Часть вторая Коронация
Глава 1 Девушки
Вадим, бледный, с посиневшими губами, лежит на полу. Под головой стопка чистых салфеток. Кровь уже не течет. Почему не течет кровь? Ответ приходит сам: он умер.
Мимо проходит сон: та девушка с удивительными глазами. Божественное видение рядом с фантасмагорией. Взяв ее под руку, плывет над полом высоченный старик. Длинные и худые ноги затянуты в желтые чулки. Голова маленькая, птичья и бессильно мотается на длинной шее. На голове серо-седые волосы, слипшиеся в мелкие перья. Длинный острый нос печально смотрит вниз. Глаза грустные, бессмысленные, темные.
Человек-цапля превращается во что-то еще более бестолковое, становится маленьким, суетливым существом. Он машет руками, беззвучно кричит и постоянно наклоняется к пашиному лицу, обдавая его парами алкоголя. Раздражает. Тошнит.
Синие-синие глаза смотрят в упор. Нежная кожа. Нос с горбинкой. Прохладные пальцы проводят по лбу. Спать… Спать…
Паша проснулся. Перед ним за высоким и узким окном огромное и красное солнце садилось за зубчатую стену. Розовые отсветы перемешивались с яркой лазурью неба, в котором застыли тонкие облака, ярко-белые сверху и серые, словно грозовые тучи, снизу.
Он смотрел на это великолепие невидящими глазами и плакал о Вадиме. Сон и явь так причудливо и крепко связались в его сознании, что он был уверен в смерти своего друга.
Послышались легкие шаги. Кто-то быстро приближался к Пашиной кровати. Паша отвернулся к стене, чтобы этот кто-то не видел его слез. Натянул одеяло до середины щеки.
Прохладные тонкие пальцы дотронулись до его лба. Сразу стало легче. Паша крепко зажмурился, будто пытался затолкать обратно подступающие слезы и обернулся. Перед ним стояла девушка лет шестнадцати. Ярко-синие глаза блестели под темной челкой, смотрели сосредоточено и участливо. Кожа смуглая. Нос - тот самый, с горбинкой. Платье синее с золотым шитьем и бледно-желтыми манжетами.
- Как вы? - спросила она.
- Вадим…
- Что Вадим?
- Он умер?
- Вот глупости, от таких ран не умирают! Скажите лучше, как вы себя чувствуете.
- Я нормально, а что с ним?
- У него рваная рана. Кровь остановили, но время от времени рана открывается. Все с ним будет в порядке. Лучше дайте мне осмотреть ваш живот. Да, кстати, меня зовут Лазурит.
И она протянула Паше тонкую маленькую руку.
Паша пожал ее. Его ладонь по сравнению с ладонью девушки была такой большой, что он едва почувствовал, что обхватил чьи-то пальцы - словно сорвал тонкую травинку.
Паша попытался присесть в постели. Но едва только приподнялся, опершись на руки, как что-то начало звенеть и постукивать. Оказалось, что на его шее висит больше десятка шнурков с небольшими темно-синими камнями.
- Что это? - спросил Паша.
- Это лазуритовые обереги.
- Обереги?
- Да. Примитивное лекарство, конечно. Но хватает на то, чтобы немного помочь - пока не приедет знахарь. Они успокаивают, снимают боль, мои камешки.
- А от ваших прикосновений становится совсем легко… - Паша сказал это, совершенно не подумав, просто потому, что это было правдой. Но девушка вспыхнула румянцем смущения. Она не знала, что ответить, и рука ее, занесенная, чтобы приоткрыть одеяло для осмотра живота, замерла в воздухе.
- Перестаньте! - сказала она строго, но с дрожью в голосе. - Разве можно говорить такие вещи сиделке? Вы мешаете мне вас лечить!
Ну вот. Опять он сказал что-то не то.
Если нельзя быть искренним, как тогда вообще нужно разговаривать с девушками? Почему они видят намеки там, где их нет, а когда на самом деле на что-то намекаешь, они и не думают сердиться?
И как теперь быть?
Паша понимал, что если он сейчас начнет оправдываться, это будет выглядеть как отступление, и Лазурит тогда возмутится еще больше.
