– Как же к тебе обращаться? – Коба в недоумении поскреб шрам на щеке. – Твое величество, как называет гном?
– Пока ты это скажешь, нас или сожрут, или в блин раскатают. Зови меня Первый. Все-таки здесь я начальник. – Клим выпрямился и отступил от валуна. – Когда отдохнешь, переберемся на тот берег. Или нужно идти ночью?
– Нет, в светлое время. Около полудня, если не возражаешь, мой го… то есть Первый. В темноте твари видят лучше нас.
Коба прищурился, бросил взгляд на камни, торчавшие из воды, потом на дальний берег. Пробормотал озабоченно:
– Мабака… никого… А пора бы уже вернуться!
В молчании они спустились в овраг к пещере. Шагая вслед за тангутом, Клим думал: в темноте видят лучше нас… Вероятно, многие погибли, чтобы это выяснить; каждая крупица знаний о пустоши стоила чьей-то жизни. Кто-то сейчас находился там, трое или четверо разведчиков, и пока они не вернулись. Почему? Следят ли за тварями, прячутся от них или гниют под мертвым деревом?
Коба своими опасениями с ним не поделился, поел и прилег отдохнуть на пару часов. Клим не спеша стал собираться: капнул эликсира во флягу с пивом, закрепил ее надежно на поясном ремне, сунул в колчан десяток отравленных стрел. Другого оружия, кроме арбалета и ножа, у него не имелось. Зато был джинн.
– Бахлул, ты пойдешь со мной.
– Слушаю и повинуюсь, о господин земли и неба! Благодарю за честь! Будем жечь мерзких тварей, отродье шайтана?
– На первый раз лучше обойтись без этого. Твоя задача – следить с высоты за местностью.
– Я бы тоже… – начал скоморох, но Клим, щелкнув тетивой арбалета, распорядился:
– Сиди здесь. Ты не умеешь ни ползать, ни летать.
– Зато умею копать, твое величество. – Гном взглянул на лопаты в углу. – Пещерка наша тесновата, и я мог бы заняться ее расширением. Скажем, вдвое или втрое.
– Копай, если пожелаешь, только не здесь, – с недовольным видом промолвил Мабахандула. – В мои годы нужен свежий воздух, без пыли, ибо от нее я чихаю. Что недопустимо.
– Почему?
– Магический дар от этого слабеет. Так что, северянин, копай в другом месте, подальше от меня.
– И от меня, – мяукнул кот. – Ммне террплю шума и суеты!
– А к чему копать, раз величество не одобряет? – пробормотал Црым. – Я, конечно, из гномьего племени, но вовсе не рвусь натереть мозоли. Лучше иметь дело с ложкой, чем с лопатой, а котелок мне нравится куда больше тачки. Так что я…
– Утомил ты меня своей болтовней, – произнес маг, разгладил свои брови и связал кончики под нижней челюстью. Затем щелкнул пальцами, и Црым замер с раскрытым ртом. – Он будет молчать, пока узел не развязан, – сообщил Мабахандула, поворачиваясь к Климу. – А я тем временем дам тебе наставления и советы, ибо старость должна поучать молодость, чтобы не свершались раз за разом прежние ошибки.
– Слушаю тебя со всем почтением, – молвил Клим, подставив ладонь джинну. Тот шустро юркнул в рукав. – Наверное, ты хочешь мне сказать, какие опасности таятся в пустоши и как с ними справиться?
– Этого я не ведаю, сын мой. Мои советы общего свойства, их всего два, и первый таков: будь осторожен. Помни, тот, кто взвешивает свои поступки, живет дважды – за себя и за неразумного собрата, коему не хватило мудрости и терпения. Второй же совет касается соблазнов, в коих демоны, твари злобные и коварные, очень искусны. Избегай их! Не тяни две руки к благам мира, хватит одной. Храни, что имеешь, и остерегайся очевидного!
Клим поклонился.
– Я запомню, кудесник, хотя умеренность и осторожность мне не свойственны. Видишь ли, я родился в другой половине Европы.
Кивнув Кобе, он шагнул к выходу. Слова чародея догнали Клима, когда он протискивался в щель:
– Вернись живым, сын мой. Живым! И да пребудет с тобой сила!
