- Расскажи все, - со вздохом попросил Гостомысл.
Что я мог тогда поведать? Я виделся-то с князем Будимиром всего день и не успел узнать его. Но старый Гостомысл, видимо, отлично изведал нрав внука. В продолжение моего короткого рассказа он не издал ни звука - только слабо хмурились лохматые брови.
- Единственным князем всей земли хочет стать, - прошептал он, когда я остановился. - Ох, тяжеленько мне!.. Не ты ведь первый про него мне доносишь худые вести! - Он с усилием повернул ко мне голову. - Вот ты про князя Вадима поминал… Они вместях викингов по весне выгнали с земли нашей… Боги победу им даровали. Тогда вся земля, как один, поднялась. Если бы ты мог видеть, как они текли прочь, лиходеи!..
Я невольно вздрогнул - когда-то и я был викингом. И там, среди убитых или позорно бежавших, мог быть мой старший брат по отцу, Торвальд Эрикссон…
Старый князь сердцем почуял мою боль. Приподнявшись, он вгляделся в мое лицо.
- Что на сердце твоем, отроче? - требовательно-осторожно вопросил он. - Что ты затуманился? Аль был кто среди тех ворогов тебе близкий?
Он догадался! После этого отпираться было бесполезно.
- Я был викингом… по рождению, - признался я. - Но уж несколько лет как покинул север и живу в лесах близ Невриды. Там мой новый дом…
- Бежал, значит, от хозяев?
У славян, как я знал, были холопы - знать имела работных людей, которые зачастую сами продавали себя за плату и должны были отработать для заимодавца одолженное. Случалось, что и чужеземца, взятого в бою в полон, ждала такая же участь. Но вот каковы их законы и что говорят они о беглых рабах - то мне не было ведомо.
- Не от хозяев, - ответил я и в оправдание себя в который раз взялся рассказывать свою историю.
Гостомысл заинтересовался моими словами настолько, что не дослушал до конца.
- Как бишь звали того бодрича, что с тобой ратился? - перебил он меня.
- Рюриком, помнится. - Меня чуть не передернуло от воспоминаний. Интересно, держит ли он на меня еще зло? Ведь я мог считаться кровником за его дядю, а славяне-бодричи долго не забывают обид.
- Говоришь, что наречие его ты хорошо разумел?.. Вроде как по-славянски он говорил? - Гостомысл смотрел, казалось, в себя, уйдя в какие-то свои воспоминания.
- Я понять его мог.
- И отца его звали?..
- Я узником туда попал, мне не до того было, - честно ответил я.
Старый князь заметно опечалился, и тут память неожиданно пришла мне на помощь. Как наяву, увидел я прищуренные глаза Рюрика и услышал его голос - сквозь зубы цедил он горькую повесть о смерти своего отца и гибели родного города.
- Он говорил, что отца его величали при жизни как-то странно… Годислейвом!
- Годославом, верно? - враз оживившись, переспросил старейшина.
Я только покачал головой. Мне и невдомек тогда было, к чему старому князю эти подробности.
- Немного тебя постарше, по-славянски молвит чисто, - вслух рассуждал Гостомысл тем временем. - А в лике его сходства ты ни с кем не замечал?
Вот еще новости - к чему это ему было надобно? Иль хотел воротить меня ему? Но ведь прошло три года! Рюрик мог и не захотеть… А что до меня старику, когда земля загорается под ногами и надо думать, что с князем ладожским делать? Видимо, и впрямь князь Гостомысл выживал из ума на старости лет!
Но, как я вскоре убедился, эта мысль была ошибкой. Старик на ложе напряженно думал и вдруг окликнул меня словно издалека:
- А сыскать его город смог бы?
- К чему?
Гостомысл, казалось, был раздосадован, но не подал и виду.
