- Что вы так смотрите? - заныл он. - Почему я? Конечно, Кира - к Фландерсам на пирожки, а мне…
Перри пожал плечами.
- Во-первых, ты младший. Во-вторых, ты интерн и находишься под нашим началом. В-третьих, ты тоже любитель попрыгать с моста. Но если хочешь, есть и другая причина.
- Ты ж ему так нравишься, - сказала я подленьким голоском, чтобы хоть немного разрядить ситуацию. Дразнить Джоша было одно удовольствие. - И по крайней мере, на вид ему двадцать, да и по умственному развитию не больше, сколько бы ни было на самом деле. Так что мы для него слишком занудны, а у вас много общего.
- Да неужели?!!
- О да, - подхватил Перри, подмигивая мне. - Жаль, что ты не лунатик, он ведь их предпочитает, да? Будь ты волком или кошкой, Зак давно бы на тебе женился.
- Извращенцы чертовы, - Джош вздохнул. - Хрен с вами. Но учтите: это в последний раз я иду на поводу, и только потому, что из тебя, Кира, дипломат никакой. Тебе только с Фландерсами и общаться. Никакого адреналина.
- Куда уж мне. Если честно, то, боюсь, Зак действительно не станет даже говорить со мной. У тебя больше шансов. Но если ты боишься…
- Да не боюсь я, - отмахнулся Джош. - Не то. Просто ненавижу общаться с вампирами. Такие понты вечно. Так на тебя смотрят… ну будто банка с пивом вдруг заговорила. Типа: ух ты! Да оно и говорить умеет! Прикольно! Чувствуешь себя последним ничтожеством. К тому же Зак вечно лапает меня, как девочку.
Я рассмеялась - хотя смешного тут было мало.
- У меня другое чувство, - подал голос Перри. - Будто они знают про тебя какую-то гнусность. Ведь в жизни любого наверняка происходило что-то такое, о чем он не расскажет и под страхом смерти. А они смотрят своими лемурьими глазами, и на лице выразительно написано: а мы все знаем… не бойся, никому не скажем… это будет наш с тобой секрет… И вот понимаешь же, что ни черта они знать не могут, а все равно не по себе.
- У тебя есть тайна? - удивилась я. - В жизни не поверю. У кого угодно, но не у тебя.
Он промолчал, и я не стала допытываться. У меня самой был маленький камешек в ботинке… И в прошлом году я узнала, что не такой он и маленький.
- А я однажды… - начал Джош, но я закрыла ему рот ладонью.
- Избавь нас от подробностей, дорогой! Кстати, почему твоя мать мне еще не позвонила?
- Откуда ты… - начал он, но потом схватился за волосы. - А! Точно. Она колдовала надо мной полдня, а потом мы завалились в "Разоренную могилу". Наверное, мама-сан отсыпаются, что и я бы делал, если бы не… это все.
Волосы Джоша были заплетены в косички-жгутики и приплетены к голове, что делало его похожим на чертовски симпатичную рептилию. Он такой хорошенький получился - в нем почти не сохранились азиатские черты матери, ну может, хорошо очерченные скулы, как нарисованные; а глаза не раскосые, просто какие-то кошачьи. Я не видела его отца, но оливковый оттенок кожи у Джоша явно не мамулин, и волосы тоже - такие жесткие, что если бы мать не крутила из них разные безобразия, они наверняка торчали бы под прямым углом. Прически Джоша - чья-то большая слабость, потому что эта кто-то сама всегда бреет голову чуть ли не наголо. Я знала - если Джош приходит утром с очередным произведением искусства на голове, это может означать одно - великолепная Ванилла Вегас (ударение на "а"!) в городе.
- Ладно, - сказал он, - пошел я, коль никто не возражает. Если позвоню, значит, Зак и Беати меня не слопали.
- Не смешно это, - Перри нахмурился. - Не забывай, что он может купить тебе выпивку, а через пять минут оторвать голову и использовать как фонтанчик. Это все-таки очень опасно.
- Жить опасно, - бросил Джош, отсалютовал нам и испарился.
