Предчувствие гражданской войны было таким отчетливым, что в "Кенотаф" хлынули журналисты из Сеннаара и Амаравати; вместе с журналистами объявились и вербовщики Безымянного Легиона. Ну, а следом подтянулась и местная шушера: переводчики, информаторы, проститутки, сутенеры, гиды, контрабандисты, фарцовщики, жулики, шпионы из "Дхути" и стукачи из "Мастабы"… и в огромном количестве - простые желающие удрать из Тхебеса до начала войны.
Это был звездный час "Кенотафа": мир катился в пропасть, люди прожигали жизнь за игорными столами и глушили тоску своей обреченности импортной выпивкой, а деньги текли рекой в мои карманы. Люди Ипусета продолжали рьяно меня разыскивать. Все могло рухнуть в любой момент, что придавало происходящему некий пикантный привкус.
Управлять делами "Кенотафа" я собирался до тех пор, пока мне не представится шанс чисто выйти из игры; и похоже было, что именно такой шанс дала мне Сунильд.
Мы договорились встретиться с ней в четыре утра на набережной: она должна была принести деньги за визу. Когда Сунильд ушла, я вытащил из шкафа томик "Одиссеи" в матерчатом переплете, выпущенный в свет издательством "Керикейон" при Тартесском университете; между страниц был спрятан конверт со сломанной сургучовой печатью инквизиции Монсальвата и мой тхебесский паспорт.
Надев поверх белого смокинга потертую кожаную куртку, я спустился вниз сразу после закрытия. В ресторане было пусто. Стулья были подняты на столы, а Иоахим перекочевал из-за конторки к стойке бара и мелкими глотками потягивал херес, слушая радио.
- …массовые акции протеста пройдут на площади Пятой Династии у здания тайной полиции "Мастаба", - с легким сеннаарским акцентом излагал радиоприемник. - Полковник Метемфос заявил, что он не может гарантировать благополучного исхода ситуации. Также сохраняется напряженная обстановка в южных номах страны…
- Страшно жить, - покачал головой Иоахим. - Страшно жить на свете, господин Лакедем!
- Иоахим, дружище, сохраните это для меня, - сказал я, протягивая ему конверт и паспорт. - Завтра мне это может понадобиться.
- Конечно, господин Лакедем, о чем речь… - заволновался Иоахим. - Вы можете на меня рассчитывать!
- Я знаю, - сказал я.
Через кухню я вышел на задний дворик "Кенотафа". На улице было холодно и сыро; кирпичные стены покрывала жирная копоть. От лампочки под жестяным конусом струился блеклый желтый свет. Я спустился с крыльца, прошел мимо припаркованных машин в дальний конец двора и присел на корточки за мусорными баками. Там был ржавый канализационный люк.
Мне пришлось упереться коленом в землю, испачкав парадные брюки, и потянуть обеими руками, чтобы откинуть ржавую крышку. В лицо пахнуло теплой и липкой вонью. В коллекторе был спрятан длинный и тяжелый брезентовый тюк.
Вернувшись к своей машине, я погрузил тюк в багажник, а сам сел за руль и включил зажигание. Пока прогревался мотор, я закурил.
Вдалеке, за сетчатым забором Хатшепсута, шел на разгон "Геркулес". Его темно-серый силуэт набирал скорость на взлетной полосе, мчась прямо на "Кенотаф". Четыре огромных пропеллера превратились в размытые радужные кольца. С каждой секундкой самолет неумолимо приближался. Казалось, еще чуть-чуть, и он проломит хлипкую ограду и врежется в "Кенотаф"…
На всякий случай я проверил бардачок - там лежало удостоверение на имя Ахашвероша, корреспондента сеннаарской телекомпании "Упарсин", с подписанной Метемфосом аккредитацией и правом нарушать комендантский час по служебной необходимости. С этой запаянной в пластик карточкой патрули "Мастабы" были мне не страшны… Я загасил папиросу, включил передачу и тронулся с места.
Когда я вызжал с парковки, "Геркулес" все-таки оторвался от земли и стремительно пронесся над "Кенотафом", утопив все вокруг в реве своих двигателей.
