- Конечно, болит, дружочек, как же оно может не болеть, если вам разворотили нос, заехали под веко, вломили в подбородок и самое малое шесть раз попали по скуле! А что у вас с губой - глядеть ужасно! Придется вам надолго забыть об острых соусах и пряных подливах, иначе, боюсь, воспаление перерастет в постоянно действующую язву, а постоянно действующая язва расползется по всей коже, что приведет к пожизненной пятнистости. Последнее - крайне нежелательно, учитывая ваше вполне естественное стремление жениться.
Выпалив все это единым махом, доктор приступил к исследованию конечностей пациента. Сначала он дергал того за кисти рук. Айтьер морщился и сопел. Доктор заметил:
- Ну и для чего так кривляться? Немного растянули вот здесь. Надо потуже забинтовать.
После чего он пал перед сидящим Айтьером ниц и принялся ощупывать его ноги.
- И здесь тоже все в относительном порядке, - донесся его голос. - Пожизненная хромота, во всяком случае, категорически исключена. Рекомендую передохнуть, а также закусить и выпить. Кстати, я не успел пообедать. Когда у вашей матушки принято подавать на стол?
- Хорошо, - сказал Айтьер. - Вы однозначно приглашены к обеду.
Доктор просиял. Он поднялся, отряхнулся и начал карабкаться в дом по наружной лестнице.
Филипп сложил в мешок все, что разбросал доктор, затянул завязки и взвалил себе на плечо.
- Отнесу в дом, - предложил он.
И стал ждать - что-то скажет на это Айтьер?
Айтьер повернул голову в его сторону и долго молча смотрел на Филиппа. Потом распорядился:
- Брось ты этот мешок. Слуги подберут. Ты ведь не слуга?
- Нет, - ответил Филипп.
- А с тобой кто? - Айтьер указал пальцем на Агген.
Девочка подошла поближе.
- Это мой временный брат, - объяснил Филипп. - На самом деле это девочка, и ее зовут Агген.
- Я так и подумал, - кивнул Айтьер. - Вы оба тоже приглашены к обеду… Что это у тебя, Агген?
Он указал пальцем на обруч, который по-прежнему висел у девочки на шее.
- Обруч, - сказала Агген. - Разве не видно?
- Это моя вещь, - объявил Айтьер.
- Мы нашли ее в пыли, так что она ничья, - возразила Агген. - То есть была ничья, а теперь - моя. Мне нужно.
- Отдашь мой обруч слугам, - приказал Айтьер, не вникая в объяснения Агген. Он щелкнул пальцами, и тотчас возник слуга, который забрал у девочки обруч и унес его куда-то в глубины дома.
Айтьер знаком показал Агген и Филиппу, что разговор с ними пока окончен, и вдруг утомленно задремал. Филипп остался стоять рядом с креслом.
Молодой человек чувствовал себя глупо. Чего ждать? И надо ли чего-то ждать? Или подняться наверх и ожидать там? А может быть, войти в комнаты? Или все-таки следует отыскать мажордома? А если мажордом отыщется - что ему сказать? И каким тоном разговаривать?
И тут, по счастью, явился мажордом собственной персоной. Он приблизился к креслу и деликатно кашлянул. Айтьер открыл глаза и уставился на мажордома. Тот кашлянул вторично, потише.
- Поднимите меня в дом на кресле, - распорядился Айтьер. - Этих двоих братьев тоже впустить, и пусть умоются.
- Считать их по какому разряду? - осведомился мажордом.
- По разряду моих личных гостей, - ответил Айтьер. И, подумав, прибавил: - Личных гостей запросто, а не личных гостей с глубоким смыслом. Да, и разумеется, отнюдь не личных гостей общего значения. Это - личные личные гости.
- Понятно, - сказал мажордом и поклонился Айтьеру, после чего медленно удалился.
- Нам подадут обед отдельно, прямо на крыше, - сообщил, адресуясь преимущественно к Филиппу, Айтьер. - Не хочу обедать с матушкой и доктором.
- Почему? - спросил Филипп.
- Желание избыточных знаний есть признак свободной натуры, - заметил Айтьер. - Впрочем, я отвечу тебе… Точнее, у тебя появилась возможность ответить на этот вопрос самостоятельно: сюда спускают матушку.
