- Зачем собрались здесь столь могучие воины? - начал Бренн. Говорил он зычно и резко, чем-то схоже с голосом огромной морской птицы с белым оперением, что парила и парила временами по-над волнами, не опускаясь, казалось, целыми седмицами. Откуда прилетали эти птицы и в чем была тайна их неустанного полета, никто не знал. Даже вельхи-сказители не отвечали: не было о том в преданиях. Только в песнях, в грустных и светлых песнях, что пел иной раз Снерхус, было, что птицы сии - белые птицы Ангюса либо их земная родня.
- Нетрудно сказать, - продолжил Бренн обычным вельхским присловьем. - Знаем мы, немалая часть земель наших, и люди наши, числом изрядным, и прекрасные жены наши, и стада наши, числом великим, более не принадлежат нам. Нетрудно сказать, как случилось это: враг вступил в наши пределы и недоставало сил наших сдержать его, подобно тому как в давнее время рати прошли до самой башни Тор Туаттах. Как остановили Феана На Фаин, если столь велики были они в мощи своей, как речено о том в преданиях? Нетрудно сказать: королева Фиал, Ириал, могучий воин, и воин-волшебник из дальних стран победили вождей Феана На Фаин в трех поединках, после же и рати были разбиты. Как следует поступать нам? И об этом нетрудно сказать: настало время, когда мужи с холмов и гор страны вельхов и славные мужи из лесной страны веннов могут встать против врага в открытом поле. Ныне с превеликою охотою поведаю вам, каково решение воеводы Качура и мое о том.
Здесь Бренн опять приостановился, нарочно должно быть, чтобы услышать, возымела ли речь его то действие, коего он хотел добиться. Должно быть, возымела: шатер затих до того, что шишка, с сосны упавшая на хвою, и та была услышана собранием. Бренна, впрочем, звук упавшей шишки нимало не смутил.
- Было спрошено нами у богов. Вельхи спросили своих, венны - своих, и калейсы спросили тоже. Про то, что веннские боги рекли, про то Качур вам скажет. Что рекли вельхские боги? Нетрудно сказать. Из сухого дерева, дерево в нем перетирая, зажгли огонь, и вспыхнуло легко пламя, и был ветер на великую Светынь. Там, на излучине, где лежит большое озеро в высоких берегах, суждено пасть нашим врагам.
Бренн нежданно умолк, и тут взял слово Качур. Говорил он низко, хрипло, вовсе не так складно, как горделивый гордостью всей вельхской древности Бренн, но был голос его силен и свиреп, ровно осенние ураганы, что валят старые кряжи и гнут до земного поклона молодую гибкую поросль.
- Зажигали и наши кудесники огонь от железа и дикаря-камня. Так высечен был первый огонь. Гром-кузнец его дал и так заповедал. Ставили колесо на ровное место, зажигали. Повело колесо к Нечуй-озеру. Там быть сече…
- Быть сече, быть сече, быть се… - вдруг откликнулось пугливое и глуховатое лесное эхо. Обыкновенно в этих чащобах пропадали звуки и замирали враз, не повторившись ни разу, запутавшись в бородах лишайника, зацепившись за толстые хвойные иглы, потонув во мхах. Но, видать, таков был голос у Качура-воеводы и таковы были речи его, что великий лес по Светыни подтвердил сам: сече - быть.
- Теперь про наши дела, про воинские, сказывать станем, - продолжил Качур, когда глухая тишь снова застыла над станом и никто из предводителей отрядов не сказал ничего вдобавок. - Место верное. Боги не солгут, когда вера в них стоит. Верховые наши, пусть немного их, в дозор справно ходят. Ведомо ныне, что мергейты на Галирад через леса не пошли: не то испугались чего, не то другие думы у них - Худич их знает. И ведомо, что вытянулись они змеею, а голова той змеи ядовитая раза в два с половиною тяжелее будет, чем все тулово. И лежит голова та теперь как раз промеж нами и Нечуй-озером. За озером тем, если к Светыни, Серые Псы живут. Далее, коли на Галирад по торному пути направиться, чащоба вкруг пути густая: венны там мало селятся, а до сольвеннских деревень еще идти да идти. Кто тем путем ходил, тому знакомо. - (Зорко поймал взгляд Качура, коснувшийся и его.) - Если от Светыни, то там и Олени, и Барсуки, и Гирвасы, и многие иные, да только за болотом и Дикой Грядой. В том самом месте, где Дикая Гряда ближе всего к Нечуй-озеру выходит, есть поляны собой обширные. Там конница степняцкая пойдет. Там и рубиться станем.
