* * *
На пятый день пути по Тракту - очень быстрой скачки, можно сказать - они остановились в "Гарцующем пони" в третий раз за это путешествие (Гарав - во второй в жизни). При виде Гарава Наркисс окаменел лицом и за ужином предусмотрительно подал в кружке Гарава воду. Лично.
Гарав рассмеялся и попросил прощения. После чего чокнулся с трактирщиком двумя полными - с верхом, с белой шапкой - кружками пива и пообещал, если у почтенного Наркисса будет такое желание, спеть для гостей в любой вечер, как только хозяин скажет…
Впрочем, в трактире остановились только они вдвоём. Эйнор объявил, что оставляет Фиона на их попечение и вернётся через пять дней. Оруженосцы сделали Уверенные В Правоте Господина Лица и расхохотались только когда Эйнор ушёл.
Погода стояла уже совершенно летняя - жара, солнечно и празднично. Пригорье готовилось к дню солнцестояния серьёзно, как готовятся люди к празднику в мире, где праздников вообще-то не очень много. Другое дело, что оруженосцев никто не звал праздновать - они были хоть и уважаемыми, но чужаками, а в этом удалённом месте такие праздники всё ещё носили отпечаток древнейших ритуалов местами с жутковатым оттенком - вроде тех историй, которые любил рассказывать Фередир.
Да, если честно, они не особо и настаивали на участии в местных праздниках. Можно было спать до боли в спине, есть от пуза, фехтовать, стрелять в цель, бороться и драться с Фередиром, не носить доспехи, ходить босиком, кататься по окрестностям и купаться в речке - что ещё-то надо? Правда, Гарав нет-нет, да и порывался уточнить, где там Эйнор и как выглядит его девушка, но Фередир махал рукой и делал секретное лицо: мол, не наше дело. Гарав решил, что и правда - не наше, и был благодарен Фередиру за то, что неунывающий дружок отвлекал его - наверное, неосознанно, но "конкретно"! - от мыслей о Мэлет. Мальчишка подозревал, что дикая тоска, испытанная во время отъезда и потом ещё несколько раз по ночам, тоска, от которой он один раз изгрыз в лохмотья край ремня конской упряжи, ещё неоднократно вернётся… но - не сейчас. Не сейчас. Не надо сейчас.
Заметил Гарав и то, как сильно изменился сам (хотелось надеяться, что изменения произошли и в росте, но увы - тайные тщательные измерения показали, что это по-прежнему задерживается). Движения стали экономно-плавными, а если нужно было действовать - мгновенными и как бы не зависящими от мыслей. Руки и лицо покрыл прочный тёмный загар того оттенка, который заставляет презрительно фыркать пляжных красавиц - некрасиво! Волосы окончательно выгорели и отросли совершенно по здешней моде, и в светлых лохмах, которые Гарав приучился по здешней манере часто расчёсывать простеньким деревянным гребешком, внимательный взгляд мог бы высмотреть седые волоски - немного, десятка два, но они были. Глаза смотрели на мир пристально и жёстко, если только кому-нибудь не удавалось мальчишку рассмешить (чаще всего это был Фередир) - казалось, они никогда не мигают. Пашка и раньше был худощав; Гарав стал похож на скруток жгутов мышц и жил - куда ни ткни, встретишь прочную броню. Ничего культуристского в этом не наблюдалось, но - хотя Гарав и не задумывался о такой глупости - мальчишка легко переломал бы кости двум-трём "качкам" даже постарше себя. На плече так и остался широкий неровно заживший шрам от сабли вастака. (А ещё два шрама обещали остаться на спине… куда деваться?) Помимо этого мальчишке полюбилось драться - они с Фередиром дрались почти ежедневно, деловито и до крови. Просто так. Ради интереса. Фередир был сильней, выше и легко перенимал известные Пашке и неведомые здесь приёмы. А Гарав ничего и не имел против…
…С утра лоэндэ Гарав вывел Хсана и, гарцуя на нём, неосёдланном, по двору трактира, крикнул на сеновал:
- Федька, поехали, промнём коней! - Фередир не отвечал, видимо, решив, что очередная утренняя прогулка не стоит потерянной пары часов сна, и Гарав, пообещав: - Пожалеешь! - поднял коня свечой, чуть не стоптал в воротах шарахнувшихся ранних завсегдатаев, решивших, как видно, праздновать с самого утра и прямо в трактире - и, намётом проскочив Пригорье под завистливые взгляды мальчишек и восхищённые девушек, вылетел на Тракт. Быстро огляделся - вдали тянулся обоз и двигалась какая-то группка пешеходов - и, завопив нечленораздельно, так поддал Хсана пятками, что тот опять удивлённо сделал свечку и рванул в галоп. Нетяжёлый мальчишка был для могучего жеребца несерьёзным грузом, да к тому же любимым хозяином. А Гарав, припав к конской гриве, с удовольствием слушал, как точно и неутомимо работает под ним огромная живая машина.
