* * *
Мастер Фульгозий к своим телегам относился как к детям. Точнее, как к любимым детям, потому что встречаются ведь всякие дети, в том числе и ненавистные, и дурно воспитанные, и не воспитанные вовсе, и недокормленные, и незаконнорожденные, и помыкаемые, и даже такие дети, которым вообще бы лучше не рождаться. Нам доводилось также встречать детей, покрытых болячками и коростой, и детей практически лысых, и детей с одним выбитым глазом, и детей с кривыми зубами, и детей, измученных игрой на музыкальных инструментах, и детей с отвисшей губой, и таких, кто вырос из своей одежды. Словом, понятие "ребенок" весьма неоднозначно.
Так вот, телеги Фульгозия - пока они оставались в его мастерской - могли быть уподоблены хорошо воспитанным, законнорожденным, прилежным, почтительным детям из очень, очень хорошей семьи.
Тем сильнее было огорчение мастера, когда он увидел, в каком состоянии прикатили к нему очередное его детище, порожденье рук его.
Флодар появился в дверях мастерской вслед за своими слугами, которые тащили сломанную телегу, точно больного на носилках (за той только разницей, что носилки одновременно являлись и больным).
Фульгозий схватился за уши и закричал:
- Что вы натворили, молодой господин? Во что вы превратили лучшую из моих телег?
Флодар ответил сумрачно:
- Моей вины в этом нет, любезный Фульгозий! Взгляните сами - надругался над телегой мой враг, человек, желающий моего посрамления!
- Ужас, ужас! - продолжал, не слушая, причитать Фульгозий. - Ужас, ужас! Как такое могло произойти? Кто поднял руку на эдакое совершенство?
- Я запросто мог убиться, - сказал Флодар. - По правде говоря, даже удивительно, что я не убился.
- Сколько уродства должно быть в душе, чтобы сломать такую прекрасную телегу? - вопросил Фульгозий, не рассчитывая, впрочем, получить внятный ответ. - Я глубоко потрясен.
- Мастер! - воскликнул Флодар. - Это сделали мои враги!
Фульгозий сощурился:
- О ком вы говорите?
- Об этом чванливом Айтьере, разумеется. Об Айтьере с шестнадцатого витка. Он воображает, будто он выше меня!
- Поистине, низко доказывать свою высоту, ломая чужие телеги! - сказал Фульгозий.
Тем временем слуги перевернули телегу колесами вверх, так что она теперь лежала посреди мастерской, точно убитый зверек с задранными лапками.
Фульгозий подошел, посмотрел, затряс волосами.
- Ужас! Ужас! - повторил он много раз. А потом добавил: - Я заменю ось. Но гармония погибла безвозвратно.
Оставив телегу у мастера (и слуг, чтобы потом прикатили ее обратно), Флодар вышел на дорогу и стал наслаждаться свежим ветерком, видом на море и разными мыслями, в первую очередь - о Вицерии.
Недавно Вицерия улыбнулась ему и с намеком повела бровью. Флодар истолковал эту короткую, очаровательную пантомиму вполне однозначно. Возможно, Вицерия остановила свой выбор на нем.
В таких мыслях Флодар брел по дороге и без устали любовался на цветники, разбитые у домов четырнадцатого и пятнадцатого витков.
И тут навстречу ему вышел Альфен. С Альфеном был еще Озорио.
Друзья остановились и начали беседовать, а море сияло внизу нестерпимым блеском, заливавшим верхнюю часть горы и край облаков.
Альфен сказал:
- Говорят, ты упал, любезный Флодар.
- Это правда, - не стал отрицать Флодар, поскольку падение его совершилось на глазах у большого числа свидетелей, в том числе и у Озорио.
- Я сожалею о твоей неловкости, - сказал Альфен.
Флодар сделал небрежный жест рукой, хотя, небо свидетель, многих моральных усилий стоила ему эта небрежность!
- Не стоит сожалений, милый Альфен.
- Однако Вицерия, говорят, все видела.
- Вицерия добра, - ответил Флодар. - К тому же падение мое не было следствием неловкости.
- Разве? - Альфен выразительно двинул глазами.
- Точно! Все это - дело рук моих врагов. Они подпилили ось у моей телеги. Фульгозий как раз занят ее ремонтом.
- Враги? Разве могут быть у тебя враги, любезный Флодар? - сладким тоном удивился Альфен.
- Враги есть у любого, на кого обратила свои взоры прекрасная женщина, - ответствовал Флодар многозначительно.