Тангут тоже выбрался наружу. Кроме арбалета и длинного клинка он нес на плече пару прочных шестов. Сунув один королю, Коба буркнул: "Держи, Первый. Пригодится" – и широким шагом направился к реке.
Там были сотни, тысячи камней, огромных и поменьше, торчавших в шаге друг от друга, и Клим решил, что переправиться можно всюду, где пожелается. Над глыбами кипели и пенились буруны, но сквозь мелкие воды просвечивало речное дно, выстланное галькой, – глубина где по щиколотку, где до колена. Но лазутчик шел и шел вдоль реки, иногда останавливался, оглядывал берега и опять шагал дальше. Наконец он выбрал место, вроде бы ничем не отличавшееся от других – те же камни и пенятся те же буруны.
– Можно идти многими путями, – произнес Коба, упершись шестом в обгоревший пень. – Разными, не повторяя прежней дороги. Демоны хитры, вдруг подстерегают… – Он смолк, поглаживая шрам на щеке и всматриваясь в противоположный берег. – Там земля как плохо пропеченная лепешка – скалы, холмы, ямы, овраги. Мы пойдем из оврага в яму, из ямы в овраг, от скалы к холму. Говорить будем тихо. Тогда нас не заметят.
– А если заметят? – поинтересовался Клим.
– Смотря кто. Одних можно обмануть, от других убежать или спрятаться. Но если встретим шептуна, сам Господь не спасет. Он не такой, как остальные, он… – Коба неопределенно пошевелил пальцами, – он мягкий, как червь или слизняк. Мягкий, но его не убить. Нет ран от меча и копья, нет крови… Вода!
– Что – вода?
– Воду клинком не разрежешь, – сказал Коба и шагнул на валун, что прятался под белым буруном.
Не разговаривая больше, они двинулись через речной поток, упираясь в дно своими посохами, осторожно перепрыгивая с камня на камень. Это был нелегкий путь; вода кипела и бурлила, ее струи били по ногам, старались сбросить их в реку, камни подворачивались то острым ребром, то скользкой гранью. Джинн затаился в рукаве и сидел тихо, как мышь. В небе висело полуденное солнце, струйки пота текли по спине, мышцы дрожали от напряжения, силуэты береговых утесов расплывались перед глазами. Не заметят, повторял Клим про себя, не заметят, не поймают… Что-то смутное, неопределенное, связанное с прежней жизнью, крутилось в его голове, то ли чей-то образ, то ли забавная фраза. Он чуть не споткнулся, пытаясь вспомнить, потом по губам скользнула улыбка, и он пробормотал:
– Работаем по-тихому, без шума и пыли…
Они достигли берега, и Коба сразу нырнул в ближайший овраг. Эта складка местности была неглубокой, зато Клим мог разглядеть равнину с засохшими деревьями и цепь холмов на расстоянии трех-четырех километров. Над ними клубилось полупрозрачное голубоватое марево. Джинн Бахлул вылез из рукава, забрался на королевское плечо, потом расправил полы халата и взмыл в воздух. Снизу он был похож на крохотную моль, почти незаметную на фоне неба.
Тангут двигался быстрым скользящим шагом. Из мелкого оврага – в более глубокий, потом в другой овраг и в огромную ямину, похожую на кратер; из нее – вдоль подножия холма к ущелью, засыпанному пеплом и камнями, к утесам в его конце, где темнели узкие щели проходов. Ничего живого по дороге, ни мха, ни травы; все сгорело, высохло и рассыпалось пылью. Мрачные краски – черное, серое, бурое; мрачный пейзаж – голые скалистые холмы, бесплодные лощины. Мерзкий запах и мертвая тишина, если не считать шороха шагов.
– Зараб! – вдруг промолвил Коба, будто вбил гвоздь в жаркий неподвижный воздух. – Мы идем по пути Зараба.
– Кто он такой? И ходит ли сам этой дорогой? – спросил Клим.
– Не ходит. Двор его за этими скалами – то, что осталось от дома и конюшни. Разводил онагров, но их сожрали шептуны. Сыновей тоже. Зараб и его женщина спаслись. Потом он вернулся сюда. Не мог поверить, что нет ни онагров, ни сыновей. Искал, долго искал. Наткнулся на жука.
– И что?
– Был Зараб, и нет Зараба.
