- Только на краткий период, - проворчал Седарн, после чего быстро добавил: - Бивер… Бивер… А вы не пишете в газетах?
Ваш автор тут же возгордился признанием со стороны иностранного таланта и развеял его сомнения.
- Ваш материал иногда… - начал Седарн.
- Вы знакомы с моими работами?
- Я опорожняюсь, как и всякий другой человек. Иногда мне нечего делать. Та статья, которую вы написали о возвращении Руперта Триумфа и его открытиях, - это…
- Тщательное журналистское расследование, написанное хорошим языком? Исчерпывающая передача фактического материала с лирическими нотками и узорами остроумных афоризмов?
- "Полная ерунда" - вот слова, которые я искал, - ответил Седарн. - И это еще мягко сказано. Ваши факты - сплошной вымысел. У него было два корабля, а не шесть. Экспедиция заняла три года, а не два.
- Наверное, в мои записи вкралась ошибка, - заикнулся я.
- А, ну да. Что же касается его открытий… Я не знаю, откуда вы это взяли… скорее всего, со дна бочонка вина.
Я мучительно поморщился и произнес дрожащим голосом:
- Вы не представляете, каково это. Сжатые сроки… постоянно орущие редакторы, зарубающие статьи и вечно требующие эксклюзива… тиражники, которым нужны только золото, блеск и секс.
- Так это и объясняет идиотизм про "смуглых туземных дев"? - спросил Седарн.
- Да. Простите. Но… - Я замолк и задумался, после чего присмотрелся повнимательнее к неопрятному лютнисту. - А почему это вас так заботит?
Француз пожал плечами:
- Я… мм… знаю его. Довольно хорошо. Он был очень расстроен этой статьей, когда вышла газета.
Я наклонился вперед, как всегда, когда моими действиями овладевает инстинкт журналиста. Глаза мои засияли.
- Вы знаете его? А вы не знаете, где он сейчас находится? Весь наш благословенный город охотится за ним… В смысле… Какой Триумф на самом деле? Говорил ли он вам о чем-нибудь? А Магией он, ну вы понимаете, не баловался?
- Нет. И нет. И так далее. Я не видел Триумфа много лет. - Седарн сел, тронул струны и принялся вращать колки, добиваясь от инструмента послушания.
Он казался мне взволнованным, словно только что чуть не выдал себя, сболтнув лишнего.
- А вы, собственно, зачем пришли сюда? - резко спросил он, когда струны завыли в унисон, срочно сменив тему разговора.
- Я известен своим… - ответил я и замолчал. По крайней мере, я уже убедился, что нахожусь рядом с человеком, от которого откровенную брехню не скроешь. Не хотелось испытывать удачу или произвести плохое впечатление. - Они ищут комика, чтобы потешать всякую рвань в антрактах. Всего лишь скромный дивертисмент. Хочу расширить горизонты. Газеты мне никогда особо не нравились. Я хочу стать… комиком.
- Ну, вы забавный парень, - едко заметил Седарн.
- Правда?
"Нет", - явно ответил его угрожающий взгляд. Я почувствовал себя маленьким и жалким. Вздохнул. Утро представлялось мне в совершенно иных красках. Я посмотрел по сторонам, ища ближайший выход, куда бы мог удрать. Помещение за сценой представляло собой лес осыпающихся раскрашенных кулис и сваленных в кучу кусков декораций.
- Погодите, - неожиданно смягчился француз. - Откуда мне знать? Я же не видел вашего номера.
- А не хотите посмотреть? - спросил ваш покорный слуга, я, Уилм Бивер, снова нацепив на лицо улыбку.
- Не на голодный желудок. Ну и какие у вас дела в театре?
Я подошел ближе к лютнисту и сказал:
- На прошлой неделе я беседовал с мистером Гомоном в "Медвежьей голове". Похоже, ему понравились мои афоризмы и остроты.
- А он пил?
- Как рыба. Но я смотрю на это с другой стороны… Разве моя будущая аудитория будет трезвой?
