Я разозлилась. Равинга подталкивала меня в тот утолок памяти, куда я не хотела возвращаться… но за многие сезоны я протопала к этим воспоминаниям такую тропинку, что мысли сами сворачивали туда.
Равинга сложила листы с рисунками вместе и спрятала их в конверт, но не стала класть конверт в выдвижной ящик с рисунками, а спрятала в карман платья.
- Значит, ты их сделаешь?
- А чем я смогу оправдать свой отказ? - возразила она. - Я просто не стану торопиться. Я попросила их достать мне нужные камни для государственной короны. Для посторонних глаз, Алитта, к этому заказу нужно отнестись так же, как и к любому другому. Но вот ещё кое–что…
Она повернулась и сняла с полки за своей спиной коробочку из тусклого чёрного материала. Поверхность футляра выглядела необычно, она словно поглощала свет, даже тёплый свет лампы потускнел с ним рядом.
Равинга выдернула из тряпок, которыми Манкол каждое утро смахивал пыль с прилавка, кусочек, перепачканный чёрными мазками, как будто какой–нибудь художник вытирал о него кисточку, и расстелила эту тряпочку под коробочкой, стараясь прикасаться к ней только через ткань. К нам в лавку часто приносили необычно упакованные материалы, и не в первый раз моей хозяйке приходилось с такой осторожностью открывать их.
Равинга нажала на края плотно закрытой крышки. Потянуло отвратительным запахом, как из помойной ямы в жару. Она сняла крышку, зажав её между большими пальцами.
Изнутри футляр был заляпан чем–то красным, кое–где сгустившимся в пузыри. И там лежала… нет, не человеческая кукла, как я больше чем наполовину была уверена, а по–настоящему мерзкая тварь.
Здесь, в Вапале, пустынные крысы не представляют для нас угрозы, но я видела достаточно их трупов, чтобы сразу понять, что это такое. Всё ещё прикрывая пальцы тряпкой, Равинга перевернула футляр и вывалила крысу на прилавок.
Она была сделана из какого–то незнакомого мне материала - поначалу мне показалось, что из настоящей Шкуры, набитой чем–то изнутри, но для этого она оказалась чересчур тяжёлой, потому что упала на стол с глухим ударом. Если не считать размеров, она была совсем как настоящая, вплоть до мельчайших деталей, вплоть до кровавых пятен, точно её только что убили.
И голова этой твари зашевелилась! Оранжевые искорки зажглись в глазницах, эти глаза видели меня и Равингу, мне показалось, что я слышу цокот по камню когтистых лап, множества лап.
Моя хозяйка стиснула ткань, расстеленную под этой чудовищной куклой. Она вцепилась в ткань так, что костяшки пальцев побелели.
- Это… это… - начала я. А затем бросилась вперёд. По дороге выхватила из своего пояса короткую палочку, вырезанную из огненного камня, который вытекает из горных трещин в Сноссисе, взмахнула - и конец палочки врезался этой твари прямо в висок, как раз, когда она угрожающе оскалила зубы.
В тот же миг, как я нанесла удар, Равинга отдёрнула руки. Под ударом палочки крыса покачнулась и упала на тряпку. И тогда вслед за первым ударом я нанесла второй. Тело зверюги содрогнулось, точно живое, и рассыпалось на мелкие кусочки.
Я замерла, готовая ударить в третий раз, не сводя глаз со сломанной куклы.
- Я была права! Я была права! - прошипела я сквозь зубы. - Это был не сон - это была правда!
Во мне снова всплеснулась старая злость, горячая, как лава, которой когда–то была моя палочка. Снова за моей спиной зазвучали чужие голоса, одни сердитые, другие терпеливо–ласковые, повторявшие одно и то же: я увидела дурной сон и вбила себе в голову, что это реальность.
Ложь многих сильнее, чем правда одного. Эту истину я узнала через страдания тела и души.
