А то что этот атаман человек барона сомнений не вызывает, уж слишком чётко всё складывается в одну корзину. Сначала они торговали вместе на приморской равнине, потом якобы разругались и группа Бугуруслана начинает торговать отдельно. А потом неожиданно выясняется, что основным видом их деятельности является тайное приторговывание изумрудами. Потом уже отправляют вырученное золото барону в места его нынешнего нахождения, в левобережный город Старый Ключ.
Мы перехватили пару таких обозов, так что ошибки нет.
Вывод прост. Не был бы он человеком барона, не отправлял бы золото ему домой. И не был бы он его человеком - не было бы у него и изумрудов на продажу. А уж, как и по какой причине тот получил от барона изумруды, уже неважно. За работу какую ему дали или на реализацию - для нас интереса уже не представляет.
Нам важно другое. Барон сошёлся с Малонгарской ордой и те его поддерживают.
- Малонгарской орды давно не существует, - тихо отозвался его собеседник. - Последний Великий Хан кончил жизнь свою в котле Императора Сур де Монте, двести лет назад разгромившего Великое ханство на равнинах Малой Лонгары и занявшего все земли его рода. А саму орду, их города и веси развеяв пеплом по ветру. Теперь там пустошь.
- Развеять ханство по ветру он развеял, - неохотно согласился с ним гость. - Да всех не уничтожил. И с тех прошедших двухсот лет они заново размножились, только уже под другим именем. Но, как вы знаете, от смены имени суть не меняется. Как были татарами, так ими и остались. И если раньше они назывались малонгарские, а теперь пореченские, лучше или добрее к своим врагам они не стали. А мы с вами, уважаемый господин Ёся, им враги. Исконные враги.
Думается мне, что семью Цандеров, принявшую самое активное участие в продаже их соплеменников в рабство после разгрома Малонгарского ханства они не забыли. Потому как до сих пор на родовую память не жаловались.
Как, впрочем, не забыли и про наше семейство, также приложившее немало усилий для его разгрома, - с явной неохотой уточнил гость.
И судя по всему, наш барончик заключил союз с кем-то из нынешних Великих ханов. С кем-то одним из пяти, а может быть и с несколькими. Но что заключил - совершенно точно, судя по количеству и активности татар в его самом ближайшем окружении.
Сейчас уточнить этот факт невозможно, но уточнить жизненно важно. Мне только Пореченской орды под стенами своего замка не хватало, - недовольно проворчал раздражённый князь. - А то другой такой же швали там мало шляется.
- Поречная орда - миф, - едва слышно отозвался со своего места бледный словно смерть работорговец.
Не поднимая глаз, он сидел, судорожно вцепившись побелевшими пальцами в коленки, и практически прикрыв глаза, тяжело дышал, стараясь подавить вспыхнувшие в глубине души пламя лютой ненависти. К Малонгарской орде, и особенно к потомкам её Великих ханов у семейства работорговцев Цандеров были счета особые, давние. И двести прошедших лет ничего и в его родовой памяти не меняли. Кровь - не водица. И раз пролитая, требовала отмщения.
"Аз воздам" - древняя, веками пестуемая народная мудрость, коей неизменно следовали давно потерявшие совесть выродившиеся потомки.
Ключёвский централ.
Тага-а-а-нка, где море полное огня.
Тага-а-а-нка, зачем сгубила ты меня…
Тага-а-а-нка……………………………………
- О-хо-хо. Достали эти блатные песни землян, - беззлобно ворча, старый арсенальный сторож Тимоха Рваная Ноздря, незаметно для себя подтягивал полюбившуюся и ему за последние суматошные дни старинную каторжанскую песню.
- Кажен Божий день, кажен Божий день завывают, - пожаловался он непонятно кому.
В длинном тёмном коридоре, освещаемом лишь скудным светом от его старой керосиновой лампы, кроме него никого не было, но за многие годы одиночества Тимоха давно уже привык разговариваться сам с собой и привычно постоянно бурчал что-то себе под нос.
