Ему очень хотелось, чтобы эти слова прозвучали серьезно, но то, что произошло только что, сломило его волю. Суд богов… Свершился Суд богов - Волчонок может остаться в стае… Значило ли это, что мальчишку послали сюда сами боги? Зачем? Что же будет?
Задумавшись, Тополь отмахнулся от евшего его глазами Волчонка, и тот, очевидно, решил, что вожак согласен, потому что вскочил с места со счастливой улыбкой.
В ту полночь провожали Зиму. Лесовики, для которых весна была особенным временем года, встречали ее по-своему - ведь для них именно весна была порой свадеб, весной зачинались дети и стаи собирались в первые походы-набеги. Поэтому и последний день Комоедиц стая справляла по старым обычаям.
Загодя наготовили снеди на долгую ночь - рассыпчатые каши, свежее жареное и вареное мясо, откупорили бочки с медом и пивом, испекли хлеб. Над обрывом у березы сложили кучу - собрали весь мусор, копившийся чуть ли не с первых снегов. Его ссыпали грудой вокруг шеста, на который уже водрузили обмотанное лыком и соломой колесо - знак Солнца. Сюда же снесли хворост и дрова - столько, чтобы хватило на всю долгую ночь.
Последний пир в старом году начался поздно ночью - перед самой полуночью. Собрались в гриднице все - пришли даже женщины-лесовички и щенята. Было тесно и душно так, что пришлось настежь распахнуть все волоконные окошки и растворить двери. Сидели за общими столами впритирку, касаясь локтями, и в молчании трапезовали. Все, что не съедят и не выпьют сейчас, пойдет в костер - накормить духов и богов, и до рассвета ни у кого не будет во рту и крошки.
Волчонок в мешанине локтей, плечей и спин ухитрился протиснуться вплотную к Тополю. Он вообще весь день не отходил от него далеко - отлучился ненадолго, когда обрадованная за своего питомца Роса утащила новоявленного отрока к себе отмыть грязь и кровь и немного приодеть. Она же немного рассказала ему о встрече новой весны, и мальчишка сейчас молчал, сосредоточенно двигая челюстями. Говорить лишнее было нельзя, поэтому многие вовсе немели до утра и обменивались лишь знаками - мир как бы ненадолго умирал.
Вожак поднялся первым и поклонился сидящим. Все тотчас же зашевелились, вылезая из-за стола, по-прежнему молча и стараясь двигаться как можно тише. Каждый мужчина брал с собой ложку. Женщины подхватывали остатки еды.
Тополь задержался в гриднице для того, чтобы погасить в печи огонь. Тот уже умирал в душной горнице, пожрав все подложенные еще днем дрова.
На пороге его ждали воины стаи. Женщины уже ушли к будущему костру со снедью, оставались только мужчины. Все они, каждый сам про себя сотворив молитву духам-хранителям, разложили на резных перильцах и высоких ступенях крыльца ложки - в каждую плеснули загодя приготовленной воды. За ночь вода замерзнет и скажет судьбу: настынет горкой - жить еще долго, а образует вмятину - жди скорой беды. Бывало, что вода исчезала вовсе - это сулило смерть. А бывало, что она намерзала и трескалась - тогда судьбу распознавали по трещинам и разломам.
Все, что можно было сделать в уходящем году, было сделано - если что и забыли, то, знать, такова судьба - не разделаться с делом еще долго. После этого в крепости погасили все огни - даже в землянках и кузне. Последним убили огонь на капище перед изваянием Перуна - испросив прощение у бога, Тополь сам наступил на угли ногой, закидав их после снегом: огонь именно убивали.