Филипп поднял голову. Шарф мешал ему смотреть, поэтому он чуть сдвинул кисейную ткань и высвободил один глаз. Филипп сознавал всю деликатность ситуации. Он готов был в любой момент снова закутать лицо, чтобы не смутить и тем более - не испугать достопочтенную матушку Айтьера. Настолько достопочтенную, что сын избегал обедать в ее обществе.
На крыше образовалась суета, перемежаемая вскриками, рукоплесканьями и обильным шуршаньем материи. Затем по стене дома медленно поползла кровать под балдахином. Она держалась на толстых цепях, увитых лентами и цветами. Установленный на крыше специальный механизм повизгивал и поскрипывал, однако исправно опускал роскошное ложе.
Большое колесо, обмотанное цепью, ходило кругом по краю крыши. Цепь разматывалась, а кровать скользила все ниже и ниже по специальным дорожкам, проложенным справа и слева от ступенек внешней лестницы.
Таким образом, кровать, влекомая механизмом, проделывала тот же спиральный спуск, что и всякий пешеход.
Выглядывая в щелку своего покрывала, Филипп сумел разглядеть бархат и шелковые кисти, витые колонки из темной породы дерева, обильно расшитое бисером и цветными нитями одеяло…
На кровати, держась обеими руками за колонки, восседала хрупкая немолодая дама с изможденным лицом. Веки у нее были прозрачные, присыпанные золотой пудрой, глаза - блекло-голубые, губы - очень тонкие, сложенные в бантик.
Когда мы говорим "бантик", то имеем в виду самый настоящий бантик, с резкими изгибами и множеством извивов, какие образуются, если вывязать упомянутую фигуру из вышивальных ниток. Речь не идет о ленте, сложенной в махровый бант, и уж тем более - о чем-то, похожем на цветок или бабочку. Нет, это был именно бантик, поникший, но не утративший природной причудливости.
Едва лишь кровать коснулась ножками земли, как Филипп быстро набросил шарф себе на глаза и наклонил голову пониже, чтобы дама случайно не увидела плоскоглазого. Впрочем, эти предосторожности оказались излишними: она смотрела только на своего сына.
- Айтьер! - тихо вскричала она и схватилась за сердце обеими руками. - Дитя мое! Знали бы вы, мой безответственный малютка, как изболелась душа у вашей матери! Да, да, и не перебивайте!.. Это признак непочтительности. Как вы можете вот так, запросто, разбивать весь мой ум и все мои органы для испытывания ощущений - и всё, чем я дышу и получаю удовольствие!.. Ах вы, неблагодарный карапузик!
Айтьер ничего не говорил, только бесстрастно смотрел на госпожу свою мать.
А та прибавила:
- Катанье на телегах - развлеченье для тех, чьи мысли не выше колеса, жизненные устремленья слабы, а дух плетется с самым подлым видом, точно высеченный разливальщик супа!
Видно было также, что вся эта безжалостность - лишь из любви к Айтьеру и что говорится так только ради пользы молодого господина.
Айтьер напомнил:
- Мой отец и дядя - оба были парольдоннерами.
- Так неужели следует повторять их ошибки? - воззвала мать.
Айтьер пожал плечами:
- Вам не стоило так утруждать себя, матушка.
- Кто она? - прошипела вдруг мать. - Кто та женщина, ради которой мой первенец, кусочек моего живота, мясное мое сокровище так отчаянно рискует собой?
Айтьер, помолчав, ответил:
- Она прекрасна.
После этого Филипп понял, что бесконечно уважает Айтьера.
- Ни одна не стоит вас, моя мозговая косточка, - объявила матушка. - Ни одна вас не достойна.
- Возможно, - согласился он и отвел глаза.
- Я ведь предлагала вам в супружество милую Дехану, - напомнила матушка. - Ее родители согласны. Она во всем ровня вам, мой любезный крохотулечка, и живет на шестнадцатом витке, как и мы… Умоляю, отпрыск, не слушайте, никогда не слушайте, когда при вас говорят, что пятнадцатый, мол, в знатности равен шестнадцатому. Вы ведь и сами отлично понимаете, что мы - выше, а те - ниже… Вы ведь не станете совершать глупости, мой дорогой комочек плоти?
- Мужчина идет вслед за своей душой, - сказал Айтьер. - Иногда это выглядит как глупость, иногда - как разумность. Вы будете судить обо мне, когда я прилюдно найду мою душу в теле женщины, матушка.
