– Дальше и совсем просто. Мир разделился. Появились темные эльфы.
– Которым было мало уюта лесного гнездышка или свода пещеры над головой? И им захотелось переделать, приспособить этот мир под себя. Извечная борьба единства и противоположностей. Конфликт отцов и детей. Совать свой нос везде и всюду, не спрашивая при этом никого, – лениво процитировал Стас все известные ему лозунги, застрявшие в его памяти со времен комсомольской жизни. – Кому-то надоела зеленая сочная травка и захотелось вкусить не менее сочной телятинки. Плохой пример заразителен. Делать и переделывать – это наш конек. Это мы умеем. Бороться и искать, найти и не сдаваться. А лучше всего – прикарманить. Вот если бы еще знать, что искать? Мы выросли на этом, дорогой Рудик, но все ищем и ищем, боремся и боремся, да так, что кровь на морде никак не засохнет.
Эльф, по всей видимости, был обескуражен грубым и откровенным цинизмом Стаса и надолго замолчал.
– А завтра была война… – продолжал Стас все с тем же холодным и ленивым равнодушием. – А может, вчера. И размахнулись вы всю необъятную ширь своей нечеловеческой души, да так, что и в своей избе тесно стало… повалили на улицу. А раз так, то почему бы и соседа от всей души по морде не отоварить. Двое дерутся, третий не мешай… Это ведь не для вас сказано? А вот про то, что сор из избы выносить нельзя, наверняка забыли.
Эльф все еще молчал.
– Эй, приятель! Ты здесь? Или уже растворился в своих неведомых мирах? – полюбопытствовал Стас. – Или обиделся? Тогда прости.
И замолчал сам.
Притронулся к ране. Боли не было. Осторожно снял Лехину повязку.
– Не волнуйся, человек-волк. Утром и сам забудешь, где была твоя рана, – снова прозвучал в его сознании глубокий бархатный голос.
– Не моя, а ваша…
Но эльф оставил эту поправку без внимания. И растерянно продолжил:
– Ты прав. Была война. Она и сейчас еще продолжается. И наш мир, прекрасный мир эльфов, который мы создавали, может быть, не одну эльфийскую эпоху, умирает. Мрак и холод накрыл его. Умирает наш дивный лес под покровом снега, утонули под ним горные вершины, дворцы светлых эльфов. Замерли в неподвижности скованные льдом хрустальные реки. Не поют свои сладостные песни звонкие ручьи и не ворчат водопады. Ночь опустилась на мир эльфов.
– Был бы рядом Толян, расплакался бы. Ей-богу! – жестко уронил Стас. – Что поделаешь, у парня тонкая ранимая душа. Извини, слезы вытирать не умею. И давай так… Все, что накопилось в уголках твоей трогательной души, вытряхнешь на меня как-нибудь потом. Может, и я тогда уроню скупую солдатскую слезу. У меня своих забот ложкой не расхлебать. И самая большая заноза в заднице – это вы со своими разборками. А теперь будь любезен коротко и по существу. Что, где и как!
Гостя покоробила грубая прямолинейность Стаса, но он, сдерживая обиду, продолжил:
– Темные эльфы опомнились первыми…
– Слава Богу, хоть кто-то взялся за ум. И сколько же для этого понадобилось времени? – задал язвительный вопрос Стас. – Если верить детским сказкам, вы бессмертны? Какой-нибудь пустячок в виде пары сотен тысячелетий?
Эльф оставил его вопрос без внимания.
– Так вот, темные опомнились первыми. И каким-то образом нашли одну из Забытых дорог. И здесь ты был совершенно прав, когда сказал, что их глаза оказались совершенно неприспособленными к яркому солнечному свету.
– А такой пустячок, как солнцезащитные очки, сотворить было слабо? Обязательно было надо грязной лапой и прямо в сдобное тесто? – командирским голосом со злостью громыхнул Стас. – Сам не гам и другим не дам! Талантливые вы ребята, однако. И дико непосредственные. Времени прошло совсем пустячок, а все усвоили. Главное создавать трудности, а уж затем героически их преодолевать.
