"Нет, друг. Я отсылаю его… чтобы спасти вас всех". Однако он не мог сказать это вслух, открыть тайну. Он хорошо узнал Онрека, узнал Ульшана Праля и весь здешний народ. Они могут не принять такой жертвы, даже потенциальной. Они не захотят, чтобы Рад пожертвовал жизнью ради них. Нет, они без лишних колебаний предпочтут гибель. Да, Удинаас хорошо узнал Имассов. Их главная черта - не гордость, а сочувствие. Трагический род сочувствия, приносящий себя в жертву, видящий в жертве единственный выбор, делающий выбор без колебаний.
Лучше взять надежду, взять страх - и утаить в душе. Что он может дать Онреку сейчас, в этот миг? Он не знает.
Снова повисло молчание. Наконец Онрек сказал: - Ну да ладно. Я понимаю, принимаю. Нет причин, по которым он должен гибнуть с нами. Нет причин, чтобы он видел нашу гибель. Ты готов уберечь его от горестей, насколько это вообще возможно. Но, Удинаас, будет неприемлемым, если ты сам разделишь нашу судьбу. Ты тоже должен покинуть этот мир.
- Нет, друг. Я так не поступлю.
- Твой сын будет нуждаться в тебе.
"О, Рад любит вас всех, Онрек. Кажется, почти так же сильно, как меня. Но я остаюсь, чтобы напоминать ему, за что он сражается". - Туда, куда он уйдет с Сильхасом, я пройти не смогу, - сказал он и хмыкнул, послав Онреку уклончивую улыбку. - К тому же здесь и сейчас, в твоей компании - в компании Имассов - я почти доволен жизнью. И добровольно от такого не окажусь.
Так много истин может скрыть гладкая ложь! Когда разум обманывает, чувства готовы бунтовать. Так не проще ли мыслить подобно тенагу и бхедрину? Они - истина от кожи до сердца, прочная и чистая. Да, было бы намного лучше…
Рад Элалле показался из хижины. Через миг вышел и Сильхас Руин.
Удинаас догадался, поглядев в лицо сына, что формальное прощание окажется слишком мучительным. Лучше расстаться как можно проще. Он встал, и Онрек за ним.
Остальные стояли неподалеку, внимательно наблюдая - инстинкт подсказал им, что происходит нечто тяжелое и судьбоносное. Уважение и почтение заставили их держаться в стороне.
- Нужно вести себя… легко, - шепнул Удинаас.
Онрек кивнул: - Постараюсь, друг.
"Он плохой обманщик, увы мне. Он менее человек, чем выглядит. Они все такие. Проклятие". - Ты слишком много переживаешь, - сказал Удинаас как можно мягче, ибо не желал уязвить друга.
Но Онрек уже утирал щеки. Он молча кивнул.
"Не похоже на легкость". - Ох, да идем со мной, друг. Даже Рад не выдержит твоего напора.
Она вместе подошли к Раду Элалле.
Сильхас Руин отошел от нового подопечного и следил за эмоциональным прощанием глазами, похожими на два кровавых сгустка.
* * *
Смертный Меч Кругхева напоминала Танакалиану о детстве. Она могла бы выйти из любой истории или легенды, которые он жадно слушал, свернувшись калачиком в груде мехов и шкур. О, эти захватывающие приключения великих героев, чистых сердцем, смелых и верных, всегда знающих, кто именно заслуживает касания острой кромки меча - способных ошибиться лишь раз, в самом волнующем месте истории - но и тогда правда о предательстве будет раскрыта, виновные понесут должную кару. Дедушка всегда знал, когда следует заговорить густым, торжественным голосом, когда замолчать, усиливая напряжение, а когда и прошептать ужасные откровения. Всё ради восторга в широко раскрытых глазенках внука. Пусть ночь длится и длится…
Ее волосы имеют оттенок стали. Ее глаза сияют как чистые небеса зимы, ее лицо словно высечено из камня высоких утесов родной Напасти. Ее физическая сила равняется силе воли; кажется, ей не страшна никакая угроза смертного мира. Утверждают, что, хотя ей пошел уже пятый десяток, ни один брат или сестра Ордена не превзойдет ее в поединке на любом из двадцати видов оружия, от охотничьих ножей до палиц.
