Мама всегда говорила, что национальный костюм, особенно женский, всегда хорошо сидит, потому что он, как правило, подчеркивает женственность - грудь, талию, бедра, - и довольно прост. "Это изысканная простота, - объясняла мама. - В крестьянской культуре имеется собственный аристократизм". Она вычитала эту мысль в каком-то сочинении по фольклору и время от времени выкладывала ее на стол, точно козырного валета. Не ожидали, что юрист, бизнес-леди, разбирается в подобных предметах? А вот-ка вам.
И, словно для того, чтобы дочь получила возможность подтвердить или опровергнуть сие утверждение, в руки Деянире свалился корсаж на шнуровке. Она быстро отыскала рубаху с красивой вышивкой и полосатую юбку. Затянула шнуровку потуже, повертелась перед зеркалом. Действительно - здорово. И идет ей. На Белоснежку немного похожа, только волосы серенькие и щечки не как яблочки.
Деянира подошла к дивану, над которым она укрепила картину. Работа была закончена полчаса назад, и девушка все еще кипела от радости. Получилось! И нитки рассчитала в точности, ни одной не осталось, все ушли в работу. Если смотреть на картину с расстояния, кажется, будто созданный Деянирой мир - совершенно живой. Здорово у нее вышло.
Она просто не могла вот так уйти и оставить картину Морану. И ничего не взять себе на память. Она решила сфотографировать работу. А потом решила сфотографироваться сама - на фоне этой работы. Моран говорил, что у него где-то лежит полароид.
Вот так Деянира раскрыла дверцы шкафа и нашла крестьянское платье.
А потом, наслаждаясь прикосновением длинной юбки к коленям, она расхаживала по квартире и напевала. И искала "полароид". Она везде зажгла свет, чтобы было как на балу. Она была Золушкой в поисках фотоаппарата.
Камера нашлась в фотолаборатории, захламленном помещении, куда Деянира обычно никогда не входила. И не то чтобы Моран ей запрещал - просто ей не хотелось туда заглядывать. Она не любила беспорядка. А Деянира хотела, чтобы в гостях у Джурича Морана ей было уютно.
Она вбежала в лабораторию лишь на миг, схватила камеру и вернулась в комнату. Теперь все хорошо. Она установила "полароид" на столе, навела на цель, а сама вспорхнула на диван и приняла "простонародную" позу: подбоченилась, прихватив рукой юбку, вскинула подбородок, улыбнулась.
Вспышка резанула по глазам, так что девушка на миг ослепла. Потом ее затошнило, как от сильной головной боли, а миг спустя она упала с дивана.
В колючий куст.
И тут же над головой раздался бешеный лай собаки…
* * *
Джурич Моран понимал одно: его обманули. Он еще не нашел объяснений случившемуся, но в том, что имело место мошенничество, больше не сомневался. Деянира провернула какое-то дельце и скрылась. Коварная, хитрая девчонка! И как он мог поверить ей настолько, чтобы вручить ключ от собственной квартиры! Да еще рассказать об Истинном Мире!
- Что ты сделала с моей вышивкой? - закричал он, обращаясь к бессловесной стене. - Потаскуха! Ты украла мой безумный снег!
Его душили слезы, и одна опасно повисла на кончике носа, но Моран поскорее смахнул ее. В прошлый раз, когда он заплакал, его слезы прожгли большую дыру в мироздании. Нет уж, повторения не нужно. Своим нынешним положением он, по крайней мере, доволен. Не так, конечно, как если бы он сумел возвратиться в Калимегдан, но все же… Бывает ведь гораздо, гораздо хуже. Не стоит даже и представлять себе - насколько хуже и в чем это выражается. А здесь у него солидный бизнес, полно денег, полно клиентов, полно интересных впечатлений.
- Тупая коза, - сказал Моран, отсылая это обращение к отсутствующей Деянире. - Решила по ниточке меня обойти? Швабра белоглазая.
Он принялся убирать беспорядок в комнате. Вернул на место диван, отнес на кухню пиалу, снял со стола лампу, чтобы перестелить скатерть… и тут увидел, что на полу лежит "полароид".