- Ей, Богу, чистой воды коты мартовские, - беззлобно ворчал он. - С утра одно и тож, одно и тож… Кажен Божий день. Одно и тож. Одно и то ж. Утром песни - вечером девки. Утром девки - вечером песни.
Тага-а-а-нка, ты мой навеки арестант
Погибли юность и талант
В твоих стенах…
Снова незаметно для себя замурлыкал себе под нос старый арсенальный сторож, неспешно спускаясь по стёртым временем широким каменным ступеням на нижний, полуподземный этаж с недавно оборудованными там тюремными камерами.
Закончив вместе со всеми последний куплет полюбившейся песни, в приподнятом настроении старый сторож неспешно направился к первой по правой стороне двери.
Недавно высвобождённые из-под запасов старого, никому не нужного огнестрельного оружия, которое вдруг срочно понадобилось чуть ли не всем кузнецам города, в связи с проведением общегородского конкурса на разработку пневматического оружия, старые казематы оказались на удивление чуть ли не идеально подходящими под спешно устроенную в городе тюрьму. Недавнее нововведение Головы, по требованию городской Старшины.
Поспешно приспособленные под тюрьму просторные казематы под старой башней Арсенала на удивление всем обладали прекрасной акустикой. Чем теперь с удовольствием и пользовались первые их насельники, зеки, как по какой-то странной и непонятной для сторожа прихоти сами себя они назвали.
- Эй, молодёжь! - Тимоха аккуратно постучал деревянной ручкой черпака по полуприкрытой входной двери в первую же по ходу камеру. - Как тут у вас? Войти можно?
- Заходь, дядь Тихон, заходь, - раздался из-за неплотно прикрытой двери звонкий девичий голос. - Мы уже готовы завтракать.
Ой, как есть хочется.
Молодая весёлая егоза, Софийка, младшая дочка его старого друга, Степана Верстового с портового конца, шустро подскочив к вошедшему в арестантскую камеру сторожу, весело подхватила из его рук тяжёлые, исходящие паром судки и поспешила водрузить их на широкий тюремный стол.
Матово блеснувшая на пальчике молодой девчонки в свете двух горящих в камере слепящих бензиновых ламп крупная белая жемчужна, в тонкой работы золотой оправе, недавний подарок жениха, кольнула глаз старого сторожа нездешней, безумной дороговизной.
- "М-да, - проводил старик взглядом явно демонстративно напоказ выставленную драгоценность. - Богатого женишка себе девонька отхватила. Теперь семейство её и слова худого против парня не скажет, а Стёпка Верстовой явно только делает вид, что не знает, где целыми днями и ночами пропадает его дочка.
Наверняка давно уже просчитал все открывшиеся с таким богатым будущим зятьком выгоды. Жук тот ещё. Сразу понял, что золотишко у паренька явно не последнее. Да и слава богатого добытчика, удачно сходившего с городскими поисковиками в Пустынные земли, дорогого стоит. И то, что звенит сейчас в кошельке у парня, по слухам, ой, как далеко не последнее. Говорят, что много всякого добра скрывают в этой компании землян, к которой так удачно прибился бывший нищий сирота. Намедни слыхать было, что мать парня уже даже в Совет заявку подала на выкуп родовых земель, заложенных в казну когда-то давно, ещё её погибшим на границе мужем. А уж такие-то слухи на пустом месте просто так не появляются.
Похоже, правду в городе говорят, что золотишко у парней из поискового отряда Димона Счастливчика водится. Могут позволить себе пошиковать.
Да, есть денежки у паренька, есть, - остановил он взгляд на роскошном убранстве обеденного стола в каземате, которого вчера ещё не было".
Покрытая дорогущей расписной льняной скатертью старая столешница, привычная больше к обычному для неё тяжёлому железу мечей, даже не скрипнула под невесомым грузом пары водружённых на неё лёгких судков с завтраком.
- Что тут у нас? - молоденькая симпатичная девчонка с маленьким курносым носиком, с вожделением втянула в себя разлившиеся по комнате одуряющие ароматы принесённого варева. - Ва-у! - в восторге закатила она глаза. - Жульён из белых грибов! Борщ! Расстегаи со щурятами! Хлеб свежий! Пирожки!