И опять перед глазами появилась женщина, лежащая на матрасе, корчащаяся в родовых муках. А на эту сцену наложилось полускрытое лицо, жутко ухмыляющееся, но не тем ртом, который даровала природа, а вторым, широко раскрытым, несколькими дюймами ниже. И опять жуткий блеск этих глаз, которые видела только я одна. Я услышала свой собственный голос, детский голос, плачущий и умоляющий, меня держали мёртвой хваткой, чуть не до крови раздирая кожу, я чувствовала, как обжигающее пламя снова и снова хлещет меня по плечам!
Меня избили так, что жизнь во мне едва–едва теплилась, и бросили во тьму, и я знала, что эта боль - только начало.
И всё–таки я не умерла. Я так и не узнала, кого благодарить за это. Упрямый огонёк, семя, из которого вырастет потом желание отомстить, заставил меня двигаться, заставил ползти сквозь тьму. И я знала, что следом за мной сквозь тьму ползёт что–то ужасное, куда ужаснее тех, что напали на меня.
Я посмотрела на Равингу, встретилась с ней взглядом.
- Что и кто?
Мой отец, отнюдь не отличавшийся кротким нравом, имел надо мной два права - право жизни, которую он мне дал, и право смерти, которой он мог в любой момент от меня потребовать. У него было множество врагов - но кто из них мог додуматься до такого, чтобы непрестанно преследовать меня, не оставляя ни надежды, ни веры? Нет, это была не кровная вражда. Я сражалась сама за себя, и мой гнев не утихал, я просто научилась искусно прятать его.
- Кто… и зачем? - в горле так пересохло, что слова походили на хрип.
- Кто и зачем? - эхом откликнулась Равинга. - Кто–то хочет сыграть старую, как мир, игру. Мы получаем заказ на церемониальную фигуру Хабан–дзи, и кто–то тайно подбрасывает нам эту гадость. Манкол нашёл её сегодня утром в лавке, на верхней полке. Болтают разное… Император стареет… может быть, умирает. И вот, если стража придёт сюда с обыском, они найдут не только эскиз для куклы Императора, но и кое–что похуже. Разве подобное не случалось прежде, Девочка?
Я была не настолько угнетена воспоминаниями о прошлом, чтобы не увидеть в сказанном устрашающей логики. Плетётся мерзкая паутина.
- Кто–то боится, - медленно проговорила я. - Но почему я? Сила в твоих руках, зачем кому–то бояться меня?
Равинга сгребла со стола тряпку с ужасным содержимым, запихнула всё это в коробку из–под крысы. Потом подвинула к себе чашу для курения благовоний. На дне ещё тлели угольки, и Равинга вытряхнула туда содержимое, а пустую коробку бросила следом.
Сверкнула ослепительная вспышка, по ушам резанул хлопок. Взвившееся пламя тут же скрыло от наших глаз коробку.
- Игроков может оказаться двое… Один - кто ищет утерянные знания и хочет превратить разрозненные обрывки в грозное оружие. А второй… он тоже, может быть, ищет… - но другое. А нам пока не остаётся ничего другого, как следить… Прислушиваться… быть начеку. Мы должны защищать наши жизни и свободу.
Глава одиннадцатая
Сколько себя помню, я слушал сказки о Бесплодных Равнинах, выжженных землях, закрытых для всего живого, кроме крыс. Только крысы смогли привыкнуть к почти полному отсутствию воды - за исключением немногих озёр с водой, просоленной настолько, что первый же глоток убил бы любого другого.
Даже самые отчаянные грабители не отваживались отправляться туда, и поговаривали, что иногда уходившие от погони бандиты у границы Равнин поворачивали навстречу преследователям, предпочитая мучительной смерти на Равнинах быструю смерть от сабель. Купцы обходили эти смертоносные земли десятой дорогой.
Я и Мурри теперь шли по самому краю этой пользующейся недоброй славой пустоши. Шли не быстро, острая галька под ногами замедляла ход. Я растягивал наши запасы еды, как мог. Мурри было полегче, как все крупные хищники он привык подолгу обходиться без еды. Однако рано или поздно запасы придётся пополнять, иначе нашим силам быстро настанет конец.
Тюк на спине Мурри опустел первым, и у него хватило здравого смысла, чтобы не радоваться этому. Он Прекрасно понимал, как дорога нам каждая лепёшка, каждый кусок крысиного мяса, которые день изо дня Приходилось делить на всё более и более маленькие порции.
