Меч лежал там, где накануне выпал из опустившейся руки. Полузасыпанный листьями, он выглядывал из-под них черной, проржавленной кровью кромкой. Ведьмарь присел на корточки, бережно разгреб листья, поднял за рукоять и повернул острием вверх, оглядывая помутневшее лезвие.
К воронам, облепившим ветви, подсела еще одна. Тут же поднялась свара - на новенькую набросились две товарки, та же лишь уворачивалась и глухо каркала сквозь едва приоткрытый клюв.
- Батюшка ведьмарь, а ты разумеешь, о чем они говорят? - С подкупающей застенчивостью спросила Алеся, пряча глаза за приспущенными ресницами.
Он машинально прислушался. Вороны ругались. Из-за чего, он не видел. Несъедобного. Может, стянули у зазевавшейся женщины золотую серьгу или яркую бусину, а то отыскали на лесной тропе оброненную кем-то монетку.
- Нет. - Отрезал он.
- Совсем-совсем? - Неподдельно огорчилась она.
Он привычно отмолчался. Что значит "говорят"? Животные жили чувствами. Ругались. Радовались. Любили друг друга. Тосковали. Предупреждали об опасности. Испытывали жажду, голод, холод или боль. Это он понимал. Говорили только люди. И, по большей части, совершенно напрасно.
- А мне иной раз сдается - все-все понимаю. - Серьезно сказала Алеся. - Вот собака залаяла, дядя идет во двор проверять, а я и без того знаю - сосед по улице прошел, через забор от скуки глянул, Брас и брехнул для острастки.
- Бывает. - Равнодушно отозвался он.
- Дядя тоже не верит… - Вздохнула она.
- Дядя родной, кровный?
- Да, по матушке.
- Не обижает он тебя?
- Что ты, батюшка! - Оторопела она. - У них с тетей своих детей нет, так они меня доченькой называют, приданое богатое дают - корову стельную, земли пахотной две десятины, а может, и все три…
- И что, сыскался охотник? - Хмыкнул он.
Алеся мило покраснела.
- Сыскался… - Прошептала она. - Только я за него не хочу… не люб он мне, и все тут. Тетя меня увещевает: мол, стерпится - слюбится, ну, я ему пока ответа и не даю…
Ему хотелось сказать: "Так пошли его к багнику лысому! Ты девка красивая, невеста завидная, рано или поздно сыщешь парня по сердцу". Но какое ему дело до только-только заневестившейся дурехи, которая пока и сама толком не знает, чего ей хочется? Может, и вправду - слюбится…
- А недруги у тебя есть? - Спросил он.
- Откуда? - Неподдельно удивилась она.
Он пожал плечами.
- Мало ли откуда. Женихов у подружек не отбивала? Может, хвалилась чем - да позавидовали?
Она надолго задумалась, потом решительно покачала головой - нет.
- Ну ладно. - Буркнул он, прекращая расспросы. Авось на месте сумеет разобраться - кому и чем не угодила доверчивая дуреха.
Шорох листьев предостерег, насторожил его, заставив повернуть голову.
Крупный серый волк, наполовину укрытый тенью, пошатываясь на негнущихся лапах и гортанно, бессмысленно рыча, в упор смотрел на ведьмаря, не узнавая. В углах пасти пузырилась густая белая пена, хлопьями стекая на мокрую грудь.
"Вожак… Да как же его угораздило? - С неподдельным огорчением подумал он. - Зачем он подпустил к себе волкодлака? Защищал подругу? Волчат? Или просто стакнулись на лесной тропе?".
Он давно знал этого матерого, умного, полуседого волчару. Знал его стаю - самую большую и удачливую в этих краях. Знал любопытную, ясноглазую самку и ее сеголетний выводок, неуверенно пробующий голоса под растущей луной. Знал и искренне сожалел о том, что ему предстояло сделать. От укуса волкодлака нет спасения ни человеку, ни зверю и, наверное, старый волк это понял, убежав прочь от стаи, от той, кто была ему дорога, прежде чем застелет глаза пеленой необузданной ярости, что заставляет бешеного зверя кидаться на всех без разбору, пока не качнутся, выравниваясь, вселенские весы, остановленные недрогнувшей рукой.
