Миха осмотрел свое новое жилище, вздохнул. Повернулся к Морану - тот наблюдал за ним блестящими темными глазами. Сейчас эти глаза выглядели почти совершенно черными, без всякого намека на таящийся в их глубине ярко-зеленый огонь.
- А спать где? - спросил Миха. - На столе?
- Еще чего! - фыркнул Моран с такой готовностью, словно ожидал этого вопроса. - На полу, конечно. Рабы не спят на столе.
Он подумал и прибавил:
- И свободные люди - тоже. Никто не спит на столе, кроме снулой рыбы.
В конце концов он вручил Михе гору старых одеял, о происхождении которых Миха предпочел не задумываться, и приказал:
- Гнездо свей в углу, подальше от продуктов, чтобы не пачкать. Будешь тут все отмывать.
Миха еще раз оглядел кухню, вздохнул и покорился.
К своему удивлению, он обнаружил - правда, не сразу, а приблизительно через неделю, - что новое положение его худо-бедно устраивает. Оттирая сальные пятна со стен, он поначалу очень томился из-за тишины. В доме Морана не было ни радио, ни магнитофона. Никакой музыки. Неожиданно Миха осознал, что без постоянного звукового фона он ощущает себя как в пещере: в глухом непонятном месте, наедине с незнакомыми опасностями.
Это незнакомое, которое так его угнетало, был он сам. Не гуманоид в желтых резиновых перчатках, с ведром щелочного раствора и тряпкой, а нечто более жуткое и таинственное: человеческая душа. Пусть даже принадлежащая такому примитивному, малообразованному парню, каким является Миха Балашов. Все-таки душа у него имеется, и в ней, как выяснилось, полным-полно всяких тайн и воспоминаний. На ярком свету реальности эти сокровища, может быть, и выглядели ничтожными, но там, в глубинах пещеры, они, оказывается, обладали огромной ценностью. Еще одна загадка, из числа таких, которые лучше не разгадывать, а просто принимать как есть.
Ну вот, например, думал Миха, усердно налегая на тряпку и моргая от едкого воздуха, сейчас почему-то выясняется, что из всех учителей один только Николай Иванович и запомнился. Почему, спрашивается? Потому, что издевался над всеми? Неужто человек так устроен, что плохое помнит лучше, чем хорошее?
Но - стоп - во-первых, хорошего-то и не было, было одно плохое. Это раз. И во-вторых, такое ощущение, что Николай Иванович как раз и был хорошим, хотя казался плохим… Парадокс.
Миха нарисовал пальцем на стене восьмерку - знак бесконечности. Парадокс.
Николай Иванович любил рассуждать о свободе. Делал он это мечтательно, отстранившись от класса и нимало не беспокоясь о том, чтобы ребята его поняли, - так знатная римлянка обнажается в присутствии раба, не считая того чем-то стоящим внимания.
Не это ли откровенное презрение заставило Миху слушать более внимательно и даже, как обнаружилось теперь, что-то запомнить?
- Свобода есть высшая ценность, - говорил Николай Иванович, - и должна восприниматься именно таковой. Ее не подобает разменивать на бессмысленные парламентские споры.
- Свобода! Прекрасная Дама
Маркизов и русских царей! -
цитировал он.
И добавлял:
- До тех пор, пока она остается Прекрасной Дамой, возможно возвышенное служение ей, возможно сохранение ее в душе своей - как светоч, как неугасимую лампаду, как единственный огонь в вечной ночи, когда погасли последние свечи…
Миха думал в эти мгновения о последнем своем дне рождения, когда еще зажигали на торте свечки. Ему тогда исполнилось девять лет, и мама раскошелилась: купила ореховый торт и тонкие разноцветные свечки. И Миха их задувал под громкие крики друзей. На следующий год мама объявила, что Миха уже большой и все эти глупости со свечами и тортом - только пустая трата денег, а лучше купить новые штаны. И купила на рынке жуткие, вельветовые.
Когда Николай Иванович сказал о последних свечах, Миха так отчетливо увидел этот ореховый торт, что аж зубами заскрипел.