Вадим бы выкрутился. И именно поэтому у Вадима было море девчонок, а у него, у Паши, - сплошные неудачи.
Лазурит все еще не решалась осмотреть его больной живот. Ситуация была неловкая.
Снова послышались шаги.
Паша хотел обернуться на звук шагов, но не смог: резкая боль разлилась под ребрами. Он даже тихонько застонал от неожиданности.
- Больно? - в поле его зрения возникла девушка. Та самая, с агатом, свисающим на лоб с тонкого обруча. Ее темные глаза поблескивали тревогой. Она была стройной, и высокой. Ее голос проник в самую глубину, и сердце боязливо сжалось. Он даже не смог сразу ответить.
- Больно? - спросила она еще раз.
- Нет. Нет, все хорошо.
- Ну ладно. Лазурит… - девушка явно хотела о чем-то спросить, но, обернувшись в сторону Лазурит, осеклась. - Ах вот вы где! - воскликнула она, сурово сводя брови. Я вас обыскалась! Вас ждут у Бирюзы. Там снова открылась рана, а вы неизвестно где бродите!
Паша превозмог боль, чтобы повернуться и понять наконец, кому она все это говорит. И вздрогнул от неожиданности. Тот самый фантасмагорический, похожий на цаплю старик тихонько сидел в кресле у самой двери. Паша не слышал его шагов, значит, он сидел здесь уже давно. Паше стало неуютно. Была в этом старике какая-то зловещая ущербность.
- Пойдемте, - говорила строгая девушка, пока Паша рассматривал старика, - я вас провожу. А то уйдете опять куда-нибудь не туда.
- Агат, - проговорила вдруг Лазурит, - давай, я его провожу. А ты посидишь здесь. - И ушла, осторожно взяв под локоть старика, который был выше ее чуть ли не в два раза.
- Куда они пошли? - спросил Паша. Он спросил не только потому, что хотел знать, но и потому, что неловкое молчание казалось ему катастрофой.
- Они пошли к вашему другу, - ответила девушка.
- Ему хуже?
- Нет, не намного.
Агат села на табурет и принялась аккуратно складывать небрежно брошенное на столик полотенце.
- А этот старик… он - врач?
- Что? Нет, нет он не врач. Он - Кремень.
- В каком смысле?
- А в том смысле, что кремень останавливает кровь и заживляет раны. И не знать этого стыдно!
Паша замолчал, испугавшись так, как пугался раньше преподавательских замечаний на экзамене.
- Давайте посмотрим живот, - ее рука решительно отогнула край одеяла. Скосив глаза, Паша увидел, что его любимый серый свитер разрезан сверху донизу самым варварским способом, а над солнечным сплетением алеет огромный кровоподтек, смазанный толстым слоем прозрачной жирной мази. Кровоподтек выглядел отвратительно и страшно, он был похож на красную медузу и щупальца ее змеились по всему животу. Паша готов был самоуничтожиться от того, что Агат увидела его живот. Он был толстенький и рыхлый, смешно поднимался и опадал при дыхании. Паша стыдливо натянул одеяло и сказал:
- Мне совсем не больно.
Но она отвела его руку, снова откинула одеяло, сняла полотенцем старую мазь, а потом начала накладывать новую. Паше было очень неприятно. Он даже рад был тому, что ее прикосновения вызывали боль. Синяк пульсировал, словно был существом с собственным, отдельным от Пашиного, сердцем. Но и боль отвлекала не так, как хотелось бы, и тогда Паша снова заговорил:
- Какой-то он странный…
- Кто?
- Кремень.
- А, да.
- Ни слова не сказал.
- А он все время молчит.
- Немой?