Зорко не надо было рассказывать, что такое Нечуй-озеро. И про то, как и куда от него идти, он тоже знал с детства. И про Дикую Гряду ему объяснять не требовалось. Холмы, основой своей имевшие по-особому красноватый дикарь-камень, выходивший на свет крутыми и мрачными валунами, грядой вытянулись повдоль Светыни, на отдалении от нее, словно бы ограждая ту самую излучину, на которой и стояли печища Серых Псов и многие иные. Склоны гряды были и летом с трудом одолимы, а в распутицу, осенние грязи и снежной зимою непроходимы вовсе. И стояли те холмы столь беспорядочно, что петлять меж ними тому, кто не знал здешних тропок, было мукою.
Конница мергейтов, при всем почтении к их наездническому искусству, Дикую Гряду навряд ли бы одолела даже и без боя, так что оставались степнякам две дороги: вперед на Галирад либо на излучину и назад, в степи. К сольвеннам степняки покуда решили не спешить, а вот в излучину заглянуть были не прочь. А пускать их туда не шибко хотелось: слишком уж густо - по веннским меркам - стояли там деревни. А уж Зорко и вовсе не желалось, чтобы конная сотня добралась до его родных мест. Не лежала у него душа к решению воеводскому, потому как не было твердой веры в то, что рати веннов и вельхов, соединившись даже, ринут мергейтов с обрывов Нечуй-озера, а не выпустят, пускай и в отступление, сквозь не столь густые, как в иных местах, леса излучины.
- А войска нашего достанет ли? - усомнился Ероха, моложавый предводитель пешего отряда, кой назначен был отжимать степняков от Светыни.
- То у Бренна спросите, - отвечал Качур. - Он в ремесле бранном более моего разумеет.
- Нетрудно сказать, - сызнова начал вельх. - Воинов мергейтских в земли наши пришло тысячи три, не более. Ныне осталось две с половиною. Вельхских же воинов под моей рукой семь сотен.
- А веннов сколь? - осведомился рослый рыжебородый Кулага, мужик лет сорока, что воеводил у Лебедей.
- Три тысячи и еще пять сотен, - молвил Качур. - Конных из них едва сотня. И у вельхов две сотни.
- Еще калейсов две сотни, - растягивая звуки на поморский лад, объявил Валдас.
- Мудрено нам будет мергейтов одолеть, с тремя-то сотнями конных, - подытожил Кулага.
- Не блажи допреж, - окоротил Кулагу Лагирь, суровый и не шибко отличавшийся вежеством вождь Кабанов. Зато мечом рубился Лагирь мощно и грубо, так же как и говорил. - Если счесть, сколь ворогов ныне меж Нечуй-озером и Грядой собралось и сколь нас тут наберется, то нас, почитай, и вдвое получится.
- Верно сказал, - заметил на то Качур. - Будем еще рядиться али сеча? - вопросил он не громче обыкновенного, но опять слова его прозвучали как гром, заставив всех примолкнуть. И снова вязкая тишина опустилась на поляну, словно все собравшиеся здесь опустились на дно лесного застоялого озера и глядят теперь в блеклое пока небо березозола, силясь пробудиться, будто мавки, от зимней дремы.
- Сеча, - первым рявкнул Лагирь.
- Сеча, - выдохнул стоящий рядом с Зорко Безгода, и слово, вылетев, видимо окружилось дымным облачком ненависти.
- Сеча, - поддержал Валдас, и глаза его стали как море в непогодь.
