- Твоя жена? - спрашивал он, а посетитель кивал. - А развод по чьей инициативе? Сейчас ведь неверность - не повод разводиться, а? О времена, о бабы. Это я анекдот в бесплатной газете прочитал. Тупой. Тебя как звать?
- Сергей Викторович Воробьев.
- Имечко не ахти, Авденаго - гораздо лучше, но на первое время и такое сойдет, - одобрил (вроде бы) Моран Джурич.
Воробьев приложил к груди руки и стиснул волосатые пальцы в кулак.
- Я к вам как к последней надежде… По слухам, уж если вы отправите, так никто не найдет… А она таких гоблинов наняла, это страх божий, я хоть и сам не ангел, но на такое насмотрелся… Я ведь теперь домой приходить боюсь, как они мне дверь ломали… Надо же быть такой сукой?
- Если я отправлю, точно никто не найдет, - подтвердил Моран Джурич не без самодовольства. - Авденаго, ты мне, братец, сухариков купил? Таких, как я люблю, сладеньких с орешками?
Авденаго впервые в жизни слышал о том, чтобы "босс" любил сладенькие сухарики да еще с орешками. Джурич Моран вообще никогда с ним не беседовал наличные темы, к числу которых, несомненно, относится подвид "кулинарные". И ни на какие не беседовал, особенно в последнее время. Однако, по чистой случайности, именно такие сухари в доме имелись.
О чем Авденаго и оповестил хозяина.
- Сообрази мне чаю, - сказал Джурич Моран. - Тут разговор интересный.
"Ходоки у Ленина, - вспомнил Авденаго свою первую мысль, которая его посетила, когда он увидел этот диван в белом чехле. - А теперь вот и чай в стакане. Непременно чтобы с подстаканником".
- Ты, Воробьев, пока молчи, - прибавил Моран, обращаясь к скорченному на банкетке гостю. - Я хочу со всеми удовольствиями твой рассказ слушать.
- Да я уж все рассказал… - пробурчал Воробьев, потупив взор.
Моран махнул рукой.
- Да молчи ты! Все он рассказал, - передразнил Моран. - Глупость сплошная.
Авденаго живо "сообразил чай" и подал на подносе. Поставил на скатерть, остановился поблизости, потом сел на корточки, прячась за столом. Чтобы Моран Джурич его не выгнал. Но Моран, казалось, забыл и о чае, и о сухариках, и о безмолвном парне.
- Ну вот, - объявил он, с наслаждением созерцая легкий парок, клубящийся над стаканом, - теперь можешь раскрывать пасть и извергать звуки.
- Ну, развелся я с ней, с этой сукой, а она своих гоблинов на меня… Потому что правда ведь на моей стороне, и квартиру она отобрала не по закону… Я под нажимом подписал.
- Так подписал же! - воскликнул Моран.
- Ага, а вот докажу я, что они пистолет надо мной держали… Гоблины!
- Точно гоблины? - озабоченно переспросил Моран.
Воробьев зашевелил косматыми пальцами.
- Я вам точно говорю… простите, не знаю имени-отчества… сука, вот ведь какая сука, и гоблины, она ведь им всем дает, сука, каждому!
- С гоблинами весьма затруднительно иметь дело, - вздохнул Моран. - Даже и с троллями. Не пробовали?
Он хохотнул. Воробьев смотрел на него печально, готовясь заплакать.
- Я бы с кем угодно поменялся, - вдруг сказал Моран, - лишь бы снова… троллей увидеть…
Тяжелый вздох вырвался из его груди, а затем Моран как будто отринул всякие сомнения. Он сел на диване, взял чай и выхлебал его - почти крутой кипяток, как знал Авденаго.
- К делу! - воскликнул Моран. - Не будь я Моран Джурич или Джурич Моран, это уж как кому нравится, а мне и то, и другое по сердцу. Вот как ты относишься к концу света?
- Что?
- Апокалипсис, по-вашему. Занятная штука. Помрешь - вот тебе и конец света, а? Я над этим долго размышлял. - Моран омрачился. - Но к позитивным выводам прийти не удалось. И в словаре мало что толкового. А ты что думаешь?
- Ну… это еще нескоро, - робко подал голос Воробьев. - Должны быть знамения. Дохлые птицы там, моря крови.