Напротив конторы Ксатмека находился вербовочный пункт Безымянного Легиона. На бронированной двери висел плакат: легионер в белом шелковом шарфе и с фаустпатроном на плече, на фоне пылающей горы Меггидо гневно призывал: "Оставь прошлое в прошлом!", попирая ногой черепа поверженных врагов. Дверь конторы Ксатмека была украшена скромнее: над табличкой "Туристическое агентство "Пернатый змей"" был нарисован символ армии Итцкоатля, парящий над пирамидами Астлана.
Я постучал, и дверь мне открыл громадный негр с переломанным носом и расплющенными ушами. В одном ухе у него было четыре когтя леопарда - в Тимбукту это означает, что перед вами человек достаточно отчаянный, чтобы иметь четырех жен. Негра звали Усанга Синда Догбе Тамбекай; в недавнем прошлом профессиональный боксер в Амаравати и вышибала в Сеннааре, он тихо спивался в Тхебесе, пока Ксатмек не нанял его водителем автобуса.
- Добрый вечер, бвана, - белозубо ухмыльнулся Усанга при виде моего смокинга и бабочки. - Бизнес идет хорошо?
- Как всегда, - рассеяно сказал я, протаскивая брезентовый тюк через узкий дверной проем. - Шеф на месте?
- У себя…
В кабинет Ксатмека можно было попасть только через приемную. Несмотря на поздний час, посетителей здесь хватало: три сильно накрашенные девицы в чулках-сеточках, чей род занятий не вызывал сомнений, пожилая подслеповатая женщина - видимо, ткачиха, семейная пара с грудным ребенком, две кряжистые бабы, промышляющие челночной торговлей, молодой паренек, штудирующий тхебесско-сеннаарский разговорник, подозрительный тип в черном берете, выдававшем в нем беглого диссидента, и пара крепкого вида мужиков, грузчиков или строителей… Этот типовой набор нелегальных эмигрантов в Сеннаар безропотно пропустил нас без очереди.
Ксатмек сидел за столом и, тихо матерясь по-астлански, выстукивал что-то одним пальцем на допотопном "ундервуде". Рядом с "ундервудом" лежала стопка желтых тхебесских паспортов.
- К вам гость, бвана, - прогудел Усанга.
- Если я испорчу еще один бланк, - сказал Ксатмек, не отрываясь от машинки, - я вырежу тебе печень, Усанга, и съем на завтрак.
Усанга предпочел молча ретироваться, тихонько притворив за собой дверь.
- Сколько их осталось? - спросил я.
Ксатмек поднял глаза.
- А, это ты, Раххаль…
- Сколько у тебя осталось бланков? - повторил я.
- Мало, - скривившись, сказал он. - Скоро надо будет закрывать лавочку.
Я стряхнул с плеча ремень и опустил тюк на пол. Расстегнув куртку и ослабив узел бабочки, я сказал:
- Согласен… Мне понадобится твоя помощь, Ксатмек.
- Что это? - спросил он, указывая на тюк.
- Можешь посмотреть. - Я ногой подтолкнул тюк к нему.
Со скептической ухмылкой Ксатмек встал, обошел стол и присел над тюком. Сверкнул невесть откуда появившийся нож, затрещал распарываемый брезент, и лицо астланца вдруг осветилось по-детски искренней улыбкой, а ладонь ласково погладила зеленую трубу "стингера".
- Это оттуда? - с ностальгией в голосе спросил он.
- Да, - кивнул я. И повторил: - Мне понадобится твоя помощь, Ксатмек. Причем дважды…
Великая Река разрезает Тхебес на две приблизительно равные половины. Южный, или Старый Тхебес - это сложенный из гигантских талататов дворец фараона, девятивратный храмовый комплекс с гипостильным залом, помпезно-монументальные особняки жрецов с пилонами у входов, овноголовые сфинксы, колоссы фараонов Пятой Династии и зловещая пирамида "Мастабы". На северном берегу Реки тянутся серые кварталы панельных многоэтажек, фабричные корпуса с толевыми крышами и бесконечная вереница заводских труб, дым и сажа из которых образуют ядовитую взвесь над городом, которая по ночам оседает вместе с туманом и испарениями Великой Реки на гранитные плиты набережной холодной липкой слизью…
Было около пяти; Фаюмский мост развели, и под двумя вздыбленными пролетами этого циклопического сооружения в полном безмолвии проплывал пароход "Дромос". Иллюминация на нем была погашена, и огромные гребные колеса вращались на самом малом ходу, неохотно тревожа густые зеленые воды Великой Реки. С берега этого не было видно, но я знал, что все четыре палубы "Дромоса" битком забиты нелегальными эмигрантами: конкуренты Ксатмека подсаживали их с моторных лодок в дельте Великой реки, и теперь несколько тысяч тхебессцев, сбившись в кучки и кутаясь в одеяла, чтобы уберечься от ночного холода, уплывали навстречу лучшей доле в Тимбукту, Каэр-Исе или Ангкор Шане…
- Им все равно, куда плыть, - сказала Сунильд, словно прочитав мои мысли. - Главное - убежать отсюда. Вырваться из клетки.