Я уже начинал сомневаться в его способностях проводника. Конечно, коты забредают далеко от своих островов и хорошо знают пустыню, но мы шли и шли, а конца пропечённым солнцем Равнинам не наблюдалось, да и никаких островов впереди не было видно. Мы путешествовали по ночам, и Мурри уверенно вёл меня вперёд. Тянувшаяся перед нами белая земля блестела, как прокаленная кость, и хотя здесь не было песка, который бы светился по ночам, с наступлением вечера покрытая галькой почва испускала призрачное сияние.
Прошло пять дней, как мы покинули остров, когда впереди, на горизонте, показались многообещающие знаки. Час спустя после наступления пятой ночи мы наткнулись на следы тех, кто отважился пройти этой тропой прежде нас. Перед нами валялись кости людей и вьючных животных, носившие следы зубов.
Три повозки остались невредимыми, останки яков ещё лежали в изорванной упряжи. Чей–то купеческий караван нашёл здесь свой конец. Я прошёл среди костей. Невозможно было сказать, кому они принадлежат, так они были обглоданы.
Без особой надежды я вытащил из повозок развязанные тюки. Почти везде уже прошлись чьи–то зубы, вероятно, здесь хранилась еда. Но два тюка остались Невредимыми, и когда я развернул их, то обнаружил внутри несколько мешочков с необработанными самоцветами. Они казались тусклыми и непривлекательными но уроки Куры не прошли даром, и я сразу понял настоящую стоимость найденного. Там же лежала и стопка листиков с какими–то торговыми расчётами, и это я тоже забрал с собой. Если мне удастся выбраться с этой дороги смерти, найденное мною, может быть, вернётся к наследникам тех, кто погиб здесь.
Вдобавок к этому под колёсами пылились два ножа и сабля - вещи, которые можно дорого продать, - и я подобрал их, поздравив себя с удачей. Те несколько приёмов, которым я в своё время научился, и сравнить было нельзя с искусством моего отца и брата, и всё–таки добрый клинок в руке поднял мой дух, и я был весьма доволен своей находкой.
Мурри, шнырявший вокруг, подбежал ко мне.
- Кот… гладкокожий… другие…
- Другие?
Он привёл меня к пяти лежавшим одной группой скелетам. Меж разбитых костей поблескивали украшения, но моё внимание привлекло не это. Два черепа рядом уставились пустыми глазницами в небо, и точно посередине лба у каждого из них зияло чёрное отверстие с обугленными, крошащимися краями.
Я присел, чтобы получше рассмотреть их, стараясь не коснуться костей ни рукой, ни посохом. Кости были дочиста обглоданы, и я, кажется, начал догадываться, что могло послужить причиной смерти…
Это вполне могли быть песчаные коты, хотя я не видел поблизости ни одного кошачьего скелета.
- Вот один! - Мурри в два больших прыжка подскочил к останкам, несомненно, одного из своих сородичей. Массивный череп этого был прожжён сзади, словно зверя убили, когда он убегал прочь.
Но кто мог убивать огнём? Да, люди старались усмирить огонь, мы прятали его в лампах, даже в светильниках, установленных вдоль торговых дорог, - огонь заключался в полой голове каменного кота, а свет сиял наружу через глазницы.
Может быть, отчаявшийся путешественник решил использовать факел, как последнее оружие. Может быть, кот был убит именно так. Но ведь рядом лежали и скелеты людей со следами той же жуткой раны.
- Другие коты? - спросил я Мурри.
- Мы уважаем мёртвых, - кратко ответил он.
- Тогда почему?.. - и я кивнул на найденный скелет.
Даже в темноте я увидел, как встала дыбом шерсть у него на загривке. Он зарычал.
- Это злая смерть… - Мурри наклонился, схватил в зубы ошмёток кожаного мешка и, мотнув головой, бросил его на кошачьи кости. Краешек изодранной кожи прикрыл обугленное отверстие.
Огонь бывает красным, рыжим, жёлтым - любой, кто любит наблюдать за танцующими язычками пламени, назовёт вам множество оттенков этих цветов.