- Чушь! - отрезал Моран. - Это уже вот-вот. По крайней мере, для тебя.
- Вы хотите сказать, что мой случай… безнадежен? Что я умру? - выговорил Воробьев немеющими губами.
- Я знаю, что я хочу сказать! - рявкнул Моран. - Ты глупее среднего человека, тебе говорили? Ну так еще скажут! Я буду первым в шествии тех, кто объявит тебе это прямо в лицо… Откуда про мое агентство узнал?
- Один приятель рассказывал…
- Подробности.
- Ну, приятель по прежнему бизнесу, - сдался и обмяк Воробьев.
- Имя.
- Карпухин.
- Не помню такого.
- Ну, Карпухин. Может быть, Шнеерсоном представлялся. Он одно время в еврейской школе заправлял, вроде как завучем был, но потом его раскусили, что он не Шнеерсон, а Карпухин.
- Не помню.
- В общем, он про вас рассказал.
- Ясно, - сказал Моран Джурич. Он заглянул под стол и обнаружил там Авденаго. - Вылезай. Займешься подбором одежды.
Авденаго задрал к нему голову и на миг встретился с Мораном глазами.
- Для кого?
- Не для себя же, болванский дуболом! Для Воробьева.
- Какую подбирать?
- Да какая под руку попадется… Я не могу доверить ему лазить по моим шкафам. - Моран кивнул на "Собор Парижской Богоматери". - Сам знаешь, что у меня там хранится. Люди придают этим штукам слишком кровавое значение, а этот, - он вытянул руку, указывая пальцем в съеженного Воробьева, - на такие дела весьма слаб. Как бы не пришлось устраивать ему Апокалипсис прямо на квартире. Это было бы лишнее. - Он поразмыслил и прибавил как будто между прочим: - Апокалипсис должен быть хотя бы минимально осмысленным, иначе это - пустой расход живой материи.
Мало что поняв из этого бессвязного монолога, Авденаго поднялся на ноги, приблизился к шкафу и раскрыл скрипучие дверцы. Разумеется, Воробьев со своей банкетки отлично видел связки купюр на верхней полке шкафа. И тусклые глаза Воробьева действительно блеснули, как и предсказывал Моран Джурич.
Авденаго поскорее снял с вешалки нечто напоминающее колет для роли Гамлета в заштатном театрике, присовокупил полосатые красно-желтые штаны и скомканные сапоги из коробки.
- Давай.
Моран Джурич забрал вещи и швырнул их прямо в голову Воробьеву, а потом обтер руки и прикрикнул на деморализованного клиента:
- Одевайся!
Тот послушно переоделся.
Авденаго, забытый, стоял у шкафа и наблюдал. Моран обошел Воробьева вокруг, одернул на нем колет, пощелкал ногтем большого пальца по бритой макушке и наконец распорядился:
- Идем.
Авденаго подкрался к пыльной занавеске и осторожно заглянул в щель. Он увидел, что Моран Джурич установил новый задник - такую же примитивную декорацию, что и раньше, только на ней был нарисован горный пейзаж и какая-то зияющая пещера на заднем плане. Воробьев в дурацкой одежде, в нелепой позе застыл перед пещерой и выпучился в камеру. Моран бормотал:
- Сейчас, сейчас… - и елозил за фотоаппаратом в поисках лучшего ракурса.
От яркого света лампы Воробьев начал потеть, лицо и лысина его блестели, равно и черные завитки волос на тыльной стороне ладони. Наверное, Авденаго должен был бы испытать приступ брезгливости при подобном зрелище, но вместо этого парень вдруг ощутил жалость. Бедный-бедный косноязычный, коротконогий Воробьев, на которого безжалостная бывшая супруга, - воображение почему-то рисовало мускулистую блондинку в купальнике стального цвета, - натравила полчища гоблинов… Это же до какой степени отчаяния нужно дойти, чтобы искать защиты у Джурича Морана и терпеливо сносить все его издевательства!