– Мы обнаружили это, но было уже поздно. Ночь ворвалась и в этот мир, – попытался что-то сказать в свое оправданье эльф.
Но Стас, не дослушав, бесцеремонно прервал его.
– И сколько же твоих землячков рвануло сюда под покровом ночи?
– С уверенностью сказать не могу.
– Тогда валяй без уверенности, – надавил на голос Стас.
Вместо ответа он услышал виноватый вздох.
– Орки? Кто они?
– Те, кто жили до нас…
– Любите вы жар чужими руками загребать! А впрочем, все как у нас. Не зря соседствовали столько времени.
– Беда, Слав, не в этом. Беда в другом! Вы разрушили – как ты выразился: с царственной небрежностью – экран, которым мы закрыли Забытую дорогу…
– Так! Значит, во всем виновата моя умелая плотницкая рука, – с расстановкой проговорил Стас.
– Что?
– Не обращай внимания. Это я просто размышляю вслух, друг мой эльф. И сделать уже ничего нельзя?
– Нужно время…
– Какая-то сотня-другая лет? Очень мило!
Рэдэльф промолчал.
– И быстрее, конечно же, не получится? А значит, несметные полчища темных эльфов и орков прут сейчас стройными колоннами, грохоча солдатскими сапогами по Забытым дорогам, поднимая тучи пыли и пугая ворон?
Ответа не услышал. Только сверкнули в кромешной тьме яркие изумрудно-зеленые глаза и тут же погасли.
– Есть только один выход, – словно обдумывая что-то, совсем тихо сказал эльф.
– Говори, коль начал.
– Разрушить то, что не успел ты, человек-волк.
– Так что же ты молчал? Слезу из меня выжимал? Если разрушить, так это мы с нашим удовольствием. Разрушить – это же как раз для нас! – дернулся Стас.
– Но тогда я и те, кто со мной, навсегда останемся в твоем мире.
– Считай, что вид на жительство уже у тебя в кармане! – тоном, не терпящим возражений, решительно успокоил его Стас. – Но, если ты боишься, я могу прийти и сам. Не люблю незавершенки.
– Это у тебя уже вряд ли получится.
– Это как?
– Темные закрыли лес для людей. Ты уже знаешь, как это делается, – виновато пояснил эльф. – Каждый, кто войдет в черный лес, потеряет себя. Это не просто деревья. Они как люди… Живут, думают, страдают и ненавидят… Первое творение темных эльфов.
– Значит, есть и второе, и третье… и дальше по порядку.
– Есть, Слав. Есть и другие.
Стас вспомнил о Войтике и его людях.
– Но там же мои ребята?
– Там и другие… люди. Скорее, их оболочка. Ты уже встречал их. А за своих людей не волнуйся. Их выведет.
– Спасибо. И все-таки, я приду. Посидим, поболтаем за кружечкой хорошего винца, – Стас уже принял решение и не собирался его менять. – Ты же не завтра собираешься крушить все налево и направо? Торопливость не принадлежит к числу ваших многочисленных добродетелей. Ну вот… а я страсть, как люблю тарелки бить. С детства. Считай, что хобби! Да и вообще, если стол перевернуть или лавки опрокинуть, так это как раз для меня.
– Все, Слав. Ухожу.
Еле заметное серебристое облачко повисло напротив волокового оконца.
– Погоди, Рэд, – удержал его Стас, – сколько у нас времени? Когда ждать удара?
– Не знаю, человек-волк. Может, год. А может…
В углу по-медвежьи завозился Пивень.
Кряхтя и стеная, разогнул затекшую спину. Заворочал головой из стороны в сторону, хрустя шейными позвонками.
– Сморило-таки, – стараясь не разбудить Стаса, сокрушенно проворчал он. – И как только морду не спалил в светце. Будто кто-то глаза залепил. Даже до лавки не добрел.
Слушая его стариковское ворчание, Стас раскрыл глаза. Стараясь понять ночное событие, подумал: "Что это было? Сон? Наваждение?"
Как и ночью, коснулся раны.
И ничего. Бодро вскочил на ноги. Задрал подол рубахи, принялся разматывать полосы холстины, которой обмотал его Леха поперек живота.