К счастью, камера не пострадала. Но вот как она здесь очутилась?
Ответ возможен один: кто-то ее принес. Кто-то очень любопытный. Какая-то востроносая корюшка пробралась в лабораторию и принялась там шарить в отсутствии хозяина. Затем это комариное отродье нашло фотоаппарат и отдалось светлой идее запечатлеть свой дивный облик. Ну как потомки не узнают о том, что жила когда-то такая вот распрекрасная Деянира с волосами, как пакля, и носом, похожим на сучок на тонкой веточке!..
Ну и поскольку она у нас самая умная, то сфотографироваться решила на фоне своей вышивки… которую ни в жизнь бы не сделала, не будь на свете Джурича Морана, профессора и тролля из высших.
Моран аж взвыл, когда череда событий предстала перед ним в ослепительной и убийственной яркости. Именно так все и произошло. И он сам виноват, сам. Это он привел змею в собственный дом, пустил ее на свой диван. А теперь она исчезла с награбленным.
И, словно желая поставить точку в морановских рассуждениях, откуда-то прилетела и аккуратненько легла перед ним на пол цветная фотография. Моран уставился на нее, сражаясь с собственным отчаянием. В глубине души он все же надеялся на ошибку. Но ошибки не было, и сквозняк, образовавшийся от того, что на кухне распахнуло ветром форточку, издевательски придвинул фотографию поближе к Морану: вот же, вот, гляди получше!..
Ошибки нет. Она ушла. Еще и костюм на себя напялила!
Дура.
Джурич Моран взял снимок и как был в тапочках отправился к Ковалевым. Он даже не позаботился закрыть за собой входную дверь.
Глава пятая
Наверное, в замке шла какая-то интересная жизнь. Приезжали, к примеру, гости, устраивались пиршества, наверняка плелись интриги, кто-то в кого-то влюблялся, и какому-нибудь N это приходилось совершенно не по сердцу. Отвергнутые любовники, рыцарская поэзия, балы, черт побери.
Все это оставалось, во-первых, в романах сэра Вальтера Скотта, а во-вторых, в господских покоях, куда Деянире вход был настрого запрещен. Ее жизнь была ограничена кухней и небольшой каморкой, где она спала. Мирком Деяниры самовластно управляла Арэвала, Великая Кастелянша, божественная сухопарая кочерга со связкой ключей на поясе. Крупный нос, губы-ниточки, глаза-точечки, тощая жилистая фигура и очень крепкие кулаки, в чем Деянире пришлось убедиться в первый же вечер своего пребывания в замке, когда кастелянше показалось, будто новенькая ей дерзит.
Ошеломленно прижимая ладонь к разбитой губе, Деянира воззрилась на Арэвалу. Та высилась над девушкой, как телебашня, сплошные переплетенные жилы и нечеловеческая, железная сила.
- Послушайте, я скажу Броэреку… вы… распускать руки… - жалко пробормотала Деянира.
- Броэрек? - Арэвала скупо улыбнулась - дернула тонкими губами. - Броэрек? Можешь рассказать все, что сочтешь нужным. Гляди только, чтобы он тебе не добавил.
Деянира в ужасе смотрела на свою мучительницу.
- Вы меня ударили, - сказала она наконец. - Вы отдаете себе отчет?.. Я ведь не рабыня.
- Ну и что? - Арэвала пожала плечами. - Мне-то до этого какое дело? Работай, не дерзи, будь скромна, добросовестна, помалкивай, слушайся - и никто тебя пальцем не тронет.
Сочтя разговор исчерпанным, Арэвала толкнула локтем дверь, и открылась маленькая каморка, где валялось два матраса. Из прорех в чехлах торчала солома.
- Здесь будешь спать.
- Одна? - тихо спросила Деянира, на всякий случай держась так, чтобы Арэвала не смогла ее снова ударить.
- Водить к себе мужчин не возбраняется, - сказала Арэвала. - Только не шумите. Другим тоже надо отдыхать.
- Матрасов два, - указала Деянира. - У меня есть соседка?
- Второй просто некуда девать было, пусть здесь и хранится. Зашьешь дырки, заменишь солому. Возьми на конюшне, тебе дадут. Отдохни хорошенько. Работы всегда много, имей в виду.