Когда Дестриант Ран’Турвиан приходил к ней, рассказывая о страшных снах и яростных видениях, он словно подбрасывал сухих поленьев в негасимое горнило убежденности Кругхевы в высоком предназначении, в неминуемом достижении ею статуса героини.
Мало какие верования детства выживают под напором унылого опыта взрослой жизни; и, хотя Танакалиан еще считал себя человеком молодым, не достигшим истинной мудрости, он успел повидать достаточно, чтобы понять: под сияющей внешностью Смертного Меча Серых Шлемов Напасти таится истинный ужас. Он даже подозревал, что ни один герой, любого времени и любых обстоятельств, в жизни вовсе не походил на свой сказочный образ. Или, скажем иначе, многие так называемые добродетели, хотя и достойны всяческого подражания, имеют темную сторону. Чистота сердца означает также упертую непримиримость. Негасимая смелость всегда готова принести себя в жертву - и не только себя, но и тысячи солдат. Честь, испытавшая предательство, может превратиться в безумную жажду отмщения. Благородные клятвы способны залить государство кровью, сокрушить империю в пыль. Нет, истинная природа героизма - штука запутанная, мутная, у нее тысячи сторон. Некоторые из этих сторон мерзки, и почти все - ужасны.
Итак, Дестриант на последнем своем вздохе сделал мрачное открытие. Серые Шлемы преданы. Или скоро будут преданы. Слова предостережения пробудят в Смертном Мече обжигающие огни ярости и негодования. И Ран’Турвиан ожидал, что Надежный Щит тотчас же побежит в каюту Кругхевы, чтобы повторить зловещее послание, чтобы узреть пламя в синих глазах?
"Братья и сестры! Оружие наголо! Пусть потекут багряные реки, смывая пятно с нашей чести! В бой! Враг окружает со всех сторон!"
Н-да.
Танакалиан не только не захотел принимать в себя умирающего Дестрианта и его боль; ему также не хочется вызывать в Серых Шлемах опустошительную ярость. Объяснения, доводы - старик практически ничего не предоставил. Нет нужной информации. Герой без цели - словно слепой кот в яме с собаками. Кто может предугадать, в какую сторону обрушится гнев Кругхевы?
Нет, нужны зрелые размышления. Уединенного, медитативного рода.
* * *
Смертный Меч приняла печальную новость о мучительной смерти Дестрианта именно так, как он и ожидал. Суровое лицо еще более отвердело, глаза блестели льдом; поток вопросов всё нарастал, но Танакалиан не хотел на них отвечать, да и не мог. Вопросы, неведомое - вот главнейший враг для таких, как Кругхева, стремящихся к уверенности - и пусть уверенность не будет иметь никакого отношения к реальности! Он видел, как она словно зашаталась, потеряв почву под ногами; как дергается левая рука, желая ухватиться за меч, за успокоительную надежность тяжелого железного лезвия; как она непроизвольно выпрямляется, как бы уже принимая вес кольчуги. Да, это явно та новость, которую следует встречать во всеоружии. А он застал ее неготовой, уязвимой, словно сам совершал предательство… ясно, что ему нужно быть осторожным, нужно изобразить неуверенность, беспомощность, которую она и сама ощущает, нужно выразить во взгляде и якобы случайных жестах всю меру нужды в утешении, уверении. Короче говоря, прильнуть, словно ребенок, к ее величественной надежности.
Если это делает его презренным обманщиком, тварью, созданной для интриг и хитрых манипуляций… что же, поистине жестокие обвинения. Он обдумает их как можно беспристрастнее, и вынесет суждение, пусть самое суровое и обвинительное.
Прежние Щиты, разумеется, не стали бы трудиться. Но нежелание судить других вытекает лишь из нежелания судить себя, бросать вызов своим убеждениям и допущениям. Нет, в такую игру предубежденности он играть не будет.
К тому же Смертный Меч должна услышать именно то, в чем она больше всего нуждается: ему следует как бы невзначай, инстинктивно напомнить о ее благородных обязанностях. Никому не будет лучше от того, что Кругхева выкажет крайнюю растерянность или, Волки сохраните, явную панику. Они плывут на войну, они потеряли Дестрианта. И так дела обстоят плохо.