Пивень опомнился от сна, с непостижимой быстротой подскочил к нему и попытался удержать его за руки.
– Все в порядке, дружище. Заросло, как на собаке, – пошутил Стас, разглядывая рану.
И в самом деле – его бок сиял первозданной чистотой. От раны и следа не осталось. Даже Лехино шитье исчезло, словно и не касалась его изуродованного тела толстенная хомутная игла.
Пивень вытаращил глаза и, шепча что-то толстыми губами, попятился от него.
– Ты еще скажи "Чур меня, чур…". И крест животворящий в воздухе поперек живота начерти, – поеживаясь, усмехнулся Стас, успокаивая волхва. – Или не ты меня снадобьями чародейскими поил, а прежде полдня их наговаривал? И, как видишь, помогло. Сейчас бы еще ломоть хлеба и чарку вина для полного счастья, и хоть под венец! Да и ты, мой друг и лекарь, чарку заработал.
Пивень все еще не пришел в себя от изумления.
Открыл было рот. Засопел своим мясистым носом…
– Да тащи ты свой наркоз, эскулап недоделанный, – Стас весело расхохотался и хлопнул ладонью по широченному плечу волхва, как по лавке. – Уставился на меня так, словно я с того света перед тобой нарисовался. Э, брат волхв, да ты и бороду сбрил. То-то смотрю, помолодел и похорошел. Теперь от девок отбоя не будет. Первый парень на деревне, вся рубаха в петухах. Хотя, зачем тебе петухи, если ты сам – Пивень? Только по утрам не кричишь, самого не добудишься. Да что ты молчишь, словно воды в рот набрал?
Отодвинул волхва в сторону и пошарил рукой под лавкой.
– Не мог же я вчера весь кувшин вылакать? – размышлял он. – Наверняка, осталось. Если после меня Пивень к нему не приложился.
Пивень пропустил его прозрачный намек мимо ушей. Следил за ним остекленевшими глазами и зевал ртом, как выброшенная на берег рыба.
– Или Леха свое рукоделье обмывал?
Наконец-то волхв пришел в себя.
– Вождь, ты спал седьмицу. Мы уж думали – все. Конец пришел. А лезвие ножа к губам поднесли, отпотело. Значишь, дышишь – решили мы. И в глаза со свечой заглядывали. Вроде живой… и как бы не живой. И холодный, как вода в летнюю пору из Соколяньского колодца. А на ноже след от дыхания.
– Да ну?
Рука Стаса замерла на полпути к кувшину.
Кроме этого, совсем неуместного вопроса, Стас больше не нашел что спросить.
– А сегодня под утро задышал. Даже губами шевелить начал. И синь с лица схлынула, – продолжал Пивень. – А что лопочешь – не разобрать.
– Ну, значит, плакала тризна. Попойка отменяется, – глупо ухмыльнулся Стас. – Давай кружки, брат волхв. Я из горла не пью. Воспитанье не позволяет.
Стас налил из кувшина по полной кружке.
– С возвращеньицем меня, мой дорогой волхв, – бодрым голосом сказал он и залпом выхлестнул содержимое кружки себе в рот. – Нет у меня времени на всякие глупости вроде смерти. Сумерки над головой висят.
– Висят, проклятые! – неохотно согласился волхв и со вздохом поставил свою кружку на стол.
– Может, зря мы народ? – осторожно спросил Стас. – Может, еще не поздно назад повернуть до лучших времен?
– А когда они бывают, эти самые лучшие времена? Нет, Слав! Беду не ратью, беду народом встречают. И захотели бы назад повернуть, так не повернуть уже. Днем и ночью люди работают. С топором в руке спят. Бабы неподъемные бревна таскают, подгонять не надо. Одни лес валят, другие возят, третьи избы ставят, посад затынивают. В кузнях днем и ночью горны полыхают. Надоело роду по чужим углам скитаться. А здесь пусть и худое, но свое.
Стас подошел к дверям.
– Не такое уж и плохое. Земли необъятные. Края не видно, – негромко произнес он.
– Так и я о том же. У нас все не ко времени. А пройдет год-другой, и окажется, что самое время и было.
