Хрустят позвонки. Хлещет кровь.
Древний забытый азарт.
Мозг пьянеет от запаха крови, теряет способность соображать, проваливается в бездну эпох.
Чьи-то руки лезут в черепную коробку. Роются в ней, как алкаш в собственном кармане в поисках забытой мелочи на банку пива. Ищут дырку, чтобы пролезть в сознание.
Ну, уж, дудки.
Удар!
Это не он. Это в него!
Рядом лицо. Безумные от страха глаза.
Как? Где в таких глазах прятаться страху?
Еще один удар. Отбросило в сторону.
Нет, не сейчас…
Кинул, сразу отяжелевшее тело вперед и, запрокинув голову, запел, собирая стаю.
Мерцающее пятно. Нам туда.
Лишь бы допрыгнуть!
Уперся, широко расставив лапы, покачнулся, но устоял. Обернулся, угрюмым взглядом желтых холодных глаз оглядел поле битвы.
Славная была охота, братья!
Еще раз качнулся и, подавляя непростительную слабость – одним прыжком в тусклое, едва заметное пятно. А дальше – тьма бездонного провала. Над головой победный рев стаи. Его стаи. Чей-то холодный шершавый язык коснулся его лица. Все та же шаловливая распутная молодая самочка, домогается интима. И что характерно, время удачно выбрала, чтобы огласить свои явно неприличные предложения.
Да нет. Это Лехина теплая и грязная ладонь поднимает веки, а его глаза пялятся ему в зрачки.
– Ты еще зеркало к губам поднеси, псих ненормальный.
Или не ладонь?
Лижет, подлая. Язык, как терка. Морда в крови. Слизывает, пока не засохла.
– Славная была охота, старший брат. Нам есть, что поведать братьям.
Охота ли? Бойня! Волк в овчарне.
Кому это он?
Леха, Пивень, Толян…
И снова боль раздирает тело. Пора бы уж привыкнуть! Не промахнулись, сволочи.
А могли бы, хотя бы из уважения к возрасту. Куда ни кинь, а пятый десяток разменял. А это уж, дорогие мои, не шутка в теле. Неповоротлив стал. Может, пора подковы снимать? А там валенки и на печь?
Славная была охота.
До ночи черепки в угол будут заметать.
– Стас, очнись! Какие черепки?
Леха? Откуда он здесь?
Ворочают волчье тело. Подцепят крючьями и на помойку. Лязгнул зубами. Мимо. Промазал.
Свет! Ослепляющий яркий свет… И сразу ночь.
Ушла, без него ушла стая. Бросили волчата. А почему бросили? Сам приказал.
Тащат, волокут. Толяну на волчовку. Ну, нет! Толян правильный пацан и не позволит себе нарядиться в прикид из шкуры собственного командира.
– Командир!
Дернулась верхняя губа, обнажая клыки.
Но вместо грозного рыка, от которого замирает сердце, а душа проваливается в пятки, вырвался только слабый стон.
– Больно же, черти. Я сам.
Открыл глаза.
И правда – Леха. Своей мокрой банданой ему лицо вытирает.
– Стоит только одного на минутку оставить, так сразу как свинья перемажешься.
Точно Леха. Только он один так душевно умеет утешить друга в трудную минуту.
Пивень своими заскорузлыми пальцами ковыряется в его боку, как в своих зубах после обеда. Еще и ножик норовит поглубже затолкать туда. И что он там надеется отыскать?
А хорошо врезали. От всей нечеловеческой души. Ладонь в дыре проваливается.
Прохрипел, чуть не теряя сознание.
– Уходить надо, ребятки. Я там немного набезобразничал. Хозяевам может не понравиться. Как бы объяснений не потребовали.
– Куда ты пойдешь? – возмутился Леха. – Дыра в боку. Пивень в ней чуть с головой не утонул. Из плеча мосол торчит.
– Дыру портянкой заткну. И доковыляю.
– Конкретно набезобразничал? – полюбопытствовал Войтик. – От всей души размахнулся?
– Да так, слегонца. Времени маловато было. Но помнить будут. Сейчас знаем, в какую сторону ворота открываются.
– Про черепки-то не для красного словца молвил? И самому черепком досталось. Отскочить не мог? – влез с расспросами Пивень.