Перед ними темнел проход, расселина между скалами. Джинн опустился на плечо Клима, пробормотал: "Там что-то есть, о шахиншах. Живое и хищное, но без магии". Коба замер, всматриваясь в сумрак щели, усы над его губой ощетинились, как два маленьких кинжала. Смрад стал особенно силен, будто в камнях разлагалась слоновья туша.
Тангут пошевелился, отложил посох, вытащил из-за пояса мешочек с мелкой галькой.
– Узкое место, Первый. Не попасть бы под молнии…
Он бросил камешек в проход. Никакой реакции, лишь тихий, едва слышный стук. За первым камнем полетел второй, потом третий. Стук, стук, потом тишина. Мертвая, как на заброшенном кладбище.
Мешочек с камнями вернулся за пояс, шест – в руку лазутчика.
– Надо взглянуть, что там, – молвил он. – Прежде тут не было опасности. Никакой. Но я давно не ходил путем Зараба.
Они одновременно шагнули в расселину, сделали пару шагов и остановились, чтобы привыкнуть к полумраку. Джинн над ухом Клима зудел словно комар: "Зловредная тварь, мой повелитель! Здесь, в темноте! Глотни эликсира и сожжем ее! Обратим в прах и пепел!" Но Клим не прикоснулся к фляге с зельем, а сбросил с плеча арбалет. Это иундейское оружие было легким и очень удобным – можно было стрелять даже с одной руки.
– Что ты видишь, Первый? – тихо произнес тангут. – Там, в глубине?
Это походило на растение, на гигантский кочан капусты с длинными широкими листьями, плотно сомкнувшимися на высоте человеческого роста. В их основании виднелся мощный корень, выступающий из земли, будто огромный серо-зеленый червяк, которому не хватило сил выползти наружу. От растения тянуло вонью, но других неприятностей вроде бы не замечалось, если не считать того, что "кочан" сидел в центре прохода. Впрочем, его можно было обойти, если прижаться к скале поплотнее.
– Нет, – прошептал лазутчик, отвечая на безмолвный вопрос Клима. – Нет! Стой, где стоишь. Я такого не видел. Не знаю, что это за тварь.
Он подобрал с земли увесистый камень и швырнул в растение. Листья мгновенно раздвинулись, из середины взметнулись толстые плети щупальцев с изогнутыми, точно когти, остриями, едкий удушливый смрад затопил расселину. Судорожно кашляя и отплевываясь, Клим и его проводник выскочили из каменной теснины. Запах тянулся за ними хищным зверем, не давая глотнуть свежего воздуха. "Огнем! – хрипел и ярился джинн на плече Клима. – Только огнем, о меч справедливости! Жарким светлым пламенем!"
Они отбежали подальше и остановились, чтобы отдышаться.
– Мабака! – Коба стиснул кулаки, ударил в землю посохом. – Мабака!
Несомненно, то было проклятие, но не на шибере – надо думать, на тангутском.
– Нам нужно перебраться через эти утесы? – спросил Клим. – Что по другую их сторону?
– Сгоревший двор Зараба на холме. Кости его онагров под холмом. Можно спрятаться и смотреть, – отозвался лазутчик, изучая проходы между скалами. – Пойдем в крайнюю щель, она шире. Проверим. Может быть, там дорога свободна.
– Нет. Сделаем иначе. – Бросив посох, Клим взялся за арбалет обеими руками. – Жди здесь.
Он зашагал к расселине, глубоко вдыхая воздух. Едкий смрад рассеялся, но пахло все же не очень приятно. Бахлул, паривший над его плечом, произнес с надеждой:
– Хочешь сжечь гнусную тварь, о повелитель вечности? Я к твоим услугам!
– Это не тварь, а растение, – возразил Клим. – Хищное растение, только очень большое и не из нашего мира. Жечь его не будем. У меня другое на уме.
Задержав дыхание, он проник в щель и вскинул арбалет. Звонко щелкнула тетива, отправив стрелу с ядовитым шипом в короткий стремительный полет. Клим целился в корень, похожий на червя, но разглядеть, куда угодил снаряд, не смог – листья тут же раздвинулись, выплеснув щупальца, накатила волна смрада, и он поспешно выбрался наружу.