Он принял волка в последнем его прыжке, беззвучно погрузив меч под грудную клетку, и Вожак содрогнулся, повесил голову, вздохнул в последний раз и умер. Ведьмарь, отшатнувшись, дал мечу завершить круг, и серая туша легко соскользнула с лезвия, осев на землю.
Все произошло так быстро, что Алеся не успела даже испугаться.
Бросив меч поверх мертвого зверя, он, не оглядываясь, пошел собирать ветки для костра. Пусть вороны клюют себе на здоровье волкодлака, чьи злые чары развеялись вместе со смертью, бешеный же волк, даже мертвый, представлял нешуточную угрозу для любителей падали.
Он принес одну охапку хвороста, вторую, третью… и столкнулся с Алесей, успевшей перепачкать платье смолистыми сосновыми сучьями, которые девушка по-женски неловко прижимала к груди. Будто не дрова собирает, а ребенка держит - подумалось ему.
- Ты-то чего руки пачкаешь? - Неподдельно удивился он.
Девушка бросила хворост рядом с волчьим трупом, тыльной стороной ладони смахнула налипшую на лицо паутину.
- Беда-то общая. - Серьезно сказала она. - Если человек ради общего дела руки запачкать побрезгует - ведь и ему в трудный час никто не поможет, верно?
"Дуреха. - Раздраженно подумал он. - Еще не знает, что можно запачкаться - да не грязью, кровью - с ног до головы, и все равно никто не придет тебе на помощь".
Он не стал возиться с трутом и кресалом - протянул распростертую ладонь к дровяной куче, и ее разом охватило жаркое пламя, как будто сквозь неплотно сложенные ветки пробежал Знич-огневик. При виде эдакого чуда Алеся вскинула руки к груди, прикрыв ладошками серебристую лунницу, и так округлила глаза, что ему стало неловко.
- И вправду бают - колдун… - Растерянно прошептала она.
- А то не знала, к кому шла. - Огрызнулся он, невесть почему обидевшись на эту бестолковую девку.
- Батюшка ведьмарь, прости! - Опомнившись, взмолилась она. - Не серчай на меня, неразумную…
Он досадливо дернул уголком рта и, наклонившись, поднял и бросил в костер откатившуюся в сторону ветку.
Когда огонь начал убывать, а жар усилился, он вспомнил и вытряхнул из сумки собранные листья. Встрепенувшееся пламя слизнуло их на лету, обуглив и покорежив. Все, что осталось от Вожака - горстка пепла и россыпь тлеющих костей, хрупких и непрочных. И меч - невесть почему, не подкопченный пламенем, не оплавленный жаром. Раскаленное в угольях, желто-белесое лезвие казалось прозрачным, как упавший на землю луч. Ведьмак подцепил меч веткой и выкатил из костра, и тот постепенно остыл, сменив жаркое свечение на скупой блеск кричного железа.
- Жалко… волка-то. - Неожиданно сказала Алеся. - Он ведь не нарочно…
- Жалко. - Согласился он и, подняв меч, пошел прочь, не оборачиваясь.
***
Светловолосый мальчуган лет пяти вприпрыжку бежал за отцом, держась за край просторной отцовской рубахи. Вокруг них, вспугивая лаем перепелов, широкими кругами носился рыжий кудлатый пес, одуревший от вольного простора. В кузовке за отцовским плечами перекатывались по дну несколько боровичков и волнушек. Отец и сын только что зашли в лес, немного порыскали на опушке, но кто-то побывал там допрежь их, забрав все годные грибы и тщательно укрыв мхом червивое крошево - чтобы родились в будущем году.