Жить опасно. Мы это знали. Эва Уоррен это знала. Узнала слишком рано.
Мы с Перри наконец остались наедине. Он тяжело сел на кушетку.
- Ты все еще боишься Лассе, верно ведь?
Он медленно кивнул.
- Ки, я не знаю. Я правда пытался помочь ему, но…
Он даже не произнес имени Эли, словно это было какое-то заклятие.
- …Но думаешь, что у Лассе другая точка зрения на этот счет.
Я взяла его ладонь и погладила стягивающий шрам от ожога.
- Брось, Перри. Ты никогда больше не будешь оперировать, и при этом еще терзаешься чувством вины. Мы-то знаем, что произошло на самом деле. Ты ничего не мог сделать.
- Но Лассе знает это только от нас. А еще он знает, что потерял любимого, и это знание для него куда весомей.
Я смотрела на спортивную фигуру Перри, на его широченные плечи, до которых я едва доставала макушкой, подбородок супергероя, глаза цвета антрацит. И было странно, что он чего-то боится. Хотя это вовсе не был страх физической расправы, а что-то другое, что мучило его вот уже целый год.
Мы с Перри познакомились в ситуации, достойной, чтобы рассказывать ее внукам. Если точнее, то мы были знакомы раньше, просто это трудно было вспомнить. Почти невозможно.
Была середина июля, когда на город навалилась редкая невыносимая жара. Воздух стоял плотный, как толстое одеяло, он не только обволакивал все тело, но и забивал нос, рот и уши, превращая людей в полуслепых, полуглухих и озлобленных дебилов. В квартире, которую я снимала, стоял кондиционер, но тем разительнее было контраст, когда в конце концов приходилось выбираться на улицу. Тем более что временная безработица позволяла мне делать это минимально редко. В тот день я решила пройтись по магазинам, но прокляла себя после первого же - перед глазами все плыло, кожа покрылась отвратительной липкой пленкой, и магазинные кондиционеры делу не помогали. Короче говоря, я шла, не видя дороги, и мечтала только об одном - оказаться скорее дома. Нет, о двух вещах - еще о бутылке ледяной минералки.
И вдруг я наткнулась на какое-то препятствие. Я сделала шаг, но оно все никак не исчезало. Тогда я подняла к небу заплывшие потом глаза и увидела перед собой мужчину, - я, оказывается, наткнулась на него, но мозги слишком расплавились, чтобы подсказать телу обойти преграду. Итак, я стояла, едва доставая в верхней своей точке до его груди, и не трогалась с места. А этот монументальный терминатор просто стоял и смотрел, что я стану делать. И тогда я с силой втянула в легкие раскаленный воздух и выдала:
- Что вы… ПОД НОГАМИ ПУТАЕТЕСЬ!!!
При нашей с ним разнице в росте это сразило его наповал, и через секунду я уже заливалась минералкой в ближайшем кафе. Терминатора звали доктор Перри Мастертон. В этот же вечер он предложил мне работу.
Я честно призналась, что меня исключили из института на последнем курсе, и так же честно сказала, почему. Все прекрасно знали, что это была чистой воды подстава, классический случай из "больничных" сериалов; что лечащий врач умершей пациентки ни словом не обмолвился, что у нее аллергия, он попросту забыл это прояснить. Но интерн, то есть я, - лучший в мире козел отпущения. Меня вежливо попросили вон, давая понять, - мне просто повезло. Исключение все же лучше, чем нары. О медицинской карьере, само собой, предлагалось забыть.
Перри выслушал меня. Потом позвонил Аттиле Утору (!). У меня чуть глаза не вылезли, когда я услышала это имя. Я обедаю с человеком, проблемы которого решает Аттила Утор! Моментально! По телефону! Ничего себе кино!
Я начала работать с понедельника.
Позже выяснилось, что мы вместе ходили в младшую школу и даже участвовали в одном спектакле. Правда, Перри утверждал, что узнал во мне Ключ-от-замка сразу же, ну да ладно. Может, и так. Я его не узнала бы точно, потому что с десятилетнего возраста он изменился в десять раз больше, чем Джош и я вместе взятые.