– Командир, ты думаешь, они с предъявой придут? – разгорелся Толян. – Душу б отвести, а то вечно все на себя тянешь.
Каждое слово как кузнечным молотом в мозг колотит.
А ребята зубы заговаривают.
– Уходим, ребятки. А то разнежусь, вовсе не встать будет. Погостили, пора и честь знать. Толян, приходилось в пионерлагере бывать?
Толян растерялся. Крепко, видимо, двинули командира, если крыша на место до сих пор не встала, – читалось в его глазах.
– Было дело…
– Костры жег? Так, чтобы с одной спички?
– Конкретно! А если потом туда шиферу набросать, вообще отпад.
Стас кряхтя и морщась поднялся на ноги.
– Тебе и карты в руки. В смысле, зажигалка. Жги все к едреней фене. Пусть горит. Не свое, не жалко. Мы потом здесь добрый лес насадим. Вот только с шифером не получится. Извини, брат, нету. Веселин, мальчик мой, там где-то мои мечи лежат…
– Все здесь, командир, – ответил за Веселина Леха. – А с лесом надо ли так?
– Надо, Леха. Еще как надо. Пусто в нем. Никого. Даже зверье не водится. Да и нынешним хозяевам с огоньком повеселее будет. А то заскучали. Грязь и сырость развели. Пусть пообсохнут.
Зло поджал губы. Сверкнул глазами.
– Ненадолго уходим. Я их научу по стойке "Смирно" стоять и не качаться.
Толян щелкнул зажигалкой.
– Так не горит.
А ты приятеля попроси. Вдвоем, глядишь, и получится. Темный, не хочешь к ним присоединиться?
Лес словно понял его слова. Затих. Подобрал, поджал под себя длинные скользкие ветки. Сучья больше не хватали за ноги и ловко уползали с дороги.
– Давно бы так!
Войтик осмелел до того, что от всей души врезал по гладкому корявому стволу.
Дерево глухо застонало и метнулось вершиной к нему. Дохнуло стужей… Сверкнул меч, и к ногам посыпались отрубленные сучья.
– Сказано, не балуй.
Подошел Груздень.
– Не выходит подпалить, командир. Все водой пропитано, хоть ведром черпай. Если позволишь, я привезу сюда несколько возов соломы и хворосту и уж тогда…
– Ин быть посему. А то всего и сразу – так и понос прошибет.
Раны терзали. Идти было мучительно трудно. Полузакрыв глаза, терпел и шагал почти наощупь, боясь потерять сознание.
Пивень несколько раз толкал к его губам свою заветную баклагу.
– Испей, Слав. Помогает. На заветных травах настояно, заветными словами наговорено.
Делал несколько глотков – и правда, на какое время боль отступала и идти становилось легче.
– Может, привал объявим, Стас?
– Рано, Леша. Идти надо. Выбраться из этого проклятого места побыстрее. Ядом все пропитано. Льется, как у змеи с языка.
– Сколько лесу испоганили! Сколько добра в огонь пойдет, – возмутился Груздень. – Сколько народу бы этот лес корми, поил и одевал, обувал.
– Это ты им при встрече скажешь, – усмехнулся Леха. – Оформим актом и в суд, за порчу госимущества и нанесение материального ущерба.
Стас шел все медленнее и медленнее.
Остановился. Закачался.
Нельзя лежать. Надо идти.
Леха заглянул в лицо.
– Войтик! Толян! Садите его на мечи. Быстро!
– Не суетись Леша. Я только отдышусь.
– Груздь! Врежь ему по тыкве, чтобы не ерепенился. Понесем, как дохлого.
– Яд в рану просочился, когда на земле лежал, – виновато объяснил Стас, с трудом ворочая языком.
– Войтик, на меч!
Сказано – сделано. Войтика дважды просить не надо. Даже глушить не пришлось. Усадили его на меч, как в княжеское кресло. И понеслись бегом, так как прежде никогда не бегали. Хруст с Веселином, забежав вперед, мечами расчищали дорогу. Груздень и Темный поддерживали сзади.
Но останавливаться на короткий привал все равно пришлось. Стас устал и уже с трудом удерживался на мече.