- Велика и обильна есть земля наша, - со вздохом молвил он, - а наряда - сам видел! - нету в ней!.. Каждый град сам по себе, каждый князь себя великим мнит, каждый по-своему судит, что делать да как жить, у каждого своя правда… Хотел я собрать землю, чтоб была в единой руке, как в иных землях, в Сербии, Булгарии, во франкских и урманских землях, как на полуденной стороне отсюда, в Киевской земле… Сынов так хотел вырастить, да вот не судьба. Какие были витязи! Четверо!.. - Голос его мечтально задрожал. - Волос к волосу, голос к голосу… Внуков мне народили - все в отцов отроки задались… Думал я - большая семья, один за одного стоять будет, а не заладилось дело… И почему они перессорились, только боги ведают! А вот сцепились друг с дружкой, как псы голодные над костью одной. И того не помыслили, что земля наша велика и обильна, она всех прокормить может, всем на ней места хватит!.. За что боги так наказали меня? Четверо сыновей было да внуки подрастали - и никого не осталось!.. А на прочих надежды мало… Будита вот - он ведь единый внук мне, кто живой остался! Ему землю передать?
Не замечая больше меня, старый князь начал рассуждать вслух, как это часто бывает со стариками, и я весь превратился в слух по понятной причине - ведь я знал, кто поссорил между собой сыновей Гостомысла. Кто и как погубил их, заставив сражаться между собой и с дальней родней. Ворон не зря не мог найти покоя в могиле - проклятая душа его чуяла, что в родной стороне немирье и усобица. Потому и послал меня проведать старого князя - совесть мучила его и в мире мертвых.
- …Нет в Будимире того разума и силы, какая нужна для того, чтоб землю держать и судить по закону божьему, по справедливости! Никого он не слушает, окромя себя, - продолжал Гостомысл рассуждать вслух. - Ты не ведаешь, каков он!.. А он, хоть и внук мне, да не природный князь. Я землю собирал и дочь старшую за старейшину кривичского отдал. Пока отец его жив был, и внук в моей руке ходил, и род своего отца водил, а как сам править стал, так и пошло все наперекор мне. И прочие - Вадим тот и Земомысловичи… Каждый на свою сторону тянет, каждый под себя гребет, потому как у каждого есть своя вотчина, о которой он и печется, а о бедах всей земли ему и дела нет… Я вот сюда уехал, Новый Город основал, чтоб про вотчину, Славенск-град, более чем о других не думать… У князя не должно быть иной вотчины, кроме всей земли! Князь не должен владеть ничем, кроме всей земли, иначе он о том клочке, на коем сидит, и станет сердцем болеть! У князя должно быть все - или ничего!..
Гостомысл даже приподнялся с ложа, подхлестнутый своими словами, и я вдруг понял, как мог Ворон перессорить меж собой его сыновей. Ведь все четверо были князьями, а землю должен был держать кто-то один. Трое остальных оказывались лишними. Вот они и делили власть, пока остальные за их спинами делили землю. И доделились…
Задумавшись, я не заметил, как умолк, устав, князь-старейшина Гостомысл.
- Устал ты, отроче, - со вздохом прошептал он слабеющим голосом, - да и я не тот уже… Ты отдохни покамест, гостем побудь… Я потом уж позову тебя!
Тонкая, сухая рука поднялась и ударила в начищенное до блеска било, висевшее над ложем. Не успел звук замереть, как вошли два отрока годов по шестнадцати, рослые, суровые не по летам.
- Гостя устройте в тереме, - приказал им старейшина. - Да молвите, какие еще вести пришли?
- Нет вестей, княже, - с почтительным поклоном ответил один из них.
- Нету, - помрачнел Гостомысл. - Это к худу… Что ж, ступайте!
Мы вышли.
До конца дня я отдыхал - смыл с себя дорожную пыль, выспался. На другое утро, сразу после утренней трапезы, за мной явились сызнова - князь-старейшина Гостомысл требовал меня к себе.
Когда я вошел, старец уже не лежал. Он полусидел на ложе, переодетый в чистую рубаху с богатой ало-синей вышивкой по вороту, груди и рукавам. Длинная борода и грива седых волос были расчесаны и уложены. Гривна, знак княжьего достоинства, и обереги висели на шее. Князь казался еще слабее, чем накануне, но взгляд его был спокоен. В горнице, кроме меня, было еще несколько человек. Двоих из них я помнил - именно эти бояре-витязи встретили меня вчера у ворот. Остальные тоже, насколько я понимал по их одеждам, знакам власти и достоинства, были воеводами или советниками старейшины. Кроме нас, приметил я в углу еще одного старика. Он присел на лавку и приготовил лоскуты бересты и острую палочку-писало, готовый запечатлеть на деревянных листах сей день в назидание потомкам славянскими рунами.