Потому втройне невыносимо было смотреть на него сейчас. Я-то верила каждому его слову. Его рука так пострадала, что чистой воды чудом он может ею пользоваться, не говоря уже о работе со скальпелем. В худшем случае Перри остался бы при скрюченной клешне, едва способной удерживать ложку. Я понимала, какая это потеря для медицины, но не могла представить, что чувствует он. Никогда не затрагивала эту тему. Никогда. И вот он говорит, что весь год думал совсем не о своей изуродованной руке, не о пациентах, которых он никогда не спасет, а о Лассе. И об Эли.
- Он так боялся… - сказал Перри шепотом, глядя в окно, в то время как я гладила и гладила его руку. - А у меня только и было, что банка таблеток. Мы не должны были сдаваться, может, удалось бы выбить ту чертову дверь. А я просто сидел и ждал, когда подействует снотворное.
- Не удалось бы, ты же знаешь. Наши двери не пробить и тараном.
- Ки, мне снится голос Эли: как он рыдал, когда понял, что ничего уже не сделать. И до самой смерти думал о Лассе - как тот будет без него… Я ничего не почувствовал в руке, веришь? Боль была во всем теле, будто он делился со мной… я тогда хотел забрать ее всю, эту боль, пусть лучше я…
- Ты забываешь, кто он был, - сказала я тихо.
- Никто не заслуживает этого. Если бы я думал по-другому, то никогда не связался бы с медициной.
Я промолчала, не потому, что думала по-другому, а просто не хотела ничего говорить сейчас. Мы спасаем людей, но убиваем каждый день бесчисленное количество живых существ, с которыми равны перед Богом. Животных, насекомых… Они - вампиры, лунатики, другие дети ночи - убивают людей. Кто имеет право судить? Только тот, кто не боится быть судимым. Я лично боюсь.
Перри взял свой пиджак, намереваясь уходить.
- Подожди, - сказала я, - пожалуйста, останься. Я хочу рассказать тебе кое-что.
* * *
ПЕРРИ
У нее был такой голос, будто это важно, и я остался. Это было к лучшему. Я совсем не хотел получать лишнее свободное время на обдумывание моей встречи с Лассе. Наверное, попросту боялся передумать.
Я - человек науки и к мистике отношусь неоднозначно. Раньше я был уверен, что любое мистическое событие можно объяснить, даже если придется потратить на это всю жизнь. Рану можно заштопать, опухоль - вырезать, а вирус - нейтрализовать. Оборотни - не колдуны. Вампиры - не демоны. Сахар - сладкий, соль - соленая. Мой мир был миром белых стен, зеркальных лезвий, сложных названий и запаха эфира. Но кроме него были еще миры, бесчисленное множество. В них жили существа, которых я никогда не видел; в них готовились колдовские зелья, которые лечили и убивали, и говорились заклинания, которые работали. В них шаман, танцующий вокруг костра, мог больше, чем все самые опытные доктора мира. В них было страшно. И в них хотелось быть. Там оборотни - монстры, вампиры - демоны, а сахар - горький, как полынь. Эти миры притягивали, как незнакомые удовольствия, и затягивали, как знакомые наркотики. Я не был там, но есть люди, которым я верю. Я верю Ки.
Она рассказала мне про свое видение. Потом добавила:
- Я его чувствую, как в прошлом году. Рэйни здесь.
Я не знал, что сказать, и обнял ее.
- Я не боюсь его, - сказала она мне в плечо. - Он тоже может помочь поискать нашу кошку.
- Не ври мне, Ки, - ответил я ей в тон и погладил по блестящим мягким волосам. - Ты боишься не меньше меня. Не знаю, какая кошка между вами пробежала десять лет назад, но вы не друзья. Я не могу тебя отпустить.
Кира медленно высвободилась. Взгляд ее серо-зеленых глаз был решителен, как черт знает что, и это чувство постепенно передавалось и мне.