Она должна закалить себя перед глазами Надежного Щита, наедине - чтобы потом, после первого успеха, повторить суровый ритуал перед братьями и сестрами Ордена.
Но и это подождет, ведь пришла пора приветствовать послов Болкандо. Танакалиану было приятно слышать, как твердо хрустят ее сапоги, ступая по коралловому пляжу высадки. Он идет на шаг позади Смертного Меча; конечно, удивление и любопытство по поводу неподобающего отсутствия Дестрианта уже распространяются среди команды, капитанов и всех, собравшихся на бросившем якоря у округлого выступа речного устья "Листрале", Кругхева и Надежный Щит не обнаруживают никакого волнения, уверенно шагая к многоцветным шатрам болкандийцев. Твердая вера в командиров скоро успокоит рассудки Серых Шлемов. Такие холодные размышления… Он стал циником? Вряд ли. В подобные моменты весьма важно внешнее спокойствие. Не имеет смысла тревожить членов Ордена - это подождет до тщательно определенного времени после окончания переговоров.
Воздух был знойным; жара лилась по ослепительно-белому пляжу. Разбитые панцири крабов запеклись на солнце, неровной линией украсив полосу прибоя. Даже лениво усевшиеся на мангровые деревья чайки выглядели полумертвыми.
Двое из Напасти поднялись на обрыв и зашагали по заливным лугам, широким веером простершимся от левого берега реки. Тут и там над илистой почвой выступали кочки ярко-зеленой травы. Вдоль берега, шагах в двадцати от завала коротких, облепленных илом бревен, стояла длинная шеренга дозорных Болкандо. Как ни странно, дозорные - высокие, темнокожие и выглядящие истыми варварами в пятнистых кожаных плащах - стояли лицами к реке и не обращали внимания на гостей из Напасти.
Еще миг - и Танакалиан вздрогнул: одно из "бревен" пришло в быстрое движение. Он выхватил из футляра подзорную трубу, чтобы изучить берег сквозь увеличительные линзы.
"Ящерицы. Огромные ящерицы! Неудивительно, что воины Болкандо встали к нам спиной!"
Если Кругхева и заметила сцену на речном берегу, то вида не подала.
Павильон Болкандо был таким просторным, что мог вмещать десятки комнат. Завеса над главным входом была откинута и прикреплена золочеными крючками к резным столбикам. Солнце, отфильтрованное тканым занавесом, превращало пространство внутри в прохладный, приятный мир, раскрашенный в оттенки сливок и золота. Танакалиан и Кругхева встали на пороге, удивляясь резкому перепаду температуры. Движимый опахалами воздух донес ароматы редких, неведомых специй.
Их ожидал некий чиновник, одетый в костюм из кожи оленя и серебряную кольчугу - столь тонкую, что не остановила бы и детский кинжальчик. Мужчина (лицо его было закрыто вуалью) поклонился им в пояс и жестом пригласил гостей из Напасти в отделанный шелками коридор. В дальнем конце - шагах в пятнадцати - стояло двое стражей, также облаченные в невесомые кольчужные доспехи. У каждого на поясе висело по четыре метательных ножа; кожаные, отделанные кусочками кости ножны намекали на наличие более серьезного оружия - возможно, тесаков - но были подчеркнуто пустыми. Солдаты носили шишаки без защиты лица. Подойдя ближе Танакалтан вздрогнул, увидев на угрюмых лицах сложный рисунок шрамов, помеченных к тому же багровой краской.
Оба воина стояли навытяжку и как бы не замечали прибытия гостей. Танакалиан следовал на шаг за спиной Кругхевы, миновавшей стражей.
Комната за входом оказалась просторной. Вся видимая мебель - весьма многочисленная - была на шарнирах, как будто готовая к складыванию или разбору; тем не менее выглядела она изящно и красиво. Все детали были украшены кремовым лаком, отчего дерево напомнило Танакалиану полированную слоновую кость.