В лесу грибы попадались чаще, но все больше отцу - ребенок остерегался отходить далеко от взрослого, уже единожды заплутав в бору, а отцовский глаз еще не потерял молодецкой сноровки - выглядывал самый неприметный грибок, не пропуская на радость сыну ни единого. Мальчик постепенно осмелел, начал забирать в сторону и вскоре, пыхтя от восторга, уже нес отцу огромный, толстопузый боровик, не умещавшийся в обеих ладошках. Отец гриба в кузов не взял, а, разломив шляпку, растолковал сыну, что такие большие грибы всегда червивые и брать их не стоит. Сшибать и топтать тоже - Дед Гаюн может обидеться за неуважение к его дарам, и в следующий раз не одарит человека ни единым грибом. Мальчик слушал, испуганно озирался по сторонам - а ну как лесной дух и вправду разгневался за напрасно сорванный гриб, возьмет да и нашлет на них медведя аль серого волка? Но отец бережно прикопал гриб и пошел дальше, не опасаясь Гаюна, и ребенок снова осмелел. Уж со следующим-то грибом он не оплошает!
Рыжий пес, засидевшийся на цепи, все не мог нарадоваться свободе. Он звонко облаял белку, скупо помочился у брошенной лисьей норы, поднял в воздух столб листьев, разгребая гнездо полевок, и теперь со свистом втягивал воздух чуткими ноздрями, наполовину уйдя головой в отрытую яму. Мальчик потянул пса за увлеченно виляющий хвост и, когда тот недоуменно оглянулся, серьезно приказал:
- Ищи гриб!
Пес вкусно чихнул, глядя на маленького хозяина умными смеющимися глазами. Из жарко дышащей пасти набекрень свисал перепачканный землей язык.
- Глупый! - Важно сказал мальчик и, оглянувшись, побежал догонять ушедшего вперед отца.
***
Ведьмарь, не таясь, шел по деревне, и встречные торопливо ломили шапки, кланялись в пояс и, шарахаясь к плетням, давали дорогу. Кто-то и вправду испытывал к нему благодарность, кто-то - недолюбливал, а то и ненавидел, но все без исключения - боялись. Он не отвечал никому даже взглядом, прекрасно понимая, какие потом пересуды пойдут по деревне. Алеся, не поднимая глаз, семенила на отшибе, но ей никого не удалось провести - всевидящие и всеслышащие бабки уже громко передавали друг другу на глуховатое ухо - мол, нечисто у Претичей на подворье, ох, нечисто, неспроста сиротка ихняя за ведьмарем увязалась. А чем она с неклюдом расплачиваться будет - сказ особый, тут уж бабки обменивались самыми немыслимыми догадками.
Он оглянулся. Алесины щеки горели, как два пиона.
- Иди сюда. - Подозвал он. - Поздно уже таиться, а пустобрехов слушать и вовсе не след.
Она послушно нагнала его, машинально протянула узкую ладошку… и тут же отдернула, хотя он вовсе не собирался брать ее за руку.
- Вот наш дом, батюшка ведьмарь!
Он мимоходом окинул взглядом недавно подновленный плетень, добротную избу с петушком над крышей, чисто выметенный двор.
- Родичи твои где?
- На ярмарку поехали. Раньше вечера не обернутся.
- Добро. Ну, показывай свой сглаз…
Алеся, торопливо упав на колени, пошарила под крыльцом и выудила завернутый в тряпицу залом - три ржаных стебля, скрученных по всей длине и завязанных узлом под самыми колосьями. Ведьмарь еще не прикоснулся к ним, а уже понял - в заломе нет силы. Тот, кто крутил стебли, не шептал над ними наговорных слов, замышляя дурное. Более того - стебли были сплетены уже после молочной спелости колоса, они перегнулись и потрескались, а зерна в них успели выспеть и затвердеть. Заломы же обычно ставились для сглаза урожая, в начале лета, а не перед самой уборкой, что лишало залом не только силы, но и смысла.
Ведьмарь покачал головой. Похоже, Алеся стала жертвой дурной шутки. Счастье еще, что только шутки. Он не сказал ей, что хранить под крыльцом настоящие заломы - зазывать беду уже в дом. Ишь, сыскала потайное местечко, дуреха.