- Душа мужчины, неразумное мое и сладкое сокровище, - подхватила мать, - столь хрупка и драгоценна, что не следует доверять ее мужскому туловищу. Ибо мужское туловище хоть и выглядит прочным, но постоянно подвергается опасности быть сломанным. Поэтому все разумные мужчины хранят свои души в телах женщин. И самое мудрое тело для хранения мужской души - это тело матери.
- Никогда я не жалел о том, что доверил мою душу вам, - сказал Айтьер. - Однако возраст моей души постепенно изменялся, и вот она покинула ваше тело, дорогая матушка, и вышла на свободу. Нет ничего более страшного и смятенного, чем мужская душа, обреченная быть свободной! - Айтьер оживился, заговорил громче, в его голосе явственно заплясали огоньки пламени. - Юная свобода, матушка, хороша, как девочка с бубном в тонкой руке; но как же быстро взрослеет свобода, как стремительно делается она зрелой! Упустишь время - и вот уже она дряхлая старуха, которую никто не возьмет к себе в дом за ненадобностью… Нет, матушка, не нужна мне горькая свобода! Я сказал моей душе: "Иди - отыщи тело молодой женщины, и в назначенный час я приду за тобой".
- Это ведь не Вицерия с пятнадцатого витка? - прошептала мать.
Айтьер побледнел и ничего не ответил.
А мать не заметила и продолжала:
- И не Лаоника с пятнадцатого? И не…
- Нет, - сказал Айтьер с облегчением. Он потер щеки и поморщился. - Все эти разговоры утомляют меня, матушка. Позвольте мне взойти на крышу вместе с моими новыми прихвостнями и отобедать с ними наедине.
Матушка махнула рукой:
- Что мне с вами делать, несмышленыш! Поступайте, как вам захочется, только постарайтесь не сломать себе шею, потому что это сделает меня поистине безутешной.
И она дала знак служанкам запускать подъемный механизм.
* * *
Филиппу очень понравилось обедать на крыше. Под полотняным навесом, разрисованным желтыми и красными спиралями, установили стол и три табурета. Подали блюдо с озером из густой подливы, в которой плавали запеченные целиком упитанные зверьки, и еще одно блюдо с нарезанными тонкими кусочками сыра, и еще связку тонких палочек, и несколько хлебных лепешек. Ко всему присовокупили три кувшина с золотистым хмельным напитком из зерен.
Так выглядит в богатых домах трапеза для молодых людей, объяснила Филиппу Агген. Девочка вкушала ее впервые, а Айтьеру, разумеется, такое было не в новинку, поэтому он показывал пример.
Для начала юный господин взял из связки деревянную палочку, нацепил на нее сыр и воткнул в зажаренного зверька. Агген и Филипп тотчас проделали то же самое, после чего все трое учинили настоящий морской бой в подливе!
Обитатели Золотой Альциаты не раз видели похожие сражения, наблюдая за морем со склонов своей горы, причем аристократы имели гораздо лучшую возможность для созерцания, поскольку жили ближе к вершине и имели лучший обзор.
Зверьки под сырными парусами носились взад и вперед по блюду, разбрызгивая подливу, они сталкивались, шли ко дну, переворачивались или погибали еще как-нибудь, после чего немедленно отправлялись на съедение. Согласно правилам игры, кто потопил корабль, тот его и съедал.
Когда все корабли затонули и были как следует разжеваны и проглочены, настала очередь подливы, которую подобрали хлебными лепешками. А под конец каждый запил съеденное огромным количеством хмеля прямо из кувшина.
Вот так обедают в Золотой Альциате молодые аристократы.
Насытившись и слегка захмелев, Айтьер заговорил:
- Почему вы пришли ко мне на помощь, когда Флодар с друзьями напали на меня?
- Это вопрос-ключ, - отозвался Филипп тотчас же, - а ответ на него будет означать разгадку всего. Если же мы сразу сообщим вам разгадку, то сами останемся без ответов. Поэтому…
Тут Агген сделала Филиппу жест, означающий крайнюю степень угрозы, и заявила:
- Отныне говорить буду я, потому что я лучше умею манипулировать другими людьми и потому что у меня хитрый ум! И ответьте сперва вы на наши вопросы, господин, иначе не получится никакой интриги.
- А что, существует какая-то интрига? - Айтьер усмехнулся.
- Разумеется! Иначе вы не пригласили бы нас к трапезе.
- Ты чрезвычайно разумна - для девочки, переодетой мальчиком, - отметил Айтьер.
Агген расплылась в победоносной улыбке. Она полезла за пазуху и вытащила оттуда один золотой диск. Показала его Айтьеру и тотчас же убрала.