Один за другим воеводы и предводители отрядов произносили это короткое, как мечный удар, слово, и невидимая, но прочней железа полоса стягивалась, стремясь замкнуться обручем вокруг поляны, и все меньше была прореха меж стремящимися слиться оконечьями. Обруч круговой поруки, кою давали сейчас каждый каждому верховные воители вновь народившегося за какие-то седмицы грозного войска, на глазах становился знаком, чтимым более, нежели любой родовой знак. Здесь, на поляне в густых веннских дебрях, возрастала новая свобода, взявшая на себя ответ за эту землю, - свобода и порука воинов.
- А что ты, Зорко Зоревич, смолчал? - без обиняков высказал Лагирь, внимательно следивший за тем, кто уже сказал слово, а кто еще нет. - Скажи уж, не таись. Или против что мыслишь?
- За Нечуй-озером печище Серых Псов стоит, - ровно ответствовал Зорко, ничуть не смущаясь превосходством военного схода над одиночкой. - Сомнение имею, что мергейты на излучину не выйдут. Но биться пойду, коли решено так.
- Твое право, - кивнул Качур. - Решено! - объявил он внезапно зычным голосом, так что ворона, прикорнувшая на ветке, встрепенулась и с пронзительным и обиженным карканьем унеслась куда-то в гущу деревьев. - Сече быть! Теперь Бренн вам скажет, каково себя вести.
Опять поднялся Бренн и неторопливо да рассудительно повел речь о том, как и когда следует напасть на степное войско, кому и как расположиться и что делать, если битва пойдет не так, как сейчас думается. Закончив разъяснять, он вдруг посмотрел внимательно на Зорко, взглядом приглашая того подойти к нему, едва все разойдутся.
Зорко и без того получил от Бренна задание - вполне обычное - следить за тем, как движутся мергейтские всадники, и, едва они начнут утекать от главного отряда, немедля пресекать такие попытки или же сообщать отряду покрупнее, чтобы шли с помощью, ежели своих сил недостанет.
Но лукавый Бренн, сколь знал его Зорко, должно быть, задумал что-то, для чего ему понадобился конный отряд.
- Вот что, - обратился Бренн к Зорко по-вельхски, когда тот, обошед стан кругом, вышел сзади к шатру Бренна. - Нетрудно сказать, может статься, мергейты пробьются вкруг Нечуй-озера и обходом пойдут. Как думаешь, всяко ли выйдет, что через твое селение направятся?
- Не всяко, только выгоднее пути не сыскать, - ответил Зорко. Ответил неправду, зане путь через печище Серых Псов на Светыни ничуть не был лучше всех других путей, по излучине ведших назад, в степи.
- Когда так, - Бренн расправил плечи и разом выше сделался, - нетрудно сказать, как сделать, чтобы боги послали нам удачу. - Глаза вельха, пусть лицо его оставалось невозмутимо, излучали властный, колдовской свет, присущий либо человеку, искренне уверенному в своей доле, либо истинному победителю. - Ты с отрядом - сотни хватит - станешь заслоном позади Нечуй-озера. Если сумеем мергейтов окружить, придешь на помощь. Если прорвутся - выйдешь встретить, в бок ударишь вепря без шерсти, верен удар твой будет.
"Вепрем без шерсти" звали вельхи страшное чудище, которое не то должно было принести погибель всем вельхским землям и всем народам - и людским и нелюдям, - на ней обитающим, не то должен был всенепременно отыскаться воин, что этого вепря обязательно поразит на склоне верескового холма и тем отведет ото всех беду, но уж тогда начнется совсем иное время, и прошлое станет и вправду прошлым. Уж коли вельхский воевода-риг сравнивал мергейтов с вепрем без шерсти, значит, люто их ненавидел.
А у Зорко плохо получалось ненавидеть. Он и любить-то - сам с собой сверяясь решил - не шибко умел. Одна печаль только - по уходящей, ускользающей красоте этого мира и этого мига в этом мире - и тоска по зеленой мураве вечного травеня, где нет скрипучей тяжести земного людского бытования, вели его за собою. А может, это он сам измысливал их и шел своим неведомым и темным путем, гонясь за призраками собственного разумения.