- Кто-то говорит, что немой, кто-то вроде бы слышал, как он бормочет что-то… Смешной он, - тут Агат улыбнулась, и Паша почувствовал облегчение, - делает только кремни для огнива и дарит огнива всем на день рождения. Тут у каждого огнив столько, что на сто жизней хватит. Хороший старик. За каминами следит. Вот только жалко - кроме огнив у него ничего не получается. Он время от времени пытается сделать что-нибудь красивое - и такие беспомощные выходят вещи… Такие же беспомощные, как и он сам. А ведь казалось бы - сильный камень. Он последний Кремень в королевстве. Страшно представить, что будет, когда его не станет. Кто будет лечить раны? Кто будет разжигать камины? А впрочем, он же огнивами нас не зря обеспечил…
Нагибаясь над лежащим Пашей, Агат оперлась о кровать левой рукой. От нее исходил приятный, немного странный запах: смесь терпкого аромата мази, нежного аромата роз и свежести раннего туманного утра.
Паше казалось, что он опьянел. Он уже не знал, правда ли все, что с ним приключилось. Был ли портал, была ли эта другая, чужая и прекрасная страна… Может быть, это был всего лишь сон, только сон, вызванный желанием увидеть это неземное существо, почувствовать то, что он чувствует сейчас.
Мелкие частые шажки разрушили странное Пашино состояние, и он разозлился на Лазурит, впорхнувшую в комнату подобно райской птичке.
- Бегу вас успокоить, ему лучше! - сказала она. - Кровь остановилась и рана затягивается. Через день он уже на лошади сможет скакать!
- Как - через день? - изумился Паша.
- А что? Вокруг него там знаете сколько лекарей! Это вы тут один лежите, несчастный. А он там…
Настроение у Лазурит явно улучшилось. Она порхала и щебетала и, казалось, не помнила уже о той неловкости, что произошла у нее с Пашей.
- Мы будем ждать вас через два дня в розовой гостиной! Вы обязательно будете танцевать! Это будет настоящий праздник.
Агат, улыбаясь, встала и вытерла руки полотенцем, потом пошла к рукомойнику. Зажурчала вода, и под плеск воды и щебет Лазурит Паша провалился в сон.
Глава 2 Палаточный лагерь
Он проснулся на закате следующего дня. Огромное красное солнце за окном было наполовину скрыто зубцами крепостной стены. Ветер танцевал нежный вальс с висящей на окне занавеской.
Спальня, облицованная розовым камнем, казалась в свете заходящего солнца красной, цвета теплой, только что пролитой крови.
Паша встал, разгибаясь осторожно - боялся, синяк будет болеть. Подошел к зеркалу. Оно было необычным, и отражало не так, как отражают все зеркала. Казалось, будто по стеклу стекает вода - тонкий и ровный слой воды. Но и в этом зеркале, и в любом другом, Паша выглядел ужасно: глаза блестели, на щеках горел лихорадочный румянец. Рваные края свитера топорщились шерстяными нитями, красно-синее пятно распластало на животе неприятные ложноножки. За дверью послышались шаги, и Паша попытался закутаться в остатки одежды.
Вошли Бирюза с подносом, полным еды, и Лазурит с синим каменным кубком в руках. Они принялись хлопотать, поили Пашку мерзким на вкус пойлом, вкусно кормили. Они принесли таз и прозрачный кувшин, чтобы он мог умыться, и свежую пижаму.
Спустилась ночь. Лазурит зажгла свечи. Разомлевший от еды Паша дремал в мягких креслах. Бирюза присела рядом на родонитовый табурет.
- Авантюрин вернулся, - сказала она.
- Ну и что? - оживился Паша.
- Ничего. Как и было предсказано. Ничего. На болотах никого. Изба пуста. Вещи на месте. Постель смятая. Все.
- И где ее теперь искать?
- А где ее теперь найдешь? Но не переживайте, малыши останутся со мной.
- А как же мы?
- Не знаю, мой дорогой. Если хотите, оставайтесь тоже. Работы на кухне хватит на всех. Сожалею, но это все, что могу вам предложить.
- Вот если бы понять, что случилось, - с досадой сказал Пашка. - А может быть, есть смысл сходить к той пещерке? Может быть, там что-то произошло?
- Сходить можно, - согласно кивнула Бирюза, - когда есть дело, всегда легче. Вы поспите сегодня, а завтра я попрошу Авантюрина, чтобы проводил.
С рассветом Бирюза постучала в спальню. Она повела Пашу через длинные крытые галереи в другую часть дворца. Там находилась комната, в которую поселили Вадима. По-обычному веселый, он сидел на постели и уплетал завтрак.
