Леху не переслушать. Сел на любимого конька, до ночи не спрыгнет.
Повернулся к эльфам и поманил их поближе взглядом.
– Познакомитесь, ребятки. Наши друзья эльфы. До последнего сдерживали нечисть у нашего порога. Могли домой вернуться, но не захотели ворота открытыми оставлять.
– Выходит, что они такие же эмигранты поневоле, как и мы, грешные? – без всякого удивления и иронии сказал Леха.
– Выходит, что так. Ребята что надо. Тот пожар над сумерками – их рук дело. Подружитесь.
Но Леха и здесь не утерпел:
– Эльфы? Так это мелюзга с крылышками не больше мизинца. Порхают от цветка к цветку.
– Эльфы, как и люди, разными бывают. Мы лесные. Нас еще и светлыми называют. Есть горные. О темных я уже говорил. А это, должно быть, цветочные, – Рэд принял Лехин треп за чистую монету и пустился в пространные объяснения. – Говорят, что и орки когда-то эльфами были. Проклятие на них висит.
– Это Рэд, ребятки. Рэдэльф. Катаклизмы за спиной – его рук дело. Кстати, Леха, горку нашу с тобой мимоходом в пыль разметал. Можно сказать, в прах развеял родимый порог.
– Да ну? – удивился Леха. – Но без тебя-то дело не обошлось? Или ты в сторонке стоял, картинкой любовался?
– Я только события поторопил, – скромно ответил Стас. – А где Пивень? Не в его правилах в сторонке стоять.
– С конязем он, – нахмурился Груздень.
– Груздень, гость в дом – радость в дом. Подбородок приподнять, пузо вперед. Или конязь все еще в обиде? У нас, Груздень, говорят: "стерпится-слюбится". Показать товар лицом. Все без утайки. Пусть узнает, что с нами лучше дружить. И делать это двумя руками.
Груздень промолчал, но по его лицу было видно, что до сих пор он искренне не понимает, почему Веселин упустил такую возможность перерезать горло этому самому конязю.
Вот жизнь! С людьми некогда остановится поболтать. По душам поговорить. На завалинке семечками поплевать.
Наконец-то дом. Милый дом.
Повалился на лавку и с наслаждением вытянул ноги. Повернулся к застывшим на пороге эльфам.
– Бедновато живем? Что делать? Обустраиваемся. Да вы проходите. Выбирайте местечко, присаживайтесь. Будьте, как дома. Леша, там под лавкой где-то мои кроссовки. Никак шлепанцами не обзаведусь. Не сочти за труд. Груздень, поесть бы… Мы последнее время больше святым духом обходились. А такие продукты на любителя.
Груздню выходить не пришлось.
Двери распахнулись, и на пороге показался Хмурый. А за ним вои с горшками, чашками, плошками, кружками.
– А вот и воевода кстати. Не придется посылать за ним.
– Я не один, командир.
– Не один, так не один. Потеснимся.
Воевода отступил в сторону, пропуская вперед волхва и Соколяньского конязя.
Стас гостеприимно улыбнулся и, как был босой, шагнул ему навстречу.
– Извини, конязь, только с дороги. Давай по-домашнему.
Конязь, не ожидавший такой встречи, растерялся.
– Воеводу Хмурого ты знаешь. Груздень известен. Алексей… Светлые эльфы. Прошу к столу. Отведаем, что Хмурый для нас припас.
Подхватил гостя под локотки, под белы ручки, и увлек к столу, успевая приговаривать.
– Своим углом не обзавелся, не посетуй. Леша, наливай… Со свиданьицем, конязь.
Выпили, закусили.
– Не вовремя выпитая вторая… Как дальше, Стас?
Торопится Леха, пока конязь не опомнился и не потребовал дипломатического протокола.
Выпили…
– Алексей, Груздень. Кратко, телеграфно. Только суть. Эмоции для лучших времен оставьте.
Леха с сожалением оторвался от блюда с запеченным со всякой всячиной мясом и скорбно поглядел на чарку.