Но кожа вспыхнула другим огнём. Серым, начисто лишённым жизни, как вся окружавшая нас земля. Кожа над отверстием почернела, стала заворачиваться и вдруг запылала этим странным пламенем, распространяя вокруг неприятный запах. А когда клочок кожи превратился в пепел и рассыпался, то снова осталась только эта обугленная дыра в черепе - и никаких признаков того, что всё ещё могло поджидать внутри. Я видел это собственными глазами. Ни о чём подобном не упоминал ни один из путешественников, рассказы которых я слушал - а слушал я их немало - с жадностью человека, желающего узнать, но побаивающегося испытать что–либо на собственном опыте.
Я вернулся к первым двум черепам, носившим этот странный след огня. На этот раз я сам подцепил посохом тряпку и осторожно стряхнул её на человеческий Череп.
Снова вспыхнул огонь - на этот раз отвратительного зеленоватого оттенка - быстро поглотивший брошенную тряпку. Два разных огня? Или один, по–своему реагирующий на разные жертвы?
Что здесь могло произойти?..
Я попятился, споткнулся о разбросанные кости яка, упал на спину и какое–то время чувствовал себя таким же беспомощным, как те яркие жуки на верёвочках, что время от времени привозили на продажу купцы из Вапалы.
И тут…
Звук, странный тихий всхлипывающий звук… затем мелодия… казалось, кто–то, заблудившийся в этом безлюдном краю, сам себе поёт песню смерти.
Мурри быстро развернулся, мягко переставляя лапы. Он настороженно замер, вглядываясь в сторону от побоища.
Вот опять… какое–то удалённое жужжание. Но потом я различил мелодию и даже, кажется, повторявшийся раз за разом припев. Как только первое потрясение прошло, я понял, что это такое. Кто–то там вдалеке играл на арфе–кифонге и пел печальную траурную песнь, только и подобавшую этой земле.
- Жизнь! - Мурри весь напрягся.
Неужели кто–то избежал резни? Закон прост: моим долгом было найти уцелевшего.
Или… я опять оглянулся на прожжённые черепа… или это ловушка?
Мурри уловил эту мысль. А может быть, он и сам подумал о том же.
- Не ловушка… жизнь, пещера, еда… - в его голосе слышалось нетерпение.
Я сложил мои находки в мешок. Теперь, если доберусь до жилых мест, до лиц, облечённых властью, тем более я буду обязан сообщить им о находке. Опираясь на посох, я двинулся в ночь, вслед за Мурри. Под ногами привычно хрустел гравий.
Унылая песня оборвалась так же внезапно, как и началась. Предательская почва под ногами закончилась, и перед нами снова поднялись сияющие волны песчаных дюн. Здесь широкие, покрытые шерстью лапы Мурри справлялись лучше, и я начал отставать. С гребня одной из дюн я увидел впереди огонёк. Он горел так высоко, что сначала я принял его за звезду, но он бы гораздо ярче всех этих тусклых небесных маячков, которые пока ещё не сослужили мне никакой службы.
А потом мы подошли к первому встреченному на пути камню. Я сразу понял, что тут потрудились человеческие руки. Это был расколотый дорожный знак в виде кота–хранителя. Отбитые голова и плечи валялись рядом.
Вскоре показался и второй дорожный знак, на этот раз не только целый, но и с теплящимся в голове фонариком - два тонких лучика выходило из глаз. Изумительно искусная работа, шею украшало ожерелье из потускневших, должно быть, источенных песчаными бурями камней, кольца с такими же тусклыми камнями красовались в ушах. Его очертания скорее напоминали песчаного кота, а не безобидных когти, которым мы с радостью давали крышу над головой.
Статуя смотрела немного в сторону, поэтому я отчётливо видел только один глаз. Пройдя мимо> мы вышли на склон, здесь пришлось спускаться по скользящему вниз песку, мои ноги увязали по колено, а Мурри просто ехал на брюхе. Однако спуск был не очень крутой, и это, да ещё темнота, помешали нам заметить, что мы спускаемся в большую котловину. Кот с горящими глазами оказался не единственным стражем. На пути нам попалось ещё три, и у второго из них также светились глаза.