Все еще молча, в темноте, стая стеной вышла к обрыву. Глаза уже привыкали к ночи и легко нашли дубовую толстую чурку с давней черной вмятиной и бревно с веревками, нужные для добывания живого огня. По соломинкам кинули жребий, кому добывать живой огонь для этого года. Счастливцы, отмеченные богами, взялись за веревки, равномерно вращая бревно во вмятине, а Тополь присел возле, ожидая рождения нового огня. Люди вокруг притихли вовсе, забывая даже дышать, чтобы не спугнуть новорожденного, а когда пополз дымок и первый язычок пламени лизнул скрученную полоску бересты, все ахнули и вскинули руки, приветствуя новый огонь. Тополь, стараясь не дрогнуть рукой, осторожно перенес тлеющую бересту на свитое для нее гнездо из сухого мха и раздул маленький костерок. Потом поднялся и зажег большой костер, готовясь совершить приношение богам…
Уже заалела на востоке полоска зари, знаменуя приход нового дня и нового года. Словно передав рассвету свои силы, на обрыве у березы догорал большой костер - еще высился обуглившийся шест, на котором каким-то чудом удерживались остатки колеса. Груда мусора, в котором сгорели прошлогодние обиды, болезни и тревоги, осела, превратившись в золу и пепел. Только кое-где еще тлели головешки. Женщины разбирали их и разносили по землянкам, зажигая от них огни в очагах. Тополь сам, как и положено вожаку, возобновил неугасимый огонь перед изваянием Перуна и в гриднице. Новое пламя с готовностью принялось пожирать заготовленную для него пищу - верный признак того, что боги остались довольны оказанным почетом и посылают свое благословение стае.
Совершая положенные обряды, Тополь нарочно медлил, не спеша выходить на резное крыльцо, где были разложены ложки. Вместе с ним задерживались и остальные, хотя кто-нибудь из самых нетерпеливых потихоньку бросал любопытные взгляды на свои ложки, проверяя, исполнилось ли загаданное. Но обычай стаи гласил - ждать, пока не даст знака вожак. А он загонял внутрь себя страх - только вчера свершился Суд богов. Что он присудил ему, Тополю, сыну Ворона из рода Волка?
Но наконец тянуть стало невозможно, и он вышел на крыльцо.
Влазень в гридню был устроен высоким, со ступенями и резным навесом, где по причелинам текли небесные реки и сияло солнце, а в извивах туч угадывались змеи и огненный знак Перуна. Колесницу солнца влекли двуглавые кони - оно вырывалось из пасти одного змея, чтобы, свершив положенный круг, пропасть меж острых зубов второго. Среди принятых в стаю словен оказалось два мастера резьбы по дереву - они-то и изукрасили крыльцо.
Ложки были разложены там, где их оставили накануне, - каждая на своем месте. Правда, сыскались две-три таких, что оказались сдвинуты, а одна даже переложена. Ее владелец, из принятых викингов, двумя пальцами поднял ее, с недоверием вглядываясь в ровный, словно срезанный, намерзший край, и, поймав взгляд вожака, отвернулся. Что сулил этот знак - предательство или просто уход его из стаи, - могло сказать лишь время.
Ложки Медведя и Стойко остались лежать, словно их никто не трогал. Лед намерз в них доброй горочкой. Меньше повезло Соколу, мужу Росы - ровный край был рассечен надвое, словно был сложен из двух половинок, не слишком притертых друг к другу. У Неждана тоже лед намерз горкой, и отрок ходил довольный. Что же до Всемила, то он, быстро схватив свою ложку, никому не показал, что в ней, и отвечал всем, что знаки добрые. Но правду из него не смог вытянуть никто.
Ложка вожака была вырезана из зуба земляного крота - огромного черно-бурого зверя с торчащими из пасти клыками и длинным хоботом на морде. Охотники-лопари с северного берега Невы как-то отыскали подохшего земляного зверя - перед смертью они всегда вылезают на поверхность и их убивает солнечный свет. Шкуру они взяли себе, мясо наморозили и отдали собакам, а два клыка распилили и принесли лесовикам в дань. Грязно-желтоватая со светлыми разводами кость пошла на разные нужды.