Гостомысл дождался, пока я взойду, и только после этого обратился к ждущим его слова.
- Ухожу я к богам, - молвил он тихо, но твердо, и воеводы с боярами опустили головы. - Устал я от жизни, пора мне и на покой… Много раз с вами держал я совет о том, как остановить розмирье в нашей земле, как укротить нравных и остудить горячих. Да не выходило ничего - на каждом клочке земли сидит свой володетель, коему мои слова не в силу… Прошли те времена, когда старейшего молодшие слушали! Отчаялся я… думал - неужто придется умереть, а край бросить без защиты? Но боги просветили разум мой. Благодаря Тополю-лютичу, сыну Волка, - он слабо кивнул мне, - обрел я покой, а земля наша - защитника, коий будет призван восстановить справедливость и судить всех по ряду!.. Доброгаст, - повернулся он к одному из тех двоих, с кем я беседовал накануне, - помнишь ли ты мою Умилу?
Суровый великан-боярин вдруг улыбнулся задумчивой, далекой улыбкой.
- Как не помнить, княже, - ответил он. - Весь Славенск ее помнил…
- Дочерь моя меньшая ныне живет далеко. Отдавал я ее в жены князю бодричскому Годославу. Были от нее вести, - он говорил не спеша, и я углядел, что старик с писалом понемногу начал свою работу, выдавливая на бересте руны, - что есть у меня от нее внуки, и старшего сына зовут Рюриком…
Вот оно что! Я чуть не вскрикнул. Выходило, что тот рыжий ярл, который чудом не прибил меня три года назад на могильном кургане своего наставника, внук Гостомысла?
- Жили они в северной земле, но потом покинул зять мой с семьею те пределы и долгое время не ведал никто, что с ними сталось… До тех пор, пока не привели боги сюда бодрича Тополя, сына Волка. Он привез мне весть о моих внуках… Вы просили меня назвать своего преемника, того, кто продолжит мое дело. Так я по промыслу богов, самих пославших мне весть, избрал Рюрика Годославича, Умилы моей старшего сына. Наслышаны мы издавна о бодричах, нашего, славянского, языка людях, о законах, что правят ими. Мыслю, что лишь Рюрик Годославич и способен будет рядить землю и рассудит нас с Будимиром по справедливости. И приказываю вам, покуда есть еще в груди моей дыхание жизни, дать ответ - любо ли вам мое слово?
Воеводы и бояре-советники переглянулись. Старшим среди них был, несомненно, тот самый Доброгаст. Все поглядывали на него с немыми вопросами во взгляде - как ты скажешь, так и будет. И первым, перешептавшись с двумя-тремя воеводами, заговорил он:
- Согласны мы повиноваться слову твоему, княже! Пусть будет…
- Пусть, пусть будет, - закивали, вторя, остальные.
- Запиши, Нелюб, - простер руку к старику с писалом Гостомысл, - что порешили мы советом звать на Русь князя бодричского Рюрика, ибо земля наша обильна и велика, а наряда в ней нету. Да пусть приидет и вершит суд и оберегает уделы наши, ибо рода он княжьего по отцу и матери, витязь добрый и власти достоин!..
Я застыл столбом, не веря своим ушам. Гостомысл еще что-то говорил, указывая на то, что Рюрик подходит лучше, чем кто иной, - он иноземец и наверняка потребует их помощи и совета в деле управления страной, что он здесь будет чужим, поскольку по отцу он бодрич. Здесь не будет у него ничего своего, и он станет править Гардарикой так, как мечтал Гостомысл, - сердце его будет болеть обо всей земле, не деля край на ближнее и дальнее. Славянин по крови, Рюрик мог взять власть и удержать ее хитростью или силой…
Князь говорил, а мне слышались похоронные причитания. Я словно раздвоился - одна часть меня стояла здесь, у ложа умирающего старейшины, а другая воротилась на поляну, где когда-то состоялся Суд богов. И в ушах моих разноголосицей звучали и речи Гостомысла и гневные слова богини Девоны: "У сына Буривоя теперь нет прямых потомков, а те, на кого не пал твой карающий меч, вцепятся в опустевший без власти край и разметут его на клочки. Погибнет, не родившись, целая страна!.. Никому не дано своей волей вершить судьбы мира!"