И она ушла, держась очень прямо. Кочерга.
Деянира, как могла, обустроила свою комнатку. Там было темно - только крохотное окошечко, - но довольно уютно.
Широкая постель. Арэвала на следующий день после появления в замке Деяниры расщедрилась и бросила ей несколько покрывал, все дырявые, но плотные, так что солома больше не кусалась.
Работы, как и предупреждала кастелянша, всегда было много, и вся - тяжелая и нудная: чистить котлы, например, или стирать белье.
Возможно, раньше подобными вещами занимались галерники и военнопленные, размышляла Деянира, но слишком уж высока была среди них смертность, вот и приспособили к этому делу юных служанок. Другого объяснения она не находила.
В первые дни Деянира плакала по ночам от усталости. Страшные истории так и лезли ей в голову. Она представляла себе, как отупеет от тяжелого физического труда, как огрубеют ее руки и душа. Она разучится улыбаться, перестанет радоваться жизни, молодости, солнечному свету.
Когда она закрывала глаза, она видела котлы, которые нужно было оттирать землей. И никаких перчаток. Почему? На третий день Деянира решилась и попросила у Арэвалы иголку.
- Зачем тебе? - осведомилась та, глядя на девушку сверху вниз. Взгляд не холодный, не враждебный, не высокомерный - просто никакой. Ни одной эмоции. Как будто она смотрит на кирпич.
Деянире хотелось закричать: "Я живая, я девушка, я человек! Не смотрите на меня так!"
Но вместо этого она сказала:
- Хочу кое-что сшить.
Арэвала не шевельнулась, не изменила выражения лица. Но и не ушла. Явно ожидала продолжения.
- Перчатки, - сказала Деянира.
- Зачем?
- Чтобы руки не портить. От этой работы очень портятся руки.
- Зачем тебе красивые руки? - спросила Арэвала. - Ты ведь не дама.
- Просто дайте мне иголку, - сказала Деянира, не желая спорить.
Не произнеся ни слова, Арэвала удалилась, но вечером она снова появилась на кухне и, подозвав к себе Деяниру согнутым пальцем, вручила ей иглу.
Девушка поблагодарила и даже изобразила книксен, но Арэвала уже повернулась к ней спиной и ушла.
После этого случая Деяниру стали называть Служанка С Перчатками.
* * *
Около трех часов ночи в квартире Ковалевых раздался одинокий звонок в дверь. Ирина Сергеевна спала, потому что Артем Сергеевич заставил ее проглотить несколько таблеток снотворного. Но от звонка она пробудилась.
- Оставайся в комнате, - приказал Артем Сергеевич.
Обычно он не был таким властным и решительным. Обычно он слушался жену и вообще ни во что не вмешивался. И Диане ничего не запрещал. Только один раз, когда она захотела проколоть уши, сказал, что это она сделает после совершеннолетия.
- Почему? - строптиво осведомилась Дианка-пятиклассница.
- Потому что я испытываю странное брезгливое отношение к людям, которые добровольно проделывают лишние дырки у себя в теле, - ответил Артем Сергеевич. - И пока я над тобой властен, ты будешь слушаться. А когда вырастешь - делай что хочешь.
Он не стал рассказывать дочери о том, что очень давно его невеста Ира носила сережки. А после замужества перестала. Потому что любила мужа, а у него, в конце концов, практически не было причуд, кроме этой - да еще отвращения к слову "бизнес". Поэтому, кстати, он единственный называл Ирину Сергеевну не "бизнес-леди", а "деловая женщина". "Моя жена - деловая женщина, что ж тут поделаешь…" Звучало почти как каламбур.
Артем Сергеевич очень редко напоминал домашним о том, что он - глава семьи, пусть даже номинальный. Но сейчас он взял ситуацию на себя и готовился принять первый удар, чтобы, смягчив по возможности, передать ужасное известие жене.
И она замерла в кровати, натянув одеяло по подбородок, как перепуганный зверек. Глаза у нее снова стали, как у девочки. У малышки, которая ждет, что вот-вот из-за шкафа выползет чудовище.