Айтьер застыл, лицо его окаменело. Потом его губы чуть-чуть шевельнулись, и Айтьер сказал просто:
- Отдай.
- Нет, - Агген покачала головой. - Ни за что!
- Отдай, не то отберу силой!
- Вы ведь не полезете за пазуху к девочке? - осведомилась Агген.
- Ты переодета мальчиком. Я всегда могу притвориться, будто принял твой внешний вид за чистую монету. А полезть за пазуху к мальчику ниже меня по происхождению дозволено и воспитанием моим, и всеми принципами.
- Но я - девочка! - настаивала Агген.
Айтьер скрипнул зубами.
- Ладно. Говори дальше!
- Вицерия, - сказала Агген. - Мы знаем имя. Вицерия с пятнадцатого витка.
Айтьер промолчал.
- Ведь это - ваша тайна? - напирала Агген. - Вицерия.
- Вы читали ее письма? - спросил Айтьер.
- Разумеется… Иначе мы не принесли бы их вам, - заявила Агген. - Она вас любит так возвышенно. Будь иначе, мы бы просто взяли себе золото. Но буквы на золоте - они дороже золота. Видите, мой господин, мы ничего от вас не скрываем… Почему те господа напали на вас? Из-за Вицерии?
- Нет, - сказал Айтьер. - Они ничего не знают обо мне и Вицерии… Они вбили себе в головы, будто это я подпилил ось у их телеги, из-за чего у них произошло крушение. - Он помолчал. - Я уверен в том, что это сделал Альфен. Они с Флодаром оба соперничают из-за Вицерии… Альфен хотел выставить Флодара глупцом в ее глазах, только и всего. А Флодар - он действительно глупец. Будь иначе, он бил бы меня не за воображаемое, а за истинное!
- Проще говоря, Флодар-глупец чуть не убил вас из-за телеги, а Флодар-умник убил бы вас из-за девушки? - уточнила Агген.
- У тебя почти мужской ум, - похвалил Айтьер. - Пожалуй, не будет большого преступления запустить руку тебе за пазуху, Агген. Ты - практически мужчина.
- Только не за пазухой! - запротестовала Агген. - За пазухой я полная и окончательная девушка, как телесно, так и духовно, не говоря уж о краденых письмах, которые тоже написаны женщиной…
- В таком случае растолкуй - почему вы оба вступились за меня? - потребовал Айтьер. - Я ответил на твои вопросы - отвечай на мои.
- Нам нужна от вас помощь. - Агген наморщила нос. Как-то скучно это прозвучало… Ни убийств, ни роковой любви, ни опасностей.
- Какая помощь?
- Мы должны попасть к королю, - вступил Филипп.
Агген ткнула его в бок и прошипела:
- Молчи! Ты не умеешь!
- К королю? - Айтьер поднял брови. - Для чего?
- Узнать второе имя Золотой Альциаты. - Филипп опять пренебрег запретом Агген.
- Это запрещено. Даже аристократы не знают этого имени… хотя многие подозревают, что оно существует.
- Я должен его узнать, - настаивал Филипп.
- Зачем оно тебе? - недоумевал Айтьер. - Разве ты враг, который ищет подходы к нашей стране ради завоевания?
- Зная одно только имя, страну не завоюешь. Я улучшаю карту мира, которая, несомненно, до сих пор остается полупустой, - объяснил Филипп. - Мне необходимо узнавать имена.
- Для чего?
- Земля должна знать, на какие имена откликаться.
- И ради этого ты можешь отдать свою жизнь? - Казалось, Айтьер не верит собственным ушам.
- Могу, - ответил Филипп.
- Ты - знатного рода! - сказал Айтьер. - Я сомневался в тебе - впрочем, совсем недолго… А теперь верните мне письма Вицерии!
- Для начала - только одно, - заявила Агген и положила золотой диск перед Айтьером.
Он накрыл диск ладонью, как будто хотел согреться об это крохотное солнце.
Агген, внимательно за ним наблюдавшая, вдруг расплакалась и вынула все остальные письма, завязанные в платок.
- Заберите… - выговорила она сквозь слезы. - Я не могу больше смотреть, как вы все это чувствуете…
Айтьер развязал платок, положил первое письмо к остальным, снова завязал и спрятал в карман.
Долго, долго все за столом молчали. Потом Айтьер потянулся к Агген, взял ее лицо в ладони и поцеловал.
- Спасибо, милая, - сказал он.