Сейчас ложка, выделявшаяся среди прочих цветом и узором на ножке, лежала на своем месте, но перевернутая выпуклым краем вверх. Само по себе это уже было недобрым знаком, и Тополь боялся коснуться ее, чтобы узнать еще больше. Но вожаку не годится трусить, и он, собравшись с духом, протянул руку…
Как он и ждал, льда в ней почти не было. Недобрая рука судьбы перевернула ее в том миг, когда вода только начала застывать, и большая часть вылилась. Под ложкой и сейчас обнаруживалось пятно вытекшего льда.
Это могло означать только одно: скорую и наверняка страшную смерть! И до новых Комоедиц ему уже не дожить…
Узнав свое будущее, люди понемногу начали оборачиваться на вожака - ведь от его собственной удачи зависит во многом и судьба стаи! - но прежде чем хоть кто-то увидел страшный знак и раньше даже чем сам Тополь решился убрать ложку с глаз долой, чья-то рука быстрее молнии выметнулась вперед - и на место костяной ложки Тополя легла простая деревянная с благодатно намерзшей горочкой. А костяная исчезла в чужом кулаке.
Мгновенно обернувшись, Тополь нос к носу столкнулся с Волчонком. Уже втягивая голову в плечи, Недоносок смотрел снизу вверх с вызовом, в котором чудилось нечто большее, чем упрямство.
- Я… я хотел поменяться, - пролепетал он. - Хотел просить… чтобы ты отдал мне свою… Хотел раньше - не успел…
Засмущавшись, он повесил нос и принялся торопливо сковыривать ногтем из чашечки костяной ложки остатки намерзшего льда.
Он не мог не знать об обычае - ему все успели рассказать. Но именно поэтому Тополь промолчал.
Глава 5
Весна в тот год выдалась поздняя, но дружная. На другой день после празднования Комоедиц захолодало. С севера доползли снеговые тучи, засыпавшие на две седмицы снегом все вокруг. Лишь когда они, истощив силы, убрались восвояси, начало теплеть, но и то ночами долго еще потрескивал мороз. Лишь к празднику Ярилы вешнего стаяли сугробы и робко зазеленела на солнечных склонах первая травка. Береза у обрыва в свой срок пробудилась от зимнего тяжкого сна и украсилась сережками, повесив ветки чуть не до земли. Дождавшись появления первых птиц, с пением отомкнули чрево земли, и женщины-лесовички начали похаживать на репища-огороды, а мужчины стали готовиться к пахоте.
Праздник вешнего Ярилы был днем свадеб у лесовиков - уговорившись еще у священного костра на Комоедицы, юноши и девушки у зацветающих деревьев и просыпающейся земли просили благословения, а у ломающих лед рек - плодородия и сил. Именно в эти дни год назад Всемил и Лана соединились в новую семью.
Зазеленело все быстро, чуть ли не в седмицу оделись листвой деревья, а склоны травой и первыми цветами. Птицы прибывали ночами и, отоспавшись после трудного пути из далекого Ирия, приветствовали новый год и оплакивали не долетевших песнями. Вскрылась Нева, и несколько дней по ее руслу в море ползли, набрасываясь на берега и друг на друга, с отчаянием обреченных льдины. Весна стремительно катилась в лето.
А потом пришло и оно - долгожданное, благодатное, щедрое на труды и дары. В прежние времена, дождавшись, пока на дубу лист развернется в половину ладони, лесовики уходили в походы-набеги. Те стаи, кто хуже перенес зиму, шли первыми - пытаться отбить у более богатых соседей остатки зимних припасов. Сильные и хорошо перезимовавшие стаи посылали своих воинов дальше и больше к иноплеменникам.