Моран наконец щелкнул вспышкой. Лампа тотчас погасла. В полумраке виден был Воробьев, по-прежнему боящийся пошевелиться. Затем фигура клиента начала бледнеть и растворяться в воздухе. Моран удовлетворенно хмыкнул и, не дожидаясъ, пока процесс растворения завершится полностью, выскочил из-за шторы с квадратиком полароидной фотографии в руке. Он столкнулся с Авденаго, который не успел отскочить, так стремительно двигался его босс, но даже не обратил на это внимания.
Вместо того, чтобы отругать своего раба за неуместное любопытство, Моран сунул ему карточку.
- Повесь на стену, - распорядился он. - Ты кнопки-то купил, голова деревянная? Смотри, будешь вести себя, как полено, - настругаю из тебя буратинок.
Авденаго аж опустил руки с карточкой и тихо произнес:
- Да что с вами, босс! Вроде, телевизор не смотрите, по тусовкам не шляетесь - откуда вы таких выражений набрались?
- Из художественной литературы, - сказал Моран. - Ты Достоевского читал? "Рояль ногом играль". А? Вот это классик был! Уважаю!
Глава третья
Постепенно Авденаго привыкал к тишине вокруг себя, и его собственный "внутренний человек", с которым он впервые за семнадцать с половиной лет столкнулся лицом к лицу, перестал его беспокоить. Великое дело - привычка.
Впрочем, и "внутреннему человеку" Михи Балашова, он же Авденаго, следовало отдать должное: он не был слишком назойлив и, стоило появиться какому-нибудь новому внешнему впечатлению, пусть даже и самому ничтожному, как этот персонаж охотно отступал в сторону.
На следующий день после отбытия в неизвестном направлении бедняги Воробьева, сбитого с толку и со всех возможных путей, Авденаго осторожно, очень осторожно, приступил к расспросам. Подавая хозяину обед, он для начала произвел разведку: заглянул Морану в лицо.
Моран заметил это и сказал:
- Чего тебе?
Авденаго уже имел случай убедиться в том, что во время приема пищи и особенно - перед этой процедурой Моран бывает крайне раздражителен, поэтому ответил на вопрос быстро и откровенно:
- Пытаюсь определить степень вашего отвращения к человечеству.
- Как всегда, высокая! - рявкнул Моран. - Убирайся.
- Да я так… - протянул Авденаго. - На всякий случай.
- Восстание поднять задумал, гаденыш? - осведомился Моран, придвигая к себе тарелку супа и зачерпывая первую ложку.
Авденаго услужливо подал ему салфетку, которую Моран, впрочем, проигнорировал. Тогда Авденаго сам расстелил салфетку на хозяйских коленях, и очень вовремя, потому что аккурат в этот самый миг Моран облился горячим супом. Авденаго, следует отдать ему должное, даже не вскрикнул, когда раскаленная капустина приклеилась к его запястью.
- Помилуйте, - проговорил Авденаго, - да разве так мятежи начинаются?
- Не учи меня, гнусный и ничтожный раб, как начинать мятежи! - рявкнул Моран. Некоторое время он был занят жеванием, а потом с набитым ртом промычал: - Меня, величайшего мятежника всех времен и народов!
- Угу, - поддакнул Авденаго.
Моран покосился на него с подозрением. В глубине блестящих черных глаз тролля вспыхнуло зеленое пламя.
- Перечить вздумал?
- Никогда в жизни.
- Спартаком себя воображаешь? Учти, я книгу читал и помню, чем там все закончилось.
- А что, про Спартака есть книга? - изумился Авденаго. - Я думал, только кино.
- Ты сперва с литературой ознакомься, а потом уж приставай ко мне с восстаниями, - объявил Моран и похлопал пальцами по столу.
Авденаго подсунул ему кусок хлеба, который Моран тотчас обхватил пальцами и принялся крошить.
- А если не восставать, - сказал Авденаго, - тогда можно без литературы?
- Чего тебе надо, а?
Моран скатал хлебный шарик и сунул в рот.
- О чем ты хлопочешь, грязное животное? - спросил он почти добродушно и тут внезапно жуткое подозрение исказило резкие черты Морана. - Никак на свободу захотел? Уболтать меня вздумал? Чтоб я тебя якобы добровольно отпустил на все четыре стороны? Ну ты и фрукт! Я тебя сгною!