Артем Сергеевич коснулся ладонью ее лба.
- Не вставай, Ира. Я поговорю с ними. И не думай дурного, - прибавил он. - Не нужно сразу думать о самом плохом.
- Почему? - прошептала Ирина Сергеевна. - Почему не нужно?
- Потому что когда думаешь о самом плохом, оно и случается. Я сейчас.
И он вышел в прихожую и, не колеблясь ни мгновения, отворил.
Он не сомневался в том, что тот, кто звонил, все еще ждет за дверью.
Когда Джурич Моран ворвался в квартиру, первое, что подумал Артем Сергеевич, было: "Какое счастье, что Ира не видит!.." И только потом, панически: "Диана?.."
- Ковалев? - закричал Моран.
- Тише, моя жена отдыхает, - остановил его Артем Сергеевич. - Идемте на кухню. Не разувайтесь.
Он невольно посмотрел на ноги гостя. Тот был в тапочках. Грязный мокрый снег облеплял его ноги по щиколотки.
- Нет, - сказал Артем Сергеевич, - пожалуй, лучше снимите-ка это. Наденьте мои.
Он говорил таким спокойным тоном, точно свято верил: соблюдение приличий поможет им всем отогнать беду. Отогнать ее к чертовой матери, потому что любое несчастье - неприлично, невежливо, непристойно.
Моран сунул ноги в теплые домашние тапки Артема Сергеевича и в полной мере ощутил всю жестокость такой вещи, как милосердие: окоченевшие ступни вдруг из бесчувственных превратились в распухшие, исколотые иглами бревна.
Шатаясь и изрыгая проклятия, Моран проковылял на знакомую ему кухню и плюхнулся на табурет. От волнения и злости Моран перестал сдерживаться и начал источать резкий троллиный запах - запах мокрой звериной шерсти и гаснущего костра.
Артем Сергеевич молча налил ему чаю. Самого обыкновенного, без ароматических добавок. Чай, который пьют ночью на кухне в ожидании вестей.
Моран взялся за чашку обеими ладонями, поднял голову к хозяину дома и осведомился:
- А что это вы ничего меня не спрашиваете? Оттягиваете неизбежное?
Артем Сергеевич пожал плечами.
- Если… - Он судорожно вздохнул. - Пусть подольше… не…
- Если Деянира умерла, пусть она подольше останется для вас живой? - Моран бесцеремонно расшифровал все эти трагические недомолвки.
- Диана, - поправил Артем Сергеевич. Железный человек, даже не дрогнул. - Мою дочь зовут Диана.
- Может быть, кто-то и зовет ее Дианой, а я ее называл Деянирой, - отрезал Моран. - И до сегодняшнего вечера я считал ее своим другом. Понимаете? Другом!
- Виноват, вы - профессор Джурич Моран? - перебил Артем Сергеевич.
- Моран Джурич, но это кому как нравится. Сербское имя. Да, - сказал Моран. - А эта потаскуха…
Артем Сергеевич закаменел лицом. Моран расплылся в самой кривой из своих улыбок:
- А, бросьте вы. Это не то, что здесь подразумевается. Просто ругательство.
Он грубо захохотал и опрокинул в себя чашку горячего чая, как водку.
- Да, я называю вашу дочь Деянирой и потаскухой. Вы, наверное, вообразили, будто это слово означает…
- Это отвратительное слово, и я вас попрошу не употреблять его в моем доме, - твердо ответил Артем Сергеевич.
- Какие мы нежные. Интеллигентные, - сказал Моран. - Ладно, не буду. Слушайте. - Он приподнялся на табурете, но ноги у него предательски подкосились, и Моран рухнул обратно. - Слушайте… О чем я говорил?
- О Диане. О моей дочери.
- А, Диана-охотница. Помню. Ну так вот, я считал ее другом, понимаете? Слово "друг" у вас тоже скомпрометировано.
- Вовсе нет, - возразил Артем Сергеевич. Он уже понял, что Диана жива. Что бы с ней ни случилось, она жива и, вероятно, здорова. Просто начудила. Осталось выяснить - каким образом.