Да, боги зорко следят за исполнением их воли и карают за преступления без жалости. Но они не могут ошибаться, играя на чувствах смертных, послушных их воле. И в том, что случилось, была вина не только Ворона - ведь семена раздора были посеяны еще до его рождения, ведь он оказался изгнанником тоже в результате усобицы, уже разгоревшейся между его предками. Он был карающим мечом в руках богов. Месть свершилась и…
Тут меня пронзил ужас.
Ворон, сам того не подозревая, был избран богами для свершения мести. Он потому и встал на Дорогу богов, что им нужен был кто-то, кто покарает потомков древних князей, сыновей Волха Славеновича, за нелюбие и братоубийство. За первой усобицей должна была последовать вторая и третья. Порой боги давали князьям роздых в надежде, что уцелевшие одумаются, но всякий раз с огорчением видели, что уроки пропали даром. Ведь, подумалось мне, и нападение викингов, о котором я слышал и которое подвигло меня на путь, тоже могло быть подстроено ими в надежде образумить враждующих родичей-князей. Но никто из них не внял предостережениям - и вот появился я. Появился, чтобы сыграть роль посланца богов и надоумить умирающего Гостомысла на мысль привести на Русь князя из чужих земель. Высшая кара, которую могли придумать Светлые! И покарать неслухов должен был я…
Я и Ворон. Мы оба стояли на Дороге богов, мы оба были карающим орудием в руках Светлых богов. Но он перестал быть нужен им, и они допустили его смерть. Теперь очередь была… за мной? Ведь судьбы наши были схожи! И Ворон говорил, что боги никому не позволяют сходить со своей Дороги живыми… Значит, Суд богов в тот далекий день свершился и надо мной тоже!
Если бы я только знал, насколько близок к истине, как скоро мне предстоит убедиться в правильности моих предположений!
На другой день поутру меня нашел сам воевода Доброгаст.
- Князь-старейшина повелел мне найти тебя, Тополь-лютич, - сразу заговорил он. - Ему с утра нездоровится - видать, до лета не дотянет… Но он приказал, чтобы я расспросил тебя о том городе, где ты виделся с Рюриком Годославичем, внуком его. Днями туда уйдут лучшие наши мужи звать нового князя на Русь. Ты волен отправиться с нами и проводить до города либо поведать мне дорогу туда.
Меньше всего на свете я хотел встречаться с Рюриком, опасаясь, что он вспомнит меня. Кроме того, во мне вдруг проснулась надежда: а что, если Гостомысл ошибся и это не тот Рюрик? Ведь если я указал ему на чужого по крови ярла, это выяснится в конце пути, и тогда мне придется несладко.
Я выбрал второе и как мог подробнее описал боярину Доброгасту путь до Рюрика.
В тот же день, отпросившись, я покинул Новый Город.
Выехав за ворота, я приостановился. Передо мной лежал путь домой - в Дикие Леса в землях, которые никогда не будут открыты для простых смертных, в землях, где живут боги и те, кто им служит.
Местность плавно понижалась к устью реки Волхов - как я помнил из рассказов Ворона, назвали ее по имени старшего сына первого князя этих земель Славена, Волха Славеновича. Он основал было здесь городец, в который ныне переселился старейшина Гостомысл, и, обновив его, стал звать Новым Городом. Был Волх Славенович колдуном и оборотнем, перекидывался огромным чешуйчатым змеем, залегал на дне Волхова и караулил лодьи с товарами. Люди откупались, бросая в воду когда часть добра, а когда и человека. Чтобы умилостивить вечно недовольного бога, жители городца построили в устье на полуострове святилище богу Коркоделу, где приносили ему жертвы. Но прошло время - и уже при правнуке его внуков, Буривое, отце Гостомысла, в святилище поселился новый бог. Я имени его не знал тогда - а жаль! Кто же ведал, что все может круто перемениться!..