Николай Иванович глянул в его сторону, помолчал, вздохнул и заключил:
- Но вот случается революция, и вместе с ней приходит осознание вседозволенности. И строгая Прекрасная Дама - нет, не погибает, хуже. Происходит падение.
Свобода! Гулящая девка
На шалой солдатской груди.
Учитель помолчал, думая о чем-то своем, для детей недоступном, потом сухо заключил:
- Этот материал можете не запоминать. Его не будет в контрольных вопросах. Это вообще не для вас говорилось.
Но Миха назло запомнил. И сейчас пытался понять, что же имел в виду Николай Иванович. Какая, к примеру, свобода все-таки предпочтительнее - дама или девка? Вопрос не праздный, коль скоро Миха Балашов - не маркиз и уж тем более не русский царь. Возможен ли для него высший образ свободы? Или для таких, как он, только гулящая девка и доступна? И так ли уж плоха гулящая девка?
Сколько Миха ни ломал себе голову, результат выходил жутко неутешительный: ничего, кроме означенной девки, ему не светит. А если его подобный вариант не устраивает (Миху он именно не устраивал), то остается одно: пребывать в рабстве и радоваться этой доле.
И вдруг Миха понял, что в рабстве нет ничего ужасного. Ничего такого, от чего стоило бы бежать сломя голову и рисковать жизнью. Умирать стоя - удел маркизов. Плебей может превратиться в маркиза (и даже русского царя) только одним способом - умерев за свободу стоя. Причем за такую, к которой даже пальцем прикоснуться - и то немыслимо. За Прекрасную, стало быть, Даму.
В какой-то момент Михе жгуче хотелось позвонить Николаю Ивановичу и побеседовать с ним на эту тему. Но даже если бы Моран и позволил воспользоваться телефоном (а уходя из дома, Моран прятал телефонный аппарат), номера Николая Ивановича Миха все равно не знал. Пришлось ограничиваться мысленными диалогами.
За две недели яростных споров с отсутствующим Николаем Ивановичем Миха оттер кухню до блеска. Он перемыл всю посуду, выбросил доисторические окаменелости из кухонных шкафов и даже отскреб пятна с крашеного деревянного пола.
С Мораном он почти не виделся. На кухню Моран Джурич не заглядывал, никакой еды для себя не требовал, за трудами Михи совершенно не следил, вообще никак себя не проявлял. О пропитании Михи он тоже не заботился, так что Миха подъел все, что обнаружил, а потом затосковал.
Сидеть на кухне сделалось невыносимо, так что к исходу второй недели Миха набрался смелости и прокрался в гостиную. Хоть бы телек у Морана был, можно было бы мозги прополоскать, а то там уже все мысли пережеваны - полный вакуум.
Моран обнаружился в гостиной, на диване. Он лежал, закинув ноги на спинку дивана, и читал словарь. Рядом на полу стояла бутылка красного вина. Время от времени Моран опускал руку, брал бутыль и тянул оттуда.
Заслышав шаги, Моран обратил взоры от книги к Михе.
- Ты кто? - осведомился Джурич Моран.
- Я… - Миха вдруг замялся. Внезапно он понял, что четкого ответа на этот вопрос не имеет. Кто он? Человек? Слишком общо. Парень, находящийся в розыске? Михаил Балашов? Миха? Мисаил, как его называли приятели?
"Мисаил, Седрах и Авденаго", - издевался учитель литературы.
Миха сказал со странным, его самого удивившим спокойствием:
- Я Авденаго.
- Авденаго? - переспросил Моран и пожевал губами. - Что ж, - решил он, - кое-что это объясняет.
Он сел на диване и снова глотнул вина. Поболтал бутылью, с сожалением констатировав, что вина осталось слишком мало.
- А как ты здесь оказался, Авденаго? - ошеломил он Миху вторым вопросом.
- Вы меня привели. Помните? - осторожно проговорил Миха, то есть, теперь уже Авденаго.
- Не помню! - отрезал Моран. И тут на его худом, матово-смуглом лице появилась кривоватая улыбочка. - Ах да!.. Помню. Я еще обещал тебе показать, что такое - быть в рабстве у настоящего тролля. Учти, я - тролль из высших, из Мастеров. Ты понял? Я - Джурич Моран, Мастер.