Так они отмахали довольно много, пока впереди не появилась невысокая каменная стена - поверху шёл добавочно деревянный частокол, а через равные промежутки виднелись башенки. Это была граница между княжествами, и Гарав, чтобы не мозолить глаза занятым людям, круто свернул в лес. Понукнул Хсана перескочить через широкую канаву, удержался у него на спине, сам себе довольно кивнул - и въехал под деревья.
Здесь он поехал шагом, неспешно, предоставив коню самому выбирать дорогу, отдыхая от скачки и чутко прислушиваясь то к птицам, то к белке, то к какому-то крадущемуся хрусту в подлеске. Странно - хотя на Гараве была только изрядно обветшавшая рубашка (подпоясанная кинжалом, впрочем) и подкатанные до колен поддоспешные штаны, но комарьё не досаждало.
Около словно бы по волшебству вынырнувшего из земли родника он спешился, напился ледянющей воды. Утирая рот, увидел подальше, на полянке-припёке, россыпи крупной земляники, безжалостно надрал ягод вместе с веточками, снова вскочил на коня и ехал дальше, насвистывая и губами обирая ягоду за ягодой - они были сладкие, пахучие, сочные… В просветах между древесных крон временами открывалось небо - летнее, чистое, жаркое. Куда ехал - Гарав не знал и не собирался выяснять в полной уверенности, что всегда сможет вернуться обратно. Зачем ехал - тоже не желал разбираться. Его посетило почти смешное чувство единения с миром вокруг - до сих пор он только иногда ощущал себя, как часть Хсана, а его - как свою. Сейчас же на мальчишку снизошло тёплое радостное спокойствие. Наверное, если бы кто-то в этот момент задал ему самый сложный философский вопрос, Гарав разрешил бы его парой слов, да ещё и с улыбкой…
Лес расступился - и Гараву открылось небольшое ополье, залитое солнечным светом, поросшее уже подсохшей травой, в которой тут и там голубели цветки вереска. Пахло сухо и немного пыльно. Стояла абсолютная тишь, звонкая, как медный лист, - в ушах сам собой рождался тонкий мелодичный звук.
А в середине этого ополья - на равном расстоянии друг от друга, подножие к подножью - полого высились три холма. Каждый - увенчанный белым каменным столбом. Между двумя - прямо перед тем местом, где выехал из леса Гарав, - словно бы из земли проросли каменные ворота: две могучих плиты белого камня накрыты третьей, и не понять было, сделали это руки человека или почудила природа.
А в следующий миг Гарав сообразил, куда его занесло!
- Могильники! - Мальчишка даже присвистнул и опасливо огляделся. Но потом вспомнил, что вроде бы всякая пакость пока что тут не водится, и подъехал ближе.