Взвизгнув, молодая девчонка вонзила сверкнувшие белым зубки с тёплый, только из печи пирожок. На гибкой шейке её тускло блеснула короткая нитка крупного жемчуга.
- "Мамочка! - мысленно ахнул старик, на миг даже впав в ступор. - Это же… Это же жемчуг! Не было же вчера! Точно. Точно парень женится. Ох, свезло Стёпке с зятем, ох, свезло".
- М-м-м! Мои самые любимые, с капустой…, - мечтательно закатила глазки к потолку девчонка.
Завтра ты опять у него обед закажешь, - требовательно ткнула она своим пальчиком куда-то себе за спину. - Брахун - лучший, - со знанием дела уверенно заявила она.
"Ну, да, - с усмешкой подумал старый сторож, глядя на вдруг проявившиеся у девчонки последнее время несвойственные ей ранее хозяйственные ухватки. - Девонька уверенно входит в роль молодой хозяйки".
Сашка! - взвизгнула девчонка, подпрыгнув от щипка ниже спины. - Я разолью весь обед, негодник.
- Какой такой обед, - из-за спины девчонки показался молодой рослый парень в небрежно накинутой на плечи кипельно белой льняной рубахе, распахнутой до пупа и с толстой витой золотой цепью на шее. Деловито почёсывая голое брюхо, он с интересом шарил голодным задумчивым взглядом по принесённой еде. - Это же завтрак, Софийка. Только завтрак! Обед будет позже.
На миг прижавшаяся к парню девчонка кокетливо взвизгнула, отскакивая в сторону от очередного лёгкого шлепка по круглой попке, и оба счастливо рассмеялись.
- Ну, вы тут разбирайтесь, когда у вас обед, а когда завтрак, - улыбнулся понятливо стражник. - А я пойду другим порции отнесу. А то, как бы не забыть, кому что. Тут мелкая пацанва понатащила со всех окрестных трактиров блюдов разных, а старшой запрещает посторонних пускать в арсенал. Приходится самому таскать. Как бы, не напутать кому чего.
Эх-хе-хе, - демонстративно жалостливо посетовал сторож. - Кости мои старые, натружённые. Так перепутаешь, потом ваша же братва с меня ещё и стружку снимет за путаницу. Повадились с трактирных кухонь столоваться, каша арсенальная им, видите ли, не по нраву. И нет, чтоб из какого-нибудь одного. Нет, ведь город на уши поставили, соревнование учинили. Да ещё и премию победителю назначили. В каком трактире повар лучше, тому сто золотых! Бешеные деньги! Транжиры, - осуждающе покачал он головой, явно не одобряя подобного непотребства.
А те тоже хороши, - недовольно ворчал он дальше. - Вздумали мне указывать, чтоб я не забывал указать от кого именно чей судок. Совсем обнаглели беспредельщики. Лучше б надписали свои короба, раз такие умные.
А ты, егоза, - напоследок погрозил он пальцем в сторону девчонки. - Чтоб вечером была дома. Мать беспокоится, куда это дочка её пропала. Который день пошёл ужо, как ты сюда переселилась, а матери хоть бы весточку передала, что, мол, да как. Всё потом да потом. Мать же есть мать. Беспокоится. Никакой чуткости.
Эх, молодёжь, молодёжь, - снова закряхтел он, прикрывая за собой дверь и не слушая больше весёлую возню, донёсшуюся из-за неплотно прикрытой двери.
- Завтрак-завтрак, - слышен был оттуда придавленный возмущённый писк девчонки.
- Потом-потом, - последнее, что он услышал из этой камеры.
- Придётся мне Стёпкиной Ганне самому передать, где её дочка все эти дни пропадала, и чтоб скоро не ждала, - тяжело вздохнул сторож. - А то ведь пока эту егозу силой из камер не выгонишь, так ведь и не разойдутся. Этот, как его - курорт, понимаешь ли, устроили, - пожаловался он непонятно кому. - Пойду теперь других будить…
Встреча старых друзей.