- Вовсе да! - огрызнулся Моран. - У вас это означает, что некто и некто находятся в интимной связи. Особенно в тех случаях, когда речь идет о самке человека. Понимаете? Ну так вот, ни в какой связи, кроме дружеской - в истинном понимании термина - я с Деянирой не состоят. Мы понимали друг друга. Общие интересы. Я рассказал ей об Истинном Мире, о Калимегдане. Она работала на меня. В общем, полный гринпис. А потом она подложила мне такую подлянку!
Артем Сергеевич налил Морану новую чашку, потом позаботился о себе и уселся наконец напротив.
- Я вас очень внимательно слушаю, - сказал он. - Будьте любезны, выражайтесь яснее. Мне еще предстоит все это пересказывать моей жене.
- Помню. Железная дама. Такие ломаются очень быстро, - сказал Моран. - Они хрупкие. Видите ли, у нее фальшивый аристократизм. Она его себе сама придумала.
- Кто?
- Ирина Сергеевна. Так ее зовут? - Моран покачал головой. - Красивая, ухоженная, все о себе понимает, манеры - безупречные. Если ты не видел настоящих аристократок, можешь и купиться. Но я-то видел! Я не только человеческих аристократов видел, но и эльфийских, а уж троллиных повидал!.. Эти крепче всех. Ваша жена - как фальшивый бриллиант. Очень хороший, но все-таки фальшивый. Она сломается.
Артем Сергеевич покусывал губу и думал: "Что мне мешает спустить его с лестницы? Он только что оскорбил мою дочь, мою жену… А я сижу и слушаю. И не в том дело, что мне от него нужно еще узнать подробности о случившемся с Дианой. Просто… Просто он, по-моему, никого на самом деле не оскорбил. Назвал вещи своими именами. Высказал ровно то, что у него на уме. Без прикрас, без смягчений".
- Я не сумасшедший, - вдруг проговорил Моран, лукаво, по-сумасшедшему, улыбаясь. - Вы ведь так считаете, да? Вот прямо сейчас - об этом думаете?
- Почти, - ответил Артем Сергеевич. Он тоже умел при случае не скрывать своих мнений.
- Я не сумасшедший, - сказал Моран убежденно. - Смотрите.
Он положил перед Артемом Сергеевичем фотографию. Деянира в туго зашнурованном корсаже, Деянира с хитрой усмешкой на лице, подбоченившаяся Деянира на фоне охотничьей сценки.
- Это моя дочь, - сказал Артем Сергеевич.
- Именно. Уж я-то знаю, кто это, не сомневайтесь, - подтвердил Моран. - Ваша коварная дочь. Она вела двойную жизнь. Она всех обманула, и меня в том числе.
Артем Сергеевич взял фотографию в руки.
Жест бережный, аккуратный. Да, хороший человек этот господин Ковалев. Жаль его огорчать, но ничего не поделаешь.
- Будьте любезны, объясните подробнее, - попросил Артем Сергеевич. - Где и когда это снято?
- Снято совсем недавно. У меня на квартире, - ответил Моран и вдруг, широко раскрыв рот, горестно завыл.
- Держите себя в руках! - крикнул Ковалев. - Что вы себе позволяете?
- Ау-у-у-у! Аы-ы-ы-ы! - выводил Моран.
- Молчать! - Ковалев хлопнул ладонью по столу. - Придите в себя, господин Джурич! Три часа ночи!
Моран подавился своей печалью и быстро начал пить чай. Ковалев немилостиво наблюдал за ним. Он очень рассердился.
- Ладно, - сказал Моран наконец. - Я, вроде как, успокоился. Даже не зол. По-моему. Ну, поживем - увидим. Может, я еще разок вспылю, вы уж потерпите, голубчик. Что вы хотели бы узнать о своей дочке?
- Где она?
- Есть предположение, - сказал Моран. - Долго объяснять. Она уехала. Потому что вела двойную жизнь. Потому что оказалась коварнее, чем все мы предполагали. Но она жива и благополучна. Такие, как она, не пропадают. Я очень, очень расстроен. Поверьте, будь моя воля - она бы сейчас ночевала дома.
- У нее есть какой-то парень? Иностранец?