Однако холмы всё равно выглядели… жутковато, что ли? Странно - в солнечном жарком дне, при ярком свете, они завораживали и как будто бы немного шевелились, плыли в летнем мареве. А каменные стелы на их плоских вершинах наоборот сияли остро и ослепительно. Впрочем, Хсан не проявлял никакого беспокойства - а кому, как не коню, чуять разное Зло? Правда, в каменные ворота он не пошёл - но не пошёл как-то странно, не попятился испуганно, не заржал, а оглянулся на хозяина удивлённо, словно Гарав понукал его идти на глухую стену.
- Ладно. - Гарав соскочил, освободил рот Хсана от узды, и тот сразу отошёл в сторону, принялся выщипывать в траве что-то вкусное. - Ну-ка… - Он выдохнул и решительно прошёл между каменными столбами.
Тень высоких ворот упала на мальчика, и он вздрогнул от её холода. Нет, не "мертвенного", а просто полного равнодушия к тому, что вокруг. Именно в эту секунду, выпутывая ноги из цепких жилистых стеблей вереска, Гарав понял, в чём было дело. Не опасные и не злые были могильники. А просто очень-очень древние. Настолько древние, что между ними и Гаравом был как бы глубокий ров. Из времён, когда и языки звучали иначе, и очертания земель были иными, и слова значили другое…
Земля и трава на солнечном склоне холма были снова сухие, колкие, прогретые солнцем. Какие-то колючки чиркали по икрам. Но в то же время Гарав неожиданно ощутил что-то очень странное. Он не мог определить это словами, но каждый шаг словно бы превращал его в часть этой земли… или наоборот - с каждым шагом он что-то получал от неё. Что-то неясное, но могучее… Это было жутковато и захватывающе.
Осторожно ступая и временами отводя рукой с пути особо высокие верхушки трав, Гарав поднялся на правый курган. Постоял, глядя вокруг - на лесные волны, на дальнюю полосу крепостной стены, на еле различимую ниточку Тракта за нею. На миг ему показалось, что мир плавно и неспешно вращается именно вокруг того места, на котором он стоит. Потом Гарав коснулся ладонью белого камня, вблизи - теперь это было видно - покрытого неясной, вытертой временем резьбой…
…И перестал быть.
Люди. Мужчины - рослые, могучие, со спутанными гривами светлых волос, с густыми бородами, с упрямыми мрачными глазами цвета серого камня, в одеждах из шкур, с круглыми щитами, с копьями, у которых кремнёвые наконечники, с большими луками, с короткими массивными дубинками или топорами и каменными ножами на поясах. Женщины - высокие, статные, диковатые, тоже с оружием, хотя и попроще. Дети - много детей разного возраста, здоровых, чумазых полузверёнышей с внимательными и жадно-мечтательными глазами. Человеческий поток тянется мимо - с волокушами. Около свежих, безтравных ещё, только-только насыпанных курганов, увенчанных тяжкими камнями, стоят немногие, в основном - мужчины. Покачиваются и тянут:
- Оооммм… хай! Оооммм… хай! Хай-ом-ай!
Голый косматый старик - в синей, алой, чёрной раскраске, спиралях и линиях, над головой высятся оленьи рога, раскинутые, огромные, острые - неистово пляшет между курганами, запрокидывает белоглазое лицо, отчаянно лупит колотушкой в большой бубен, только ударов почему-то не слышно. Обнажённая женщина - в зареве золотых волос, с высокой грудью, с длинными ногами, переходящими в широкие бёдра с густым лоном между ними - заносит длинный каменный нож над скорчившимся в ужасе орком - связанным по рукам и ногам, огромным.
- Хай! Хай!! Хай!!! Ом хай! Ом хай!! Ом хай!!!
- Иди к своему Хозяину, - голос женщины, - во Тьму иди, иди в смрад, к червям, к тлению, иди, скажи - отрекаемся от него! Именем Света - отрекаемся! Именем Земли - отрекаемся! Именем Крови - отрекаемся! Отрекаемся! Отрекаемся! Отрекаемся!