– Прошел, как ты сказал, на пять дней пути. Четыре крепостишки. Обнесены тыном с вышками по углам. Более или менее приличная только одна. Остальные даже на дрова не пригодны. Посмотреть не что. Гарнизоны от полусотни до двух сотен. От безделья маются. Спят без просыпу. Воевод поменял всех, мышей не ловят. Двоих отпустил восвояси, один здесь, у Хмурого. Возражал категорически. Чуть митинг не устроил. Я уж думал, о правах человека заговорит. Крепости приказал укреплять со всем старанием.
– Груздень…
– Пять крепостей, вождь. Один детинец совсем пропащий. Углы обвалились. Велел землей забивать и крепить деревом. Один похож на наш, на четыре сторожевых башни. Стены засыпные. Дружина в три полусотни. В остальных народа поменьше. Воеводы никудышные, стыд один. Гож только один, да и с тем Мину оставил. Присмотрит. Остальных сменил. Ждут тебя, командир, у Хмурого. Дальше не пошел. Необжитый край.
Дослушав до конца, повернулся к конязю.
– Выпьем, конязь? Леша, налей ребятам.
После выпитого вина и сытной еды Стас чуть разомлел. Почувствовал себя и впрямь, как дома.
– Конязь, а мы ведь с тобой почти ровесники. Давай без чинов и церемоний. Как звать-величать тебя?
– Зорень, – против воли проговорил конязь.
– Ну, а меня как угодно звать можешь. Стас, Слав – все едино. Волком назовешь, тоже не обижусь, – добродушно представился Стас, глотнув из чарки. – Хорошо, что приехал, Зорень. Послушаешь, посмотришь, поспрашиваешь, многое иначе увидится.
– Я умею смотреть, Слав. И слушать.
Стас легонько наклонил голову и потер пальцем правую бровь.
– Значит, судари мои, две – три сотни верст в одну и на столько же в другую стороны. Тесновато, но лиха беда – начало. И около тысячи мечей.
– Алексей и ты, Груздень. Извините, ребятки. Отдыхать не дам. День, два… не больше. И в дорогу. Леша, ты бери полк, как наши предки говорили, правой руки. Тебе, Груздень, левый край со своим полком закрывать. С собой возьмете по десятку. Больше не дам. И то – взамен потребую по полусотне. Волочок – база. Так и у вас. То, что покрепче – база. Остальные заставы. Десятка два воев и хватит. Наладите свободное патрулирование. Леша, объяснишь коллеге, как и что… И не жалейте людей. Кто-то из умных сказал: "Жалеть, значит – не жалеть". Для этого и ребят даю.
Груздень открыл было рот, но Стас предупредил его вопрос.
– Я помню. Как только появится Толян, немедленно отправлю его к тебе. Угадал? Только боюсь, друг мой, как бы твоя жена ко мне с разборками не пришла.
Груздень оскорблено засопел.
Стас виновато пожал плечами. Наступил парню на любимую мозоль.
– Война уже началась, друзья мои. И не сегодня, Зорень, – удержал он конязя от возражений. – Неторопливая, незаметная, странная и непонятная. И почти бескровная. По эту сторону Сумерек. А что по другую?
Ответа не последовало.
– Вот то-то и оно. Зорень, это эльфы. Они из того же мира, что и Сумерки. И те, кто прячется под ними. Или за ними. Я уже говорил, что они отказались от своего народа, от своего гибнущего мира, от родных и близких, когда помогали закрывать ворота в наш дом.
Замолчал, обводя тяжелым, медленным взглядом сидящих за столом.
– Я хочу, чтобы вы услышали от них то, что слышал я. Рэдэльф, говори. Коротко. По существу. Без красивостей. Люди военные, с поэзией знакомы мало. И скажи мне, Христа ради, какого дьявола ты не обрушил эту нору раньше?
Рэд переглянулся с друзьями, помолчал и вздохнул.
– Принц. Принц Бодрен с малой дружиной…
– Ясно. Еще одна заноза в заднице.
Увидел огорченное лицо и поймал на себе потерянный взгляд.