Их ожидало двое высокопоставленных лиц, сидевших около прямоугольного, заставленного серебряными кубками стола. За креслами хозяев стояли слуги; еще двое слуг обнаружились за креслами, предназначенными для гостей из Напасти. Стены справа и слева были сделаны из гобеленов, свободно повешенных на деревянных рамах. Танакалиан удивился, когда рисунок - изящный пустой сад - вдруг пришел в движение. Он понял, что гобелены сделаны из тончайшего шелка и по замыслу творцов как бы оживают от малейшего сквозняка. Пока они шли к креслам, вода словно струилась в каменных желобах, головки цветов покачивались под порывами незримого ветерка, колыхались листья… Наполнивший комнату пряный аромат сделал иллюзию прогулки по саду еще более правдоподобной. Даже проникавший сквозь занавесы свет был искусственно пятнистым.
Разумеется, личность вроде Кругхевы останется вполне равнодушной к подобным тонким нюансам; он непроизвольно представил себе ломящегося сквозь кустарник кабана.
Официальные представители радушно встали, весьма точно подгадав момент приветствия лязгающих доспехами гостей.
Кругхева заговорила первой, пользуясь торговым наречием: - Я Кругхева, Смертный Меч Серых Шлемов. - Сказав это, она стянула тугие перчатки. - Со мной пришел Надежный Щит Танакалиан.
Слуги принялись разливать по бокалам темную жидкость. Когда болкандийцы подняли свои, Кругхева и Танакалиан сделали так же.
Человек, что был слева - в возрасте не менее семидесяти лет, темное лицо покрыто украшенными жемчугом шрамами - отвечал на том же наречии: - Привет вам, Смертный Меч и Надежный Щит. Я Канцлер Рева из королевства Болкандо, на этих переговорах я говорю за Короля Таркальфа. - Он указал на более молодого человека справа: - А это Покоритель Авальт, командующий Армией Короля.
Воинское ремесло Авальта было очевидно во всем. Кроме того же кольчужного доспеха, как у стражей в коридоре, он носил чешуйчатые наручи и поножи. На поясе висели ножи (рукояти отполированы от долгого употребления), короткий меч под правой рукой и палаш под левой. Полоски изящно выкованного железа защищали кисти от запястий до костяшек, продолжаясь вдоль пальцев; большой палец скрывала полоса более широкая. Шлем Покорителя остался на столе; пластинки, защищавшие нос и щеки, придавали ему подобие широкой змеиной головы. Лицо воина украшало множество шрамов - ритуальный рисунок был испорчен старым рубцом от меча, проходивших от правой щеки до уголка узкого рта. Удар явно был жестоким: до сих пор можно было заметить следы переломов костей.
Едва закончив краткое знакомство, делегаты Болкандо подняли кубки. Все четверо выпили.
Вкус был мерзким - Танакалиан чуть не подавился.
Видя выражения их лиц, канцлер улыбнулся: - Да, отвратительно, не правда ли? Кровь четырнадцатой дочери Короля, смешанная с соком Королевской Хавы - того самого дерева, шип которого отворил ей яремную вену. - Он помедлил. - В обычае Болкандо ради успеха переговоров приносить в жертву дитя свое, тем самым доказывая желание достичь согласия.
Кругхева опустила кубок с гораздо большей силой, чем требовалось, но промолчала. Откашлявшись, Танакалиан сказал: - Хотя мы польщены такой жертвой, Канцлер, наш обычай требует, чтобы мы скорбели о гибели четырнадцатой дочери Короля. Мы в Напасти не льем кровь до переговоров, но, уверяю вас, наше слово столь же нерушимо. Если вы ищете в доказательство этого неких жестов, то мы вынуждены будем огорчить вас.
- Ничего не нужно, друзья, - улыбнулся Рева. - Разве кровь девы не течет в нас?
Когда слуги наполнили каждый второй кубок из трех, стоявших перед каждым, Танакалиан заметил смятение Кругхевы. Но на этот раз жидкость оказалась прозрачной, от нее донесся деликатный аромат цветов.
Канцлер, не оставшийся слепым к овладевшей гостями из Напасти неловкости, заулыбался еще сильнее: - Нектар цветов шерады из Королевского Сада. Вы найдете его весьма вкусным и очищающим.
Они выпили - и действительно, глотки сладкого, острого ликера избавили гостей от неприятного привкуса.
- Шерада, - продолжал канцлер, - удобряется исключительно мертворожденными плодами жен Короля, поколение за поколением. Эта практика не прерывалась уже семь столетий.