Но тогда я просто ехал торной дорогой от пристани-торжища Нового Города к встающему впереди лесу, постепенно удаляясь от берега Ильмень-озера. Я еще видел полуостров и смутно различал на его перешейке частокол капища, мог разглядеть и еще один городец на берегу озера. Вокруг них лес отступал, оставляя по себе пятна пастбищ и пашен. А впереди меня ждала чаща, к которой я успел привыкнуть.
Случилось все внезапно.
Мой конь, жеребец Лесных Всадников, привычный чуять опасность и сам решать, как поступить, вдруг подобрался, всхрапывая и порываясь с места рвануться в бешеный скок. Любой лесовик на моем месте тут же доверился бы коню и, припав к гриве, умчался в леса, но я все еще оставался в душе немного викингом и помнил, что только трус без оглядки бегает от врагов. Силой смирив пляшущего коня, я обернулся, желая узнать, кто скачет за мной.
Лес, под крону которого я как раз въехал, тут еще был редок, и я сразу заметил нескольких всадников, что неслись на меня во весь опор, постепенно окружая. В них можно было признать княжеских кметей, и я приостановился, уверенный, что это ближний боярин старейшины Гостомысла Доброгаст послал за мной людей.
Это была моя ошибка, и она оказалась роковой. Всадники приблизились настолько, что я узнал одного из них - и почувствовал страх.
Прямо на меня скакал необъятный в плечах боярин Твердята, ближний человек князя Будимира.
В следующий миг я уже летел по лесу, припадая к гриве коня и отчаянно погоняя его. Ладожский князь нашел меня - и я должен поплатиться за попытку помешать ему.
Конь мой мчался так, словно смерть грозила именно ему, но я сам помешал спасти меня, по неведению подпустив княжьих кметей ближе, чем следовало. Конные окружали меня, постепенно сжимая кольцо. Спасения не было.
И тогда я осадил коня и обнажил Меч Локи, одновременно перекинув щит со спины на грудь. Жеребец подо мной завертелся, скалясь.
Я был готов сражаться - и не оставалось сомнений, что первого, кто сунется, настигнет смерть. Всадники придержали коней, выжидая. Я заметил, как двое-трое из них достают свернутые у седла волосяные арканы, которыми ловят коней, и понял, что меня хотят взять живым, не давая мне боя.
Я успел послать коня вперед, атакуя, чтобы у кметей не было возможности метнуть арканы, но чуть опоздал. Сразу две петли упали мне на плечи, а третья - на шею моего жеребца. Всадники ударили пятками коней, разворачиваясь, и меня вырвало из седла и бросило на землю…
Пришел я в себя ненадолго уже в плену. Связанный, я лежал на земле, а надо мною стоял ладожский князь Будимир. В руках он держал мой меч и, рассматривая его со всех сторон, любовно, точно лаская женщину, гладил тускло поблескивающее лезвие.
Разум во мне помутился от ревности. Рванувшись всем телом, я приподнялся, и князь Будимир отступил назад.
- Это не простой меч, - сказал он, проводя ладонью по его боку и поворачивая так, что руны стали ясно заметны. - О таких бают наши сказители… Их появление всегда бывает отмечено знамениями… Не так ли?
- Отдай, - молвил я.
Князь улыбнулся. Поудобнее перехватив Меч Локи, несколько раз взмахнул им, примеряясь. Нужно ли говорить, что меч сидел в его руке как влитой!..
- Это оружие словно создано для меня! - пояснил он. - И мне было предсказано, что оно окажется в моих руках, верша справедливую месть.
- Не гневи богов, князь Будимир, - попробовал усовестить его я. - Не для тебя и не для меня сей меч назначен…
- А для кого? - последовал короткий, быстрый выпад, и холодное лезвие коснулось моей шеи. - Для кого ты бережешь его?.. Моему сопернику?