- О! - воскликнул Альфен. - Так на тебя обратила внимание женщина?
- Возможно.
- Возможно?
- Нет ничего невозможного; стало быть, и такое возможно.
- Ты говоришь загадками.
- Отнюдь!
- В таком случае открой нам, дорогой Флодар, какую женщину ты имеешь в виду? - вмешался Озорио, который вдруг почувствовал себя лишним среди этого стремительного обмена репликами.
Выдержав короткую паузу, Флодар произнес:
- Секрета нет, это Вицерия.
- Вицерия! - воскликнул Альфен и засмеялся.
Флодар насторожился:
- Почему ты смеешься? Разве я сказал что-то такое, над чем стоило бы посмеяться?
- Нет, разумеется нет… - Альфен еще раз усмехнулся, напоследок, и сделался серьезным. - Однако, брал мой Флодар, ты глубоко заблуждаешься насчет Вицерии. Не далее как вчера глядела она на меня многозначительно, и поводила бровью, и улыбалась уголком рта, а у женщин брачного возраста это служит намеком на возможность дальнейших отношений с мужчиной.
- Такого не может быть! - запротестовал Флодар.
- Почему же? - И Альфен приосанился. - Клянусь тебе, она ясно давала мне понять, что я ей по сердцу.
- Невозможно, - обрубил Флодар. - Не может она быть столь коварна! Это мне посылала она намеки, и притом такие ясные, что я уже начал призадумываться над покупкой доброго платья для сватовства.
Альфен погрузился в молчание. И с каждым мгновением делался он все более мрачным, пока наконец все его лицо не затуманилось. Несколько раз поглядывал он на Флодара, то отводил глаза, то сильно моргал, то вдруг совсем отворачивался. Наконец он обратился к Озорио:
- А ты что скажешь?
Озорио замахал руками:
- Меня не спрашивайте! Со мной она еще более коварна, чем с вами обоими.
- Сдается мне, - сказал Альфен, - Вицерия всем нам заморочила голову. Флодару она раздает точно такие же безмолвные обещания, что и мне.
- Но для чего? - удивленно спросил Флодар. - Не для того же, чтобы рассорить нас?
- Для того, - ответствовал Альфен, который был гораздо более искушен в различных коварствах, - чтобы отвести наше внимание от истинной ее цели.
- Что ты имеешь в виду? - нахмурился Флодар.
- Она влюблена в кого-то третьего, - объяснил Альфен. - Вот и вся причина. Пока мы подпиливаем друг другу тележные оси, Вицерия пишет любовные письма, и притом не мне и не тебе.
Тут Альфен сообразил, что проговорился насчет оси. Но Флодар был слишком занят мыслями о Вицерии, чтобы обращать внимание на эту многозначительную оговорку. А может быть, в силу своего простодушия принял ее за фигуру речи.
- Вицерия пишет кому-то любовные письма? - повторил он. - Но ведь это означает…
Он замолчал, подавившись окончанием фразы.
Альфен завершил мысль:
- Это означает, что оба мы оставлены в дураках женщиной.
Точно две грозовые тучи, полные дождя и затаенных молний, медленно поднялись оба приятеля (и с ними Озорио) к дому на пятнадцатом витке и начали выкликать Вицерию.
Та появилась в нижних дверях, а это означало, что она желает скорейшего их ухода. Будь иначе, она возникла бы на крыше - в верхних дверях - и медленно сошла бы по лестнице. Но нет, Вицерия, стараясь выдворить гостей побыстрее, сразу выскочила в нижние двери, точно простолюдинка, точно дурно воспитанная служанка, ровно хозяйка захудалого трактира, которая боится упустить редкого посетителя.
- Что вам нужно? - спросила она.
Волосы, спрятанные в сетку, лежали между ее лопаток тяжелым свертком, и сейчас казалось, будто это - мешок на спине угольщика, будто это - корзина хвороста на спине простолюдинки, будто это - труп бедолаги на спине убийцы.
- Зачем вы пришли ко мне? - спросила Вицерия. - Что вам от меня потребовалось?
- Сестра! - воскликнул Озорио. - Мы пришли задать тебе вопросы!
- Я не стану отвечать, - ответила Вицерия. - О чем бы вы ни спросили.
- В таком случае мы отсюда не уйдем, - пригрозил Альфен.
Вицерия помолчала, потом кивнула:
- Ладно. Спрашивайте.