Танакалиан издал тихий предупредительный звук, почувствовав, что Кругхева - ее самообладание уже порвалось в клочья - готова швырнуть серебряный кубок в лицо канцлеру. Он опустил свой сосуд, быстро выхватил кубок из рук спутницы и поставил на стол.
Слуги наполнили последние кубки. На взгляд Танакалиана, это была обычная вода… но это уже вряд ли могло его утешить. "Последнее очищение, да, вода из Королевского Колодца, куда бросили пепел сотни сожженных королей! Восхитительно!"
- Ключевая вода, - промолвил канцлер несколько натянутым тоном, - дабы множество сказанных слов не вызвало жажды. Прошу, садитесь. После окончания речей мы отужинаем самыми изысканными блюдами, которые может предложить королевство.
"Яички шестого сына! Левая грудь третьей дочери!"
Танакалиан почти слышал душевные стенания Кругхевы.
* * *
Солнце уже опустилось, когда были произнесены последние слова прощания и два варвара вернулись к лодке. Канцлер Рева и Покоритель Авальт сопроводили Напасть до половины пути, где встали и пронаблюдали за движениями неуклюжей посудины, качавшейся на волнах, пока гребцы не нашли правильный ритм. Затем переговорщики повернулись и не спеша направились к лагерю.
- Забавно, не правда ли? - пробормотал Рева. - Безумная жажда идти на восток.
- Несмотря на все предупреждения, - покачал головой Авальт.
- Что вы подскажете старине Таркальфу? - спросил канцлер.
Покоритель пожал плечами: - Дать дуракам все, что им нужно, разумеется, и не особо торговаться. Я также посоветую нанять спасательный флот в Диле - пусть идут в отдалении. По крайней мере до Пеласиарского моря.
Рева хмыкнул. - Великолепные советы, Авальт.
Они вошли в павильон, вернулись в главную комнату, вновь ставшую безопасной - даже у слуг тут пронзены барабанные перепонки и вырезаны языки. Хотя, конечно, всегда остается опасность проникновения шпиона, умеющего читать по губам. Значит, четверым несчастным созданиям придется умереть на закате.
- Эти их сухопутные силы, готовые пересечь королевство, - сказал, садясь, Рева. - Вы предвидите проблемы?
Авальт взял второй кубок и нацедил еще вина: - Нет. Напасть привержена чувству чести. Они будут верны слову, по крайней мере пока не уйдут отсюда. Те же, что явятся из Пустошей - конечно, если вообще дойдут - смогут лишь подчиниться нашей воле. Мы отнимем у выживших все ценное и продадим в Д’рас как оскопленных рабов.
Рева скорчил гримасу. - Лишь бы Таркальф не узнал. Мы ничего не ведали, не ждали, и вдруг союзники Напасти обрушились на наши позиции.
Авальт кивнул, вспоминая внезапную встречу на долгом пути к границам Летерийской империи. Если напасть - варвары, то хундрилы Горячих Слез - почти не люди. Но Таркальфу - проклятие его бугристой крокодиловой коже - они чем-то понравились, и это стало началом кошмара. Нет ничего хуже, на взгляд Авальта, чем король, пожелавший лично возглавлять армию. Каждую ночь десятки шпионов и ассасинов вели жестокую, хотя почти незаметную войну в лагерях. Каждое утро ближайшие болота полнились трупами, над которыми кружились стервятники. А Таркальф стоял, глубоко вдыхая свежий ночной воздух и улыбаясь чистому небу. Бешеный, благословенно тупоголовый дурак.
Ну, слава девятиглавой богине: король вернулся во дворец высасывать лягушачьи кости, а Горячие Слезы встали лагерем на старом речном русле около восточных болот, умирая от походной лихорадки или еще чего-то.
Покоритель кивнул: - Мертворожденные плоды… кровь четырнадцатой дочери… у вас всегда было богатое, хотя порядком мрачное воображение, Канцлер.
- У соуса бельт необычный вкус, иноземцам он редко нравится. Признаю, что почти поражен: ни один из них не подавился, услышав всю эту жуткую чепуху.
- Погодите, им еще придется немало вытерпеть!