В комнате была Лазурит. В платье нежно-желтого цвета она полулежала на кушетке.
- Ты как? - осторожно спросил Паша приятеля.
- Нормально, - ответил тот, облизывая ложку.
- А это? - Пашка показал на плечо, забинтованное белой тканью.
- Ничего.
В дверях возник Авантюрин.
- Дамы, с Вашего позволения, - галантно поклонился он. - Я жду Вас, господа.
В легкой, открытой, запряженной парой лошадей повозке, управляемой Авантюрином, доехали до Кузнецово. Оттуда, оставив экипаж Солоду, пошли пешком. Они шли мимо березовых и липовых рощиц, зарослей осины и крестьянских полей, а в полдень увидели те ивы, что скрывали замечательный мост. Паша занервничал. Во рту пересохло, сердце застучало, сжался желудок. Зеленый плащ Авантюрина раздражающе равномерно - туда-сюда - двигался у него перед глазами. Потом вдруг тяжелые складки приподнялись в последний раз и опустились, замерли.
- Через мост не пойдем, - сказал Авантюрин. - Обойдем с другой стороны.
Продирались сквозь кусты, потом свернули к Каменке. Сначала угодили в густые заросли крапивы, затем зачавкала под ногами мокрая земля, потянулись к рукам тонкие зеленые бритвы осоки.
Вадим перепрыгнул через речушку легко, лишь немного придержался здоровой рукой за ствол ивы. Паша, как назло, поскользнулся и ступил в воду. Теперь при ходьбе кроссовка мокро вздыхала и хлюпала.
Поплутав в кустах еще немного, вошли под липы, росшие неширокой полосой и служившие границей двух пастбищ. Авантюрин полез на дерево. Спутникам велел лезть следом, шепотом ругал за медлительность Пашу и подтягивал однорукого Вадима. Добрались до верхних, тонких, сучьев, расселись как вороны, и с первого же взгляда Паша понял, что они с Вадимом в полной заднице. Вот он - орешник у пещерки. Вот за ним та смесь деревьев и кустов, в которой они нашли малышей, а за ней, на безлесом склоне холма - военные палатки. Пятьдесят - шестьдесят. Целый лагерь, прикрытый с одной стороны переходящим в густой лес болотцем, с двух других - сплошными зарослями кустов.
- Смотри, - Авантюрин сунул ему в руки подзорную трубу.
Он смотрел и чувствовал себя все хуже и хуже. Вооруженные мужчины в камуфляже. Почти все среднего возраста. Зеленые ящики под брезентом, походная кухня, дизель, крохотная стоянка для мокиков и велосипедов. Более объемную технику не пропустил Речной Столб - догадался Паша.
- И что всего хуже - с ними Алмазник, - отозвался Авантюрин, словно услышал, как Паша ругается.
- Ты видел, сколько у них всего? Дизель собрали. Плюс электрическое освещение, боеприпасы, - говорил Вадим поздним вечером в кузнецовском трактире, где Авантюрин планировал устроиться на ночлег.
Почти все столы были свободны. Сильнее, чем следовало бы, пахло хмелем - несмотря на то, что Солод успел убрать последствия пивного взрыва. Угол, теперь не загороженный бочками, выглядел сиротливо: ему пришлось выставить напоказ темные, подгнившие бревна и нечистые доски пола.
- Я думаю, мы с тобой долбанулись о какие-то железяки. Как будто столкнулись с солдатами в Речном Столбе. Мы туда, они оттуда.
- Видимо, ты прав, - рассеяно ответил Паша. Авантюрин молчал. Откинувшись на подлокотник деревянного кресла, он помешивал соломинкой свой давно остывший кофе.
- Ты вообще о чем думаешь?! - вдруг взорвался Вадим.
- Думаю, что же нам теперь делать, - ответил Пашка
- И?
- Еще раз рисковать с переходом нельзя.
- Почему?
- Потому что ты же видел: у него везде часовые. Они могут быть и по ту сторону Столба. Так?