Седарн захихикал:
- Нет. Никогда. Это ободряет. Так что вам сказал Гомон?
- Что он даст мне время в антракте для разогрева публики перед третьим актом. Десять минут. Политика, колкости на социальные темы, шутки ниже пояса. Если я не буду осмеивать королеву или упоминать скандал с Триумфом, все будет в порядке.
- Будет. Я сейчас его найду, - сказал Седарн, вставая и передавая мне лютню с номером Секретной Службы. - Присмотрите за ней?
Я взял инструмент, словно стажер в компании по погрузке животных, страдающий врожденной черепахофобией.
- Спасибо, - поблагодарил француз.
- Я так понимаю, скоро приедет гостевая труппа, - заметил я. - "Деревянный Ох" затопило, и…
- Именно. Они прибудут еще до полудня. И вот тогда сцена превратится в эшафот для актеров "Лебедя". По-моему, они даже свой текст еще не выучили, - сказал Седарн, остановившись на пути в гримерку и оценивая меня и мои способности по ухаживанию за лютней. - Послушайте, не окажете мне одну услугу?
Рев грима и запах толпы, можно сказать "эльдорадо" всей моей жизни, были так близки, что я их почти чувствовал. По правде говоря, ощущения оказались не самыми приятными, но я был уверен, что привыкну к ним. Как к скотчу. Если бы тогда я поставил крест на собственной заветной мечте, причем в нескольких шагах от ее свершения, то проклял бы себя на всю оставшуюся жизнь. А потому я был решительно настроен познакомиться с правильными людьми, совершить правильные действия, дать на правильные лапы и вообще сделать все возможное, дабы расположить к себе любого, кто смог бы подтолкнуть меня по лестнице к славе со скоростью в один пролет зараз (впрочем, существовали пределы, которыми поступиться я не мог, - никаких проколов любых частей тела, а чужие бороды вызывали у меня сыпь).
Я улыбнулся Седарну так широко, что уголки губ ткнулись в мочки ушей, и совершенно бескорыстно ответил:
- Да, любую.
В неприметном портшезе, ненавязчиво припаркованном на платной стоянке позади "Лебедя", сержант Клинтон Иствудхо опустил подзорную трубу и голубым карандашом пометил время в отчете голубо-карандашного цвета.
"Одиннадцать сорок шесть, - записал он. - Неизвестный субъект зашел в "Лебедь" семнадцать минут назад. Похоже, говорил с агентом Бордом".
Иствудхо подчеркнул слово "говорил". Он откинулся на сиденье видавшего виды паланкина и через соломинку всосал виноградный сок из фляжки с инвентарным номером ЦРУ. В полшестого утра стоял жуткий холод, поэтому пришлось сдобрить напиток бурбоном, и теперь тот лениво ползал по венам теплой ртутью.
Сержант потянулся, насколько позволял экипаж, и снова взял трубу. Потом молниеносным движением выхватил оружие из кобуры, прибитой к спинке сиденья, и только этот устрашающе краткий, почти незаметный миг соединял ее с рукой, в которую приятно легла цельнометаллическая тяжесть десятизарядного пистолета с горизонтальным магазином и шпилечными патронами.
Запах ружейного масла взвился в спертом воздухе.
- Бум, бум, бум, бум, - выдохнул сквозь зубы Иствудхо, наставив свою огромную пушку в наблюдательное отверстие. - Ты попался, - пробормотал он. - Ну так как, повезет тебе сегодня, мразь?
Иствудхо опустил оружие. Вид на театр неожиданно стал интересным. Светловолосый джентльмен, в одежде французского кроя, с лютней в руках, вышел из "Лебедя", поймал паланкин и уже ехал вниз по Поукет-стрит в сторону Колчестер-роуд.
- Эй! - заорал сержант, не вылезая из повозки.
Двое армейских громил, которые стояли неподалеку, прислонившись к стене и куря самокрутки, вскочили и резко кинулись к носилкам.
- За тем паланкином! Быстро! - закричал Иствудхо через откидной борт.