Вот и сейчас вовсе не головы мергейтов в дымящейся крови хотел он увидеть, а претил ему вид отражения степного всадника на черном зеркале Нечуй-озера. Не было так предписано ни единой заповедью этих мест, и меч Зорко снова не лежал спокойно в ножнах, предчувствуя свою новую красную черту на холстине великой войны.
- Так тому и быть, риг Бренн, - заверил вельха Зорко. - Только кто мне даст сотню конных?
- Нетрудно сказать, - ухмыльнулся в бороду Бренн. - Сотню никто не даст. Полсотни конных и полсотни пеших. Возьми свой дозор. Остальные будут вельхи. А пеших из своего селения найдешь - крепче заслона не будет.
- Пожалуй что и так, - кивнул Зорко, - только с полсотней я всех не переловлю. Но и на том благодарствуй. - Он поклонился сдержанно ригу Бренну - как равному, и тот оценил благодарность Зорко: снял с правого запястья серебряный обруч - витой рогатый змей с аметистовыми глазами - и отдал Зорко.
- Удача да будет с тобой. Ллеу Светлый смотрел когда-то из этих глаз, рассеивая тьмы чужеземцев взглядом.
Зорко принял обруч. Слышал он и это предание, от Мойертаха. Ллеу - могучий бог вельхов, что жил когда-то в холмах близ Нок-Брана и был великим воином и великим искусником, - в тяжкий час, когда заморские колдуны обратились великими птицами и застили небо и солнце мрачными крылами, скрылся в холмах и обернулся там серебряным рогатым змеем с аметистовыми очами. Нетрудно сказать, какой камень тверже и благороднее иных, - это аметист, и серебряный змей, появляясь из расщелин, в густом вереске и лещине, пронзал чародеев чистым и твердым, будто меч, лучом взгляда. Клювы страшных птиц не пробивали серебряной чешуи, а молнии, что метали они, искрились на рогах Ллеу-змея чудесными серебряными искрами и отражались обратно, губя тех, кто их породил. С течением времени Ллеу истребил всех своих врагов, а оставшиеся скрылись за морем.
Не прошел Зорко и ста шагов, как ощутил чье-то присутствие позади, в двух шагах за правым плечом. Черный пес куда-то убежал и не мог предупредить хозяина. Зорко оказался как раз в небольшой рощице, разделявшей стан, и подлесок здесь вырос густой и непроницаемый.
Венн, не подозревая недоброго среди своих, тем не менее мигом, точно зверь лесной, скрылся в подлеске по левую руку от тропы, коей следовал, - и след его простыл. Пять ударов сердца… Десять… Ничего не было слышно, кроме едва различимого шепота разнеженной листвы. Потом справа от тропы кто-то зашевелился, зашелестели о кожаную куртку ветви, и на тропу вышел широкоплечий дядька лет пятидесяти, ростом выше среднего, с густыми и длинными, плохо расчесанными волосами полового цвета и такой же буйной в смысле густоты окладистой бородой.
- Поздорову тебе, Зорко Зоревич, - усмехаясь разыгранной тут картине, приветствовал он Зорко. Чувствовалось, однако, что подобной прыти от Зорко дядька не ждал, а потому в голосе его слышалось некоторое недоумение.
- И тебе поздорову, Плещей Любавич, - отвечал Зорко, неслышно выступая на тропу уже на два шага позади собеседника.
Плещей резко, точно волк, обернулся и оказался стоящим лицом к лицу с Зорко. Был он и выше, и шире в плечах, но не было у него того, что успел приобрести Зорко за три зимы странствий, - готовности убивать человека не спрашивая. Многие веннские воины, несмотря на храбрость и сноровку, отличались тем же: под призором матерей рода обычай кровной мести сходил на нет и мало кто, особенно молодые, когда-либо всерьез поднимал руку на человека. Иное дело вельхи, особенно горные, кои меч брали в руку раньше погремушек, а совершеннолетие отмечали по первой пролитой крови.
- Скажи, Зорко, - начал Плещей без обиняков, - нешто и ты слово свое замолвил, когда Бренн-вельх задумал вражье воинство на печище потеснить?