- Ты кому-нибудь рассказывала о заломе? - Спросил он.
- Жениху. - Прошептала она, опуская сызнова набрякшие слезами глаза. Пальцы бездумно отряхивали платье, перепачканное на коленях землей и мелкими щепками.
- Зря. - Коротко бросил он.
- Почему? - Встрепенулась она и, кажется, впервые посмотрела ему прямо в глаза.
Потому что заломы на полях обычно ставят ведьмари и ведьмы. Потому что теперь, приключись какая беда с Алесей, ее семьей и хозяйством, все шишки посыплются на него.
Он хмыкнул и, не отвечая, пошел к хлевам. Пегий кобель, посаженный на цепь у калитки, молча встал и отошел в сторону, давая ему пройти. Бестолковая курица вывернулась из-под ног и, оголтело квохча, перемахнула через плетень в огород. Алеся метнулась было ее выгонять, но ведьмарь по-хозяйски сноровисто отпер хлев, и девушке ничего не оставалось, как войти туда вместе с ним.
Корова и овечки сейчас бродили в общем деревенском стаде где-то на пойменных лугах, и лишь больной козел недоверчиво уставился на вошедшего, на всякий случай попятившись в угол тесного закутка. Осмотр не занял много времени.
- Он отравился, но уже поправляется. - Непривычно мягко сказал ведьмарь, гладя круторогого, длинномордого козла по вздутому боку. - Чемерица или зверобой, а, возможно, и вороний глаз. Вечером зайдешь ко мне, я дам нужных травок.
- Да эдакой пакости на нашем лугу отродясь не росло! - Вырвалось у Алеси. Ведьмарь тоже так считал, но вслух сказал:
- Значит, теперь выросло.
- Так меня сглазили? Это правда? - Она так доверчиво смотрела на него своими бездонными васильками, что ему захотелось нагрубить этой дурехе, развернуться и уйти… или прижать к себе, как испуганную кошку, приласкать, пригреть, успокоить, чувствуя, как доверчиво расслабляются под ласкающей рукой напряженные до предела жилы.
- Кому ты нужна, девка? Подшутил кто-то - а ты сразу в рев. Меньше верь приметам, тогда и они над тобой всякую силу утратят. Авось замуж выйдешь - поумнеешь… - Он развернулся и ушел, не оглядываясь.
Он знал, что она растерянно смотрит ему вслед, все больше отдаляясь, и злился еще больше, чем когда она увязалась за ним.
***
Долгожданный гриб яркой шляпкой раздвинул желтые осиновые листья, красуясь в развилке корней невысокого трухлявого пня. Мальчик протянул к нему руку… и тут же отдернул, вспомнив, что белые пятнышки на шляпке, к сожалению, делают гриб несъедобным. Интересно, а если стереть эти гадкие пятна, выйдет ли из мухомора подосиновик? Пока малыш размышлял над этим серьезным вопросом, прибежал рыжий пес, которому большой хозяин строго-настрого наказал следить за маленьким. Подозрительно покрутив носом, шалопутный пес преобразился. Хвост, допрежь гордо закрученный баранкой, вытянулся в прямую линию, лапы напряглись, шерсть вздыбилась, а в мохнатом горле заклокотало злобное и вместе с тем испуганное рычание.
Мальчик, наконец, оторвал глаза от красивого, но, увы, вовсе никудышного гриба… и увидел нож. Длинный, охотничий, с рукояткой, оплетенной потертыми кожаными ремешками - черным и коричневым. Нож сидел глубоко в теле пня, на треть лезвия заглоченный узкой щелью, пересекавшей потемневший от дождей спил.
Пес зарычал еще громче, настороженно озираясь по сторонам. Рыжий хвост сам собой прижался к животу, зад просел, как у перепуганного щенка, по недомыслию забредшего на территорию большой злой собаки.
Мальчик схватился за нож обеими руками. Попыхтел, подергал. Влез на пень, уперся ногами, пошатал в разные стороны. Подумал - не покричать ли батьке?