"Клинтон Иствудхо. Погоня. Поукет-стрит", - записал он на дощечке для посланий и выбросил в окно бегуну.
Подозреваемый остановил очень хороших носильщиков. Они перебежали на крайнюю полосу движения по Скиннер-стрит, затем резко и неожиданно свернули вправо, пересекая плотное движение, на Мермэйд. От такой наглости резко затормозил фургон с бочками, чуть не сложившись пополам. Связки и канаты порвались, и груз вверх тормашками рухнул на дорогу. Но парни Иствудхо были крайне натренированными профессионалами, к тому же оснащенными противоскользящими подошвами, сделанными по последнему слову техники. Они перепрыгнули обломки, обогнули вставших на дыбы лошадей и орущего погонщика, еле вписавшись в поворот на Мермэйд.
Дичь впереди свернула на Кордвейнер-стрит, паланкин опасно накренился. Иствудхо зажег голубую лампу, повесил ее на крышу своего портшеза и принялся звонить в колокол. Люди на улице останавливались и смотрели ему вслед, резво убираясь с пути, чем несказанно радовали сержанта.
После Кордвейнер преследователи резко набрали скорость и стали настигать подозрительный экипаж. Беглецы-носильщики задыхались и сильно покраснели, а агенты ЦРУ славились выносливостью и устойчивостью движения. Иствудхо держал пистолет под рукой.
Без всякого предупреждения дичь резко свернула на Суитен. Паланкин сержанта пролетел мимо, парни затормозили, повернувшись на каблуках, пробежали назад и рванули за ней. На опасном углу, ведущем на Крэйвен-хилл, они чуть не перевернулись. Правый ботинок переднего бегуна скользнул по булыжникам, но носильщик умудрился не упасть и снова набрать скорость. Иствудхо звонил так сильно, что язык колокола оторвался и вылетел в окошко экипажа.
Они поравнялись с преследуемыми: портшезы и бегуны подпрыгивали и грохотали по Бродерерс-лейн плечом к плечу. Иствудхо высунулся из окна и закричал:
- Остановись!
Блондин в паланкине взглянул на него и пожал плечами в недоумении.
- Я? - проартикулировал он.
Сержант потянулся за пистолетом, но тут услышал, как передний носильщик резко охнул от тревоги. В конце улицы иногда расставляли рыночные лотки, и в пятницу как раз был такой день. Из-за прилавков улица сузилась до одной полосы, недостаточно широкой для двух паланкинов.
- Тормози! - завопил Иствудхо.
Их занесло, и агенты ЦРУ завалились на стол с овощами.
Сержант захрипел, выпрыгнул из разбитого экипажа и выплюнул кусок сырого баклажана.
Дичи досталось не меньше. Стараясь вписаться, те угодили в навес торговца кружевами, и теперь оба носильщика пытались выпутаться из кучи брыжей. Иствудхо подбежал к ним, держа пистолет перед собой двумя руками.
- Руки вверх! Быстро! - прорычал он.
Бегуны подчинились, и паланкин тяжело рухнул на мостовую.
- Эй, ты, внутри! Выходи наружу! Держи руки так, чтобы я их видел! Выходи и положи руки на тент! Быстро!
Блондин во французских одеждах выбрался на мостовую, подчинившись приказам.
- Хотел от меня смыться, тварь, а? - начал Иствудхо, прищурив узенькие глаза.
Светлый парик упал на булыжники.
- Думаю, в этом и заключался план, - улыбнулся я, Уилм Бивер. - А что будет теперь?
ПЯТНАДЦАТАЯ ГЛАВА
Еще о том, что произошло в пятницу (здесь открывается великая, великая ТАЙНА)
Примерно в то же самое время, когда бессвязные удары полудня стали рассыпаться по городу от явно излишнего количества часовых башен, еще один паланкин прибыл на Окстоллз-лейн в Дептфорде, а пассажир, выбравшийся из него, одарил носильщиков щедрыми чаевыми.