– И ладно. Утешил, – согласился Стас, шагнул на крыльцо и, спохватившись, добавил: – Я на несколько дней исчезну, так что вы с воеводой Хмурым не расслабляйтесь.
– Как это? Куда? – подхватился Пивень. – Только-только на ноги встал, и сразу бежать?
– Ай-ай-ай! – укоризненно покачал головой Стас. – Да я, можно сказать, для тебя открытая книга. Читай да читай. Только страницы переворачивай. Насквозь просвечиваю.
– Просвечиваешь. Да не в том месте.
Волхв не склонен был принимать его шутливый тон.
– Хорошо, Пивень, – Стас не стал спорить. – Скоренько смотаюсь в Сумерки и обратно. Войтик с ребятами в беду могут попасть. Выводить надо. А одним им из проклятого леса не выбраться.
– А ты?
– Я – нет! – решительно отрезал Стас. – Я вождь! Меня беда стороной обязана обходить. Положение обязывает!
Пивень понял, что спорить бесполезно, и обреченно махнул рукой.
– Поешь хоть прежде перед дорогой.
Но Стас был уже за порогом.
Счастливо щурясь, обернулся и нетерпеливо крикнул.
– Где ты там, возишься? Ждать не буду, один уйду!
Глава 16
Следующим утром, задолго до рассвета, он уже выводил из ворот детинца своего Серого. Рядом, ворча и не скрывая своего недовольства, плелся Пивень.
Чуть приотстав от них, шел Хмурый. Был он чернее грозовой июльской тучи. Увидев вчера во дворе крепости живого и бодрого Стаса, он было возликовал. Но радость его была недолгой, поскольку Стас тут же поспешил его порадовать новостью о предстоящем отъезде.
За Хмурым, уже в седлах, с трудом сдерживая застоявшихся коней, шел десяток Хруста.
– Да, не печалься ты, Хмурый! – весело успокоил его Стас. – Командир должен быть всегда важен лицом и бодр телом. Тебе же легче. Начальство далеко, сам себе голова. Что еще надо бойцу для спокойной жизни? А я быстренько. Одна нога здесь, другая… тоже уже здесь. Не успеет Пивень два раза чихнуть. Правда, волхв?
Стас явно ждал его поддержки. Но Пивень что-то проворчал в ответ, отвернулся и сердито сплюнул.
– Все, ребятки. Долгие проводы, лишние слезы, – не касаясь ногой стремени, он взлетел в седло и по-разбойничьи, как это делал Войтик, свистнул.
Серый сорвался с места в хлесткий галоп.
Стрелой пронеслись тесной улочкой посада, не боясь разбудить народ. О его отъезде каким-то чудом уже прознали, и родичи вышли проводить вождя. Правда, Стас подозревал, и не без оснований, что это чудо носило вполне конкретное имя. И имя это было – Пивень.
Как-никак, вождь отбывает. А не хухры-мухры.
Политес обязывает.
Стас улыбнулся.
Скачка веселила сердце. Свежий утренний ветерок приятно холодил лицо, щекотал ноздри, забирался под волчовку.
Только одно мешало ему сполна насладиться первозданными радостями жизни: Войтик и его ребята.
Улыбка сама собой сползла с его лица. Он нахмурился и начал перебирать в памяти все, что услышал от нечаянного гостя.
Как ни крути, а получалось гадко.
И втрое гаже оттого, что нагадил сам.
С кувалдой и ломом попер на компьютер.
Конечно, все это могло случиться и без него, но, может быть, вышло бы как-нибудь само собой и не так быстро. А запас времени – великая вещь! Особенно, когда его и так не хватает. Так нет же, потянуло на подвиги! Покрасоваться захотелось.
Запрокинул голову, солнце в зените. Но в волчовке, вопреки ожиданиям, не жарко. Мудра мать-природа! Только человек не хочет у нее учиться.
– Хруст, вот в том перелеске, помнится, был ручей, там и отдохнем.
Хруст понятливо кивнул головой.
Взмахнул рукой с растопыренными пальцами, и двое воев, вынесясь из-за его спины, понеслись вперед, пригнув головы к конским гривам, обгоняя их слева и справа.