Леха с Толяном сняли свои бронники и усадили его на них, сделав из воткнутых в землю мечей спинку импровизированного стула. Стас вздохнул и с облегчением закрыл глаза.
Протяжный низкий вой умирающего зверя разлетелся по всему черному мертвому лесу.
И почти сразу же издалека, едва слышно, к изумлению воинов, послышался ответный вой.
Переглянулись.
– Волк собрался умирать и зовет стаю, – ни к кому не обращаясь, задумчиво произнес Пивень. – Велик был наш род, а признали только его. Пришлеца.
– И что? – Груздень озабоченно оглянулся на злобно затаившийся лес.
– Не знаю! Если бы знал. Мы свой род от волков ведем, а они его вожаком признали. Думать надо… А вот и его стая! Глаза!
– Может, отодвинемся? – глухим потерянным голосом проговорил Леха. – Зачем мешать людям?
Не обращая на них внимания, из леса, растянув тело в длинном прыжке, выпрыгнул матерый широколобый волк. Остановился перед Стасом, заглянул в его лицо и глухо заворчал.
В ответ послышалось слабое, еле слышное ворчание.
Неторопливо, один за другим, словно из-под земли выросли, появились и другие волки. Сели полукругом перед ним и леденящая душу, прощальная смертная песня заставила сжаться сердца воинов.
– Братцы! – вскинулся Леха, бесстрашно проламываясь к Стасу мимо зверей. – Он же из меня мента, опера сделал! Да я с ним… И что же? Вот так? Здесь? Он из вас, деревенских увальней, воинов слепил!
Стас с трудом разлепил глаза и коротко рыкнул. Стая послушно расступилась.
– Волчат пропускают, – прогудел Войтик. – Вот тот, лобастый, на меня похож. Брат, наверное.
– У них вожак умирает, а ты в родне копаешься, – осудил его Хруст.
Войтик ответить не успел.
Мимо них в воздухе пролетело серое гибкое тело.
Молодая волчица, оскалив рот и щелкая зубами, закрыла Стаса своим телом от стаи и от людей. Потом, легко и бесшумно ступая, подошла к нему. Долго по-собачьи обнюхивала. Подняв голову, издала короткий тревожный звук и принялась зубами срывать с него тряпки, наложенные на рану рукой волхва.
Леха дернулся вперед, но щелкнули острые волчьи зубы, и он неохотно отступил.
Волчица же лизнула оголенную рану, снова издала короткий не то вой, не то плач, и принялась осторожно вылизывать ее.
Лицо Стаса покрылось густым и липким потом. Он побледнел, качнулся на бок, но выпрямился и положил свою, вдруг отяжелевшую руку, на голову самки.
Пивень переглянулся с Алексеем, затем перевел взгляд на Груздня.
– Яд из раны на свой язык вытягивает, – пояснил он.
Над тесной, вырубленной стараниями Хруста и Веселина полянкой, повисла зыбкая тревожная тишина. Время остановилось.
А волчица, вылизав одну рану, принялась вылизывать рану на плече.
Наконец, она закончила. Легко высвободила голову из-под руки Стаса. Послышалось короткое довольное урчание. Положила голову на его колени. Желтые холодные глаза подернулись льдистой серой пленкой. Пошатываясь, прошла мимо людей и зверей, повернулась всем туловищем и, запрокинув голову, что-то пропела стае ли, вожаку ли – люди так и не поняли. И, опустив голову, не спеша скрылась в лесу.
– Умирать ушла, – тихо проговорил Толян.
Лицо Стаса порозовело. Дрогнули веки.
– Прощание, похоже, не состоялось, – виновато, словно оправдываясь, сказал он и, притянув к себе за серые в проседи щеки лобастого волка, уткнулся лбом в его голову. – Рано, брат, значит, мне еще на Могильные холмы. Тебе отдаю эти земли для доброй охоты. И клянусь – ни одна стрела не полетит отныне и до веку в тебя и твоих братьев, пока я жив. Но и ты помни закон… А меня не будет, Толян останется. В нем вижу нашу кровь! – Наклонился еще ниже и коротко рыкнул: – Не уводи стаю далеко от этих мест. Скоро я приду снова.
Дунул зачем-то в нос, потрепал матерого волка, как простую дворнягу, почесал за ухом и подтолкнул в плечо.