- Прекрасная Вицерия, - заговорил Флодар, - молви, правда ли то, что ты глядела на меня благосклонно?
- Я глядела на тебя, но вовсе не благосклонно, - тотчас заявила Вицерия. - Не знаю уж, что тебе почудилось, Флодар.
- Разве ты не давала мне обещания своими взорами?
- Нет! - отрезала Вицерия.
- Я говорил! - обрадовался Альфен. - Я говорил тебе, что она улыбается мне!
- Я не улыбалась тебе, Альфен, - возмутилась Вицерия.
- Не лги, Вицерия. У меня имеются свидетели, готовые подтвердить, что ты улыбалась.
- Быть может, я и улыбалась, но только не тебе! Помимо мужских домогательств немало есть причин для улыбки.
- Значит, ты не любишь ни Флодара, ни Альфена? - в упор спросил Озорио.
- Разве я не ясно дала это понять?
- Так для чего ты расточала им мельчайшие знаки своей благосклонности?
- Для того, чтобы они не догадались о моих истинных чувствах! - воскликнула Вицерия. И скрылась в доме.
Альфен отошел в сторону, прикусил губу почти до крови. Не столько презрение Вицерии глодало его, сколько досадливое чувство напрасности. Зря он интриговал, подпиливал ось у телега, рисковал дружбой и чужой жизнью, зря на что-то доброе надеялся! Он считал себя самым хитрым человеком на пятнадцатом витке - и вдруг прилюдно выясняется, что женщина гораздо хитрее!
А Флодар - тот просто был безутешен, потому что ужасно влюбился в Вицерию, а когда она отказала ему так безжалостно, так бесповоротно, чувство его лишь возросло. По правде говоря, каждое жгучее слово из уст Вицерии умножало его страсть многократно. Весь он был изъязвлен, у него чесалось за ушами, и зудели сгибы локтей, и горело под коленями, а все это - верные признаки сильнейшего волнения.
И поскольку Флодар весь был во власти чувств, то внезапно вспомнил он в мельчайших подробностях, как напали они с друзьями на Айтьера и как избили его за то, чего он не делал, и как Вицерия стояла на лестнице своего дома и глядела… На кого угодно глядела она и только на Айтьера избегала смотреть. Ни разу не повернулась к нему, ни одного, даже самого маленького, взгляда на него не бросила, никаким вниманием не удостоила…
- Это Айтьер, - сказал Флодар.
Альфен как будто очнулся от неприятного, тяжелого сна.
- Что?
- Айтьер, - повторил Флодар.
Медленно просветлел Альфен - так же, бывало, начинали сиять матушкины служанки, когда одной из них удавалось отыскать в перепутанном комке ниток нужный хвостик, чтобы начать сматывать клубок.
- Айтьер, - прошептал Альфен.
В тот же миг забылось Альфену все его коварство по отношению к Флодару, забылись и досада, и ревность, и все обиды, оставшиеся втайне.
- Мы должны найти Айтьера, - произнес Флодар, - и высказать все ему в лицо.
* * *
Семнадцатый и восемнадцатый витки были заселены особами, приближенными ко двору. Потянулись дома, где обитали разные дворцовые прислужники (жить в самом дворце дозволялось лишь королю). Здесь Айтьер и с ним Филипп и Агген шли ровным шагом, без всяких церемоний. Двое слуг Айтьера шествовали следом и несли разные необходимые в подобном путешествии предметы: корзины с едой и выпивкой, запасные диадемы - на тот случай, если молодому господину взбредет фантазия изменить свой облик; коробку с благовониями во флакончиках и большой сверток, назначение которого оставалось для Филиппа неизвестным.
Для визита к королю Филипп переоделся в лучший наряд Айтьера, то есть в ярко-красную длинную тунику с синим шитьем и синим же поясом. Агген выбрала для себя одно из платьев, принадлежащих матери Айтьера: согласно правилам приличия, незамужние девушки - если только они не ищут брака прямо сейчас - могут одеваться так же, как и вдовы.
Поэтому-то Агген и взгромоздила себе на голову гигантский убор из кисеи, натянутой на причудливый каркас; девочку обхватил в жестоких объятиях узкий лиф из тяжелой золотой ткани. Агген шла так, словно каждым движением своим пыталась освободиться от этой удавки. Она вытягивала шею, судорожно шевелила выставленными вперед плечами, растопыривала тощие локти; а платье волоклось за нею, подбиралось к самому горлу, виляло шлейфом, мешало дышать и не позволяло есть и пить.