- Мятная конфета после вырезки с чесноком - и у вас будет больше клиентов, - посоветовал он.
Приехавший был одет во все черное, шею его закрывал высокий гофрированный воротник, низко на глаза надвинута фетровая шляпа. День обещал быть довольно теплым, и одежда казалась тяжелой и чрезмерно жаркой, но Луи Седарн предпочитал духоту и неудобство разоблачению, за которым неминуемо последовала бы смерть и несколько других неприятностей, которые он с легкостью и в немалых подробностях мог себе вообразить.
Человеку, которым некогда был Седарн, возвращение в Дептфорд, в маленький, но быстрорастущий и процветающий Дептфорд, казалось почти что возвращением домой.
Он долго стоял на мостовой Окстоллз-лейн и наблюдал за суетой вокруг. С первых дней существования Объединенного Флота этот район стал местом обитания шипчандлеров, конопатчиков, трепальщиков пеньки, столяров и прочих представителей профессий, так или иначе причастных к парусному мореплаванию. Часы и рынды возвестили о перерыве на обед, и легионы ремесленников забегали туда-сюда, пробегая через группы моряков в увольнительной. Громкие и резкие, матросы почти бесцельно курсировали по деловитой улице с намерением сменить суровый корабельный режим густой овсянки, приправ из икры кефали и "рыбных дней" на вареную грудинку, мучные радости и пенистый портер. У таверны рядом с Крик-бридж раздавались завывания шарманки, выводящей песню о берегах Гвинеи.
Кентские матроны в соломенных шляпах и широких белых фартуках, словно галеоны на всех парусах, пробивались сквозь рыночные ряды с корзинками рыбы, ягод или кабачков в руках. Не столь старомодные напудренные дамы выкладывали свои сильно декольтированные груди на подоконники окон в пивных или выходили на балконы публичных домов, подмигивая и призывно восклицая проходящим морячкам. Оборванные сорванцы гоняли обручи по гавани, бегая по переулкам. Ручная обезьяна верещала и тараторила под навесом точильщика ножей. А к западу от бухты виднелись торговый частный порт, королевские верфи, склады и акцизные дома, а также огромный, слегка покачивающийся лес мачт и лееров.
Нос Седарна вдохнул запахи морского ветра и донного ила, ошкуренных досок и смолы, а уши впитали многоязычный говор международной оживленной улицы. От всего этого его одолела тоска по дальним странам, пусть в некоторых из них он никогда не бывал.
Француз неохотно очнулся от мечтаний и пошел вниз к Батт-лейн, которая вела прямо к Лондонской дороге. По обе стороны улицы раскинулись широкие прилавки с садовыми товарами и тентовые навесы с разостланными рулонами ткани. Тут царил неповторимый аромат навоза, подстриженных фруктовых деревьев, марены и вайды. У поворота стояла таверна с двумя башенками на крыше, позади которой располагался сад, со всех сторон обнесенный стеной. Судя по вывеске, заведение предлагало "прекрасную еду и похлебку в римском духе". Седарн нагнулся, проходя в низкую дверь, и занял место за пустым столом. Ресторан полнился шумной толпой купцов и торговцев-аристократов, закусывающих острыми фрикадельками, спагетти, оливковым хлебом и картофельными клецками.
Молодая девушка в длинной блузке принесла ему меню и чашку с оливками без косточек.
- А хозяин на месте? - спросил ее Седарн.
Она какое-то время подозрительно осматривала посетителя, а потом ответила, что сейчас его позовет.
Француз откинулся на спинку стула и изучил ассортимент. Наверху меню красовалось название заведения - "Посредник" - и девиз в виде надписи на свитке: "Паста - страна другая; там жуют иначе".
Пухлый, лысый итальянец, в зеленом камзоле оттенка гусиного помета, подошел к столу, вытирая короткие и толстые руки полотенцем:
- Синьор, вы меня спрашивали?
Седарн посмотрел на него и ответил на любопытный взгляд мягкой улыбкой:
- Дрю Блюэтт, с каких это пор ты заделался итальянцем?