Натянув рычагом тетиву, он перезарядил оружие и решил, что надо обождать. Маячило перед ним видение – берег Маганги, стаи поющих рыб и ствол засохшей ивы с поникшими ветвями и облетевшей листвой. Символ смерти или знак надежды? И есть ли ответ на этот вопрос? На Земле не было ядов столь сильных, чтобы мощное дерево погибло от малой дозы за час-другой, ни химики, ни биологи такого не изобрели. Но здесь не Земля, напомнил себе Клим. Здесь не знали ничего о химии, однако хайборийский мир обладал таинственной способностью защищаться от бедствий и сохранять стабильность. Иногда это выглядело странно, очень странно! Яд поющих рыбок был, в конце концов, явлением природным, никак не связанным с защитой от чудищ и демонов. Хотя кто знает?.. Но взять, к примеру, Клима Скуратова, майора спецназа, а ныне – короля. Попал ли он сюда случайно или по велению судьбы и некой силы? Может быть, мир притянул его к себе, призвал в эту реальность, ощутив, что нуждается в защитнике? Причем не только в Хай Бории, но и в других своих частях, далеких и не совсем благополучных…
Он не успел додумать эту мысль. Воздух вдруг всколыхнулся, и порывом ветра из расселины вынесло кучку серо-зеленого праха. Держа арбалет наготове, Клим проник в узкую щель. Джинн, летевший впереди, вопил с победным торжеством:
– Рассыпался, кал свиньи, отродье шайтана! Рассыпался, о абулфатх! Даже запаха не осталось! Груда пыли, и больше ничего!
– Ничего, мой господин, – прозвучал за спиной тихий голос тангута. Он обогнул останки твари, задумчиво поворошил пыль шестом и добавил: – Рыбка вашти маленькая, страшная, а польза большая.
– Большая или нет, нужно еще проверить, – заметил Клим. – Ты говорил о шептунах, мягких, как слизни. Встретим такого, сделаем ему инъекцию… кольнем, я хочу сказать.
Повесив арбалет на плечо, он шагнул к выходу из теснины и огляделся. Солнце, миновав зенит, уже клонилось к западу, в небе застыли облака, жаркий неподвижный воздух сушил губы и царапал горло. За скалами пейзаж был иным; тут лежала плоская и довольно широкая равнина, которую с севера обрамляли пологие холмы. Коба направился к ним быстрым шагом, затем перешел на бег – ему определенно не нравились открытые пространства. Землю здесь покрывала стеклянистая корка, хрустевшая под ногами, и на этой равнине Клим не видел ни камней, ни засохших деревьев, ни ям, ни оврагов.
Он бежал рядом с тангутом, еще не чувствуя усталости, хотя, считая от переправы, они прошли километров двадцать.
– Что здесь было, Коба? Место ровное… Поля?
– Луг. Луг с сочной травой, где паслись онагры Зараба. Скоро их увидишь.
Холм уже возвышался перед ними. У его подножия желтели скелеты – вытянутые черепа скакунов, просторные клетки ребер, длинные кости ног с округлыми копытами. Стадо у Зараба было немаленькое, с полсотни голов. Где-то тут, вместе с животными, лежали его сыновья… Или Зараб нашел их и похоронил?
– Быстрее, Первый, – хрипло выдохнул Коба. – На холм! Жуки… Спаси нас Бабама и Псако!
Они ускорили бег. Склон холма покрывала такая же хрустящая корка, как на равнине. Клим не оглядывался и не видел, что творится позади, но что-то нарушило тишину – будто бы далекий скрип и позвякивание. Холм был таким же голым, как бывшее пастбище внизу, но на его вершине торчали обгоревшие бревна и кучи земли, смешанной с мусором, черепицей и камнями, – вероятно, все, что осталось от жилища Зараба. В этих руинах темнела большая прямоугольная ямина глубиной в человеческий рост, накрытая с одного конца толстыми почерневшими досками. Беглецы нырнули под них, заползли к дальней стене и затаились.
– Где мы? – спросил Клим.
– В подвале. Зараб хранил тут бочки с чичигой.
– Это что такое?
– Пиво из сосновых шишек и хвои… Помолчи, Первый! Они уже здесь!