– Ах уж эти монаршие особы! Все-то им дома не сидится. Все-то им подвиги подавай. Ладно, Рэд. Не умирай раньше времени. Найдем мы твоего принца. Принц, брат, не иголка в стогу сена. Принц, он и Африке принц. А пока довольствуйся тем, что есть. – Повернулся к конязю, который широко раскрытыми глазами, не скрываясь, разглядывал эльфов и немного виновато улыбнулся – Зорень, ты извини меня. Не помню, когда последний раз спал. Прилягу, пока Рэд вас развлекает. Хмурый, разбудишь. А вы не расходитесь, отцы-командиры.
Но далеко уйти не удалось.
Только отошел от крыльца, как остановил его Бэрдяй с десятком пожилых мужиков.
– Исполать тебе вождь.
Шапку в руке мнет, но стоит бодро, смотрит смело. Глаза не прячет. Да и старики не робеют, хотя и за шапками потянулись.
– И вам здравствовать. Ну, как тебе, Бэрдяй, на новом месте живется? Не обижают тебя мои волки?
– Так с чего бы? На одном языке говорим, под одним небом ходим, одним хлебом кормимся.
– Вот и славно. С чем пришли, старики?
Заметив его, один по одному вокруг стали собираться люди. Стас неприметно вздохнул, понял, что подремать не получится.
– Есть разговор к тебе, вождь.
– Тогда лучше присесть. А то набегался я за эти дни.
– Так оно и понятно. Эвон какое пожарище устроил в черном лесу. А когда-то всем лесам был лес. Небо вершинами подпирал. Народу тьмы кормил, обувал, одевал.
– Да ну? А я думал – степь да холмы.
Сели кто где. Стаса по-деревенски – в середине на бревне усадили.
– Вот те и ну. Держава от края до края. Скачи, не доскачешь. Одним концом в горы упирались. За Сумерками их теперь и не видно. Другим в море-океан. Соседние конязья да каганы у крыльца стояли, в рот заглядывали и милости ждали.
– И что? Что стряслось?
– А то и стряслось, что разодрали коняжество в стародавние времена в лоскутья, как снохи угол у свекровки. Кому ухват, кому горшок, кому тряпка у порога. Так и дерут по сию пору, хотя уж и драть нечего. А тут и Сумерки!
– Чудны дела твои, Господи.
Да уж. Только Род наш не при чем. Сами управились, без него. Такого начудесили! А было время, когда княжата из чужедальних краев нашим государям за кусок хлеба рады были верой и правдой служить.
– А Соколянь?
– А что Соколянь? Задворки. Кус незавидный. Всеми ветрами битый. Так и на него порой сдуру наскакивают. Рать не велика. Народу не лишка. Только ленивый не ущипнет. Есть, правда, города богатимые, торговые. Но те уж давно сами по себе живут и перед конязем Зоренем шапку не ломают.
Старики разговорились.
Сам не понял, как болячку расковырял.
Друг друга перебивают, торопятся каждый свое сказать.
Стас задумался и почти не слушал, что они говорят.
Все как всегда. Как везде и всюду.
– К тебе пошли, когда увидели, что и сердцем горяч, и умом трезв, и делом дерзок. Только уж непоседлив больно. Степенства мало. Спишь, где попало, ходишь в обдергайке. Гость приехал, приветить негде.
– Срамно волчьему роду.
Стас смутился.
– Рук на все не хватает, старики. Сами видите, от воеводы Хмурого кожа да кости остались.
– Вот за тем и пришли к тебе, вождь. Терем решили тебе всем миром ставить. Чтобы людям не стыдно было в глаза смотреть.
– Не до терема сейчас, – недовольно проворчал Стас. – Посад тыном не закрыт. Сами под небом живете. Не на улице сплю…
– А мы не для тебя. Для рода ставим. Дом окнами красен. А ты в волоковое оконце выглядываешь.
Стас растерянно улыбнулся. Никак не ожидал он подобного разворота событий.
– Да я больше из седла выглядываю.
– И наряд коняжеский справим. А то у тебя из одежды только шкура волчья на плечах да мечи за спиной.
– На какие шиши? – вскинулся Стас. – Я не знаю, чем завтра воев кормить буду, детинцы править, а вы наряды на меня одевать.