- Вы ошибайтесь, синьоре, меня звать Гвидо Северино, я есть хозяин этого…
- Дрю, придвинь стул и брось этот дурацкий акцент! - прошипел лютнист.
Тот быстро подчинился, сел напротив Седарна и, держа голову низко, а голос - тихо, принялся изучать посетителя с сердитым удивлением:
- Это что за дела, приятель? Разве мы раньше где-то виделись?
Седарн кивнул, все еще улыбаясь, и ответил:
- Да, при Алеппо и Гравлине, а также одним прекрасным вечером в Монте-Кабьярке, тогда еще немного подпалялся прусский флаг.
Глаза хозяина расширялись по мере того, как он начинал что-то понимать. Итальянец открыл рот, захлопал глазами, а потом начал хихикать от удивления:
- Руперт…
Седарн шикнул на него:
- Зови меня Луи. Как и ты, я счел целесообразным сменить имя. Здесь есть место, где можно поговорить?
За таверной в огороженном стеной саду по решеткам вились виноградные лозы и шпалерами стояли сливовые деревья. Запахи кухни смешивались с цветочными ароматами, а уже припекающее солнце омывало траву. Дрю Блюэтт прикрыл заднюю дверь за собой, а потом завопил, завыл и кинулся обнимать гостя.
- Сколько лет-то прошло? Пять? - спросил он, смеясь.
- Да, но такое ощущение, что меньше, - ответил Триумф.
Блюэтт дружелюбно ткнул его кулаком в руку:
- Это что за французский видок? А этот миленький блондинистый начес?
- Лучше ты расскажи об этой итальянской чепухе. "Вы ошибайтесь, синьоре…" Нет, ну честно!
- Человеку надо выживать. Итальянская кухня сейчас в моде, хотя ты об этом, скорее всего, не знаешь. Ты всегда был далек от веяний времени. Это траттория в римском стиле… Прошутто, сальтимбокка и ситцевые скатерти. Клиенты ждут акцента. Это часть атмосферы.
- Неужели?
- А… ты-то тут почему? Вспомнил о старых временах наконец?
Триумф покачал головой:
- Мне нужна помощь, Дрю. Я пытаюсь остаться в живых, а у тебя это всегда хорошо получалось.
Блюэтт с отличием служил Союзу на протяжении двенадцати славных лет. Иными словами, Дрю Блюэтт сделал много больше, чем Том Дэбинс, Траффок Раундсдэй, Иоахим Брюк, Гериант Малпоуис, Штеффан Друат, Бальтасар Боччо… прочие имена Триумф запамятовал. Талантом его друга был шпионаж, эта так называемая вторая из древнейших профессий (первой, естественно, был агент по продаже пещерной недвижимости), и под тремя дюжинами личин (или больше) он занимался искусством разведки при различных дворах Европейского Союза. В девяносто шестом году они встретились в Венеции, и с тех пор их пути пересекались еще не раз. Триумф дважды перевозил шифрованные депеши Блюэтта на быстром шлюпе через Ла-Манш и доставлял их безымянным кураторам и оперативникам на нервных полуночных встречах. Однажды при помощи рапиры, горящего артиллерийского фитильного пальника и текущей плоскодонки он вытащил Блюэтта из хватки палача Прусского флота и, на веслах миновав залив Монте-Кабьярка, доставил в безопасное место его коматозное тело, пока два прусских галеаса отгорели и затонули прямо на якоре. Это произошло во время шестимесячного Прусского восстания, когда "Безупречного" заблокировали в бухте Грамерси и Триумфу было совершенно нечего делать.
С тех славных дней времена изменились. Тайный Совет, а точнее, лорд Сли - его движущая сила - пришел в некоторую тревогу из-за самостоятельности и могущества разведки и изыскал методы, подрезавшие ее силы или же поставившие шпионов под прямой контроль Совета. А потом пришла пора печально известного Седангейтского дела, когда лорд Эффингем, начальник разведки Ее Величества, был опозорен и отправлен в ссылку.