Трижды падает нож. Женщина поднимает в руке навстречу восходящему солнцу дёргающееся сердце, кровь льётся ей на лицо - прекрасное, вдохновенное, свирепое… Старик воет, кружится по земле возле неё волчком…
- Ом!!! Хай!!! Ра! Ра!! Ра!!! Хар-Ра!
Мужчины волокут ещё одного орка…
…Фередир отыскал Гарава на краю тракта. Хсан бродил тут же, хрумкал сочной травкой, фыркал… Гарав валялся на спине, руки под головой, рубашка на груди широко распахнута, нога на ногу, между пальцами мерно покачивающейся ступни зажат василёк. Ноги были в разводах подсохшего речного ила, а глаза у дружка - ленивые, сонные и нагловатые, он жевал травинку и смотрел, как подходит Фередир, с непонятным выражением.
- Куда ты ускакал? - Фередир сел рядом, бросил другу полкаравая свежего хлеба, в разрез в котором была упрятана розовая нежная пластинка окорока. Она была похожа на дразнящий из смеющегося рта язык, а свисавшие рядом несколько перьев лука усиливали впечатление. - Полдень уже был давно, а тебя нет.
- Угумг. - Гарав ограничился этим полувнятным междометьем, въелся в принесённое, одновременно садясь и скрещивая ноги.
В его перепутанных лохмах был древесный и травяной мусор… и на миг вообще Фередиру почему-то показалось, что это не Гарав, а лесной подменыш, какое-нибудь эльфийское отродье. Впрочем… так чавкать может только Гарав. Но всё-таки Фередир на всякий случай решил, что больше друга от себя никуда одного отпускать не станет. По крайней мере пока не закончится лоэндэ.
А Гарав между тем споро жевал, помалкивал - и мечательно щурился на Тракт, на небо над ним, на зелёные холмы…
* * *
…Вечер лоэндэ был росный и холодный. Над рекой загадочно колыхалась плотнющая белая шапка тумана. А солнце ещё не зашло, и на чистом небе одновременно можно было видеть его пылающий верхний край, звёзды и почти полную луну. В отдалении шумел уже начавшийся в Пригорье праздник, пока ещё не выплеснувшийся в лес.
Фередир и Гарав вели к реке коней. И своих, и Фиона. Шагали неспешно, хотя роса была холоднющей, а кони нетерпеливо фыркали и подталкивали мальчишек в спины. Но оба на ходу смотрели в небо, задрав головы.
Первым не выдержал, избавился от очарования, Фередир:
- У меня ноги застыли, - жалобно сказал он. - Давай побежим!
- Нечестно, - заметил Гарав, тоже опуская голову. - Ты ведёшь одного коня, а я двух.
И тут же побежал первым. Хсан и Фион радостно припустили следом, а в хвосте оказался возмущённо завопивший Фередир, который, тем не менее, так и не успел догнать Гарава до берега.
Но когда он выскочил на песок, готовый высказать всё, что думает о друге и, может, даже вступить в драку, то увидел, что Гарав стоит неподвижно, глядя прямо перед собой.
- Ти-ше… - послышался даже не шёпот - дыхание Гарава.
Фередир остановился, выпустив поводья (Гарав уже сделал это, и кони сами по себе тихо вошли в реку и пили закат).
На речной отмели - точно посередине реки - стояли двое. Лицом к лицу, и перед лицами меж них - сплетённые пальцы рук, словно они замёрзли и грели ладони друг друга своим дыханием. Один был высокий юноша. Вторая - немногим уступавшая ему в росте девушка с волосами, как лёгкий и плотный чёрный плащ. Они стояли на песке, и засыпающий мир вращался вокруг них, и звёзды вели вокруг них в небесах неспешный танец…
- Ганнель, - выдохнул Фередир (у него получилось "Ха-аннээль…").
- И Эйнор, - пошевелил губами Гарав. - Давай тихо уйдём.