- Тогда мы будем бояться вместе, ты - за меня, а я - за тебя. И нам не будет страшно за наши жизни. Поклянись думать об Эве.
- Я уже давал эту клятву.
Но добираясь до галереи, я нарушил клятву: думал о Кире. То, что она рассказала нам в прошлом году, никак не вписывалось в мое мировоззрение, но я удерживался от комментариев. В большей степени потому, что для Киры это было тяжело - рассказать кому-то, а если бы я усомнился в ее словах… Не знаю, потерял бы я ее доверие или нет, но рисковать у меня не было никакого желания.
Так вот, насколько я понял, еще в школе Кира, ее друг Рэйни и еще некоторое количество людей были выбраны (избраны?) для участия в неком ритуале. Целью его было стать членом Ордена, какой-то древней и очень неправдоподобной мистической организации, про которую мало было известно - вроде бы они были бессмертны и имели какие-то сверхспособности, - да Кира и не очень интересовалась. Она ввязалась в это за компанию и была уверена, что ее все равно не примут в этот загадочный Орден. Должны были выбрать одного, и Кира не казалась себе достойной. В восемнадцать часто делаешь глупости.
Трагедия в том, что это оказалось не тем мероприятием, в которое стоит ввязываться за компанию. Закончилось все печально: подруга, втравившая Киру в эту авантюру, погибла, а ее парень исчез. И объявился только в прошлом году. Объявился, подтверждая буквально всем своим видом, что это была и близко не игра.
Рэйни тогда ничего Кире не сделал. Но Ки его боялась. Я это чувствовал, хотя причины не знал; ведь они были друзьями, больше, чем друзьями - с чего бы ей бояться? Но она боялась, и не только - она страдала. Я не мог ей помочь. Как и она мне.
* * *
ДЖОШ
Вид у него был добродушный,
но когти острые, а зубов так много,
что Алиса сразу поняла - с ним шутки плохи.
Л. Кэрролл
Я заехал домой за снаряжением, переоделся и поехал к мосту. На улице было почти морозно, как-то очень уж свежо для тарзанок, но Заку, в принципе, холод не помеха. А я не собирался прыгать. Мне только нужно было его найти.
Я нашел его моментально - он был в чем-то белом и сиял, как маяк.
При ближайшем рассмотрении это белое оказалось спортивным костюмом. Ожидая, пока я выберусь из машины, Зак улыбался во все тридцать два. Он стоял, опираясь локтем о перила моста, рядом валялась большая спортивная сумка.
Моя мама умерла бы от восхищения, если бы увидела его прическу - у меня такое просто никогда не получится, и это ее немного огорчает. Дай ей волю - она перепробовала бы на мне все придуманное и не придуманное. То, что "Платиновые ножницы" не украшают ее туалетный столик, просто чудовищная несправедливость.
Слово, которое наиболее точно характеризует прическу Зака, - "геометрическая". Ничего другого мне в голову не приходит. Я многое повидал по салонам маминых приятелей, поэтому меня уже автоматически привлекали такие искусности - гладкие, черные волосы, выстриженные острыми клиньями, и рваная челка до подбородка, постоянно прикрывающая глаз. Карий с желтизной. Второй глаз зеленый, темный, как тина. Я рассмотрел это в прошлом году, когда видел его в больнице при свете. Сейчас было темно.
Зак двинулся ко мне, сверкая глазами и зубами. Еще чуть-чуть - и поверю, что он рад меня видеть.
- Привет! - сказал он. - Решил попрыгать?
- Привет. П-прохладно немного.
- Да? Я не заметил.
Он обошел меня, едва касаясь пальцем, будто очерчивал по мне круг, и от этого по коже сыпануло мурашками.
- Джошуа, а ты подрос. И прическа у тебя клевая.
На-чи-на-ет-ся…
- Если я хоть немного тебя знаю, детка, - продолжал он, - то ты пришел не просто так. Смею предположить, что ты даже меня искал.
- Да, искал, - сказал я, стараясь выглядеть дружелюбно. - Ты видишь меня насквозь.