- Нет никакой доблести в том, чтобы сгноить фрукт! - осмелился Авденаго и не без удовлетворения заметил, как нахмуренные брови Морана чуть разгладились. - Да я, собственно, только спросить…
- Гай Юлий Цезарь распинал и за меньшее, - предупредил Моран. - А ему далеко до Джурича Морана.
- Этот Воробьев… - начал Авденаго.
- Кто? - Моран искренне поразился.
- Воробьев… Тот кривоногий, что приходил… Ну, которого вы еще фотографировали, - Авденаго показал рукой на стену, увешанную снимками. - Он перепуганный такой был. На него жена гоблинов натравила.
- Бывшая жена, - поправил Моран. - Будь точен. Женщина, способная повелевать гоблинами, не в состоянии быть актуальной женой для такого человека, как твой Воробьев.
- Воробьев не мой, - возмутился Авденаго. - Он уж, скорее, ваш.
- Почему это мой? - Моран взял вилку и нацелил ее на Авденаго. - С чего ты взял, будто твой Воробьев - на самом деле мой?
- С того, что он - ваш клиент, - храбро сказал Авденаго, не сводя взгляда с вилки. Он уже достаточно хорошо изучил Морана, чтобы не сомневаться: хозяин в состоянии метнуть острый предмет в любую минуту. И руку не попридержит, метнет со всей своей немалой троллиной силы.
- Мало ли кто мой клиент, - огрызнулся Моран и опустил вилку (Авденаго вздохнул с облегчением). - Это еще не повод для аннексии. А с другой стороны, ты вот - отнюдь не мой клиент, ты клиент уголовного розыска. И я не думаю, что кто-нибудь из ментов возжаждет назвать тебя "своим" в том смысле, который обычно вкладывают в это слово…
- По-моему, разговор становится скользким, - заметил Авденаго. Ему не понравилось, как повернул тему Моран Джурич.
Моран ухмыльнулся с довольным видом.
- Лучше поостерегись, недоразвитый раб, задавать мне, твоему великому господину, подобные идиотские вопросы. - Он помолчал, ковыряя вилкой в зубах, а затем проговорил задумчиво: - Я бы и сам хотел знать, куда они все после процедуры фотографирования деваются и что там с ними на самом деле происходит. Но мне не дано. Можно поставить эксперимент на себе самом, однако - слишком опасно. Конец света ближе, чем ты думаешь. Если ты вообще думаешь, тупой и волосатый раб.
- Абсолютно не думаю, - заверил его Авденаго.
- Врешь, разумеется, как и все ваше лукавое племя, но с этим трудно бороться… - Моран вздохнул. - Все рабы воображают, будто у господ такая легкая и приятная жизнь - знай себе лежи на диване да эксплуатируй. А на самом деле все гораздо сложнее. Да мы, рабовладельцы, ни минуты покоя не знаем! Эксплуатировать тоже с умом надо. И мятежи подавлять, подавлять, подавлять в зародыше! - Он раздавил очередной хлебный шарик, размазав его по скатерти. - Понятия не имею, где теперь Воробьев и что с ним происходит. А теперь позволь и мне, утомленному и обремененному заботами господину твоему, задать тебе, болтливый лягушачий помет, пару вопросов. С чего это тебя так беспокоит судьба какого-то, с позволения сказать, Воробьева?
Авденаго пожал плечами.
- Человек все-таки…
- Это еще не повод!
- А вдруг там интересно?
- Где?
- Там, куда он попал.
- Хочешь взять от жизни все? - подозрительно осведомился Моран Джурич.
- Иногда хотелось бы…
- Я тебя в ментовку сдам, - предупредил Моран, - тогда ты точно от жизни все получишь.
- Кроме отдыха на Гавайях, - тихонько пробормотал Авденаго. Он уже привык к постоянным угрозам Морана и не придавал им значения.
Моран сразу догадался о его мыслях.
- Думаешь, я попусту запугиваю?
- Думаю, да, - расхрабрился Авденаго.
Стремительным движением Моран выплеснул чай ему в лицо. Чай был очень сладкий, тягучий. Авденаго содрогнулся от отвращения, когда липкие капли проникли ему за шиворот, однако стойко выдержал экзекуцию и ни словом себя не выдал.
- Ты все равно трепещешь, - сказал Моран Джурич. - Я вижу. Скрываешь, но трепещешь.