Я обернулся. Она возникла из густого тумана бесшумно, как призрак из далекого прошлого: стройная фигурка в лихо заломленной шляпке и меховом манто из нифльхеймского барса.
- Назначать встречи у реки входит у тебя в привычку, - сказал я.
- Не волнуйся. Это в последний раз. Ты принес?
- Похоже, мы поменялись репликами… Да, я принес. И взамен не буду просить тебя никого убивать. Мне хватит и пяти тысяч сеннаарских долларов.
- У меня нет таких денег, - сказала Сунильд.
- Нет денег - нет визы, - пожал плечами я.
Она грустно улыбнулась.
- Ты всегда был таким… деловым. Умел зарабатывать деньги. А я умела находить влиятельных друзей.
Порыв холодного ветра с Реки слегка рассеял туман, и на другой стороне улицы я увидел большой черный автомобиль со шторками на окнах. Сунильд поправила манто, и из машины выбрались двое громил в длинных пальто и широкополых шляпах.
- Да, - сказал я. - Ты всегда умела использовать людей. Этому у тебя можно поучиться.
- На твоем месте, - сказала Сунильд, - я бы не стала оказывать сопротивление.
Громилы приблизились, держа руки в карманах пальто и буравя меня свирепыми взглядами.
- "Мастаба", - процедил один из них. - Вы арестованы.
Я не стал оказывать сопротивление.
- Иосиф Лакедем, двадцать девять лет, гражданин Тхебеса, холост, проживает по адресу: улица Старого Царства, 11. Владелец ночного клуба "Кенотаф"… - Полковник Метемфос зачитывал мое досье монотонным голосом. На нем был тот же парадный мундир, в котором он играл в рулетку. Золотой галун и аксельбанты поблескивали в свете настольной лампы. - Обвиняется Сунильд ван дер Браан в убийстве ее мужа, Торквилла ван дер Браана, в мире Нифльхейм три года тому назад, - прочитал он. - Что вы на это скажете, господин Лакедем?
- Я никогда не бывал в Нифльхейме, господин полковник.
- Разумеется, господин Лакедем… - радостно улыбнулся Метемфос, встопорщив усики. - А если и бывали, то доказать это практически невозможно. Вы незаурядный человек, Лакедем! Такое впечатление, что вы просто не можете усидеть на одном месте. Меняя миры чаще, чем нормальные люди обновляют гардероб, вы умудряетесь оставлять меньше следов, чем жуки-водоходы. Но один раз вы все же наследили…
Он вытащил из ящика стола коробку сигар и протянул мне:
- Угощайтесь, это астланские. Вы ведь такие предпочитаете, а, дон Ботадеус?
От осознания собственной осведомленности лягушачья физиономия Метемфоса просто лучилась самодовольством. Моя правая рука была пристегнута наручниками к батарее, поэтому я взял сигару левой и спрятал в карман смокинга.
- Мы все про вас знаем, дон Ботадеус, - заявил полковник, встав из-за стола и пройдясь по кабинету. Его хромовые, до блеска надраенные сапоги отчетливо поскрипывали. - Мы знаем, что вы были завербованы "Дхути" в Астлане. Знаем, что налет на Ареймех, центр подготовки диверсионных операций рыцарей Монсальвата - дело ваших рук. Нам также известно, что истинной целью штурма был сейф с документами в кабинете коменданта Ареймеха, а вовсе не улей драконов, как думали боевики Итцкоатля. В том сейфе, помимо списков агентуры Монсальватской разведки, были пустые визовые бланки - в Сеннаар, Тимбукту, Рльех, Тифарет, Амаравати… даже в Тартесс.