Толстая, массивная дверь тюремного каземата недовольно скрипнула давно не смазываемыми, проржавевшими петлями, и в широко распахнувшуюся дверь не вошёл, а буквально ввалился среднего роста, крепкий, хорошо одетый мужик.
- Ну! Где тут дебошир, тунеядец и фулюган? - радостно заорал вошедший, высоко подымая над головой мощный бензиновый фонарь и ярко освещая мрачные тёмные стены старого каземата. - Где тот мерзавец, что посмел уничтожить с таким трудом построенную всем городом на общественные деньги стратегически важную дорогу? Где он тут есть, диверсант и вредитель?
Где этот Димон, прозванный Счастливчик, которому больше бы подошла кликуха - "Провокатор", который вверг нас в очередной разорительный проект, теперь уже по восстановлению порушенного былого великолепия.
Это я про дорогу говорю, если кое-кто ещё ничего не понял, - негромко рассмеялся вошедший.
- Явился. Где тебя только черти столько времени носили? - раздался из дальнего угла недовольный хриплый бас. - Я тут сижу-сижу, точнее, лежу-лежу, а тебя всё нет и нет. Безобразие.
Свет прикрути, глаза режет, - донёсся оттуда же из угла тягучий ленивый зевок.
Что у тебя за дурная привычка, Сидор, являться ни свет, ни заря. Спать не даёшь, да ещё и светишь тут…
А если б у меня тут была женщина? Что тогда?
- Народ в поле, - весело расхохотался вошедший. - В отличие, кстати, от тебя. Это ты у нас отпускник, который день уже ленишься и от работы отлыниваешь. А девочки твои вкалывают с самого раннего утра, как положено. У Беллы не забалуешь.
- Имею право-о-а, - смачный ленивый зевок донёсся из угла. - Я этот, как его, добытчик. Во!
Пройдя к стоящему посреди каземата широкому массивному столу, Сидор поставил на него свой фонарь, и, ногой подтянув поближе стоявшую чуть в стороне табуретку, устало присел, оперевшись локтями на стол.
Нависающие над головой, давящие потолки старого каземата, без окон, с одной лишь небольшой вентиляционной дыркой в потолке, куда и худая кошка не смогла бы пролезть, производили гнетущее тяжёлое впечатление, впрочем, полностью смазанное счастливой улыбкой на пол лица вошедшего.
- Устал как собака, - пожаловался он. - Не поверишь, как вернулись из-под Сатино-Татарское, так ни одной ночи нормально не спал. То одно, то другое, то третье. Одни только разборки с желавшими поживиться вашим обозом чего стоили, - усмехнулся Сидор.
- И как? - равнодушно зевнул Димон. - Разобрался?
- Да какое там, - махнул рукой Сидор. - Шмотки то, что в неразберихе после твоего возвращения порастащили - все вернули, а вот с завидущими глазами не знаю, что и делать. Ты то со своими в тюрьме отсыпались, а Машке с Беллой настоящую битву за урожай пришлось тут выдержать, пока мы с Корнеем из под Сатино не вернулись.
Лишь тогда местная публика поуспокоилась. А то чуть было танк твой у нас не утащили. У местного Совета чуть крышу не снесло от одного его вида. Народу понагнали, жуть просто. Ну и вытащили из грязюки, куда ты его засадил. А потом в город притащили, наверное похвастаться, и на площади перед зданием Управы поставили.
Так не поверишь, с самых дальних хуторов народ приезжал полюбоваться на это чудовище. Ты не представляешь, чего мне стоило вытребовать его обратно. Ну, ничего люди не понимают, - с сожалением покачал он головой. - Что ни говори, а так и норовят лапу в чужой карман запустить.
Ей Богу Димон, если б мы с Корнеем не успели вовремя вернуться из-под Сатино, со всеми своими охранниками и обозниками, который нынче в городе иначе как отморозками и не называют, неизвестно ещё как бы тут без нас наши женщины и бодались бы с местными властями.