Айтьер похвалил Агген:
- Ты отлично справляешься.
Она посмотрела на него искоса и зарделась от удовольствия.
А Филиппу Айтьер объяснил:
- Платье помогает женщине сохранять страдальческое выражение лица.
- Зачем? - спросил Филипп.
- Затем, что это аристократично. Бездумны и радостны одни простолюдинки.
- Ясно, - кивнул Филипп.
Из-за Агген они передвигались гораздо медленнее, чем могли бы, но никто не жаловался. У Айтьера побаливала нога, ушибленная во время последней стычки с Флодаром и его друзьями, а Филипп никуда не торопился. Ему хотелось рассмотреть Альциату как можно лучше.
Неожиданно Айтьер спросил его:
- Как тебе удалось сделаться невидимкой?
- На самом деле я оставался видимым, - отозвался Филипп. - Все дело в восприятии. Полагаю, об истинной невидимости можно говорить лишь в том случае, когда человек обладает способность уходить за грань бытия, а потом возвращаться оттуда. Все остальное - лишь иллюзия.
- Да, но как ты это сделал? - настаивал Айтьер.
- Смотрите.
И Филипп, отыскав просвет между домами, сделал шаг в сторону, присмотрел удобный выступ в скальной породе, после чего забрался на гору - всего на пару локтей поднявшись над дорогой.
Айтьер так и застыл, разинув рот. Он оглядывался по сторонам, растерянный и несчастный. Потом он начал злиться. Тогда Филипп спрыгнул на дорогу и появился перед ним словно бы из пустоты.
- Видите? - сказал Филипп, обтирая пыльные ладони об одежду. - Я все время был здесь.
- Ты исчезал, Филипп! - воскликнула Агген.
- Я забрался на скалу, - объяснил Филипп. - Это просто.
- Это невозможно, - возразил Айтьер. - Либо же мы вынуждены признать, что ты умеешь уходить за грань бытия и потом возвращаться оттуда. То есть обладаешь истинной невидимостью.
- В мире плоскоглазых так могут делать все, - сообщил Филипп.
- У вас действительно очень трудная жизнь, - сказал Айтьер сухо. - Неудивительно, что вы интересуетесь Альциатой.
Дорога приподнялась еще немного, и тут Айтьер остановился, а вместе с ним замерли и его спутники. Айтьер щелкнул пальцами, подавая слугам знак. Те подбежали и разложили тяжелый сверток.
Там оказалась чрезвычайно красивая, затканная золотыми нитями ткань. Слуги расстелили ткань на дороге. Айтьер ступил на нее.
Филипп замешкался. Айтьер обернулся к нему:
- Ну что же ты? Иди!
- Слишком красивая, чтобы ходить по ней в обуви, - пробормотал Филипп.
- Иди! - жестко приказал Айтьер. - Мы уже на двадцатом витке. Здесь живут знатнейшие люди королевства. Простым дворянам запрещено ступать по этой дороге, поэтому мы подстилаем под ноги специальную ткань. Так мы уберегаем королевскую дорогу от осквернения.
- Но ткань… - начал было Филипп.
- Естественно! - оборвал Айтьер. - Естественно, все дворяне, даже очень небогатые, стремятся постилать на королевскую дорогу самую роскошную ткань из возможных. Это признак уважения.
Филипп прошел вслед за Айтьером по парче; за ним прошла, мучительно страдая внутри платья, и Агген. Ткань закончилась.
Слуги вытащил из свертка другую и расстелили перед Айтьером. Пока тот шел, они быстро сматывали за его спиной в рулон первую и, когда Айтьер со спутниками миновал очередной участок дороги, опять разложили парчу из первого свертка, а вторую скатали.
Теперь шествие продвигалось с томительной медлительностью. Как ни спешили слуги, все же приходилось ждать.
Филипп спросил во время одной из таких вынужденных остановок:
- А как же слуги?
Айтьер поднял бровь, требуя уточнения.
- Слуги ведь наступают на королевскую дорогу, - пояснил Филипп.
- Слуги не считаются, - ответил Айтьер. - Их как будто нет. Это как с невидимостью: они за гранью бытия.
- Ясно, - сказал Филипп.
- Что это?! - пронзительно закричала вдруг Агген. Она стояла, обернувшись назад, платье перекрутилось на ней, сдавило ей талию обручем, впилось в обнаженные плечи. - Что там такое?