Волк потерся о его колено и, довольно ворча, повернулся к стае. Проходя мимо, остановился около Войтика, потянул носом воздух, фыркнул, чихнул и, гордо подняв голову, неторопливо ушел вслед за волчицей. Стая, так же не спеша, последовала за ним.
– Мне показалось, Войтик, что он не в восторге от такого родства, – подтолкнул Войтика Леха.
Стас уперся руками в колени и поднялся со своего импровизированного стула.
– Пора и нам. Загостились. Ты, Леша, сначала только замотай меня покрепче. У тебя это лучше получается, чем у нашего волхва.
Леха растерянно развел руками.
– Чем?
Толян, не раздумывая, сдернул свою футболку через голову.
– Эх, пропадай моднявый прикид! Снимай и ты свою, Леха. В Соколяне баще справим.
Пока раздирали футболки на полосы, Леха осмотрел раны. Вылизаны, выскоблены до бела. Ни кровинки, не соринки.
Вои в сторонке, поглядывая на них, о чем-то потихоньку шептались.
– Что за секреты от командира, бойцы? – заметив это, в шутку спросил Стас. – По дому соскучились? Сейчас замотают меня волхв и Леха, – вперед и с песней. Парадным строем, чеканя шаг!
– Здесь другое, командир, – Груздень серьезен, как никогда. И представителен. Грудь колесом. Плечи, и без того широкие, развернул еще шире.
– Дружище Груздень, сделай лицо попроще. Экую грозу на себя напустил. Того и гляди, испугаюсь. Узнавать тебя перестал. Воевода Серд жаловался, помню, на тебя, что с языком вперед ноги скачешь, а я так слова из тебя вытянуть не могу, – рассмеялся Стас, прислушиваясь к ране в боку.
Груздень совсем смешался. Полез рукой в бороду… но где она, былая гордость!
Ему на помощь поспешил волхв.
– Слав, дело и в самом деле не простое. Стая признала в тебе свою кровь. А в нас почему нет? Мы той же крови, что и они.
– Опять же и язык давно разучились понимать, а не то, что речи с ними разговаривать, – наконец обрел себя Груздень. – Будь и у нас вожаком, как у них, у этих…
– Да не вожаком, вождем родовым! – перебил его Хруст.
– Так у вас же Серд есть, – Стас растерялся от неожиданного предложения и ухватился за первое, что взбрело на ум.
– Серд не вождь. Воевода… да и то походный, – веско вставил свое слово Войтик. – Не ерепенься, командир. Сколько времени уж род без вождя живет. Захирел совсем. Людьми оскудел. Даже земли родовые потерял. В наймитах ходим.
– Ребятки, а вы умом не тронулись? – Стас оттолкнул Леху и вскочил на ноги.
– Слав, Войтик правду говорит. Захирел род! Поднимать надо. И тебе это по силам, – вставил волхв. – Смотри, как с тобой все ожило.
– Пивень! Колдун ты мой несчастный. Я боевой офицер. Прошел и Крым и Рим. И огонь, и воду, и медные трубы… – плел все, что на язык валилось. – Да и кто, кроме вас, меня знает? Мое дело война. А еще лучше – тайная…
– Они! – Хруст указал взглядом на черный лес, где скрылась волчья стая. – Они не ошибаются. А они – наши старшие родичи. Кто осудит?
– И кто оспорит?
– Не ко времени все это, ребятки. Ох, как не ко времени. Про Сумерки забыли? Кто с ними покончит? Серд?
– Ты начал, тебе и заканчивать. Град свой поставим. И имя ему дадим Волчок. Семьи свезем. А за нами и другие потянутся. Земли-то сколько? У иного князя в уделе столько нет.
Планов громадье. Перспективы жуткие.
Глаза горят. Какое, к черту, горят? Огнем полыхают!
– Мечтатели вы мои! – Стас не удержался от смеха, глядя на их распаленные лица. – Нам еще отсюда выбраться надо.
– А ну как волколаком объявят? – нерешительно вставил Войтик и испуганно прикрыл ладонью рот.
Но Пивень поднял руку и решительно отрезал.
– Так и того лучше. Наши пращуры и чуры, то есть дальние и близкие предки, все могли перекидываться, и не по разу на день. Тем и в силе были. А что, Слав, может, и вправду перекидываться можешь?