- Ну так…
В двух словах я изложил нашу проблему. Сначала мне показалось, что Зак даже не слушает - он смотрел мне ниже подбородка не отрываясь, будто думал о своем. Будь я проклят, если не знаю, о чем. Я даже начал нервничать. Но когда закончил рассказывать, он мигнул и перевел взгляд выше.
- Ага… И что же это Большой Перри сам не пришел, а послал тебя? Подожди, я угадаю. Он отправился к Лассе, хотя сам помирает от страха. Боится, что Лассе винит его в смерти Эли. Нет ничего хуже, чем оттягивание мести, хотя сицилийцы иного мнения… А у Киры, вероятно, свои дела. И по какой-то причине они уверены, что я сегодня тебя не съем, иначе не пустили бы одного. Интересно только, с чего они взяли?
Его прозорливость меня и взбесила, и перепугала слегка. Я и близко столько не знал.
- Но ведь не съешь? - решил я прояснить ситуацию сразу.
Глаза Зака засияли, даже сквозь челку. Опасно и красиво.
- Так вы думаете, что это Беати?
Мой вопрос он проигнорировал. Блин, в этом весь Зак.
- Боже упаси. Никто так не думает. - Я вспомнил наставления Киры. - Просто нам хотелось бы поговорить с ней, может, она кого-то знает - кошек мало вообще-то. Она должна чуять своих, правда?
- Ну так чего не поговорили, раз хотели?
- Мы подумали, что лучше вначале спросить у тебя… может, ты не позволишь ей говорить.
Кира попала в точку, хотя и не совсем.
- Я всегда был падок на лесть, - сказал Зак задумчиво. - Вы молодцы просто. Я ничего не слышал о чужих кошках, но Беати действительно может знать. Она такая скрытная…
Он весело рассмеялся, будто предположение о том, что Беати может что-то от него скрывать, жутко смешно.
- Так можно с ней поговорить? - спросил я осторожно. Настроение Зака - как горящая спичка. Никаких сквозняков.
Вовремя я так подумал.
- Я, пожалуй, разрешу вам перекинуться словом. И даже провожу тебя к ней. Но…
Всегда эти чертовы "но".
- Но что?…
Зак подошел ко мне так близко, что я увидел блестящую "собачку" молнии на его куртке. В темноте его лицо казалось обмороженным добела. Он положил ладони мне на плечи и склонился к уху, почти прижимаясь губами:
- Ты должен мне прыжок, - сказал он почти шепотом.
Как только он это сказал, мурашки, бегающие по спине, отвалились, скрючив лапки. И я ощутил, как все-таки холодно.
Видно, эмоции отразились на моем лице или меня передернуло, потому что глаза Зака стали веселыми и коварными одновременно.
- Как хочешь, - пожал он плечами, - дело твое.
Я внутренне выругался, посылая глубоко в ад всех вампиров, садистов, и Зака в частности - как воплощение того и другого.
- Думаешь, слабо? - спросил я со злостью.
Моя злость его только веселила.
- Щас увидим.
Я распутал снаряжение и прикрепил его к перилам. Пальцы гнулись слабо. Прыгать в такой холод - если не самоубийство, то откровенно тупой поступок. Но зная Зака, а он мог потребовать и что-нибудь гораздо менее приятное, следовало вопить от восторга.
Ветер бил в лицо, когда я стал на перила, выдохнул облачко пара и прыгнул.
- Не бойся, - сказал мне в спину Зак, - я классно умею делать искусственное дыхание. С языком.
Теперь я точно постараюсь выжить.
Ледяная волна ударила меня, как лавина, я кажется, на секунду потерял сознание. Но только на секунду. Прыгать в темноте не так плохо - не видно приближающейся земли, готовой расплющить тебя, как таракана. В это-то весь кайф, если тебя не шантажируют и не в такой холод. Я сжал зубы так, что чуть не раскрошил, и отдался полету. Через несколько минут стало не так плохо, я уже мог наслаждаться прыжком, а потом даже появилась испарина. Ну если не подхвачу воспаление легких, все будет просто супер.