Метемфос сделал паузу, зацепив большие пальцы рук за ремень портупеи и глядя на меня сверху вниз.
- "Дхути" до сих пор ищет вас, дон Ботадеус… Ваше счастье, что, благодаря госпоже ван дер Браан, мы нашли вас раньше.
- Почему? - вяло спросил я. Из-за наручников сидеть приходилось у самой батареи, и от жары я весь взмок.
Сняв фуражку, Метемфос промокнул испарину на лбу и протер околыш изнутри не очень чистым носовым платком. Убрав платок в карман галифе, он выудил оттуда маленький ключик.
- Потому что мне наплевать на монсальватских шпионов, - сказал он, отстегивая мои наручники. - Верховный жрец Нектанеб Второй вчера заключил контракт с Безымянным Легионом. Две дивизии панцервагенов Легиона уже на подступах к Тхебесу. Фараоновская гвардия Сиптаха не продержится и дня… Пора сматываться из этого мира, Ботадеус. Куда вы дели тартесскую визу?
- Она у моего бухгалтера, - сказал я, потирая запястье.
- Иоахима Гинденбурга? - переменился в лице Метемфос. - Черт возьми, Ботадеус, вы совершенно не разбираетесь в людях! Это же он сдал вас Сунильд!
Пожав плечами, я сказал:
- Тогда нам придется поторопиться…
При виде полковничьей формы Метемфоса пограничник вытянулся в струнку и взял под козырек. Метемфос ответил вялым взмахом руки.
- Цеппелин "Наутилус"? - бросил он походя.
- Р-регистрация з-закончена, в-все па-а-ассажиры на борту, - заикаясь, ответил пограничник.
- Как закончена?! - заорал Метемфос. - Список пассажиров, немедленно!
Я вылез из джипа и потер затылок. После безумной гонки по брусчатке тхебесских улиц меня слегка покачивало. Метемфос водил джип так же азартно, как играл в рулетку.
- Поглядите сюда, - прошипел полковник мне. - Полюбуйтесь на своего преданного бухгалтера!
В конце списка значилось: "Лакедем, Иосиф, с супругой".
- Тхебесские паспорта всегда было легко подделать, - сказал я.
- Задержать рейс! - рявкнул Метемфос.
- Но… но… это не-е-возможно, - проблеял пограничник, с ужасом глядя, как багровеет лицо Метемфоса.
- Почему?!
Утратив интерес к происходящему, я поглядел по сторонам. Было раннее утро, и над летным полем Хатшепсут висел туман. На востоке бледно тлела заря. Сквозь молочно-белую пелену проступали очертания ангаров и помигивающие огоньки взлетно-посадочных полос. Где-то вдалеке, за пустырем, скорее угадывался, чем был виден "Кенотаф".
- А мне наплевать! - орал Метемфос. - Верните его немедленно!
- Слишком поздно, - сказал я.
Серебристый эллипсоид "Наутилуса" проступил из тумана, как изображение на фотопластинке: медленно и беззвучно. Кабина в подбрюшье цеппелина светилась яркой россыпью огней. Дирижабль уверенно набирал высоту.
- Черт возьми, - почти простонал Метемфос. - Все кончено, Ботадеус. Понимаете? Это же конец!
- Напротив, полковник, - сказал я, снимая наконец-то галстук-бабочку. - По-моему, это начало нашего делового партнерства.
Ярко-белая светящаяся полоса расчертила серый войлок утреннего неба. Она началась на крыше "Кенотафа" и уперлась прямо в тушу "Наутилуса". Цеппелин взорвался мгновенно, вспухнув оранжевым шаром с черными прожилками каркасных шпангоутов; наполненная водородом сигара переломилась пополам, рулевые пропеллеры разлетелись в разные стороны по красивым параболам, а потом объятая пламенем кабина вместе с грудой пылающих обломков рухнула прямо на летное поле Хатшепсут.