Но уже который год стая Ломка Тура в начале лета оставалась дома. Дань, которую в прежние времена приходилось забирать силой, теперь несли и везли им сами поселяне, добираясь порой издалека. Привозили гостинцы и для отроков. Походы совершались от случая к случаю и больше морем и вдоль берега, защищая подвластные земли от набегов урман, свеев и датчан-ютов. Но застаивались в стойлах боевые кони, приученные красться по следу врага, как псы, и уходить от погони в лесных дебрях, путая следы. Мечи и секиры не ржавели в ножнах, но лесовики год от года все тоскливее поглядывали на кромку леса по-над ближними холмами. Здесь не походишь уже набегами по окрестным лесам, врываясь в починки, хватая разбегающихся визжащих девчонок и лихо сшибаясь с защищающими своих женщин мужьями. Те же девчонки, кого в прежние времена везли бы, кусающихся и вопящих, брошенными поперек седла, а потом долго приручали, как диких хорьков, теперь сами висли на шеях и вертели подолами, заигрывая. И не было нужды в грабежах, и отступил навсегда призрак голода. Но что в том радости для того, кто привык к иной жизни - опасной и тяжелой, но неизмеримо более яркой и полнокровной! Для Лесных Всадников в этом мире не было места и оставалось два пути: либо смириться, забыть свой язык и обычаи и слиться со словенами и корелой, переженившись на них, либо уйти… Но куда уйдешь, если о Воротах в родной Йотунхейм знал только вожак, да и тот не мог сказать, откроются ли они еще раз? Потому и ворчали старшие лесовики и с большим пылом и не находящей выхода яростью натаскивали щенят, готовя их к битвам, в которых мальчишкам так и не придется сражаться…
Что же до самих щенят и отроков, то они не мучились сомнениями, к вящему огорчению их родителей и наставников. Как всякая молодежь во все времена, они радовались весне и начавшемуся лету, постигали трудную воинскую науку и улыбались пригожим словенкам из поселка, перешептываясь с ними под ракитами о любви.
Новички прижились в разноплеменной стае легко - уже все привыкли к тому, что на вечерю вместе сходились в гриднице, а в бою укрывались одним щитом лесовик и словенин, корел и отбившийся от хирда викинг, чудин и весин. Стойко Медвежонок стал частым гостем в землянке своего наставника Медведя и уже уговорился со старшим из Медведевых щенят, что если боги будут благосклонны, то в свой черед подросший отрок будет носить копье и щит именно за ним, Стойко.
Что же до Волчонка, то ему спокойная сытая жизнь, когда нечего бояться и не от кого бегать, пошла на пользу. За три неполных месяца он окреп, посвежел и отъелся на добрых харчах Росы. Лесовичка так и продолжала заботиться о нем, несмотря на то что в самый день начала ледохода родила после четырех мальчишек первую девочку и разрывалась в домашних заботах. Первое время Волчонок никак не мог наесться досыта, помятуя о полуголодной жизни после изгнания из Новогорода, и часто забегал в ее землянку после общих трапез. Отъевшись, он раздался вширь, раздобрел и уже не казался заморышем, хотя не подрос ни на волосок и изо всех отроков оставался самым маленьким.
Первое время Тополь не часто обращал на него внимание, хотя само собой разумелось, что Недоносок усыновлен им. Он даже нарочно ставил его, обучая борьбе, против других отроков и даже полноправных кметей, и когда дошло до мечей, то даже не повернул головы, когда узнал, что для маленького ростом Волчонка не нашлось подходящего оружия. Так и рубился тот первое время мечом, на две ладони длиннее нужного, пока кто-то не сжалился и не перековал его.
Но потом заморыш оказался неожиданно одним из самых ловких отроков. Освоившись и набравшись силенок, он стал побеждать одного за другим сперва своих ровесников, а потом и старших отроков. В начале лета уже опытные бойцы не гнушались схватиться с ним в поединке. Тогда-то Тополь и начал чаще подзывать его к себе.
Волчонок отзывался охотно. Сила и ловкость его и впрямь вызывала уважение и любопытство - казалось невероятным, чтобы такой малыш мог запросто опрокинуть любого опытного бойца. Но тем не менее весьма немногие лесовики могли с уверенностью сказать, что победят Недоноска. Его даже Недоноском начали кликать с оттенком уважения - обидная кличка стала оберегом.