- Так, - подтвердил Авантюрин. - Очень похоже на правду.
- А может быть, там и нет никого, - кипятился Вадим. - Может быть, мы сидим тут как дураки, а могли бы уже быть дома!..
- Я так не думаю, - Авантюрин наклонился вперед, и лицо его оказалось над самой лампой, так что даже покрылась мелким бисером пота. - Я думаю, что это серьезные люди. Во-первых, с ними Алмазник, а он всегда ставит на выигрышное число. Во-вторых, ты только что сам сказал: уж больно здорово все у них устроено. А в-третьих, если они не дураки, то должны контролировать перемещения как минимум Алмазника. Я бы, например, точно за ним присматривал.
- Ну что он или мы можем сделать такого, если окажемся по ту сторону? - уже без энтузиазма спросил Вадим.
- Вы можете дать информацию… А это самое ценное в любом из миров. Уж если они пришли сюда, то должны быть крайне заинтересованы в том, чтобы никто об этом не узнал. - Авантюрин принял исходное положение, вытащил из стакана и выбросил на пол соломинку и одним глотком выпил свой кофе.
Паша и Вадим уныло молчали.
На улице послышался приглушенный стук копыт, и Паша вздрогнул - слишком уж резко нарушил нежданный всадник тишину спящего села.
Авантюрин встал и широко распахнул дверь. Темный силуэт мелькнул у коновязи, потом у крыльца, и порыв майского ночного ветра внес в темный трактирный зал женоподобного юношу в фиолетовом бархатном костюме. Он двигался быстро, но мягко. Был худ, но округл в тех местах, где круглеют обычно девочки-подростки. Глаза были слишком большими, ресницы - слишком темными.
- Я от Обсидиана, - сказал юноша, подойдя к Авантюрину.
- Я понял, Иолит, - отозвался тот. - Что он?
- Он получил твое письмо. Вот ответ. - Авантюрин взял в руки черную каменную дощечку и начал читать, причем пальцы его правой руки скользили по буквам, чуть опережая движение глаз, и не знай Паша, что дворянин видит получше иной хищной птицы, он подумал бы, что слепой читает по Брайлю. Закончив чтение, Авантюрин обернулся к своим спутникам:
- Я еще до ужина отправил мальчика в ближайший замок - Изумрудную цитадель Обсидиана. Написал, что на подходе серьезный враг, объяснил, что к чему, насколько это возможно в письме. Здесь, - он слегка приподнял табличку в воздух, - Обсидиан пишет, что готовит замок к обороне и просит приехать для более подробного разговора.
- Спасибо, Иолит, - обернулся он к подростку. - Ты останешься с нами?
- Нет, - ответил тот, - Обсидиан просил вернуться. Он сказал, нюхом чует, что будет заварушка. - И Иолит с гордостью, которая обычно присуща отсутствию опыта, погладил эфес своей шпаги. - Меня там ждут, - добавил он и исчез в темном дверном проеме, словно подхваченный сквозняком.
Майская ночь. Про майскую ночь известно все - и какая она нежная, и как ветер колышет тонкий тюль на раскрытом окне… Только мало кто об этом думает, проживая обычную человеческую жизнь. Вот женщина сидит в кухне, за столом, над чаем, который подернулся уже серо-коричневой пленкой и заварился крепко, до тошноты. В открытое окно, минуя колышущийся тюль, влетают комарики. Один зачем-то сгибает свой длинный нос о бежевую обложку "Войны и мира", не понимая, что все в романе только слова, и не будет там никогда настоящей крови. Другой истошно пищит, запутавшись в черных, растрепанных волосах, которые густой вуалью закрывают женщине лицо. Она машинально давит комара, превращая его в темно-серый влажный комочек, и брезгливо стряхивает на пол. Она похожа на сумасшедшую в длинной белой ночной рубахе, с этими своими растрепанными черными волосами, в которые возрастом вплетены седые пряди.
Ей иногда кажется, что муж переживает меньше. Вот и сейчас он спит. А она не может спать. Она просто сидит и перемалывает свое горе. Только мельница в ее душе сломалась: зерна грохочут под жерновами, а мука никак не высыпается.