- Маркиз, - пробормотал Авденаго. - Хоть не русский царь, и на том спасибо. Но все равно - сложно.
Он попытался представить себе свободу Джурича Морана - какой может быть она у подобного существа, и вдруг перед ним, словно наяву, предстало явление женщины такой ослепительной красоты, такой небесной недосягаемости, что он даже застонал сквозь зубы.
Моран наблюдал за ним с любопытством.
- О чем ты подумал? - спросил тролль жадно.
- О вашей… даме.
- Хороша?
- Очень…
- А твоя? - поинтересовался Моран.
Авденаго не ожидал подобного вопроса. Он смутился:
- У меня - либо никакой, либо такая, что… уж лучше никакой.
- Знаешь свое место, - одобрил Моран. - Чем ты занимался все это время, пока я тебя не видел?
- Приводил в порядок кухню.
- И как там теперь, порядок?
- Да. Надеюсь, - быстро прибавил Авденаго.
- Зайду как-нибудь, гляну, - добродушно произнес Моран.
Он снова улегся на диван.
Авденаго продолжал стоять и смотреть на него. Моран удивленно вскинул брови.
- Что тебе еще?
- Я…
- Тебя не звали - зачем пришел?
- Я к вам пришел, - сказал Авденаго.
- Да уж понятно, что ко мне, а не к инспектору по делам несовершеннолетних.
- Я уже совершеннолетний.
- Тем более. К тебе применима смертная казнь. Убирайся.
- Еда закончилась, - сказал Авденаго.
- Ты голоден? - искренне удивился Моран.
- Вообще-то, да, - сказал Авденаго.
- Послушай, я достаточно о тебе забочусь! - рассердился Моран. - Если ты голоден, ступай и поешь! Ты мешаешь мне читать словарь. Я не желаю умереть таким неучем, как ты.
- Я бы поел, - упрямо проговорил Авденаго, - но еда закончилась.
- Ну так купи и не обременяй меня ерундой.
Моран кивнул почему-то на шкаф.
Авденаго помедлил, но послушно подошел к шкафу и распахнул дверцы. На него посыпались коробки с обувью, выпорхнула суетливая моль, потянуло запахом старого пота, перебитого дезодорантами.
Десятки ветхих театральных костюмов висели на вешалках, лежали на полках.
А на самом верху, на полке для шляп, громоздились пачки денежных купюр. Они были связаны веревками, заклеены скотчем, перетянуты нитками и даже лентами от конфетных коробок.
Авденаго ошеломленно смотрел на это богатство. Моран вернулся к своей книге.
- И это… все время здесь лежало? - спросил Авденаго, физически страдая от собственной глупости.
Моран на миг оторвался от чтения.
- Разумеется, - буркнул он. - А ты, видать, совсем запустил хозяйство. Иди лучше и разберись с делами, если не хочешь отведать березовой каши.
Он с хрустом перелистнул страницу.
Авденаго помялся, потом вытащил одну пачку денег, самую тоненькую. Перелистал - тысяч десять. И все можно потратить.
- Учти, - вдруг снова оживился Моран, - я не ем все эти замороженные овощи. И лапшу из пакета. Пробовал, но рвет. Исключено.
- Я натуральное все куплю, - обещал Авденаго. - Только… - И тут он ощутил все неудобство своего нового положения. Словно бы волной его накрыло. - Ведь ищут меня! - сказал он. - Наверняка у ментов ориентировка есть. Ну там, приметы…
- Не смеши! - фыркнул Моран. - Ищут его! Велика птица, чтобы искали! Таких, как ты, белесых по всему Питеру - пятьдесят вагонов, если стоймя вас упаковывать. Да и вообще, мы в другом районе. Я нарочно узнавал.
У Авденаго потеплело на душе. Надо же, Моран что-то нарочно из-за него узнавал, наводил справки, по поводу районов и ориентировок спрашивал… Удивительно.
И тут он охнул от неожиданной боли: Моран весьма ловко запустил ему в голову тапком и попал в висок.