Еле отбились. Устал, как собака. Ей, Богу, в тылу у ящеров было легче, чем ругаться с этим Советом.
Ты себе даже не представляешь, Димон, как я тебе с ребятами сейчас завидую, - снова зевнул Сидор. - Я там верчусь как белка в колесе, а вы тут отсыпаетесь. Мне б сейчас тож, минуток шестьсот надавить на массу, отоспаться всласть. А нельзя. Ты с этой дорогой такое болото всколыхнул, такие газы болотные, сероводородные поднял, мама дорогая. Думал, всё уже, кончать нас будут со всеми нашими броневиками, мортирами, амазонками, ящерами и всем прочим. Ужас!
Про то, что перед этим ограбят всё нажитое непосильным трудом, я уж и не думал, живым бы из этой передряги выбраться.
Ан, нет, пронесло, - расхохотался внезапно он. - Сцепились кобели между собой, и всем им резко стало не до зайца-побегайца. То есть не до нас с тобой.
И это есть хорошо.
Как хорошо и то, что ты уничтожил это фальшивое великолепие, с которым как курица с яйцом носились наши городские власти. Дорожный трест рухнул. Ура!
Это я опять про дорогу, - устало зевнув, уточнил Сидор.
- Что-о-о-о? - сладко зевнул в ответ и Димон. - Это говно, что тут же расползается под гусеницами моего единственного и любимого трактора, не говоря уж про простую гружёную телегу, ты называешь "Великолепие"?
О! Мысль! - обрадовался Димон. - Я теперь мой любимый трактор так и назову - "Великолепие", вместо "Сталинец С-65"! А чё? Клёво! И главное - коротко! Будет он теперь у меня зваться - "Манифик"!
- Это не я так это называю, это все в городе так уже новую дорогу называют. Говно!
С коротеньким смешком Сидор устало поднялся с табуретки и, вернувшись к двери, поплотней прикрыл приоткрытую входную дверь.
Пройдя в угол просторного каземата, он застыл каменной статуей возле Димона, лениво валяющегося на большой куче духовитого свежайшего сена, укрытого сверху большим роскошным стёганным покрывалом. Далее в углу стоял ещё один небольшой, прикрытый дорогущей льняной с вышивкой скатертью стол с остатками вчерашней трапезы, и многочисленными пустыми бутылками от кедровой наливки, длинными рядами выстроившимися под столом.
Судя по их обилию, Димон времени даром тут не терял и пока "отдыхал на нарах", неслабо так кутнул.
- "Я там работаю, понимаешь ли, как папа и мама Карлы вместе взятые, а он тут "отдыхает", алкаш. А ещё и вина дорогущие вёдрами пьёт. Мало того что сам пьёт, так ещё и девочек своих от работы отвлекает. Совсем обленился старый развратник", - недовольно подумал Сидор, на глаз прикидывая, сколько же тот уже уничтожил ценнейшего продукта.
Выходило, неслабо. Явно Димону тут помогли с этим делом. Один бы он с таким количеством точно не справился бы.
Крякнув негромко от странного чувства вдруг проявившейся лёгкой зависти, Сидор недовольно покачал головой.
- "Так вот почему у девчонок его каждое утро был такой помято-жутко-довольный вид, - ехидно прокомментировал про себя Сидор увиденное. - Не слабо они тут зажигали.
Ну, ещё бы. Раньше то - ни-ни. А тут - можно. Герой, как-никак вернулся. Дорвались до клановых кладовых".
Говно - это так они все тут теперь называют тот участок новой дороги на перевал, построенный свояком Головы, - сердито проворчал Сидор. - Что возле Малых и Больших Вязём. - Подойдя к лампе, Сидор чуть прикрутил слепящий свет. - Точнее, благодаря тебе, больше никто это место иначе теперь и не называет, - с удовольствием выделил он голосом бранное определение.
А дорожно-строительную компанию нашего драгоценного Головы и прочих учредителей, ответственную за строительство этого говна, - опять со смаком повторил он так понравившееся ему словцо, - пайщики и дольщики буквально смешали с грязью.