ПЕРЕХОД
На пограничном пункте Дин-тир мы стоим четыре часа. Сперва ждем, пока у пограничников закончится пересменка; потом из автобуса перед нами долго и нудно выгружают багаж для таможенного досмотра. Я сижу у прохода; слева дремлет в кресле Метемфос, а за окном вяло тянется бесконечная вереница легковушек, навьюченных антикварной мебелью. Среди округлых тхебесских автомобильчиков затесался угловатый грузовик-полуторка с эмблемой миссии Тифарета на борту. В открытом кузове - два десятка раненых в окровавленных бинтах.
- Мои прогнозы сбываются, - мрачно говорит Метемфос, открыв глаза. - Исход из Тхебеса превратился в паническое бегство.
Автобус медленно трогается с места, дребезжа на раздолбанной тхебесской дороге, и въезжает в павильон Дин-тир. Мимо меня по проходу между сиденьями проходит, покачиваясь, Ксатмек. В руках у него бланк групповой визы и горсть мятых пятидолларовых купюр. Пять долларов с каждого пассажира, чтобы не вынимать сумки из багажника…
- Если не выйдет, Раххаль, - шепчет Ксатмек, - маузер под сиденьем.
С шипением открывается дверь, и в автобус поднимается пограничник в белой фуражке. Он собирает паспорта у тхебесцев. Я толкаю Метемфоса локтем и сажусь прямо. Из-за начавшихся в Тхебесе беспорядков полковник не успел сделать нам паспорта. Придется блефовать.
- Документы, - на ломаном тхебесском требует пограничник.
- Я корреспондент канала "Упарсин" Каин Ахашверош, - отвечаю я по-сеннаарски и протягиваю ему свое удостоверение. - Мой паспорт был конфискован "Мастабой". - Метемфос тихо хрюкает в соседнем кресле. - Меня арестовали за антифараоновскую пропаганду, но потом отпустили под подписку о невыезде.
Пограничник скептически таращится на мое удостоверение, пока не обнаруживает под ним платиновую кредитку.
- А это мой оператор, - я показываю на Метемфоса. Пограничник кивает, возвращает мне удостоверение и идет дальше.
За окном видно, как Усанга открывает люки багажного отсека и показывает таможеннику сумки. Тот для вида кивает и, послюнив пальцы, пересчитывает купюры.
- Тхебесская коррупция заразнее чумы, - констатирует Метемфос.
Час спустя, когда формальности улажены и виза погашена, автобус покидает павильон Дин-тира и выезжает на гладь сеннаарского автобана. Я откидываю спинку сиденья и мгновенно засыпаю.
Сеннаар
Меня разбудил мобильник. Его вкрадчивое мурлыканье прокралось в мой и без того неглубокий, дерганый сон, и окончательно вытолкнуло меня в жестокую пустыню реальности.
Я открыл глаза и резко сел. В ушах зашумело, а по затылку будто ударили топором. Когда я спустил ноги на пол, босые ступни утонули в пушистом ворсе ирамского ковра.
Ковер был белым; пол - черным, мраморным. Рядом с кроватью в серебряном ведерке для льда плавала пустая бутылка из-под шампанского с черной тартесской этикеткой.
Я встал и обернулся; шейные позвонки отчетливо хрустнули. В постели позади меня остались две обнаженные девушки: белые гибкие тела на черном атласе простыни. У той, что лежала ко мне спиной, на копчике, прямо над округлыми ягодицами, была родимка в виде идеограммы "Седрах Репликантс, ЛТД", а под ней виднелся серийный номер…
Мобильник тем временем продолжал мурлыкать на журнальном столике. Он лежал на черной текстолитовой столешнице между белыми дорожками из отборного астланского кокаина. Рядом с ним лежала платиновая кредитка - единственное цветное пятно в черно-белой гамме кардинальских апартаментов "Набополассара". Под столиком валялся пульт дистанционного управления.
Чуть пошатываясь, я подошел к столу. Игнорируя мобилку, я взял пульт и попытался разобраться в кнопках. С третьей попытки мне удалось сделать прозрачным огромное, от пола до потолка, окно слева от кровати, и на неприбранную постель и белые тела девушек упали разноцветные отблески неоновых реклам. Одна из репликанток заворочалась во сне, пробормотав что-то невнятное, и прикрыла глаза рукой. Я отложил пульт, взял мобильник, подошел к окну и ответил на вызов.
- Ботадеус? - Метемфос на экранчике был даже противнее, чем в жизни. - Вы что там, спите?
- Сплю, - сказал я.