Сгорбившийся от старости дед, щуря слезящиеся глаза, устало, но твердо перебил его:
– Объявим и конязем. Великому делу великое начало должно быть. Под твою руку что ни день, то сельцо, то весь, а то и городок приходит от княжат-захребетников. Или не говорил тебе твой воевода? А воев кормить – не твоя печаль…
– Так когда такое было?
– То-то и оно, что когда. А тебе бы поменьше бегать надо.
– Под лежачий камень вода не бежит, – попробовал отговориться он.
– Побежит и вода, если тот камень как надо уронить, – устало возразил все тот же старик.
– От нужды бегаю.
– От нужды убегать хорошо. А так она сама в гости пожаловать может, – проворчал Бэрдяй. – Сказывают, ты эльфов с собой привез? Словно сказку нам вернул. Это к добру. Сказки все добром кончаются. Смекаешь, к чему клоню?
– Вот только этого, дед, не надо! Так и сказочного богатыря из меня слепите. Витязь в волчьей шкуре! – совсем невежливо прервал его Стас. – Этого мне еще не хватало. И так уже болтают невесть что.
– Витязь и есть! Сумеречная гора породила. А люди хоть и врут, но не ошибаются. Говорят, значит – знают. Пустое болтать не станут.
– Три богатыря: Стас, Леха и Толян, – Стас не выдержал и, нарушая торжественность момента, от всей души расхохотался, зримо представив всех троих в рыцарском одеянии. Как ни крути, но не дотягивал он до былинного витязя.
– Хорошие вы люди, старики. Жду вас вечером. Нам есть о чем поговорить с вами, – Стас решительно поднялся и повторил: – Вечером! А я все-таки подремлю немного.
– Значит, ставим терем? – заключил Бэрдяй.
– Делайте что хотите. Вас не переспоришь, – Стас обреченно махнул рукой. – Но вечером жду.
– Мы придем, вождь.
Но спать уже расхотелось.
Намяли-таки холку старики. И, пожалуй, поделом. Но не покрасоваться в коняжеском венце и красном тереме.
И тихо засмеялся.
Вот хохма бы была, узнай тот толстомордый чинуша в красных лампасах, по чьей милости он в ментах оказался, что в конязья его прочат. Звезды бы с плеч посыпались от нервной встряски.
Вышел на плац.
Скрестив руки на груди, следил за тренировкой. И мало-помалу увлекся. Спень и Квашня нещадно гоняли новобранцев из посада.
Слушая их гневные филиппики, невольно улыбнулся.
Совсем недавно сам на них так же покрикивал.
Как всегда вокруг полно ротозеев. В основном – мальцы и старики, удел которых завалинка да теплая печь.
– Спень, кинь-ка мне свой меч. Косточки разомну, – крикнул он.
Спень, не рассуждая, рванул меч из ножен и что есть силы бросил через головы Стасу. Стас поднял руку, и рукоять смачным шлепком легла в ладонь.
– Порадуйте старика, ребятки. Посмотрю, не напрасно ли кулешом вас кормят.
Налетели, как воронье. Молодо-зелено. Вечером хвастать будут, что самого вождя чуть мечом не погладили.
Диким огнем брызнули на него карие глаза.
Стукнулись мечи…
Распустить бы девке волосы и нарядить в мини-юбку, мужики в том, забытом мире шеи бы себе свернули, на такую красоту оборачиваясь. А сверху топик в облипку.
Но и так хороша! Штаны туже собственной кожи. Волчовка на груди не сходится. Короткие голенища сапог в икры впились.
Зачем тебе меч, милая барышня? И без меча любой мужик к твоим ногам рухнет. Тебе бы спицы в руки да у красного оконца сесть. Женихи бы в штабеля, в поленницы валились.
Звенят мечи.
Не терпится девке за обиду посчитаться.
Задумался. Рука сама с мечом управляется. Блок. Атака. Снова блок… Нырок, атака и с финтом удар… Одним мечом стало меньше. Подцепил его кончиком меча, подкинул, поймал в левую руку. Взвыли мечи в его руках, исчезли в ослепительном сиянии и сам он словно пропал из глаз. Посыпались короткие точные удары.
