ждать? Если здесь застава, то их могут найти случайно. Проще было обойти огонь подальше.
Бильге указал Кюлюгу на огонь, и они, отступив немного назад, взяли вправо. Но не прошли они и пятидесяти саженей, как опять увидели костры: один явственно виделся слева, другой едва заметно проблескивал справа.
Бильге заподозрил неладное, но все же велел идти на этот раз влево от места, где они увидели первый костер. И снова они наткнулись на огни.
Бильге понял, что дальше так бродить нельзя, ибо весенняя ночь коротка. Он указал Амраку, чтобы тот подобрался к этому костру сколь возможно близко, а Кюлюга послал следом, дабы тот смотрел, что случится с товарищем. Амрак и Кюлюг исчезли в черноте леса.
Прошло не так уж много времени, звезды не успели сдвинуться и на двадцатую часть своего пути, как посланные вернулись.
- Там никого нет, - зашелестел, а не зашептал Амрак. - Совсем никого. И на пятьдесят саженей вокруг тоже никого. Это обман. У веннов не хватает людей, чтобы окружить озеро. Дерева туда давно не бросали. Костер умирает. Мы можем идти, Бильге-хан!
- Иного нам не остается, - рассудил Бильге. - Иначе наступит рассвет. Идем.
К огню приближаться не стали, но и далеко вправо не пошли, оставив костер в пятидесяти саженях по левую руку, как уверял Амрак, ибо ночью трудно определить расстояние на взгляд.
Они прокрадывались в ночь, и ночь кралась навстречу им, приходя с восхода, потому что и хвост ее был на восходе. Ночь в степи походила на огромную вороную лошадь, потому что можно было наблюдать, как проглатывает она пространство, наступая на место пастбища, как останавливается, чтобы тронуть траву, как ложится на отдых, как поднимается потом и стремительно уносится поутру. Здесь ночь пробиралась, мягко ступая, сквозь лес, точно большой и опасный зверь, охотящийся на неведомую дичь, и потому каждый, кто оказывался на пути у этого зверя, мог стать его добычей. Ночные духи, они же духи подземелий веннской страны, выходили на свою охоту, и никто не знал, где эти духи обретут образ и плоть и кому сегодня не миновать их клыков, клювов и когтей.
И ночь разорвалась вдруг перед ними. Красные когти, но не духов, а факелов пронзили мрак, и мрак рухнул, съежился, отшатнулся, обожженный, за стволы и уполз под корни, юркнул в кусты. Блеснули кольчатые брони воинов, и Бильге, едва успевший выхватить саблю и отбить первый удар, увидев клинок в последний миг, уголком глаза, вновь заметил среди напавших высокого и могучего воина с длинными рыжими волосами. Врагов было больше, к тому же четверо или пятеро его людей были убиты сразу из-за неожиданности нападения, и Бильге, не заботясь уже о том, чтобы пробиться отрядом, рассек кому-то, кто бросился ему навстречу, руку, вскочил в седло и помчался вихрем сквозь ночной лес, не оборачиваясь.
Позади звенели мечи, кричали мергейты и те, кто вышел против них, но звон и крики отдалялись, и темень и тишь все плотнее окружали его. И тут Бильге почуял, что зверь в его душе поднял острые уши, задрал морду и втянул воздух большим кожаным носом. "Вода там", - сказал волк, сверкнув желтым зраком, повертелся кругом, улегся… И снова пропал.
Бильге, уверенный теперь, что погони нет, пустил лошадь переступью, внимая темноте.
Должно быть, венны и люди края Зеленых Лугов порубили и ту дюжину, что оставалась от его сотни. Теперь надо было только добраться до большой реки и уйти за нее. Там он найдет новых воинов, но теперь он будет знать, что выбирать следует тех, в ком его волк почует собрата, чтобы хоть в одном из его сотни проснулся этот волк, когда будет нужно. Это волчье братство выживет и победит, кто бы ни взял в степи верх и какой бы закон ни поставил, ему не страшны будут злые духи, потому что волк не ведает добра и зла.
Бильге уже слышал шепот близкой реки и влажную прохладу большой воды, когда к звукам ночи вдруг примешался тихий перестук копыт. Где-то рядом брел конь, копыта коего были обмотаны тряпками.
Бильге остановил лошадь, бесшумно соскользнул с седла и тихо, точно и впрямь был серым лесным зверем, затаился. Лошадь брела явно сама по себе: то ли всадника на ней не было вовсе, то ли с ним что-то случилось. Вряд ли была это веннская хитрость. Бильге знал теперь, что веннов и вправду мало и, кто знает, пойди они вместе с Эрбегшадом, может, и все выбрались бы. Ныне же один Бильге прорвался за огненный круг веннских костров, а Эрбегшад, наверное, уже где-то за рекой.
Должно быть, лошадь брела к воде, пить хотела. Венны и их соратники что-то выкрикивали там, далеко позади. Костры давно скрылись из виду, но Бильге подозревал, что они празднуют победу или провожают погибших, а может, делают и то и другое сразу. Никаких звуков погони не было. А если венны умели красться по лесу неслышно и по нюху, то тогда Бильге был бессилен справиться с ними. Он выбрался к маленькой лужайке, поросшей молодыми елочками. Дальше, хоть и было темно, Бильге разглядел все более частую хвойную поросль. Там лес делался просторнее, и хорошо, что они не забрали слишком далеко влево: венны тогда не поленились бы искать Бильге. Он знал, что они видели, как он пробил себе саблей дорогу и юркнул в чащу, но позволили ему уйти. Вряд ли было это сделано из уважения к умелому в бою врагу или из боязни потерять еще двоих-троих, прежде чем беглец будет пойман. Бильге тоже отпустил бы врага, будь он на месте старшего среди веннов: люди и без того слишком устали от боя, длившегося целый день и полночи, и, если даже один или два врага уйдут за реку, большой беды от того не случится. Они или утонут, или пропадут в незнакомых и глухих краях.
Лошадь выбралась из зарослей, медленно переступая, задумываясь на каждом шагу, поматывая мордой, закутанной в тряпку. На седле, свесив на грудь голову, сидел человек, непонятно, живой или мертвый. Бильге разглядел, что в седле Кюлюг. Конь, остановившись на середине полянки, потянул шумно воздух и безошибочно двинулся в сторону затаившегося Бильге.
Сотник замер, ожидая нападения преследователей, но ничего не происходило. Конь подошел к кустам и ткнулся мордой в подставленные руки. Бильге слушались кони всех воинов его сотни и не дичились подходить к нему или подпускать к себе. Коню мешала тряпка, перевязывающая морду, ему было неудобно: затруднялось дыхание, а пить в такой маске было совсем невозможно. Бильге освободил животное от тряпки и погладил по морде, мокрой от ночной приречной влаги. Конь потянулся к нему, но сотнику нужно было узнать, что же случилось с Кюлюгом.