Стас неприметно улыбнулся.
Нехитрая воинская наука накрепко застряла в голове десятника. Раньше, не раздумывая, ломились бы через чисто поле, очертя голову.
И дернулся, словно обожгло что-то.
Натянул повод, бросив жеребца на дыбы, и развернул его на задних ногах.
– Хруст!
Под Хрустом заплясал, закусывая удила и мотая сухой головой, конь.
– Хруст, сколько воев вышло с тобой из крепости?
– Я десятый… – не понимая, к чему клонит командир, растерянно ответил десятник.
– Сколько ты послал вперед?
– Двух. Квашню и…
– Без подробностей! – резко оборвал его Стас. – Сколько должно быть за спиной? Быстро!
– Так…
Хруст зашевелил губами, загибая пальцы и закрыв глаза, чтобы не сбиться со счета.
– Семеро должно быть, командир.
– Считай, раззява! И заодно припомни имя того бойца с хитрой мордашкой, который прячется за спиной Свиста!
– Хруст привстал на стременах и ахнул.
– Купава! Твою…
– Вот именно! Только попытайся обойтись без ласковых слов. Ты их потом ей на милое девичье ушко скажешь. И от меня добавишь.
– Командир, но…
Не слушая его, Стас свел брови к переносице и грозно рявкнул:
– Ко мне!
Купава помедлила и постаралась основательней скрыться за спиной Свиста. Но суровый властный взгляд сковал ее волю и заставил толкнуть коня вперед. Щеки побледнели, на кончике носа выступили капельки пота.
– И как это прикажете понимать, сударыня?
– Я… – она опомнилась от страха, строптиво зыркнула на него карими глазами и гордо вздернула вспотевший носик.
И злость прошла.
Смотрел на очаровательную мордашку, в широко распахнутые карие глаза. Осталось только скомандовать: "Комсомольцы, вперед!".
Где теперь эти ясноглазые комсомолочки, с такими же широко распахнутыми глазами?
На Тверской! Где же еще?
Опустил голову, задумался.
– Хруст! Как только вернемся домой, сдашь свой десяток Свисту. Командир должен знать все, что творится за его спиной. Барышню накормить и отправить восвояси.
Десятник принял наказание, как должное. Смотрел честно и открыто.
– Я понял, командир!
– Вот и хорошо.
И, не оглядываясь, неторопливой рысью направил коня к перелеску.
Вои притихли, бросая в сторону Купавы сердитые взгляды, и пытались угадать, на кого выпадет злой жребий.
И так державшаяся не заметно, девушка сжалась и не смела смотреть по сторонам, понимая, что стала причиной беды, свалившейся на голову бедного Хруста.
Глядя на ее несчастное лицо, Стас начал чувствовать, что перегнул палку.
Но поступок своенравной девицы чуть было не сорвал его планы. А поэтому своевольство должно быть наказано, не родившись.
После обеда, решив, что командир подобрел и оттаял, Хруст осторожно подсел к нему и чуть заметно вздохнул.
Стас лежал на спине, покусывая по давней привычке травинку.
Из-под полуприкрытых век посмотрел на озабоченного парня и поторопил.
– Рожай… Что вздыхаешь? Ты же боевой командир, а не девка, которую совершенно случайно лишили невинности.
– Вождь, Купава и одна уедет. Нас и так мало. Кто ее тронет? Как бы со злости сама не кинулась с мечом.
– Десять или восемь – невелика разница.
– В четыре меча, командир. И каждый пятерых стоит. Сам Хмурого учил.
Стас тихо засмеялся.
– Хитришь, Хруст. На голой заднице командира объехать хочешь. Думаешь, прощу?
– Девку жалко. Купаву… Ребята невзлюбят, если возвращаться придется в Волчок.
– И опять хитришь. На жалость давишь, – Стас сел и скрестил руки на коленях. – Не брать же ее с собой?
– Свист с нее глаза не спустит. Зуб даю! – И Хруст в точности повторил жест Толяна. – Во!
Стас от души расхохотался и повалился на спину.