Вырвался чей-то меч из неловкой руки, заплясал, словно живой в воздухе и отлетел в сторону, вонзившись в бревно.
Еще один. Этот в землю.
Ну, берегись, Купава.
Вбил оба меча в землю. Пропустил удар мимо груди, встретил плечом, правой рукой за кисть, повел по дуге вокруг себя. Выпал из руки меч. Ногой его в сторону. Чтобы не порезалась. Теперь подножка. Есть касание. Пожалел, положил бережно, чтобы щечки не ободрала. Рука за спиной. Колено сверху…
Взвизгнула.
Хитришь. Еще не больно.
– Война или мир?
Губку прикусила, но терпит.
– Ну, терпи, терпи. На сердитых воду возят.
– Так нечестно!
– Ой, ли? Ты с мечом, а я одинокий и практически беззащитный… и не честно?
– Сам виноват!
От обиды вот-вот слезы брызнут. Может, пожалеть?
Подошел Свист. Улыбается Спень, перемигивается с Квашенкой.
– Проси пощады, Купава, – добродушно посоветовал Свист. – В том позора нет. И не такие, как ты, вои выли и лапками трясли.
– Все равно – нечестно.
Строптивая девица. Упрямая. С характером.
Пожалеть? Пожалел.
Выпустил из руки побелевшую кисть, убрал со спины колено и по-дружески подал руку – помочь подняться.
Но норовистая девица, оттолкнув его протянутую руку, кошкой вскинулась на ноги и прыгнула к своему мечу.
Стас, глядя на нее, расхохотался. Засмеялись и его вои.
– Не быть тебе, Купава, замужем, – сквозь смех, проговорил Спень. – Ну, какой мужик, если он себе не враг, позарится на такое добро? Жена должна быть смирной да послушной. И чтобы очи в пол. И к рукоделью прилежна. А ты глазищи вытаращила и в драку лезешь? Кому же битым охота быть?
– Кому надо, тот и на такую позарится! – вспыхнув до кончиков волос, отрезала Купава.
И, ловко кинув меч за спину в ножны, понеслась к воротам детинца. Но не в ее правилах было покидать поле битвы побежденной. Остановилась, обернулась. Хотела еще что-то добавить, но не найдя подходящих слов, обдала всех гневным презрительным взглядом и совсем по детски показала язык.
– Огонь девка!
– Как бы только в этом огне крылышки себе не обожгла. Уродится же такое веретено!
Вздохнул устало. Вернулся к застолью.
Пивень поднял на него смутные глаза.
– Мало спал, Слав.
– Не спится. А вы что приуныли? Рэд, твоих рук дело?
– Да, нет… Я и частицы не успел рассказать…
Стас хмуро улыбнулся.
– Похоже, они твою частицу до сих пор проглотить не могут. Как бы в горле не застряла. По спине что ли постучать? Так это я мигом. Что-что, а по спине стучать научился.
Груздень посмотрел на него исподлобья снизу вверх.
– Уже подавились…
– А ты не тащи в рот всякую гадость.
– Я бы и не тащил, так она, зараза, сама лезет.
Леха, как никогда серьезный, невесело улыбнулся.
– А ты выплюнь… – посоветовал он Груздню.
– Как?
– Как все. Как муху. Можешь даже обсосать, чтобы добро даром не пропало.
Стас разлил вино по чаркам и легонько пристукнул ладонью по столу.
– Ша, мальчики. Вино прокиснет.
Неторопливо опрокинул свою чарку.
– Рэд, ты можешь хотя приблизительно сказать, сколько их все-таки пролезло в этот скучный и ленивый мирок?
– Кто может сказать, сколько в лесу деревьев? Даже приблизительно…
Изумруды в глазах эльфа потускнели.
– Ты хочешь сказать…
– Да, Слав. Я же говорил, что они живые. Творения злого гения темных эльфов. Там, в моем мире, их звали вандоргами. Или доргами. Вы можете звать их троллями.
– Ты сказал, творение темных эльфов. Это понятно. Но нужен был первичный материал, от которого можно бы было оттолкнуться… – задумчиво спросил он.