Скрип и позвякивание стали громче, и к ним добавился шелест осыпавшейся земли. Смутная картина возникла в воображении Клима: другие развалины, два замерших в страхе человека и гибкое металлическое щупальце, что шарит повсюду в поисках живого. "Война миров", подсказала память, фантазии Уэллса, перенесенные на экран… Что там снаружи, на равнине? Может быть, треножники местных марсиан?..
Джинн скользнул в их укрытие, опустился Климу на плечо и зашептал:
– Чудовища, о солнцеликий, их больше двадцати. Похожи на огромных тараканов, блестят, как панцирь рыцаря. Думаю, железные. Ползают туда-сюда…
– Ищут нас?
– Не могу сказать. Ползают… Примешь эликсир и будем биться?
– Будем прятаться. Понаблюдай за ними. Хотел бы я знать, откуда они взялись!
– Ты бежал, о сокровище мира, бежал и не смотрел вверх. Что-то пронеслось в небе, очень быстро, я не смог разглядеть. Вдруг эта летучая тварь вас заметила!
– Возможно. Теперь лети, Бахлул, присматривай за жуками.
Джинн исчез. Лазутчик что-то бормотал – должно быть, молился, поминая имена неведомых богов. Вытянув руку, Клим похлопал его по спине и спросил:
– Кто такие Бабама и Псако?
– Духи, мой господин, тангутские демоны. Прежде мы им поклонялись. Я прошу у них защиты.
– Почему не у Благого Господа?
Пауза. Затем Коба Тараган пошевелился и едва слышно вымолвил:
– В проклятом месте надо молиться проклятым демонам. Но не знаю, поможет ли… Бабама и Псако – это не Благой Господь, они ничего не делают без жертвы. Им нужно принести черного петуха или черного козла. Зарезать и выпустить на землю кровь.
– Петухов и козлов у нас нет, только серый котяра. Наглец, но мне не хотелось бы его лишиться, – сказал Клим. – Все-таки подарок от пресвитера.
Шелест и скрип сделались тише. Бахлул, снова проскользнув в щель под досками, доложил:
– Они уходят, о владыка вечности. Не хочешь ли напасть на них и поразить клинком? Или сжечь, как мы сожгли дракона в Огнедышащих горах?
– Против железных тварей огонь и клинок бесполезны. Не будем торопиться. Коба, можем вылезать?
– Да, мой господин. Наверное.
– Зови меня Первый, как я велел.
Покинув укрытие, Клим приподнялся над краем ямы и оглядел местность. Сзади ползли по бывшему лугу несколько точек, сверкавших металлическим блеском в лучах заходящего солнца. Впереди виднелась цепочка холмов, похожих на тот, где стояла когда-то усадьба Зараба. На двух или трех возвышенностях копошились многоногие твари, воздвигая какие-то конструкции. За дальностью расстояния разглядеть их было трудно, но Климу показалось, что это решетчатые башенки, похожие на опоры энергетической линии. Многоножки шустро ползали то вверх, то вниз, что-то подтаскивали, поднимали, пристраивали на место, и вся эта суета напоминала слаженный труд монтажной бригады. Двигались они с такой быстротой, что глаз не успевал фиксировать позицию отдельного работника.
– Пауки, – шепнул лазутчик, пристраиваясь рядом с Климом. – Безвредные. Но стоит подойти ближе, как появится шептун или жук.
– Ты знаешь, что они делают?
– Видел однажды – не здесь, а в восточных холмах… – Коба с задумчивым видом почесал рубец на щеке. – Плетут корзину, а она пускает зеленый туман.
– И что дальше?
– Страшное. Я видел… Туман летит над землей. Что попадется, то исчезает.
– Санация территории, – заметил Клим. – Деревья у реки, те, что обгорели и засохли, исчезнут тоже?
– Да. – Коба судорожно вздохнул, – кажется, такая мысль не приходила ему в голову. – До реки не очень далеко. Если пустят туман на другой берег, нам конец.
– Посмотрим. Их работа еще не закончена.
Не закончена, но движется быстро, отметил Клим. Они грызли сухари, запивая их водой из фляги тангута, и смотрели на суету пауков, пока не пала тьма. В сумерках Клим сообразил, что неутомимым работникам свет не нужен, и пауки будут трудиться всю ночь с прежним усердием. Он уже не сомневался, что наблюдает за роботами – быстрыми, эффективными и, возможно, опасными, хотя Коба утверждал, что эти строители безвредны.