Травень-месяц выдался жарким не по-северному. Лишь изредка прогрохочет гром, разгоняя духоту, исхлещет землю струями воды и градом - и опять с чистого неба зорко следит за людьми недремлющее око богов - Солнце Даждьбог. Старики ворчали, ожидая неурожайного года, но на репищах все так и лезло из земли, особенно в низинах, так что можно было пока оставить заботы.
Скрываясь от жары, отроки и их наставники прятались в роще над высоким берегом Невы. Там, в кружевной тени берез, чьи листья не успели пока огрубеть, позванивали мечами, метали сулицы и топоры и схватывались на кулаках. Сугробы исчезли, и те, кто отлынивал от борьбы зимой, охали, когда их прикладывали спиной или боком о примятую траву.
Тополь подошел от берега реки и сразу выхватил глазами коренастую, крепко сбитую невысокую фигурку. Сопя от натуги, Волчонок схватился с Медвежонком Стойко - каждый силился оторвать соперника от земли. Будучи меньше ростом, Недоносок наконец изловчился и, чуть ослабив хватку, боднул Стойко головой в живот. Медвежонок ахнул, хватая ртом воздух, и Волчонок неуловимо быстрым движением опрокинул его, стряхивая с себя. Только привычка помогла Стойко устоять на ногах.
- Хорошо, - похвалил Тополь, - иди-ка сюда!
Волчонок развернулся на пятках, подхватываясь, словно его укусили. Он глубоко и тяжело дышал после боя, но уже широко улыбался и готовно шагнул навстречу вожаку.
Дождавшись, пока он подойдет, Тополь махнул рукой, норовя захватить парня за шею, но тот увернулся и, сам поймав выметнутую руку, припал на колено, выворачивая вожаку плечо. Но Тополь сам прижал свободной рукой ладонь Волчонка к плечу и крутанулся на одной ноге, вынуждая противника кувыркнуться, отпуская его.
Упруго вскочив, Волчонок снова устремился на вожака, но за первой удачей хлынули промахи. Вожак не зря был вожаком - он швырял Недоноска на землю, ловя его за руки, колени, локти и шею. Раз за разом прикладываясь к измятой траве, парнишка вскакивал с упорством, которое все больше нравилось Тополю. Он сам не заметил, как бой превратился в игру, где оба противника получали равное удовольствие. Вожак сам начал поддаваться парнишке, однажды позволив вывалять себя в земле.
Когда он растянулся на траве, раскинув руки, наблюдающие за сшибкой ахнули, а Волчонок застыл, хлопая глазами. Снизу вверх взглянув в его расстроенное лицо, Тополь вдруг расхохотался от души. Удивление и растерянность, которые выказал Недоносок при этом, развеселили его еще больше. Он смеялся так, как давно уже не мог себе позволить.
Поднявшись наконец, Тополь вытер выступившую слезу и потрепал вспотевшего Волчонка по волосам:
- Молодец! Наш человек!.. Давно такого не было у нас в стае.
Недоносок доверчиво блеснул глазами:
- Правда?
- А то нет!.. Ну, хватит на первый раз?
- Как ты хочешь, вожак!
- Не устал, победитель? - рассмеялся Тополь. - Ладно, до другого раза.
Скинув грязную на спине рубаху, он отер ею лицо и потянулся, расправляя захрустевшие плечи. Он улыбался, вспоминая бой, и исподтишка любовался мальчишкой, но когда тот тоже стянул мокрую от пота рубаху и вытерся ею, Тополь словно примерз к земле. Улыбка сползла с его лица, когда он увидел на крепкой мальчишеской груди висящую на шнурке кованую фигурку ворона - свой собственный оберег, когда-то давно отданный в обмен на громовое колесо Перуна женщине-жрице Зарнице, там, в Новогороде!
Не узнать кованого ворона он не мог - казалось, старый оберег тоже заметил прежнего хозяина. Он поблескивал на потной коже Волчонка, раскинув крылья, и словно говорил: "Вот он я! Смотрите все!"
Подняв наконец все еще сияющие глаза на вожака, Волчонок сразу заметил перемену в его лице.