- Давай, - попятился Фередир.
И уже попятившиеся было мальчишки вздрогнули и обернулись, услышав:
- Что стоите тут, ребятки? Или вам не время спать? Или, может, впотьмах в прятки вы решили поиграть?
Обернувшиеся в растерянности и даже смущении оруженосцы успокоились. За их спинами стоял и широко улыбался невысокий, но плечистый, чуть кривоногий человек, неожиданно ясно видный в сумерках - как будто вокруг него ещё оставался день. Особенно ярко желтели могучие башмаки (и как он подошёл неслышно - в таких тяжеленных?!) и синело, словно причудливый фонарик, большое лихое перо на чудной бесформенной шляпе. Короткая, но пышная борода была вроде бы седая, а красное, обветренное лицо, несмотря на морщины - живое и нестарое. Видно, это был кто-то из людей неведомого Гараву Гарвастура. И говорил он странно - как будто стихи читал или пел. Бард, что ли? Мальчишки переглянулись.
- Мы привели купать коней и сами хотели выкупаться, но… - Гарав кивнул на реку. - Говори тише, уважаемый господин, мы увидели их случайно и хотим уйти. Да и тебе незачем на них смотреть.
- Прости, это, конечно, ваша земля, но он наш рыцарь, - добавил Фередир, не поясняя, кто - "он", и так было понятно.
Краснолицый не обиделся и не удивился. Он лишь посмотрел на островок - спокойно и чуть грустно - чуть-чуть, но явственно, так явственно, что и мальчишки невольно оглянулись: уж не произошло ли там чего нехорошего? Нет. Эйнор и Ганнель по-прежнему стояли, не двигаясь… А человек сказал, весело и чисто засмеявшись:
- Можно шептать тише мыши - или вовсе словно ночной ветерок. Но сейчас моих слов не услышат, даже если взреву, как горный поток. Не бойтесь, воины, - ночь тиха, и будьте спокойны, они слышат лишь свои вздохи… Нам и правда идти пора. А они простоят до утра… Ну-ка, пошли - а ну? Слышите, ветер в ивах уснул. А кони ваши попьют и сами домой прибегут.
Мальчишки не заметили сами, как пошли по обе руки от этого человека. Он вышагивал себе и что-то говорил при этом (Гарав потом не мог вспомнить, что именно, но что-то очень интересное и весёлое), размахивая руками и чуть ли не приплясывая. Они как-то сами собой оказались на лесной полянке, где стояли два стога, похожие в лунном свете на какие-то странные палатки. Сопровождающий мальчишек положил руки им на плечи:
- А ну-ка, храбрые воины - вот ложе достойное. Полезайте в сено - и спать до утра. А там вас разбудят, как будет пора.
Он подтолкнул мальчишек - и те, зевая, поплелись к ближайшему стогу, еле таща на плечах внезапно навалившийся тяжкий, хотя и ласковый груз дремоты. Кое-как выскребли себе в сене нору, забрались внутрь ногами, головами наружу - и уснули, едва успев положить головы на руки…
…Гарав проснулся под утро, когда солнце ещё не встало. Поляну окружали зыбкие белёсые стены тумана. На траве лежала сплошным покровом роса, и по этой росе беззвучно танцевали - кружились, держась за руки и глядя друг другу в глаза, как на реке, - Эйнор и Ганнель. А у самого стога сидел, кивая головой, улыбаясь и руками водя по струйкам тумана, ночной бард и стояли, как настоящие зрители, все три коня; Гараву почудилась музыка, тонкая и прекрасная. Он долго смотрел на этот странный танец и слушал неслышимую музыку, пока не уснул снова…
…А когда уже почти в полдень их разбудил Эйнор, Гарав так и не смог понять, было ли всё то, что случилось ночью.
Эйнор ничего не сказал.
Спросить же сам Гарав просто не осмелился. Даже с Фередиром он не стал заговаривать об этом.