- Если я скрываю, значит, дух мой не сломлен, - сказал Авденаго.
- Ладно, - смилостивился Моран. - Возьму тебя с собой сегодня на прогулку. Будем заниматься покупками.
* * *
Ходить по городу с Мораном оказалось занятием столь же увлекательным, сколь и утомительным: Моран передвигался очень быстро, то и дело ныряя в подворотни или проскакивая проходными дворами, а хуже всего - переходил дорогу, мало сообразуясь с правилами дорожного движения. Когда Авденаго робко предложил дождаться зеленого света, Моран только фыркнул.
- Джурич Моран не привык топтаться на месте под красным фонарем! Думай над своими советами, ты, крысий хвост!
- У рыси - красивый хвостик, - сказал Авденаго. - С кисточками.
- У крысы хвост лысый, - сообщил Моран. - Ты еще и биологию дурно изучал. Твое место возле сортира, даже в тюрьме, не говоря уж о более приличных местах.
- Кто бы сомневался, - вздохнул Авденаго. - Но все-таки, мой господин, тяжелые грузовики опасны. Они могут вас раздавить.
- Обо мне заботишься? Дурак! - рассмеялся Моран. - Первым под колеса попадешь ты, а уж тогда грузовик непременно остановится, и я спокойно перейду улицу. Понял, как такие дела делаются? Учти, если ты выживешь и дотянешь до моей смерти, то унаследуешь мое дело вместе со свободой. Тогда уж придется тебе владеть рабами и пользоваться ими. Запоминай, пока я жив! Больше ведь никто в этом городе тебя не научит.
Петербург Морана Джурича был совершенно особенным городом - городом, какого Авденаго никогда прежде не видел и о существовании которого даже не подозревал.
Здесь царствовали лазы, переулки, подворотни, заколоченные подвалы, дворы-колодцы, такие узкие, что из них и вправду можно было посреди дня разглядеть на небе звезды, потаенные, полузаваленные лестницы, по которым можно было подняться на крышу. Иногда Моран перебрасывался парой слов с каким-нибудь знакомым бомжом:
- Здоров, Петрович. Что, Чашкин прихворнул?
- Слушай, Джурич, - бубнило в ответ существо, - десятки не найдется?
- Да ты уж сразу сотню попроси, - отвечал Моран, снабжая (или не снабжая) Петровича деньгами.
И прибавлял, с гордостью указывая на Авденаго:
- Вот, мальца завел. К делу хочу приставить. Пока ввожу в курс событий.
- Это ты правильно, - одобряли Морана его странные знакомые.
Когда Джурич Моран и его спутник вдруг выбрались на Литейный проспект, совершенно непостижимыми для Авденаго путями, молодой человек вдруг спросил:
- А почему вы этих людей не отправите… ну, туда, куда вы Воробьева отправили?
- У них денег на такое путешествие не хватит, - огрызнулся Моран.
- Да бросьте вы! - ответил Авденаго, дурея от собственной развязности. - Вы не за деньги работаете, я уже понял. Почему?
- Что почему?
- Почему вы своих друзей не переправите туда, где им будет лучше?
- Потому что они мне не друзья. У Джурича Морана нет друзей. У Джурича Морана не может быть друзей.
- Почему? - Авденаго вдруг почувствовал себя задетым. В глубине души он надеялся, что Моран считает его своим… ну, другом, что ли.
- Потому что Джурич Моран - гений, он - высшее существо, тролль из Мастеров, великий создатель и творец удивительных предметов. И если Джурич Моран снисходит к простым смертным, то это - личный и персональный каприз Джурича Морана, не более того. Не повод строить различные догадки и возводить здание нелепой надежды на зыбком песке.
Он смерил своего спутника пронзительным взором, как бы в надежде, что вот сейчас Авденаго съежится, задрожит и упадет к его ногам, и вдруг заключил совершенно будничным тоном:
- Мы пришли.
Они стояли у витрины небольшого ювелирного магазина-салона. Там было много зеркал, стекла и разных блестящих предметов.
- Зайдем.
Авденаго нерешительно посмотрел на Морана.
- Закрыто же.
- Почему? - вопросил Моран высокомерно.
- Почему закрыто?
- Да.