- Что стоишь? Ты здесь для того живешь, чтобы у меня в гостиной торчать? Иди и купи все, что нужно! Грязное животное!
Авденаго молча двинулся к двери. Моран в спину ему прокричал:
- Подбери тапок и положи на место.
Авденаго подчинился и вышел. Он и сам не понимал, отчего так разобиделся.
* * *
Мужчины умеют готовить еду, это точно. Все разговоры о том, что мужчины - лучшие повара, чем женщины, - глупости. Просто мужчина готовит только по праздникам, когда закуплено много продуктов и папе, значит, дозволяется (после маминых незаметных организационных работ) порадовать семейство фирменным блюдом.
А что шеф-повара в ресторанах мужчины - это понятно: кто же пустит тетку на руководящую должность? Мужики ведь исстари все хлебные места расхватали, а в целях борьбы с эмансипацией и феминизмом создали устойчивые мифы.
Большинство этих мифов уже развенчано, однако за последний - насчет поваров - мужчины держатся крепко. Еще бы. Самый, можно сказать, хлебный миф из всех прочих.
А вот попробуйте готовить каждый день - и не из лучших продуктов, а из тех, что есть под рукой. Сочиняйте обеды по будням, выскребайте по сусекам и убеждайте домашних, что картошка с котлетой и картофельный суп с фрикадельками - это разные блюда. Трудитесь над извращенным проектом "вторая жизнь мясной кости". В общем, побудьте в маминой шкуре. И тогда поглядим, у кого на самом деле лучше получится.
"Одно из двух, - заключил Авденаго (процесс построения всех этих рассуждений занял у него несколько дней), - либо мужчины действительно могут все, что и женщины, за исключением беременности, либо… либо я не мужчина".
Он открыл в себе талант к готовке. Причем не к праздничной, а именно к повседневной. У него получалось. Правда, надобности в экономии не было, но, как выяснилось уже в процессе, даже при изобилии продуктов все равно приходится напрягать мозги и взывать к природной изобретательности.
Раз в день Авденаго приносил Морану обед. Ставил на подносе на стол, поверх кружевной скатерти. В первый раз даже пытался подражать Дживсу - стоял за стулом и норовил положить на хозяйскую тарелку горчицу или выдавить кетчуп. Но Моран воспретил.
- Еще чего! - заявил он, прогоняя Авденаго. - Если бы ты был лакеем, тогда - другое дело. Не забывай, кто ты есть в этом доме и во всех остальных мирах - тоже. Твое дело - сварить и подать. И нечего мне в рот смотреть голодными глазами, я же знаю, что ты на кухне уже поел.
В первые разы Авденаго боялся выходить из дома и вздрагивал, если ему казалось, что на него смотрят. Но потом привык. Он действительно не был больше Михой Балашовым, он превратился в Авденаго - душой и телом. Главное, конечно, - душой. И у него теперь имелся хозяин, существо могущественное и таинственное. Авденаго свято верил в то, что Моран Джурич в состоянии защитить его от любой напасти.
* * *
О том, чем занимается Моран Джурич, Авденаго узнал далеко не сразу. Спрашивать он не осмеливался, а никаких дел при нем Моран не вершил. В основном валялся на диване с книгой и, не пьянея, пил красное вино прямо из бутылки.
Поэтому когда в квартиру вдруг позвонили, Авденаго даже подпрыгнул.
Звонок был резкий, даже как будто панический. Ну и что с этим прикажете делать? Бежать открывать? Или наоборот, затаиться и делать вид, что никого нет дома? Вдруг все-таки менты? А если во время пожара кто-нибудь пострадал - обгорел там и умер? Или Стас наговорил лишнего, чтобы самому отболтаться?
Тысячи идиотских, стремительных мыслей пролетели в голове у Авденаго, пока он нерешительно стоял посреди кухни и слушал звонки, доносившиеся из прихожей.
Моран разрешил все его сомнения рыком:
- Отвори, дубиноголовая свинья!
Авденаго подошел к двери и, ощущая совсем близко чужое дыхание, осторожно спросил:
- Кто там?
- Это ведь агентство экстремального туризма? - прозвучал приглушенный мужской голос.