Поднявшись по склону на более ровное место, мы наткнулись на целый кошачий клан, вытянувшийся цепочкой. Одни были помечены печатью времени и эрозии, другие - новенькие, будто только что установленные. И не очень далеко виднелась полоска темноты, закрывавшая светящиеся пески - без сомнения, берег острова!
Мурри навострил уши, высоко поднял голову, раздувая ноздри. Моё чутьё было далеко не столь острым, как У него, но даже до меня донёсся запах, слишком знакомый, чтобы я мог ошибиться - там были яки! Это правда, ещё не означало, что мы подошли к обитаемом, острову на окраине чьих–нибудь владений - эти пок~ рытые толстой шкурой вьючные животные во множестве бродили дикими.
Мы подошли к подножию острова, и Мурри довольно мурлыкал. Вода! Где–то там, неподалёку, пряталось озеро с водорослями, то, в чём мы сейчас нуждались больше всего.
Впрочем, мы ещё не совсем обессилели. Мурри побежал вперёд, вспрыгнул на каменный выступ, я вскарабкался следом.
Я услышал, как захрапел бычок, должно быть, учуяв наш запах. Мурри понемногу продвигался по поднимающемуся вверх выступу, цепляясь выпущенными когтями за малейшие выступы и трещины в камне.
- Сааааааааааа!
Кот взревел от неожиданности. В каких–то дюймах от моей незащищённой головы по скале вниз прогрохотал камень размером в добрых два кулака. Я распластался по скале, прижавшись щекой к камню.
Всё сильнее чувствовался мускусный запах яков. Кажется, ещё чуть–чуть и я услышал бы стук копыт пл скалам.
- Саааааааааа! - вновь послышался крик пастуха. Сколько раз я кричал так и сам, охраняя стада?
- Мы не причиним зла, - чтобы выговорить эта слова, мне пришлось дважды облизнуть пересохшие губы. - Право путешественника, пастух! Мы требуем прав путешественника!
Права путешественника для песчаного кота? Они, наверное, подумают, что я сошёл с ума.
- Саааааааа! - несомненно, голос удалился. Пастух оказался верным своему долгу и отгонял скот подальше.
Моя рука взметнулась вверх, нащупывая опору, нашла достаточно надёжный выступ, я подтянулся и выло; на ровную поверхность. Потом поднялся на одно колено и встал, чувствуя, как трясутся ноги. Огляделся по сторонам.
Пять яков, двое из них ещё телята, уходили прочь. В полутьме я различал только их размытые, беспокойно колышущиеся очертания.
- Путешественник приветствует вас, - поспешил поздороваться я, и чтобы доказать моё право считаться таковым, добавил:
- Я Хинккель из Дома Клаверель. Я прохожу соло.
- Ты носишь оружие, - голос был тонким, дрожащим, словно его хозяин долго ни с кем не разговаривал.
- Только то… - начал я и тут вспомнил об оружии, которое подобрал в разорённом лагере, - только то, что может понадобиться в здешних краях.
- Ты пришёл с тем, кто несёт смерть… - обвиняюще ответил голос, теперь напомнивший мне жалобный плач.
- Я пришёл с другом, - твёрдо заявил я. - Это мой кровный брат. Мурри, - окликнул я песчаного кота, - это друг.
- У песчаных котов нет друзей среди гладкокожих, - фыркнул кот.
- А кто тогда я? - спросил я его.
Я не знал, понял ли что–нибудь из нашего разговора неизвестный, так умело прячущийся в тени, да мне было и всё равно. Мы слишком долго шли бок о бок со смертью, и я не собирался отказываться от открывшейся перед нами дороги к жизни.
- Именем кровных уз, объединяющих нас, - теперь я обращался только к Мурри, - поклянись, что мы пришли с миром, согласно обычаям этой земли.
Ответом мне было молчание, и я почувствовал острое разочарование. Если Мурри собирался разлучить меня с моими сородичами, после того, как удача наконец–то Улыбнулась нам…
- Я жду, Мурри!
- И умереть? - услышал я в ответ.
- Смерть! С меня довольно смертей! - повысил я голос.
Мимо моей головы вновь просвистел брошенный рукой камень.