И - выдернул.
***
Кошка подорвалась с места и зашипела, глядя сквозь стену. Острые когти, пробив подстеленную тряпку, впились в некрашеные доски и сразу разжались. Пригладив шерсть, кошка презрительно сощурила желтые глаза, повертелась на месте и, определившись, мягко уронила черное тело на полку.
***
Ведьмарь, неспешно бредущий к дому полями, зашипел и схватился за правый висок, куда словно долбанул с размаху увесистый, тупой вороний клюв. Боль отпустила так же внезапно, как и нахлынула. Опустив руку, ведьмарь пристальным взглядом нашарил дальний лес, едва темневший на краю земли.
Теперь он знал, где искать.
Ведьмарь огляделся - на сей раз, чтобы убедиться в отсутствии случайных зрителей. Встал поудобнее, равномерно распределив вес тела на обе ноги. Запрокинул голову, ощущая сквозь сомкнутые веки теплое касание полуденного солнца, широко распростер руки, принимая мир в объятья, сосредоточился, и миг спустя все его существо захлестнула волна безудержного, первобытного ликования, и он разом вспомнил, как это прекрасно - когда прыжок не влечет за собой падение, а в жестких пластинах перьев трепещет упругий воздух.
Последней человеческой мыслью было: "Интересно, что бы подумала Алеся?".
***
Сороки-вороны во второй раз за день покинули лакомую добычу. Найдя убежище на ветках, они с удивлением наблюдали, как вытягиваются лапы, укорачивается морда, уплощается грудная клетка, тает мохнатая шерсть, а из-под нее показываются обрывки одежды.
Перевоплощение не заняло много времени.
Одна за другой, птицы робко спускались вниз.
Клевать человеческий труп.
***
Находка завораживала. Вроде и не было в ней ничего особенного: потускневшее лезвие с желобком посредине, простая оплетка с притороченной петелькой, чтобы опоясать запястье, но ребенок сразу почуял исходившую от ножа силу, исподволь перетекающую в держащие его ручонки. Первый порыв - бежать к отцу, похвалиться - быстро угас. Отец наверняка отберет нож, пообещав отдать "когда вырастешь", а там и вовсе потеряет или сыщет законного владельца. Так не годится.
Оттянув ворот рубашки, мальчик попытался спрятать нож за пазухой.
Не тут-то было.
В каких-то десяти локтях от него, хлопая крыльями, упала с неба огромная черная птица. Неуклюже подпрыгнула, сворачивая крылья. Утвердившись на земле, косо глянула на мальчика голубым глазом, неодобрительно нахохлилась, и, вытянув шею, хрипло каркнула:
- Кра! Дай!
Малыш попятился, выставив вперед зажатый в обеих ручонках нож.
Ворон прыгнул за ним, помогая себе крыльями.
- Дай!
- Рыжка, взять! - Тонким, срывающимся голоском выкрикнул мальчик.
Собака заскулила, переводя взгляд с хозяина на птицу, отвернулась и легла, стыдливо уткнувшись мордой в лапы.
Ворон нахохлился, встряхнулся.
- Дай сюда. - Ровным, безжизненным голосом сказал светловолосый мужчина, протягивая руку за ножом.
Ребенок так никогда и не понял, что толкнуло его на столь безумный поступок. Завизжав от ярости, как загнанный в угол волчонок, он бросился на ведьмаря, целя ножом в живот повыше паха.
Взрослый человек легко увернулся, ребром ладони ударил ребенка по затылку.
Нож упал на землю. Мальчика отбросило в сторону, маленькое тельце вспороло золотой ковер листвы, несколько раз перекатилось по земле и безжизненно застыло лицом вниз. Рыжий пес, дрожа, как натянутая струна, коротко взвыл, но не тронулся с места.
Ворон подпрыгнул, развернул крылья, черные когтистые лапы на лету подхватили нож за рукоять. Обремененный тяжкой ношей, ворон с трудом набрал высоту, поднялся над лесом и полетел прочь.
Пролетая над болотом, он разжал когти.