Авденаго пожал плечами, не заботясь о том, что мужчина по ту сторону двери его не видит. Он не помнил, чтобы здесь имелось какое-то агентство. Подозрения вспыхнули в нем с новой силой.
- Здесь нет никакого… Это частная квартира! - выпалил он первое, что пришло в голову.
- Есть агентство! - заорал Моран из гостиной. Слышно было, как он вскакивает с дивана и швыряет книгу. - Идиот! Тупица! Болван! Это клиент! Кусок мяса! Жабий послед! Есть агентство! Клиент! Кретин!
Авденаго молча отворил дверь и отступил в сторону, впуская в квартиру незнакомца.
Вошел - точнее, прокрался - мужчина, невысокий, коренастый, с широкими плечами и непропорционально короткими ногами. Бритоголовый, темноглазый, он был похож на татарина с картинки "Илья Муромец и Соловей-разбойник". Только это был очень нервный, дико перепуганный татарин.
Он уставился на Авденаго тоскливыми темными глазами и хрипло спросил:
- Агентство экстремального туризма?
- Да! - прорычал из комнаты Моран Джурич.
Но пришелец не сводил взора с Авденаго, и тот нехотя кивнул.
- Босс сейчас выйдет, - сказал Авденаго, сам не зная, отчего назвал Джурича Морана "боссом".
- Ничего я не выйду, - донесся голос Морана. - Вот еще не хватало! Не слушайте этого раба, он идиот. Идите ко мне сами. Не буду же я с дивана вставать, в самом деле.
Человек все еще медлил, и Авденаго показал ему на полуоткрытую дверь.
- Идите.
Человек не без опаски проник в комнату. Авденаго остановился в дверях, не зная, как ему быть - уйти и оставить хозяина наедине с посетителем или же, наоборот, задержаться в ожидании дальнейших распоряжений.
- Авденаго! - рявкнул Моран. - Хочешь подглядывать - входи и ты.
Гость вздрогнул и обернулся к парню.
- Тебя так зовут? - тихо спросил он. - Авденаго?
- А что, не нравится? - с вызовом отозвался Авденаго.
- Это… нечеловеческое имя.
Авденаго, явно подражая Морану, фыркнул:
- Пришли - так не рассуждайте лишнего.
- Слушай, - сказал клиент, - я ведь и уйти могу. Воспользуюсь услугами другого агентства.
Попытка напомнить о том, что "клиент всегда прав", выглядела откровенно жалкой. Авденаго даже не испугался.
- Ф-ф-ф! Уйдет он! - неискренне расхохотался Моран и сунул книгу, не закрывая, себе под голову, как подушку. - Куда это ты уйдешь? Авденаго, ты хорошо запер дверь? Не выпускай субчика! Ишь, уйдет он! От Морана Джурича еще никто не уходил. - Он повернулся к чужаку. - Давай, рассказывай! С каким делом явился? Скрыться хочешь? Драп - материя для пальто!
- Что-то в этом роде, - ответил посетитель и облизал губы. - Слушайте, можно мне что-нибудь выпить?
- Авденаго! - призвал Моран. - Принеси воды из-под крана. В чистом стакане. Смотри у меня! Чтоб никаких давленых тараканов.
- Угу, - сказал Авденаго. - Без тараканов.
Посетитель огляделся по сторонам, обнаружил маленькую банкеточку - вроде тех, что некогда мальчики делали на уроках труда, - и пристроился на ней. Поерзал, явно чувствуя себя очень неловко.
Авденаго вернулся со стаканом. Посетитель жадно выхлебал воду, вернул стакан, глянул на Авденаго - как показалось парню, жалобно, - потом опять обратился к Морану.
- Я вам все расскажу, а вы уж решайте, как лучше… Эта сука, она ведь что? Мало что квартиру отсудила, так еще и этих натравила. Я тебя, говорит, на одной со мной планете жить не оставлю. Я тебе спроворю билет на Марс в один конец. Сука! Это ведь какой сукой надо быть!
Минут десять он оставался невнятным, но непостижимым образом из комковатого мата и бессвязных вопрошаний к небесам родилась вполне отчетливая история. И Моран на удивление быстро ухватил самую ее суть.