- Сказал слово, - не отступил Зорко. - Сказал, что не вельми тому рад. И еще сказал, что как воевода велит, так тому и быть.
- Значит, сам степняцких коней на Нечуй-озеро погонишь? - полуутвердительно молвил Плещей.
- Может статься, Плещей Любавич, - отвечал Зорко.
Плещей потеребил клочок серой песьей шерсти, нашитый на куртку.
- Вот что, - как-то смущенно проговорил Плещей. - Матери рода велели мне Серых Псов увести. Сказали, мол, пусть те, кому наша ветка на древе веннском помехой, те пускай в этот бой идут. Вельху все одно, он не на своей земле, а родовое печище под разор подводить негоже.
- Это как же они узнать успели? - прежде всего вопросил Зорко. - Тут не одна верста и не десять!
- Есть способ, - отговорился Плещей, давая понять, что большего не скажет.
- Не ловец ли звуков среди нас объявился? - вдруг догадался Зорко.
Плещей удивленно воззрился на сородича.
- Я тебе ничего не говорил, - сказал только, поняв, что видом своим выдал ответ.
- Так скажи Свияге Некрасевне, - Зорко теперь заговорил со старшим как с ровней, - Серые Псы все, что здесь есть, со мной будут. И будут стоять в заслоне меж печищем и Нечуй-озером, как то вельхский риг Бренн приказал. А слова, воеводам данного, никто не нарушит.
Плещей снова поглядел на Зорко, на сей раз тяжело и оценивающе.
- А ну как я тебя не послушаю? - вопросил он. - И все другие тоже?
- Послушают, - твердо отвечал Зорко. - Не серчай, Плещей Любавич, что я в печище не зашел. Война, - добавил Зорко мягче.
- Кому война, а кому мать родна, как я погляжу, - пробурчал Плещей.
Мгновенный гнев его миновал, остуженный не показной твердостью и уверенностью Зорко. Но глухое неприятие такового решения Зорко осталось.
- Я после зайду, когда мергейтов отгоним, - обещал Зорко уже вдогонку уходящему тропой Плещею. Тот обернулся:
- Что ж, заходи, - и скрылся за поворотом.
Плещей Любавич был здесь главой ополчения из Серых Псов, только у Зорко в этом войске служба вышла постарше. А еще был Плещей Любавич отцом Плавы, образ которой, писанный Зорко на холсте, волшебный кузнец Лухтах оправил серебром, подаренным королевой Фиал. Отцом Плавы, ждавшей Зорко уже четвертый год.
Зорко по тропке, вослед за Плещеем, вышел на поляну, где были шалаши и землянки простых воинов и предводителей малых отрядов.
- Зорко Зоревич! - тут же подозвал его оказавшийся здесь Качур. - Я твоим уже велел, чтобы сюда собирались. Неустрой поскакал упредить. Про то, что Бренн тебе наказал, тоже знаю, меня упредили. Добрый замысел. Теперь иди отдохни немного. Завтра в ночь вам выходить в заслон становиться. Полтора дня у тебя есть. Ступай в мою землянку, там просторно. Я велел, чтобы тебе ушат воды согрели.
- Благодарствуй, Качур Несмеянович, - молвил Зорко. Ему и вправду хотелось омыться, а настоящего сна он уж давно не пробовал.
- Добрых снов тебе, - усмехнулся воевода.
Землянка Качура и впрямь оказалась просторной и полупустой. Ратники, что жили здесь вместе с воеводой, ныне выполняли, должно думать, его поручения - войско собирали по лесам и урочищам. Быстро и без выдумки, но крепко сколоченные лавки были застелены одеялами. На столе был хлеб и мед. Вошедший воин - тот, что приготовил обещанную воду, - принес кувшин с молоком и деревянную тарелку с дымящейся свининой.
- Это воевода Бренн пожаловал, - сообщил он. - Сейчас корчагу еще с вельхской брагой принесу.
Большего Зорко и не надо было. Он едва коснулся мяса, съел кус хлеба с медом, выпил молоко и, не дождавшись вельхского пива, повалился на лавку, укрывшись шерстяным плащом, погружаясь в черный колодец долгожданного сна.