– Тю на тебя, старый, – отмахнулся от него Стас. – Спасибо! Договорились. С вами и на костер угодить можно, после таких-то разговоров. А перекидываться и Войтик умеет. Ну-ка, Войтик, покажи себя!
Войтик присел, вытянул вперед руки и легко прокрутил в воздухе заднее сальто. И прошел по кругу колесом, не касаясь земли руками.
– Ну вот! – одобрительно кивнул головой Стас и недовольно проворчал: – Леха, закрывай свою санчасть!
Но Пивень придержал его.
– Подожди, Слав! Прежде поклянись своей древней кровью, что будешь верой и правдой до последнего дыхания служить нашему роду-племени.
– Дорогой мой волхв, – Стас был серьезен и не улыбчив, – я русский офицер, воевода по вашему. Кроме чести своей офицерской, другой казны не нажил. Слову своему никогда не изменял. Но если так надо, ради Бога.
И тут же ножом, не морщась и не моргнув глазом, полоснул по раскрытой ладони, махнул рукой на все четыре стороны, окропляя черную траву своей кровью.
– На этой охотничьей тропе кровью древних родичей перед ними и перед вами клянусь, что сделаю все, что в моих силах, чтобы сохранить род, вернуть ему честь и славу наших предков.
– Да, вождь. Нам этого достаточно, – важно ответил за всех Груздень, разрезая себе руку ножом. – Клянемся и мы тебе нашей кровью, что, где бы ты ни был, куда бы ни пошел, мы всегда будем рядом. Вот тебе моя кровь! Волен ты отныне в ней, в моем мече и в моей жизни. Владей мной, вождь.
Мелькнули ножи. Брызнула кровь. Полилась на открытую ладонь Стаса.
Леха, потрясенный этой дикой и в то же время величественной сценой, увидел, как Толян, восторженно крича что-то невразумительное и абсолютно бессмысленное, порет себе руку, и сам потянулся за ножом.
– Возьми и мою кровь, Стас.
– Давай до кучи, Леша! – улыбнулся Стас, подавая ему свою раскрытую ладонь. – Славной охоты, волчата!
Глава 13
В версте от опушки наткнулись на дозор.
Жарко горел костер. На костре запекалась туша молодого кабанчика. Вокруг костра, мирно о чем-то беседуя, сидело трое воев. Стас, завидев эту мирную идиллию, подмигнул Лехе.
– Молодец, Хмурый. Справный будет командир. Догадался. С лошадьми встречает. Жаль, оркестра нет.
Завидев их, парни вскочили на ноги и подхватились навстречу, радостно размахивая руками и крича во все горло.
– А мы и не чаяли дождаться. Воевода Серд вас уже похоронил. С утра до ночи твердит всем и каждому, что сгинули вы в этом клятом лесу. Де, никто до вас не выходил, и вам не выбраться.
– Рано похоронил, – угрюмо обронил Груздень, нахмурив брови. – А с кабанчиком вы ладно придумали.
– К нему бы еще винца четверть, – мечтательно добавил Войтик, жадно втягивая запахи, плывущие от костра.
– Так то не мы. Поутру волчья стая, голов этак с полдюжины, набрела на нас ненароком. Испугались и бросили кабанчика этого самого.
Стас усмехнулся. А его вои переглянулись.
– Догадались родичи, что брюхо подвело, – подмигнул Стасу Войтик шалым глазом. – Славно иметь такую родню, вождь. Лежи себе на печи и грей пузо, а убоинка сама в дом к тебе идет.
– Твое пузо отогреешь, как же! – осадил Войтика Пивень. – Что в детинце? Как полон встретили?
Парни переглянулись.
– Живут пока с нами вместе. А Сумеречных воев Серд пока на засов закрыл. В Соколень за словом послал. У Хмурого твою полусотню отнял. На твое место, командир, другого поставил.
Глаза Стаса сверкнули гневом.
– А Хмурый?
– Хмурый у него из-за плеча дело вершит. Ты же ему, командир – воеводе Серду – поперек горла встал.
Войтик ахнул кулаком по колену.
– Ну, Серд! Ну, лежень!
И потянулся к кабанчику.